CC BY
17
AGRICULTURE TRANSFORMATIONS IN THE LIFE OF THE SELENGA BURYATS IN THE FIRST HALF OF THE 19TH C. AND THEIR DIET
A. A. Badmayev
This is the analysis of the Selenga Buryats agriculture changes in the first half of the 19th c. caused by sedentary policy, and their impact on Buryats diet. Plough farming and gardening became a common practice for the Selenga Buryats in the first half of the 19th c. Cereal products and vegetables became a part of the diet of settled, semi-settled, and semi-nomadic groups, but cattle-breeding products still dominated. The article's addendum contains original documents from the Selenga steppe fund of the National Archives of Buryat Republic.
Key words: buryat traditional culture, modernization, sedentarization, cattle-breeding, crop-growing, diet.
© 2010
А. Ю. Охотников
ЭКОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ АДАПТАЦИИ НЕМЕЦКОГО НАСЕЛЕНИЯ СЕВЕРА КУЛУНДИНСКОЙ СТЕПИ*
Данная статья посвящена особенностям этноэкологической адаптации одной из локальных групп немецкого населения севера Кулундинской степи — поволжских немцев. Кулундинские немцы — сложное по генезу этнолокальное сообщество, с преобладанием потомков поволжских немцев двух волн миграции — добровольной начала ХХ в. и вынужденной 1941 г. За период пребывания в Кулундинской степи немецкое население разработало собственные стратегии адаптации, в основе которых лежали принципы рационального освоения среды обитания и опыт межэтнических контактов.
Ключевые слова: Кулундинская степь, аграрная колонизация, депортация, немецкая диаспора, полиэтничное окружение, адаптация, этноэкологические аспекты жизнедеятельности.
По данным Всероссийской переписи населения 2002 г., немецкое население Баганского р-на Новосибирской обл. (НСО) сотавляло 1928 чел. (9,57 %), Кара-сукского — 3121 чел. (6,4 %), Кочковского — 666 (4 %), Краснозерского — 1672 (4,3 %), Купинского — 1120 (3 %), Чистоозерного — 1060 (4,7 %) чел.1
Немцы были второй по численности этнической группой региона после русских, опережая украинцев и казахов. Кулундинские немцы — сложное по генезису образование. Две группы старожильческого населения — украинские («херсонские», «молочанские» и т.д.) и поволжские («самарские») немцы, депортированное население — поволжские и в Карасукском р-не НСО донецкие нем-
* Работа выполнена при финансовой поддержке гранта РГНФ №09—03—00488а, РГНФ № 08—01— 00333а, Интеграционного проекта СО РАН № 8.
1 Кисельникова 2005, 344, 351, 355, 356, 358, 372.
цы и новоселы — казахстанские немцы образуют локальную общность немецкой диаспоры — чрезвычайно пеструю в конфессиональном отношении (лютеране, баптисты, католики, меннониты, православные) с преобладанием потомков поволжских немцев двух волн миграции. Несмотря на масштабную немецкую эмиграцию 1990 — начала 2000-х гг. и на сегодняшний день доля немецкого старожильческого населения в отдельных селах региона значительна. В селах Павловка и Октябрьское Карасукского р-на НСО, основанных в 1907-1908 гг. как поселки Шейндорфск и Гоффенталь выходцами из лютеранской ремесленно-аграрной ко -лонии Кратцке Камышинского уезда Самарской губернии, немецкая община сохраняет свои позиции.
Особенности традиционной экологической культуры поволжских немцев. Следует отметить, что немецкие колонисты — самая поздняя по времени появления этническая группа Поволжья. Формирование культур немцев-колонистов в России проходило при деятельном участии государства, заинтересованного в эффективном земледельческом освоении имперских окраин. В государственной поддержке немецкой колонизации сочетались как идеи Просвещения, так и традиционалистские начала — стремление перенести на российскую почву немецкую крестьянскую общину как наиболее удобный для фискального контроля аграрный социум и встроить колонистские общины в систему власти.
В результате жители немецких колоний до 1871 г. были специфичным тяглым сословием, с развитым представлением о взаимных обязанностях сельской общины и государства. Колонист никогда не осваивал новые земли заимкой, самозахватом; природные угодья для него всегда были предоставленной государством, либо купленной (арендованной) территорией, обеспечивающей семью и общество. Во второй пол. XVIII в. первые немецкие колонисты прибыли отнюдь не на «ничейную» территорию. Земли немецкого Поволжья традиционно осваивали скотоводы — башкиры и казахи; плодородие почв региона и богатство гидроресурсов было известно русским крестьянам.
Основательность обустройства, высочайшее качество хозяйственного обоснования немцев-колонистов, в котором российская публицистика времен Первой мировой войны усматривала прямое соответствие «германскому духу», на самом деле были парадоксальной компенсацией на неполноту «историко-мифологиче-ских» прав на обладание новой родиной. Эта реакция крестьянских коллективов была неизбежной в силу недавней колонизации, осуществленной на рациональных началах.
Рационализация связей с кормящим ландшафтом проявилась в лаконичном декоративном убранстве фасадов колонистских домов: преобладала побелка саманных стен, гармонирующая с окрашенными в синий цвет рамами. Наличники в деревянных домах украшали простым геометрическим узором. Ворота окрашивали в синий, реже — красно-коричневый цвет. Выражением компромисса между колонистской общиной и государственными опекунскими органами, следствием проникновения в повседневную жизнь колониста бюрократических норм были вывешиваемые на домах «фасадные дощечки», извещавшие о несении домохозяином каких-либо обязанностей перед сельским обществом — например, об обязанностях хозяина дома возить воду в бочке в случае пожара в селе2.
2 Горобцова 1998, 6.
Минимальное значение присваивающих форм в хозяйственном комплексе, рационально-систематическое подавление природы кормящего ландшафта (удобрение почв, борьба с эрозией, создание запасов на засушливые годы, проведение агромелиоративных мероприятий, селекция скота и т. д.) обусловили игнорирование природных стихий в мировоззрении немцев-колонистов. Духи-хозяева мест отсутствуют в их мифологии.
Духи-привидения, согласно анимистическим верованиям поволжских немцев, представляют собой души умерших, не получивших упокоения в загробной жизни; «Хексе» (ведьма) приобретает вредоносные возможности от дьявола через человека-посредника, из низших духов в мифологии российских немцев известен лишь «Пельц-Никль»3, который и аккумулирует всё безобразие природы, не изменённой человеком. Якоб Дитц, описывая «суеверия» поволжских немцев, упоминает в основном кризисные ритуалы в случае, если равновесие бытия нарушается злонамеренным человеком4. Предотвращение порчи не требовало сколько-нибудь сложных магических процедур.
Дистанцирование от природного ландшафта проявлялось и в культуре жизнеобеспечения поволжских немцев, которая с течением времени в ситуации ино-этничного окружения приобрела характер этнодифференцирующего признака. Высокий уровень личной гигиены колонистов достигался за счёт ежедневной влажной уборки жилых помещений, тщательным уходом за одеждой. Идеальной чистотой отличались отхожие места. Максимально комфортным было содержание помещений для скота. «Отличались мы [от местных жителей], как приехали, — вспоминает информант-поволжский немец, прибывший в Кулунду в 1941 г. — Привычка делать все аккуратно осталась. И по сей день. Мы так приучены: делать уборку. У других — грязь по колено»5.
Борис Пильняк, описывая облик колонии, назвал порядок, царящий в домах поволжских немцев, «хирургическим». Пильняк в своем рассказе восклицает: «Непонятно — люди для чистоты или чистота для людей!»6. Всё в немецком доме было ориентировано на исполнение хозяйственных и рекреационных функций и гармонизацию процесса коммуникации, служило предлогом беспрестанных развивающих упражнений.
Описывая «образы прошлого» нынешних сибиряков-поволжских немцев, Э. Р. Барбашина, отмечает среди «позитивных образов» жизни до депортации «красоту... преобразованной трудом многих поколений немцев природы — цветущие сады, ухоженные поля»7. Если земледельческие угодья колонистов поддерживались в плодородном состоянии за счёт удобрения почв, многопольного севооборота, постоянного усовершенствования инвентаря и агротехнологий, то порядок в немецком доме достигался путём каждодневного труда незанятых в полеводстве членов семьи: «Мать с утра даёт задание. Пол мыть — рогожной тряпкой, потом идёт мягкая... »8.
3 Курило 2002, 98.
4 Дитц 1997, 397.
5 ПМА, Эльшайдт О.С., 1925 г. рожд.
6 Пильняк, http: // lib.ru/PILXNQK/piln_05.txt
7 Барбашина 2001, 495.
8 ПМА, Эльшайдт О.С., 1925 г. рожд.
Специфика этноэкологической адаптации сибирских немцев (1910-1930-е гг.). Северные засушливые, считавшиеся малопригодными для земледелия районы Кулундинской степи вошли в зону государственной переселенческой политики России в начале XX в. Среди переселенцев преобладали выходцы из южных губерний Европейской России, прежде всего Екатеринославской. В этническом отношении наиболее многочисленными были украинцы. Старожильческое население севера Кулундинской степи было представлено русскими-чалдонами и казахами.
Основная часть немецкого населения (выходцы из колоний Украины и Поволжья) прибыла в северокулундинские волости в течение 1907-1909 гг. К 1910 г. в Купинской и Юдинской вол. Каинского уезда Томской губ. переселенцами-немцами были основаны 10 населенных пунктов9. В 1910-х гг. наиболее преуспели колонии, основанные украинскими немцами, выходцами из аграрных колоний, имевшими опыт работы в крупных фермерских и помещичьих хозяйствах. Поволжским немцам — выходцам из ремесленной колонии Кратцке (Самарская губ.) сопутствовал меньший успех.
Так, в поволжско-немецком поселке Гоффентальском Купинской вол. на 1911 г. были освоены лишь 3,59 дес. пашни на хозяйство (при среднерайонном значении 9,03 дес.); на одно хозяйство приходилось лишь 1,8 рабочих лошадей, 0,14 волов, 1,12 дойных коров (при среднерайонных значениях в 2,71; 0,43; 1,45 соответственно). В поселках украинских немцев (Александро-Невском и Розен-тале той же волости) хозяйственные показатели были выше: на одно хозяйство приходилось 2,36 лошадей, 0,48 волов и 2,2 лошадей и 0,26 волов; освоены 9,84 и 8,47 дес. пашни соответственно. Значительной была разница в технической оснащенности хозяйств по указанным переселенческим поселкам. Если в Гоффен-тале на одно хозяйство приходится 0,39 машин, то в Розентале — 0,6 машин на хозяйство, в Александро-Невском этот показатель равен 1,0310. Если украинские немцы в Кулунде стали эталоном аграрной модернизации, то в хозяйствах поволжских немцев применялись архаичные молотильные катки11; выращивание картофеля (культуры, неурожайной в засушливом Поволжье, но хорошо подходящей для Сибири) к 1916 г. поволжские немцы Гоффенталя так и не освоили12.
Наличие фонда целинных земель, используемых как луговые угодья, значительный удельный вес экстенсивного скотоводства в хозяйственном укладе украинских немцев нашли выражение в оформлении усадьбы и жилища. Усадьбы украинских немцев Кулунды содержали деталь, красноречиво выражающую отношение к преобразуемому ландшафту. В отличие от забутованных, сухих и чистых (поскольку на них молотили хлеб) поволжско-немецких дворов, территория двора украинского немца была покрыта «ковром» из спорыша-«конотопа»: «Это «конотоп». Его скотина хорошо ест и птица щиплет»13.
9 Нагнибеда 1911, 384-387, 416-417; Список населенных мест Сибирского края 1, 1928, 258262; 328-330.
10 Нагнибеда 1913, 6-13, 170, 172.
11 ГАНО. Ф. Р-537. Оп. 1. Д. 2. Л. 20.
12 Установлено по материалам ГАТО. Ф. 3. Оп. 16. Д. 163.
13 ПМА, Эдель В.В., 1921 г. рожд.
Белёные стены пластянок и саманных домов сибирских немцев — переселенцев с Украины украшались изображениями соцветий. Рисунок наносился скрученной тряпкой, которую макали в цветную глину; позже стали использовать масляные краски. «Цветочные» граффити цветными мелками автор наблюдал на стене дома сибирских немцев 1970-х гг. рождения и в 2001 г. (с. Александро-Не-вский Баганского р-на НСО). По воспоминаниям информанта, в конце 1950-х гг. земляные полы в с. Орловка Купинского р-на НСО также украшались цветочным орнаментом из песка14.
Санитарное состояние жилищ немецких колонистов выгодным образом отличалось от положения дел в избах и пластянках переселенцев-славян. Спали колонисты на отдельных кроватях, дети — на тюфячках с соломой (менялась два раза в год), взрослые — на перине. Наволочки снабжались вышитыми изречениями-«шпрухами»: «Спокойного сна», «Порядок бережёт время» и т.д. На стирку и кипячение белья уходило два дня в неделю, обычно понедельник и вторник. При стирке использовалось мыло собственного изготовления. Мылись колонисты раз в неделю, в субботу. Мытьё происходило на кухне, в бочках и шайках.
Следствием повышенных трудозатрат на целинное полеводство («сибирская горячка») было снижение уровня благоустройства колонистов относительно региона выхода. Так, уборка жилых помещений производилась один раз в неделю, перед «баней»: дети и подростки натирали земляной пол раствором глины и навоза, добавляя для отдушки чабрец или полынь — универсальный, применяемый повсеместно в жилищах с земляным полом традиционный способ поддержания чистоты и избавления от блох.
Несмотря на чрезвычайную занятость и обилие инновационных технологий, применяемых в полеводстве, возросшую зависимость от внешних контактов (в т.ч. с русскими ремесленниками), в быту сибирских колонистов по возможности поддерживались традиционные черты. Так, в каждом «самарском» доме Гоффенталя и Шейндорфска на кухне стоял деревянный диванчик-канапе. Отношение к предметам интерьера украинских немцев с. Орловка хорошо выражает информант: «В Орловке краснодеревщик был отличный — Ванзиттлер. Все шифоньеры — его были. У него был один цивилизованный размер. Когда шкаф в пластянку вносили — в землю приходилось его вкапывать»15.
Вместе с тем, возведенные из грунтового материала дома сибирских немцев были сырыми, темными, непроветриваемыми помещениями. В 1920-е гг. в архивных документах упоминаются случаи заболеваний туберкулезом легких16, костным туберкулезом17 среди колонистов севера Кулунды. Эпидемии конца 1910-х гг. также не обошли стороной сибирско-немецкие села — упоминается и заболевание трахомой18.
Специфические особенности кухни сибирских немцев возникли из-за замены ряда проддуктов, широко употребляемых в украинских и поволжских степях, но отсутствовавших в Сибири. Так, вместо арбузного сиропа использовали патоку
14 ПМА, Липа Э.М., 1950 г. рожд.
15 ПМА, Крауз А.Г., 1938 г. рожд.
16 ГАНО. Ф. Р-393. Оп. 1. Д. 512. Л. 35.
17 ГАНО. Ф. Р-393, оп. 1. Д. 27. Л. 39.
18 ГАНО. Ф. Р-393. Оп. 1. Д. 512. Л. 35.
из корнеплодов, а отсутствие фруктов компенсировали степной ягодой. Больший удельный вес в структуре питания немцев-сибиряков имели мясо птицы (в том числе дичь) и рыба. Основным горячим напитком поволжских немцев был «каве», сваренный из жареного и растолчённого ячменного, либо пшеничного зерна. Грибы колонисты в пищу не употребляли, хотя шампиньоны в изобилии росли на «мауре» — ограде из навоза на огороде.
Отсутствие вблизи населенного пункта источника пресной воды обусловило повышенное внимание сибирских немцев к рациональному использованию продуктов переработки молока. Горько-солёная вода из местных колодцев не подходила для выпечки, в итоге в летние месяцы хлеб заводили на сыворотке («моль-ге»), зимой использовалась снеговая вода.
В 1920-х гг. немецкие населенные пункты региона были сведены, где это было возможно, в национальные сельсоветы. Самым многочисленным было си-бирско-немецкое население Андреевского р-на — 3134 чел. на 1926 г. (около 15 % к общему числу жителей)19.
Вторая половина 1920-х гг. — время процветания поволжско-немецкого поселка Шендорфского, который развивается как трактовое село: на паях с кредитным товариществом немецкого поселка Луганск была основана Шендорфская мельница. Двухэтажная постройка с новейшим оборудованием американского производства была самым значительным промышленным объектом за всю историю поселка. Успешная работа мельницы дала возможность сельскому совету осуществить ряд масштабных начинаний в области благоустройства: в 19271928 гг. были учреждены изба-читальня, агропункт, ветпункт и скотомогильник20. Высокая готовность бывших текстильщиков к совершенствованию инфраструктуры проявилась и в 1930-е гг.: две из четырех МТС Андреевского р-на были размещены именно в Гоффентале и Шендорфске; в последнем располагалась также больница.
В первые годы существования немецких колхозов в Северной Кулунде основная масса скота и семенных запасов находилась в хозяйственных помещениях колхозников, за что тем засчитывали трудодни. Как и прочие кулундинские крестьяне, сибирские немцы не имели опыта возведения и использования больших скотных дворов и зерноскладов. Первые опыты «социалистического животноводства» не имели принципиальных отличий от «молочно-товарных» начинаний в окрестных русских и украинских колхозах: «На ферме в телятнике сквозняк и грязь. Из-за этого недавно пало два теленка. Сейчас телята загнаны в изолятор, где неимоверная теснота. Кормят телят без всякой нормы, поят из ржавой посуды. Коровы грязные, молоко сдается низкого качества»21.
Сибирские немцы шли на нарушения указаний райкома с тем, чтобы сохранить жизненно необходимый минимум ресурсов, получаемый почти исключительно за счет полеводства. Кулундинские районные газеты порицают немецкие колхозы за поздний сев («сей в грязь — будешь князь» — это правильно для России, у нас в Кулунде надо поздно сеять»22), за «затягивание сенокоса» и «зеленые
19 Список населенных мест Сибирского края 1, 1928, 328-330.
20 ОАС адм. Карасукского р-на Новосибирской обл. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1. Л. 3-6.
21 Ударник 1935.
22 ПМА, Эдель В.В., 1921 г. рожд.
настроения» во время уборки (имевшие в основе стремление убрать вызревший, достигший оптимального качества продукт и рациональное использование сельхозтехники), запаздывание с вывозом хлеба «на глубинку» (рациональное использование тягла).
Репрессии 1938 г., унесшие жизни большей части взрослых мужчин, приостановили процесс автономного функционирования немецких хозяйств, обусловили дезадаптацию оставшегося немецкого населения. К 1941 г. немецкие колхозы Северной Кулунды находились в состоянии хозяйственного упадка, помимо демографических (в том числе миграционных), хозяйства имели значительные ресурсные потери.
Особенности социальной и экологической адаптации немецкого населения Северной Кулунды в 1940 — начале 1950-х гг. В результате реализации Указа Президиума ВС СССР от 28 августа 1941 г. «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья» в сентябре-октябре 1941 г. органами НКВД была осуществлена депортация поволжских немцев в районы Сибири и Восточного Казахстана. На территорию Северной Кулунды в указанные сроки прибыли более 13 тыс. немцев Поволжья.
Тотально перемещенное поволжско-немецкое население уже на момент депортации плохо подходило для освоения Сибири по своей профессиональной и половозрастной структуре. В результате мер национальной, аграрной, экономической политики СССР в 1942—1943 гг. (тотальные трудовые мобилизации, взимание чрезвычайных налогов и плановых заданий) среди немецкого населения Северной Кулунды стало массовым беспризорничество, тотальным — дефицит социализации, проявившийся в отсутствии возможностей получить школьное образование по причине крайней нищеты, слабого владения русским языком, раннего включения в общественное производство. Вопросы жизнеобеспечения депортированных в условиях низкой эффективности местной власти как принимающей инстанции решались при мирской поддержке старожильческих общин.
Кулундинское село показалось прибывшим депортированным немцам местом диким, бедным и неопрятным: «Сильно здесь от Волги отличалось. Свиньи просто по улице бегали, в дома — заходи и живи»23; «Яприехала — здесь такая бедность.,.»24; «[Местный] подойдет, под коровой подберет, полати мажет навозом, прямо рукой»25. Жилища переселенцев степной зоны Сибирского края санитарный врач Айзин во второй половине 1920-х гг. описывал так: «они тесны, темны, грязны, без всякой вентиляции, малы по объёму воздуха... Насекомые — вши, блохи, клопы — встречаются в 89% обследованных жилищ»26.
Изъятие средств товарного производства в колхозы, чрезмерные налоги с ЛПХ вызвали архаизацию бытовой сферы сельской культуры СССР 1930-х гг. Развитие получали технологии, способствовавшие натурализации сельской экономики. Ещё в 1920-е гг. в среде славян-кулундинцев происходило вытеснение домотканых материалов фабричными, традиционных фасонов одежды — городскими. Но поволжские немцы в октябре 1941 г. застают русских и украинцев Се-
23 ПМА, Видергольд Д.Д., 1921 г. рожд.
24 ПМА, Гильц Л.Я., 1920 г. рожд.
25 ПМА, Эльшайдт О.С., 1925 г. рожд.
26 Зверев 1998, 63—64.
верной Кулунды «в самотканом». В первые месяцы вынужденного совместного проживания немки-квартирантки даже «выделяли» местным хозяйкам постельное белье: «Заселились мы в избу — а у хозяев ни пододеяльников, ни наволочек — ничего... Подушки чёрные были. Я им выделила пододеяльники»27.
К зиме 1942-1943 гг. последняя «мануфактура», привезённая с Волги, была обменяна на продукты. Немцам, оставшимся в кулундинских деревнях, пришлось облачиться в холщовые брюки, ватники-«куфайки», обуться в сыромятные «поршни» и лапти «из талы». Да и эта «одёжа» предназначалась лишь для работающих членов семьи. «Мы совершенно голые были. Зимой на печи сидели. Тряпки вокруг бёдер намотаны были — и всё... Две зимы так было. Потом появились штаны общие, рубаха общая, одна куфайка на семью»2,8.
Лучшей школой информанты-поволжские немцы 1930-х гг. рождения склонны считать профессиональное обучение, позволившее им сравнительно рано «стать на ноги» и в дальнейшем достичь высокого положения в сельских сообществах. В результате трудовых мобилизаций, неэффективности практик водворения, деградации сельской инфраструктуры в условиях коллективных хозяйств и военной экономики немецкие подростки в 1940 — начале 1950-х гг. не могли перенимать собственно немецкие «мужские» ремесла. Единственным доступным в кулундинской деревне профессионально-образовательным «ресурсом» оставались сельские мастера старожилы — «дедки». «Я валенки катал. Как катал? Шерсть теребишь, потом заращиваешь, потом в кислоту. Потом — в котел с горячей водой, что руки не терпят... Меня — дядя Иван научил. А он — у Сергея Ивановича Парфёнова [научился]»29.
Немцы Северной (Новосибирской) Кулунды и экологические стандарты современности (1950-1960-е гг.). В 1953 г. Кулундинская степь становится одной из основных территорий новой аграрной политики Советского государства. Освоение целинных и залежных земель способствовало притоку техники и специалистов в сибирские степи, внедрению экономически оправданных норм хозяйствования, повышению доходов и степени личностной свободы крестьян. В годы освоения целины крестьянский труд вновь обрел смысл не благодаря пропаганде, а в результате возможности высоких сезонных заработков.
К 1960 г. площадь пашни в кулундинских районах НСО выросла в 1,7 раза в сравнении с довоенным 1940 г., за шесть лет освоения целины было распахано по 50-70 тыс. га на район30. Возросла степень механизации сельского хозяйства: даже при значительном увеличении площади обрабатываемых угодий в 1960 г. на «условный» трактор приходилось не более 182 га (в 1953 г. — не менее 224 га) пашни31.
За период 1953-1964 гг., в ходе масштабных аграрных мероприятий, Ку-лундинская степь превратилась в местность с выраженным «культурным» ландшафтом колочно-полевого типа. Помимо производственных изменений, поволжские немцы стремились внести в «дикий и пустой» для них сибирский степной
27 ПМА, Крунэ Л. Д., 1915 г.рожд.
28 ПМА, Герпсумер В.М., 1932 г. рожд.
29 ПМА, Долгаймер В.Н., 1928 г. рожд.
30 Народное хозяйство Новосибирской области 1961, 35.
31 Там же, 183.
ландшафт привычные координаты. Тракторист А. Сагель так рассуждал о благоустройстве «культурного стана»: «В этом году посадили маленькие деревца возле помещения, а то уж очень пусто было возле него»32. «На многолюдном собрании коллектива Чистоозерного совхоза была выдвинута кандидатура в депутаты райсовета М. Д. Кениг, агронома-садовода совхоза. Много упорства и энергии приложила М. Д. Кениг, чтобы получить в условиях Сибири фрукты. Борьба увенчалась успехом. Коллектив колхоза уже несколько лет подряд дает яблоки, вишни. Успехи не успокаивают Марту Давыдовну»33.
Произошли изменения в государственной налоговой политике: в 1953— 1954 гг. были снижены ставки налога на личное хозяйство; в 1958 г. натуральные поставки с подворий колхозников были вовсе отменены34. На страницах кулун-динских районных газет в 1954—1958 гг. стали появляться многочисленные свидетельства успешной деятельности ЛПХ.
В конце 1955 г. советские немцы были освобождены из-под опеки органов МВД. Однако немцы, в отличие от депортированных кавказских народов и калмыков, получили лишь фактическую свободу передвижения по стране при обозначении запретных для проживания районов. В результате ограничений перемещения и высоких темпов естественного прироста немецкое население Северной Кулун-ды на 1959 г. почти достигло численности декабря 1941 г. — насчитывало 15516 чел., составляло от пяти (Краснозёрский и Купинский р-ны НСО) до десяти процентов (Баганский и Карасукский р-ны НСО) населения административно-территориальных единиц, одну пятую общей численности немцев Новосибирской обл. и треть сельских новосибирских немцев35.
Относительно высокие доходы целинников не только способствовали воссозданию традиционного хозяйственного комплекса, но и требовали ревизии, селекции наследия. Инновационный характер деятельности (который способствовал быстрому росту мастерства и влияния молодых членов сельской общины) и дефицит времени также не способствовали возвращению позиций традиционной культуры.
Целинный достаток гораздо удобнее было инвестировать в ценности современной культуры, предполагавшей снижение культурного контекста, консенсус в сфере межэтнических отношений, приоритет образования над традиционными формами трансляции знания, главенство технологии в основных процессах жизнеобеспечения.
В этих условиях немецкое население Кулунды играло роль не столько собственно «культурного донора», сколько проводника городской культуры в жизнь переселенческого села. «Я с горбылей настилал пол, — это было что-то новое в деревне»»36. Русские соседи заимствовали не собственно немецкие изобретения, но адаптированные к сельскому быту городские и индустриальные технологии: копировалось и воспроизводилось местными жителями не «немецкое», а «новое».
32 Кулундинская правда 09.06.1963.
33 Строитель коммунизма 06.02.1959.
34 Бадалян, Ильиных 2001, 71—72.
35 Население по городским поселениям и сельским районам Новосибирской области (по данным Всесоюзной переписи населения на 15 января 1970 г.) 1972, 61.
36 ПМА, Эльшайдт О.С., 1925 г. рожд.
На юге Новосибирской обл. жилище поволжского немца рубежа 19501960-х гг. постройки представляют собой крестовый дом из местного строительного материала — «камышита» с четырёхскатной крышей. Камышитовые дома поддерживались традиционным порядком: их белили (дважды в год), ворота (затем палисадник) покрывали синей, либо зелёной краской, наличники украшал простой геометрический орнамент. Немецкие хозяева поддерживали местные инициативы по общественному благоустройству. В ходе одной из кампаний немецкие дома обзавелись фасадными досками, которые, в отличие от своего поволжского первоисточника, содержали одну и ту же надпись: «Дом образцового порядка».
Помимо решения утилитарных задач, «немецкий дом» исполнял и экзистенциальную функцию, на что указывают «пафосные», не соразмерные по временным, трудовым и финансовым затратам прямому хозяйственному назначению, элементы благоустройства: покрытие двора бетоном, либо асфальтом (хотя хлеб на нем уже не молотили), ежегодный косметический ремонт, ежедневная уборка.
Именно из-за обилия трудозатрат удобный, соответствующий актуальным представлениям о престиже и благоустройстве «немецкий дом» проиграл щитовым «финским» домам. Кулундинцу в 1970-е гг. стало выгоднее и проще получить готовый «колхозный» дом, чем возводить нечто самобытное. «Влияние характера строительного материала на национальные традиции, — писал Л. В. Малиновский, — лучше всего видно на примере с. Шенфельд Карасукского района Новосибирской обл., которое почти полностью перестроено за последние годы. Так как село представляет собой отделение совхоза, а рабочим на льготных условиях продавались разборные «финские» домики, большинство домов сооружено из
готовых деталей, и местные черты могли проявиться лишь в отделке, покраске 37
и пр.» .
В сельском благоустройстве кулундинцев присутствовали адаптированные индустриальные, традиционные русско-старожильческие и поволжско-немецкие начала.
Немецкие сельские сообщества Северной Кулунды вошли в культуру современности как успешно интегрированные в кулундинские полиэтничные коллективы субъекты. Восприятие потомками поволжских немцев-старожилов кулун-динского ландшафта как родного иллюстрирует роспись дома реэмигрантов из Германии, возвратившихся в с. Октябрьское Карасукского р-на Новосибирской обл.: немецкий геометрический орнамент (и ныне характерная черта вернакуляра с. Октябрьского) здесь заменен растительным, традиционная «небесная» бело-голубая гамма сменилась на «степную» зелено-желтую.
Подводя итог исследования, следует подчеркнуть, что экологическая адаптация немецких крестьян в Сибири осуществлялась в экстремальных природных и социокультурных условиях. Опыт сибирских немцев свидетельствует о предельных возможностях небольших аграрных коллективов в деле рационального освоения среды обитания. Наиболее важными в развитии актуальных хозяйственных практик кулундинских немцев можно назвать два периода в истории страны и региона. В 1910-1920-е гг. в Кулунде в условиях развитого рыночного
37 Малиновский 1968, 105.
хозяйства и механизированного аграрного производства сложились транзитивные (ориентированные и на традиционный опыт, и на ценности модернизации) сибирско-немецкие культуры. Эпоха «освоения целинных и залежных земель» середины 1950-х — середины 1960-х гг. ознаменовалась интенсивными процессами заимствования, синтеза и рационализации «соседского» опыта — навыков жизнеобеспечения немцев и славян-старожилов, а также масштабной адаптацией технологий урбанизированной культуры в сельский быт.
ЛИТЕРАТУРА
Бадалян Т. М., Ильиных В. А. (отв. ред.) 2001: Очерки истории крестьянского двора и семьи в Западной Сибири. Конец 1920-х — 1980-е годы. Новосибирск.
Барбашина Э. Р. 2001: Проблемы ассимиляции немцев в Сибири (1941-1955 гг.) // Российские немцы. Историография и источниковедение / А. А. Герман (ред). М., 483-502.
Горобцова Е. А. (сост.) 1998: Хозяйство и быт немцев Поволжья (Х1Х-ХХ вв.). Каталог. М.
Дитц Я. 1997: История поволжских немцев-колонистов. М.
Зверев В. А. 1998: Поселения и жилища Новосибирского округа в 1920-е гг. // Этнография Алтая и сопредельных территорий / Т. К. Щеглова (ред.). Барнаул, 60-64.
Кисельникова А. А. (ред.) 2005: Население Новосибирской области: Информационное издание. Т. 1. Новосибирск.
Курило О. В. 2002: Лютеране в России (ХУ1-ХХ вв.). М.
Малиновский Л. В. 1968: Жилище немцев-колонистов в Сибири // СЭ. 3, 97-105.
Нагнибеда В. Я. (сост.) 1911: Список населенных мест Томской губернии. Томск.
Нагнибеда В. Я. (сост.) 1913: Сборник статистических сведений об экономическом положении переселенцев в Томской губернии 1913. Вып. 1. Томск.
Народное хозяйство Новосибирской области. Статистический сборник. 1961. Новосибирск.
Население по городским поселениям и сельским районам Новосибирской области (по данным Всесоюзной переписи населения на 15 января 1970 г.). Статистический сбор-ник.1972. Новосибирск.
Пильняк Б. Три брата. [Электронный ресурс]. — Режим доступа: // http: // lib.ru/ PILXNQK/piln_05.txt.
Список населенных мест Сибирского края 1928. Т.1. Новосибирск.
ECOLOGICAL ASPECTS OF SOCIOCULTURAL ADAPTATION OF NORTHERN-KULUNDA-STEPPE GERMAN POPULATION
A. Yu. Okhotnikov
The article deals with peculiar ethno-ecological adaptation of a local German ethnic group in the north of Kulunda steppe, namely, Povolzhye Germans. Kulunda Germans present a genetically complex ethnic community with Povolzhye German descendants of two migration waves predominant. These represent voluntary migration of the early 20th c. and forced migration of 1941. While in Kulunda steppe the Germans worked out their own adaptation strategy that was based on rational habitat development and interethnic contact experience.
Key words: Kulunda steppe, agrarian settlement, deportation, the German Diaspora, poly-ethnic environment, adaptation, ethno-ecological aspects of life activity.
