СЕМИОТИЧЕСКИЕ ИДЕИ АРИСТОТЕЛЯ Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Южный полюс. Исследования по истории современной западной философии. http://spolejournal.ru/

бесконечности как о незавершенном и по-видимому не имеющем телоса процессе, но не говорит прямо о свойстве быть бесконечно делимым). Для Аристотеля говорить относительно бездвижного мира (без изменения и, следовательно, без возможности счета) о счетности как о свойстве - бессмысленно. Следовательно, нет актуального множества бесконечных частей вне процесса деления (который никогда не приводит к бесконечному числу частей и сам бесконечен только в смысле возможности продолжать деление до бесконечности). В философии математики XX века в споре различных программ обоснования математики (логицизм, формализм, интуиционизм) проблема бесконечности в очередной раз вышла на первый план.

На примере философии математики Л. Витгенштейна видна принципиальная важность древнего спора об актуальной и/или потенциальной бесконечности (собственно предмет нашего доклада и сравнительного исследования).

СЕМИОТИЧЕСКИЕ ИДЕИ АРИСТОТЕЛЯ

СКРИПНИК к. д.

ДОКТОР ФИЛОСОФСКИХ НАУК, ПРОФЕССОР, южный ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ (РОСТОВ-НА-ДОНУ)

Важнейшим пунктом семиотических рассмотрений Аристотеля стало рассмотрение семиотических проблем отдельно от теории языка: проблемы невербального знака, собственно сгг|^ша, отщегусгу, или текр^ркгу, отделены от знака лингвистического, который именуется им слЗ^(ЗоА.ол>. Данное различие выходит на первый план в «Об истолковании», где выстраивается определенная иерархия знаков: письменные знаки есть символы устных звуков, устные звуки являются знаками и символами ментальных впечатлений, являющихся представлениями в душе. Различия между т£К[АГ)рюл> и ат][л£п/сп/, имеются и проявляются как в «Аналитиках», так и в анализе риторических силлогизмов в «Риторике»: это различие лишь в плане выражения, но не в плане содержания. Ментальные впечатления одинаковы для всех людей - в этом находит выражение предлагаемое и принимаемое Аристотелем определение знака. С современной точки зрения в подобном определении имплицитно содержатся истоки как теории референции, так и теории значения, которые будут «разведены» уже стоиками. Для Аристотеля различия в знаках есть различие лишь в плане выражения, но не в плане содержания. Теория знаков занимает у Аристотеля промежуточное место между логикой и риторикой, он обращается к ней и в «Аналитиках», и в «Риторике» в процессе анализа роли знаков и приобретении знания. В «Первой Аналитике» предлагается несколько иное определение знака с акцентом на его инструментальную роль. В предлагаемом докладе проводится сравнение различных определений знака, предлагаемых Аристотелем, демонстрируется их роль в силлогизмах, построенных по различным фигурам, и в риторических силлогизмах - энтимемах.

Южный полюс. Исследования по истории современной западной философии. http://spolejournal.ru/

Демонстрируется влияние аристотелевских рассмотрений на последующее развитие семиотических идей в стоической и эпикурейской философских школах, в частности, на их исследования «вывода из знаков» или «вывода на основании знаков». Указывается и более отдаленное влияние, примером которого является известный «ordo oran di» Боэция.

ПОЭТИКА АРИСТОТЕЛЯ КАК ИСТОЧНИК ГЕРМЕНЕВТИКИ РАССКАЗА П. РИКЁРА

СОКОЛОВАЛ.Ю.

ДОКТОР ФИЛОСОФСКИХ НАУК, ПРОФЕССОР, САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ (САНКТ-

В герменевтике рассказа П. Рикёр использует многие понятия аристотелевской поэтики, особенно сказания (muthos) как "склада событий", соединяющего действие, и совершаемого в трагедии подражания (mimesis) действию. Французский философ формулирует гипотезу о связи между нарративом и экзистенциальным временем, согласно которой «время, в некотором роде, это референт рассказа, а функция рассказа состоит в придании времени формы человеческого опыта»12. Аристотелевское понимание интриги как «склада событий», утверждает Рикёр, имеет универсальное значение и применимо к любому рассказу, в том числе к современным романам "без конца" ( Д. Джойс), где также есть единство событий. Благодаря интриге рассказ получает интеллигибельный характер, однако Аристотель связывал последний не с хронологией («после чего-либо»), а со следованием событий по логике "необходимости или вероятности", («вследствие чего-либо»)13. Поэтому его понимание интриги, заключенное в рамки греческого представления о рациональности как логическом выводе из очевидных посылок, Рикёр трансформирует, связывая рассказ со временем как distentio animi, когда душа, согласно Августину, объемлет тройное настоящее. Тем самым рассказ получает основание не в аристотелевской логике следования событий, противопоставленной хронологии рассказа, но во времени, а "рассказанное" время приобретает смысл, становится понятным, соединяя изменяющиеся события жизни. Этот ход мысли обнаруживает связь философии Рикёра с немецким историзмом (В. Дильтей, М. Хайдеггер, Х.-Г. Гадамер).

Также в аристотелевском учении о подражании Рикёр видит опору для своего реалистического тезиса о референциальности дискурса, связи рассказа и мира. Так, в акте чтения происходит «преображение» мира, достигается внелингвистическая

12 Ricœur P. Réflexion faite. Autobiographie intellectuelle. Paris: Esprit, 1995., p. 63

13 Аристотель. Поэтика.1452 a 19-21