CC BY
47
Мунгийищ г1адамазда вихьулев? «И тебя тоже, что ли люди видят?». Хъа-ничагийищ яч1ун йик1арай? «И Ханича тоже, что ли приходила?».
-ги+- ха:
Гьесиегиха дица кумек гьабураб. «И ему тоже я помог». Дицагиха гьелъул х1акъалъулъ бицун бук1араб. «Также и я говорил об этом», «Я тоже говорил об этом».
-ищ+-ха:
Гьабищха доб дуца нижее бицине бук1араб ц1ияб хабар? «Эта что ли та новость, которую ты нам собирался рассказывать?».
Если комплексы частиц содержит компоненты -йищ, -ищ, то их функционирование ограничено сферой вопросительных предложений.
-ни+-ги:
Киг1ан бокьич/ониги г1енеккизе ккела мун дихъ. «Как бы ни хотелось, тебе придется выслушать меня». Кин бук/аниги дица гьесул квер босана, гьесул са-ламги бит/ана. «Как бы то ни было, я пожал его руку и ответил на его приветствие».
Достаточно распространены также комплексы, состоящие из сочетания трех частиц: - г1ан+-ги+-цин; -го+-ни+-ги; -ни+-ги+-йищ, например:
Дуцагониги гьабизе ккела гьеб х/алт/и. «Хотя бы ты сам сделал бы эту работу». Щивнигийищ дуда гьенив ватич/ев? «Никого что ли ты там не нашел?». Дарсаллъуг/изег1ангицинч/еч/огорокъове вач/унвуго. «Пришел домой, даже не подождав, пока закончатся уроки».
Довольно редко, но все же имеют место и сочетания из четырех частиц, например: -ни+-ги+-йищ+-ха, например: Бица-бицаралданигийищха мун божулев? «Ты что, веришь, всему что говорят? ».
Наиболее усложненные комплексы состоят из пяти частиц. Такие факты фиксирует Г И. Мадиева [2, с. 143 - 144] и выявляет сочетание следующих частиц - го + - ни + -ги + -йищ + -ха, например:
Дицагонигийищха гьабилебгьебх/алт/и? «Мне самому, что ли выполнить эту работу?». Здесь на личное местоимение дун «я» в форме эргативного падежа - дица наслаиваются частицы - го + - ни + - ги + йищ + -ха: дица+ -го + -ни + -ги + -йищ + -ха.
Значение усложненных комплексов частиц не равняется сумме значений составляющих их частиц. В этом смысле комплексу частиц характерна фразео-логичность. На русский язык этот комплекс частиц переводится, обычно, одной частицей, значение которой зависит от контекста.
Частицы могут также характеризовать действие или состояние по его протеканию во времени, по полноте или неполноте, результативности или не результативности его осуществления. Например: Босунцин бук/инч/о дица гьеб т/ехь. «Даже и не брал я эту книгу». Босизего босиларо дица гьеб т/ехь. «И взять-то не возьму я эту книгу».
Следующей особенностью частиц аварского языка является их способность присоединяться в предложении к любому члену предложения:
а) к подлежащему: Мусадай эбелалъухъе сон вач/ун вук/арав? «Муса, что ли приходил вчера к матери?»;
б) к дополнению: Муса сон эбелалъухъедай вач/ун вук/арав? «К матери, что ли Муса вчера приходил?»;
Библиографический список
в) к сказуемому: Муса сон эбелалъухъе вач/ун вук/анадай (вач/ундай вук/арав)? «Приходил, что ли вчера Муса к матери?»;
г) к обстоятельству: Муса сондай эбелалъухъе вач/ун вук/арав? «Вчера, что ли Муса приходил к матери?».
В сочетании со сказуемыми предложения -дай выступает как многофункциональная структурная единица языка: как формант и как частица. З.М. Маллаева полагает, что «модально-вопросительная частица -дай, сочетаясь регулярно с финитными формами глаголов для образования вопросительных форм, перешла в разряд словоизменительных вопросительных аффиксов» [6. с. 85]. В лингвистике, особенно в кавказоведении, как известно, существует полемика по вопросу квалификации глагола-сказуемого вопросительного предложения, считать ли его сочетанием финитной формы с модальной частицей или отнести данные формы к особому наклонению - вопросительному. В данном вопросе мы придерживаемся мнения Т.И. Дешериевой, утверждающей, что «если в языке такие аффиксы (или частицы) регулярно маркируют глагол-сказуемое вопросительного предложения, правомерно говорить о наличии в нем вопросительного наклонения, выражаемого соответственно синтетической или аналитической формой глагола и обозначающего значение вопроса говорящего наряду с другими языковыми средствами. Вопросительная синтагма, не имеющая отношения к глаголу-сказуемому, не создает формы вопросительного наклонения» [7, с. 85].
Примечательную конструкцию представляет собой форма, состоящая из трёх компонентов: здесь частица -го может присоединиться сразу к двум компонентам, например: босизего босич/ого те «и брать-то не бери», букв. «и брать-то не взяв оставь», босизего босич/ого хут/ана «и взять-то не взял», букв. «и взять-то не взяв осталось» и т. д. Причем оба компонента аналитической формы глагола, к которым присоединяется частица - го представлены формами одного глагола, а третий компонент, как правило, представлен глаголом иной семантики, например: Гьабизего гьабичОго хут/аниги к/варич/о дие гьеб х/алт/и. «Мне все равно, хоть эта работа останется и вовсе незавершенной». Вач1инего вач1инч1ого вук/а абе! «Пусть и вовсе не приходит!». Ц1ализего ц1алич1ого те гьединан бокьуларого ц/алулеб гьеб т/ехь! «И вовсе не читай эту книгу, которую ты так нехотя читаешь!».
Для выражения семантики продолжительного действия, которое беспрерывно протекает в течение определённого периода времени, в аварском языке употребляется конструкция, состоящая из двух повторяющихся причастий с частицей - го в сочетании с первым причастием, например: Г/одулевго г/одулев вуго гьав вас, гьасие ккараб щиб? «Этот мальчик постоянно плачет, что с ним?». Вач1уневго вач1унев вук1унамун, вач/унго вахъунаро. «Ты все идешь и идешь, и никак не дойдешь». В русском языке аналогичную семантику содержат конструкции типа «сидмя сидит».
Таким образом, характерная особенность частиц аварского языка - это их многозначность, и при этом перевод частиц возможен только в связи с определённым контекстом и конкретной речевой ситуацией. Как в самостоятельном употреблении, так и в комбинациях, анализируемые частицы репрезентируют модальность предложения.
1. Абдуллаев М.А., Сулейманов Я.Г Аварский литературный язык: учебник для педучилищ. Махачкала, 1965. На аварском языке.
2. Мадиева ГИ. Морфология аварского литературного языка. Махачкала, 1981.
3. Алексеев М.Е., Атаев Б.М. Аварский язык. Москва, 1997.
4. Исаков И.А. Служебные слова в кусурском диалекте аварского языка. Диалектологическое изучение дагестанских языков. Махачкала, 1992: 19 - 23.
5. Услар П.К. Этнография Кавказа: Языкознание, III: Аварский язык. Тифлис, 1889.
6. Маллаева З.М. Грамматические категории аварского языка: модальность, залоговость. Махачкала, 2002.
7. Дешериева Т.И. Категория модальности в нахских и иноструктурных языках. Москва, 1988.
References
1. Abdullaev M.A., Sulejmanov Ya.G. Avarskij literaturnyj yazyk: uchebnik dlya peduchilisch. Mahachkala, 1965. Na avarskom yazyke.
2. Madieva G.I. Morfologiya avarskogo literaturnogo yazyka. Mahachkala, 1981.
3. Alekseev M.E., Ataev B.M. Avarskij yazyk. Moskva, 1997.
4. Isakov I.A. Sluzhebnye slova v kusurskom dialekte avarskogo yazyka. Dialektologicheskoe izuchenie dagestanskih yazykov. Mahachkala, 1992: 19 - 23.
5. Uslar P.K. 'Etnografiya Kavkaza: Yazykoznanie, III: Avarskij yazyk. Tiflis, 1889.
6. Mallaeva Z.M. Grammaticheskie kategorii avarskogo yazyka: modal'nost', zalogovost'. Mahachkala, 2002.
7. Desherieva T.I. Kategoriya modal'nosti v nahskih iinostrukturnyh yazykah. Moskva, 1988.
Статья поступила в редакцию 10.04.19
УДК 801.7
Pozhidaeva O.V., senior lecturer, Department of Russian Language and Mass Communications (Murmansk, Russia), E-mail: pozhidaeva.olga604@yandex.ru
Manorik M.N., bachelor (Philology), Murmansk Arctic State University (Murmansk, Russia), E-mail: mariamanorik@gmail.com
SEMIOSIS IN CULTURAL DIALOGUE: INTERPRETATION OF SOVIETISM IN THE TRANSLATION OF THE NOVEL BY BULGAKOV "THE MASTER AND MARGARITA" IN THE SWEDISH LANGUAGE. The article discusses features of the interpretation of Sovietism on the example of the text of M. Bulgakov's novel "The Master and Margarita" in the Swedish language, translated by Lars Eric Blomkvist. Particular attention is paid to the semiotic analysis of the text. The problem is studied earlier only on the material of the translation of the novel by Bulgakov into English. The selection of words that adequately reflect Soviet realities is difficult in the process of text adaptation for a foreign reader. There is a need to refer to the method of approximation - the replacement of obscure lexemes, idioms, and so on. And
it is quite obvious that the understanding of this concept by a representative of another culture will have features. Sovietisms, words, combinations, precedent texts, reflecting the realities of the Soviet period in history of Russia, naturally correspond to a specific cultural context, concepts, or group of concepts united by the notion of Soviet Union. The understanding of this notion by a representative of another culture is complicated by the process of interpreting the text. The comprehension of Sovietisms translated into Swedish occurs through the use of exotism, barbarism, meanings born at the intersection of several languages, improperly direct translation and adaptation of the translated text with the help of clarifying words. But even a deep study of a foreign culture cannot provide a complete understanding of the realities of the artistic text, which are determined by the specifics of the national mentality or the specifics of the country's social and political life.
Key words: simeosis, dialogue of cultures, acculturation, literary translation, text semiotics, novel by M.A. Bulgakov "The Master and Margarita", Swedish language, Sovietism.
О.В. Пожидаева, доц. каф. русского языка и массовых коммуникаций, Мурманский арктический государственный университет, г. Мурманск,
E-mail: pozhidaeva.olga604@yandex.ru
М.Н. Манорик, бакалавр, направление подготовки 44.03.05 «Педагогическое образование с двумя профилями подготовки: «Русский язык.
Литература», Мурманский арктический государственный университет, г. Мурманск, E-mail: mariamanorik@gmail.com
СЕМИОЗИС В ДИАЛОГЕ КУЛЬТУР: ИНТЕРПРЕТАЦИЯ СОВЕТИЗМОВ В ПЕРЕВОДЕ РОМАНА М.А. БУЛГАКОВА «МАСТЕР И МАРГАРИТА» НА ШВЕДСКИЙ ЯЗЫК
В данной статье рассмотрены особенности интерпретации советизмов на примере текста романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» в переводе Лар-са Эрика Бломквиста на шведский язык. Особое внимание уделено семиотическому анализу текста. Проблема изучалась ранее только на материале перевода романа Булгакова на английский язык. Сложным в процессе адаптации текста для иноязычного читателя является подбор слов, адекватно отражающих советские реалии. Появляется необходимость обращения к методу аппроксимации - замене неясных лексем, идиом и пр. близкими им, но более понятными для сознания, воспринимающего чужую культуру. Советизмы, слова, сочетания, прецедентные тексты, отражающие реалии советского периода в истории России, закономерно соотносятся с определённым культурным контекстом, понятиями или группой понятий, объединённых концептом «Советский Союз». И вполне очевидно, что его осмысление представителем другой культуры будет иметь особенности. Осложняет процесс интерпретации текста «неидентичность» культур. Осмысление советизмов, переведённых на шведский язык, происходит посредством использования экзотизмов, варваризмов, значений, рождающихся на пересечении нескольких языков, несобственно-прямого перевода и адаптации переводного текста с помощью уточняющих слов. Но сколь бы глубоким ни было изучение чужой культуры, всегда остается непознанная часть её смыслов, что затрудняет полное понимание тех реалий художественного текста, которые определяются спецификой национальной ментальности или особенностями социально-политической жизни страны.
Ключевые слова: семиозис, диалог культур, аккультурация, художественный перевод, семиотика текста, роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», шведский язык, советизмы.
Одним из ярких примеров взаимодействия культур можно назвать художественный перевод произведений литературы с одного языка на другой. В современном мире переводная литература даёт обширную базу для лингвокультуро-логических, литературоведческих исследований, а также может выступать одним из способов изучения транскультурации и аккультурации. Эти явления стали неизбежными в современном обществе. Их осмысление во многом обеспечит более глубокое понимание процесса взаимодействия культур, поможет уяснить специфику модели такого диалога.
При изучении аккультурации на базе переводной литературы исследователь должен уделять особое внимание семиотике текста, на что обращали внимание такие ученые, как Я.И Рецкер, А.Д. Швейцер, И.И. Ревзин, В.Ю. Ро-зенцвейг, В.М. Россельс, ПВ. Чернов, С.Н. Сыроваткин, Л.А. Черняховская, Ю. Найда, Л.С. Латышев, В.П Пак и др. Семиозис, как процесс порождения и восприятия смыслов, их репрезентации в текстах культуры, может быть рассмотрен в синхронии (когда мы говорим о восприятии современной литературы современным читателем) или в диахронии (когда речь идёт о понимании художественного текста определённого, дистанцированного во времени, исторического периода). Особый интерес представляет изучение диалога культур, которые тесно взаимодействуют друг с другом, что обусловлено, например, их близким территориальным расположением. Север России граничит со странами Скандинавии. О некоторых особенностях создания образа России в отдельных произведениях современной скандинавской литературы мы уже писали ранее [1; 2]. В данном исследовании предлагаем рассмотреть особенности семиозиса в диалоге культур на примере текста романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» в переводе Ларса Эрика Бломквиста на шведский язык, уделив внимание не особенностям перевода художественного произведения на другой язык, а его семиотическому анализу, в частности интерпретации реалий советской культуры. Очевидно, что при переводе возникают некоторые сложности, которые касаются подбора слов, адекватно отражающих советские реалии. Появляется необходимость обращения к методу аппроксимации - замене неясных лексем, идиом и пр. близкими им, но более понятными для сознания, воспринимающего чужую культуру. Эта проблема изучалась ранее на материале перевода романа Булгакова на английский язык, например в работе В.Н. Алексеевой [3]. Особенности интерпретации советских реалий в переводе романа на шведский язык не являются достаточно исследованными.
Советизмы, слова, сочетания, прецедентные тексты, отражающие реалии советского периода в истории России [4, с. 437], закономерно соотносятся с определённым культурным контекстом, понятиями или группой понятий, объединённых концептом «Советский Союз». И вполне очевидно, что осмысление их представителем другой культуры будет иметь особенности.
Осложняет процесс интерпретации текста «неидентичность» культур. К сожалению, адекватность передачи информации при этом ухудшается. Но, как пишет Ю.М. Лотман, «...чемтруднее и неадекватнее перевод... на язык другой, тем
более ценным в информационном и социальном отношениях становится факт этого парадоксального общения [5, с. 15].
В переводной литературе в целом, и в романе «Мастер и Маргарита» в частности, текст не может быть замкнутой системой. За текстом всегда стоят отражённые им реалии. Если допускать, что семиотика культуры основана именно на реальности-языке, семиотическом пространстве-тексте и внеязыковой реальности [5, с. 42]., то возможно выстроить следующий путь перевода: реалия - язык А. - текст на языке А. - текст на языке В. - язык В. Этот путь, конечно, условен. Процесс передачи реалий одной культуры посредством текста другой, в которой таковые отсутствуют, крайне затруднителен. Интерпретируя их, переводчик довольно часто прибегает к экзотизмам, варваризмам, заимствованиям. Например, Иван Бездомный в переводном романе говорит: «Han tanker som en typisk kulak, fórkládd till proletár» [6, с. 67]. Слово «kulak», по материалам «Svenska Akademiens Ordbok», появилось в шведском языке в 1928 году (из русского языка) со значением «válbárgad, sjálvágande bonde» [7]. Это определённо экзотизм (явление из жизни Советского Союза, отражённое в шведском языке), но вполне логично выдвинуть предположение, что слово не является общеупотребительным. В заимствующем языке такой реалии не было, а в языке, из которого заимствовали, реалия исчезла. Актуальность слова обусловлена небольшим временным промежутком, за который, очевидно, слово прошло выстроенную нами цепочку перевода, не «материализовав» реалию в другой культуре.
Дословный перевод этого выражения, вполне сопоставимый с оригинальным предложением, нуждается в отдельном анализе. Сравним.
«Он думает (мыслит) как типичный кулак., переодетый в пролетария» -так это предложение выглядит в переводе. В оригинальном тексте М.А. Булгакова читаем: «Типичный кулачок по своей психологии. тщательно маскирующийся под пролетария» [8, с. 441]. В первом случае почитывается антитеза «кулак -пролетарий», негативная эмоциональная окрашенность отношения повествователя к персонажу (рассматривается ситуация «чтения в синхронии»). При чтении оригинального варианта маркерами пейоративной окраски служат: суффикс -ок-(уничижающий достоинство настоящего кулака); типизация как явление стадности, выраженная в словосочетании «типичный. по психологии»; словосочетание «тщательно маскирующийся под», имеющее семантическим компонентом намёк на животную мимикрию; контекстуальное противопоставление «кулачка» и «пролетария», то есть зажиточного «поработителя», нахлебника и честно работающего человека. Безусловно, при потере некоторых семантических компонентов, общее содержание сохраняется и передается. Этот вариант не является оплошностью переводчика, при отсутствии подобных явлений в шведской речи (или из-за крайне редкого их упоминания), абсолютный перевод невозможен.
В то же время могут наблюдаться и случаи замены слова-реалии одного языка на универсальную лексему с дополнительным значением. Дополнительное значение, внесенное переводчиком, - это одна из возможностей прорыва культуры в запредельное пространство (не во «внеязыковой мир», но в мир
значения, рождающегося на пересечении нескольких языков). Именно при сопоставлении переводного и непереводного текста можно сделать вывод, что слово, которое изначально было феноменом (то есть слово из оригинального текста), стало эпифеноменом (слово из первоисточника, которое на фоне переводного слова приобретает, вероятно, статус менее удачного). Так, например, у Булгакова мы видим следующую фразу: «...чтобы понять, что он - сволочь, склочник, приспособленец и подхалим» [8, с. 452] и «...han var ett svin, en intrigör, en opportunist, en riktig tallriksslickare» [6, с. 77]. Именно на этом примере можно рассмотреть особенности процесса чтения (и, следовательно, понимания) в синхронии и диахронии.
В шведских словарях, слово оппортунист имеет значение «приспособленец»:
Opportunist - opportunist person (anpassling); en politisk - som alltid bekämpar nödvändiga besparingar [9, с. 1174].
Более того, предлагается синоним (anpassling), но переводчик выбирает именно слово оппортунист. На наш взгляд, это сделано не случайно. Мы видим своеобразный семантический алиенизм, когда значение заимствуется из другой культуры.
Семиозис слова оппортунист в синхронии дает представление о том, что один из героев использует эту характеристику как показатель общественно-политической непорядочности человека, отступление его от приоритетной идеологии:
Оппортунизм - враждебное марксизму-ленинизму течение в рабочем движении, проводящее политику подчинения классовых интересов пролетариата интересам буржуазии, проповедующее соглашательство и сотрудничество с буржуазией, отказ от борьбы за социалистическую революцию и диктатуру пролетариата, за коммунизм [10, с. 390].
А в процессе чтения в диахронии мы уже воспринимаем героя не столько как недостойного гражданина своего государства, сколько как человека с определёнными моральными, нравственными убеждениями. Оппортунизм - в политической борьбе: противопоставление своих взглядов позиции большинства, утверждение необходимости согласия сторон, соглашательства [11, с. 456].
Слова переводчика в данном случае соотносимы с несобственно-прямой речью, когда он, включаясь в повествование, исключительно посредством семантических компонентов переводных слов, заявляет о своей позиции, то есть образует своеобразный несобственно-прямой перевод.
В труде Ю.М. Лотмана «Внутри мыслящих миров» мы находим следующе замечание: «Текст как бы включает в себя образ «своей» идеальной аудитории, аудитория - «своего» текста» [12, с. 103]. Выражение универсально и применимо, на наш взгляд, к переводному тексту. Но с той разницей, что переводчик может подстраивать «чужой» (но не чуждый) текст под «свою» аудиторию. Замечательной иллюстрацией будет следующее предложение. Иван Бездомный в оригинальном тексте Булгакова говорит так: «Взять бы этого Канта, да.года на три в Соловки» [8, с. 390], в переводном тексте: «Den där Kant skulle man skicka till fangen Solovki» [6, с. 16]. Очень важным и показательным является уточняющее слово, введенное переводчиком, - «fangen» («тюрьма»). Для русского человека вполне очевидно, что такое Соловки и почему Канта за его убеждения следует отправить именно туда, в то время как швед, читающий этот роман (даже учитывая момент чтения в синхронии) не всегда может знать, где это. Потому как Соловки - со значением тюрьма, место ссылки - советская реалия. Переводчик посредством одного слова адаптирует текст из «чужого» в «свой» или в приближенный к «своему».
Некоторые особенности перевода видны только на уровне стилистическом, синтаксическом или вовсе могут быть осмыслены при анализе специфики включения в текст говорящих фамилий. Рассмотрим несколько примеров.
В ряде случаев особое значение имеет стилистическая окраска понятия. «En liter» - литровка: слово «литровка» имеет разговорный оттенок, в отличие от универсального слова «литр». «Vandkorset» - вертушка: понятие «вертушка» имеет разговорный оттенок, в отличие от универсального «турникет».
Библиографический список
«Forstord» - «изгадила»: слово «изгадила» имеет явный разговорный оттенок вкупе с негативной окраской, в отличие от относительно универсального «разрушила», «уничтожила».
«Herrn», «mannen», «kamrat» - «гражданин»: в данном случае при переводе утрачивается пресуппозиция «советскости».
Для понимания оттенков значения того или иного словоупотребления немаловажно учитывать особенности словообразования, сочетаемости понятий в синтаксической конструкции.
«Utlandisk turist» - «интурист»: в советское время в языке наблюдалась тенденция к аббревиации. Для русского читателя именно словоупотребление «интурист» выступает одним из показателей «советскости». При переводе на шведский язык данная коннотация утрачивается.
«Sektionen for fiske och fritid» - «рыбно-дачная секция». Дефисное написание слов в оригинале создает комический эффект: происходит смешение двух совершенно разных понтий. Автор явно иронизирует по поводу желания новых советских граждан назвать и конкретизировать все, что даже в конкретизации не нуждается. В переводе этот комизм утрачивается, поскольку словосочетание «секция рыбалки и дачи» не передает иронического подтекста.
«Ett glas mineralvatten, tack» - «дайте нарзану». Берлиоз в тексте оригинала очень неучтиво просит минеральной воды «Нарзан», в то время как в переводном тексте Берлиоз говорит: «Стакан минеральной воды, спасибо». Языковую личность героя в адаптированном тексте определить трудно. К тому же при переводе теряется называние воды - «Нарзан». Хотя в целом русское явление - названия минеральной воды («Нарзан», «Боржоми», «Ессентуки») - сложно отразить в переводном тексте именно потому, что иностранный читатель для понимания таких нюансов чужой бытовой культуры должен быть глубоко эрудирован.
Особый интерес представляет изучение перевода говорящих фамилий, которые характеризуют не только героя, но и его умение приспособиться к особенностям общественного строя. Например, фамилия «Подложная» переводится как «Podlozjnaja». В оригинальном тексте она свидетельствует об определенных чертах характера героя (даже тех, которые не появляются в его поступках). М.В. Подложная, выдающая однодневные творческие путёвки, очевидно, совершает какой-то подлог, подделку. Без учёта этих качеств персонажа при переводе антропонима, понять в полной мере «говорящую» фамилию, конечно, невозможно.
Консеквентное сопоставление явлений языка, отраженных в художественном тексте, в синхронии и диахронии не только помогает выстроить некоторые модели перевода реалий, но и дает обширную базу для дальнейших лингво-культурологических и литературоведческих исследований. Р. Барт в статье «От произведения к тексту» говорит так: «Действительно, множественность Текста вызвана не двусмысленностью элементов его содержания, а, если можно так выразиться, пространственной многолинейностью означающих, из которых он соткан (этимологически «текст» и значит «ткань»)» [13, с. 147].
Таким образом, семиозис в диалоге культур представляет собой сложный процесс, рождающий новые возможности трактовки языковых знаков. Осмысление советизмов, переведённых на шведский язык, происходит посредством использования экзотизмов, варваризмов, значений, рождающихся на пересечении нескольких языков, несобственно-прямого перевода и адаптации переводного текста с помощью уточняющих слов. Описанные нами советские реалии, осмысляемые в рамках перевода их на шведский язык, иллюстрируют лишь некоторые особенности процесса мыслительного конструирования и распознавания единиц языка. Многие понятия и реалии советской жизни, даже в случае попытки их объяснения, так и остаются своеобразным ноуменом для воспринимающего сознания другой культуры. В этом смысле справедливы слова В.П. Беркова: «Что касается иностранного языка, то владение им на уровне языка родного (а также знание культуры коллектива, говорящего на этом языке) встречается крайне редко» [14]. Сколь бы глубоким ни было изучение чужой культуры, всегда остается непознанная часть её смысла, что затрудняет полное понимание тех реалий художественного текста, которые определяются спецификой национальной мен-тальности или особенностями социально-политической жизни страны.
1. Пожидаева О.В. Стереотипы восприятия и пути их преодоления: образ России, Кольского Севера в некоторых произведениях Скандинавской и Финской литературы XXI века. Русский язык и литература в пространстве мировой культуры: Материалы XIII Конгресса МАПРЯЛ. В 15 томах. 2015; Т. 3: 129 - 135.
2. Пожидаева О.В. Международное сотрудничество на о. Шпицберген: факты истории и литературный миф (над страницами книги х. флёгстада «Пирамида»). Россия в глобальном мире. 2017; 10 (33): 16 - 26.
3. Алексеева В.Н. Ассоциативное поле советизмов 1920 - 1930 гг. (На материале англоязычных изданий романа «Мастер и Маргарита» М.А. Булгакова). Диссертация ... кандидата филологических наук. Ярославль, 2016.
4. Матвеева Т.В. Полный словарь лингвистических терминов. Ростов-на-Дону: Феникс, 2010.
5. Лотман Ю.М. Культура и взрыв. Москва: Гнозис; Издательская группа «Прогресс», 1992.
6. Bulgakov M. Mästaren och Margarita. Stockholm, Norstedts Förlag, 2002.
7. Svenska Akademiens Ordbok. Available at: https://www.saob.se/artikel/?seek=kulak&pz=1
8. Булгаков М.А. Романы: Белая гвардия. Театральный роман. Мастер и Маргарита. Москва: Современник, 1987.
9. National encyklopedins ordbok. Utarbetad vid Sprâkdata Göteborgs Universitet. Belgien, 2000.
10. Ожегов С.И. Словарь русского языка: ок. 57 000 слов. Под. ред. чл.-корр. АН СССР Н.Ю. Шведовой. 17-е изд., стереотип. Москва: Рус. яз. 1985.
11. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений. 4-е изд., доп. Москва: ООО «А ТЕМП», 2006.
12. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Санкт-Петербург: Азбука, Азбука-Аттикус, 2016.
13. Барт Р Избранные работы: Семиотика. Поэтика. Перевод с французского. Сост., общ. ред. и вступ. ст. ГК. Косикова. Москва: Прогресс: Универс, 1994.
14. Берков В.П. Двуязычная лексикография и реальность (Прозаические соображения по выходе Большого норвежско-русского словаря). Скандинавская филология. 2004; Выпуск 7: 9 - 19.
