CC BY
74
УДК 8 (09) + 882
Smolina N.Y. THE SEMANTICS OF A MOTIVE OF BREATH IN THE CONTEXT OF THE OPPOSITION "LIVE/ DEAD" IN LYRICS BY ALEXANDER BLOK. The article considers the semantics of a motive of breath, the system of individual contextual meanings when saving invariant meaning in the context of one of the central oppositions of the arts world of poetry by Alexander Blok "live/dead".
Key words: motive, art world, opposition, semiotic code, phonosemantics.
Н.Ю. Смолина, канд. филол. наук, доц. каф. литературы Тувинского гос. университета, г. Кызыл, E-mail: [email protected]
СЕМАНТИКА МОТИВА «ДЫХАНИЕ» В КОНТЕКСТЕ ОППОЗИЦИИ «ЖИВОЕ/МЕРТВОЕ» В ЛИРИКЕ А. БЛОКА
В статье рассматривается семантика мотива «дыхание», система его индивидуально-контекстуальных смыслов при сохранении инвариантного значения в контексте одной из центральных оппозиций художественного мира лирики А. Блока «живое/мертвое».
Ключевые слова: мотив, художественный мир, оппозиция, семиотический код, фоносемантика.
«Культурный ренессанс» [1] рубежа Х1Х-ХХ веков породил в русском модернизме уникальные по своей значимости художественно-мифологические системы, в центр которых была поставлена личность в ее порыве за пределы существующего мира в некое «многомерное пространство» [2, с. 91]. Стремление новой литературы увидеть реальность в ее связях с культурой, мифом, временем становится способом познания мироздания. Символистская лирика рубежа веков формирует оппозиционную модель мира, в которой «реальное» противостоит «идеальному». Исследователи говорят об иррациональном хаотичном «условно-объективном» («земной», «небесный», «инфернальный») и гармоничном «условно-субъективном» («мир мечты») мирах, которые в целом представляют собой устойчивую систему доминант, материализованных «в индивидуализированном интуитивном художественном мышлении поэта» и структуре произведения, где «находятся в динамических взаимодействиях и взаимовоплощениях» [3, с. 4-5, 24].
Художественный мир А. Блока тоже утверждает мировую антиномичность, трагическое осознание «неслиянности» и одновременно цельности всего. Поэт осознанно акцентирует столкновение гармонии и хаоса, света и тьмы, телесного и духовного, цивилизации и природы, машины и человека, порождая особый «миф о мире» (З.Г. Минц) и особый «миф о пути» (Д.Е. Максимов). Система его антитез и сближений противоположностей образует «многомерный» художественный мир, вектор движения в котором направлен от мира «зримого» «рукотворного» (цивилизации, получившей символическое воплощение в образе города, машины) через мир «зримый» природный (символически представленный в интегрированном образе «поле/луг/степь») к миру «незримому», «невыразимому» (В.А. Жуковский). Это движение отражает оппозицию «мертвое " живое», одну из центральных в творчестве Блока, которая маркирует космологические низ и верх художественного мироздания поэта, определяет «пространство пути» его лирического «я», отражает исторические и онтологические представления автора.
Рассматривая современность как «страшный мир» [здесь и далее цит. по: 4], эпоху «утраты» (в контексте цивилизацион-ных моделей развития, где диахронический принцип проявляется в идее стадиальности истории: рост - расцвет - закат - деградация [5], или в трехкомпонентном варианте: поиск - обретение - утрата), Блок выстраивает мотивно-образное воплощение оппозиции как движение от «мертвого» к «живому», от рождения «живого» в «мертвом», тем самым утверждая неизбежность возвращения к стадии «обретения», «возрождения». В авторском поэтическом сознании «живое/мертвое» эквивалентно «духовному/бездуховному» и во многом определяется евангельской традицией, где «мертвое» диктуется представлениями о забвении души, доминантой телесного, порождающего «живого мертвеца», а «живое» синонимично миру «небесно-божественному». Лирическое «я» «прозревает» его не только в «невыразимом», но и стремится увидеть, услышать в мире «зримом»: в природе, творческом даре, способности к чувствованию, сопереживанию миру и душе. При этом в поэтическом механизме миротворения Блока одна из ведущих ролей отводится звуку.
Все уровни художественного мира Блока имеют звуковой коррелят, формируя универсальный «мир-звук», в котором каждый из фономотивов обладает собственным индивидуальным значением и надконтекстуальной семантикой, становясь семиотическим знаком, кодом конкретно-образной природы блоковского мироздания. Одним из звуковых кодов «живого» выступает фо-номотив «дыхание».
В первую очередь, «дыхание» выступает как характерологическая черта мира «невыразимого», «небесно-божественного», знак его духовно-живого начала. Как «дыхание живящей бури» в «удушливой глуши» земной жизни воспринимает лирический герой божественное «очищение»: «Пошли, господь, успокоенье / И очищенье от забот. / Дыханием живящей бури / Дохни в удушливой глуши» («Полна усталого томленья...», 1900). Эта трактовка повторяется во множестве других поэтических текстов Блока: «Дышу иным, иным томлюсь» («Она, как прежде, захотела.», 1908), «Вздохни небесной глубиной» («Дым от костра струею сизой.», 1909), «В том раю тишина бездыханна» («Ты " как отзвук забытого гимна.», 1914).
«Невыразимое», имеющее «иллюзивно-понятийный» характер, духовно «прозревается» лирическим «я» через сеть своеобразных «иллюзорно-конкретных» «посредников»: свето- и цветовые мотивы «свет», «сияние»; звуковой мотив «тишина»; пространственные координаты «даль», «высь»; временные характеристики «вечность», «когда-то», «старина»; локальные хронотопы «храм», «дом», «поле/луг/степь», «природа»; состояния эмоционально-духовного пространства лирического героя (ожидание, горение, вдохновение, «песня», «молитва» и т.п.). Фономотив «дыхание» выступает их фоносемантическим изводом, проявляя в мире «зримом» изначальные черты мира «невыразимого».
Нередко «дыхание» разливается в «зримом» мире из «небесно-божественной» «дали» пространства и времени: «Безначально свободная ширь» «Подошла " и покрыла Псалтирь, / И в страницах осталась душа» («Я живу в отдаленном скиту.», 1905), «издалилетели звуки: /Там... задыхалась тишина» («Нет имени тебе, мой дальний.», 1906), пронизывая мир, лирическое «я», формируя сакральный хронотоп. В стихотворении «Там, в полусумраке собора.» (1902) лирический герой в пространстве храма приближается к «небесно-божественному», к огню, сопровождающему Прекрасную Даму, в момент, когда чувствует «дыхание» «иных миров»: «Глубокий жар случайной встречи / Дохнул с церковной высоты».
Как сакральный воспринимает Блок и мир земной природы, потому она обладает собственным «дыханием». В оде «Бог» (1780-1784) Г.Р. Державин рисует мироздание, в котором природа осмысливается как материализация рождающего начала Бога-Отца. Эту традицию развивали А. Фет, Ф. Тютчев, сильно повлиявшие на Блока, у которого пантеистическое обожествление не отменяет буйства жизненных проявлений, мир блоковской природы густонаселен и постоянно в движении. Излюбленное состояние природы поэта " момент проявления силы и страсти жизни: утреннее пробуждение, разнеженность солнечного полудня, вечерняя усталость и успокоение, буря, гроза, снежная
метель и т.п. В эти моменты природа глубоко и облегченно «вздыхает» после сна, ливня, тихо и мерно «дышит» в полудреме, бурно и радостно «вздыхает» от восторга грозового раската или порыва вихря. В природе дышит и живет все: травы, цветы, деревья: «Этих трав дыхания /Нам обманный сон» («Травы спят красивые...», 1902), «Раздышались цветы» («Запевающий сон, зацветающий цвет.», 1902), «Мне нужны вздохи сосен и воды» («Над озером», 1907); вода: «Сонный вздох онемелой волны» («Взморье», 1904); поле: «И влажным зноем дышит степь» («Экклесиаст», 1902); закат и рассвет, утро, вечер и ночь: «Дышит утро в окошко твое» («Дышит утро в окошко твое.», 1899), «Вздыхает по дорожкам ночь» («И я провел безумный год.», 1907); гроза: «Воздух полон воздыханий, / Грозовых надежд» («Сторожим у входа в терем.», 1904), «Дышит, преследует, близко " гроза» («В пол-оборота ты встала ко мне.», 1914).
Особенно продуктивен фономотив «дыхание» как характеристика ветра. Его семантика ориентируется на романтическую традицию, где он ассоциируется с движением, переменами, в том числе и роковыми, становится символом страсти, которая неоднозначна, с одной стороны, она свидетельствует о «жизни сердца», духовном, «живом» начале, с другой " подчинение страсти расценивается в традиции классицизма как забвение духа. Поэтому и в поэтике Блока ветер двойственен, показателем чего становится его звуковая характеристика. Он может быть «живым» началом, нести «зов» «невыразимого», тогда ветер, буря, вихрь «поет» и «дышит»: «Последний пурпур догорал, / Последний ветр вздохнул глубоко» («Последний пурпур догорал.», 1900), «И вдруг дохнул весенний ветер сонный» («Она ждала и билась в смертной муке.», 1902), «Вьюги дольние, вздохните!» («Крылья», 1907), «Снежный ветер, твое дыханье» («Черный ворон в сумраке снежном.», 1910), «и ветер, чуть дыша, / Проходит» («На небе " празелень.», 1914). Но ветер может быть и разрушительной силой, тогда на смену «дыханию» приходят «свист», «вой», «хрип». «Живое» начало ветра включается в мотив возрождения, оно несет обновление природе, дарит ей новые силы, потому и обладает духом - «дыханием». В стихотворении «Полна усталого томленья.» (1900) поэт прямо говорит об этом: «Дыханием живящей бури/ Дохни в удушливой глуши», переплетая реалии (природа, обновленная после грозы, омытая и ожившая после летнего зноя) и онтологические представления.
Мифомышление Блока наделяет собственным «дыханием» и времена года, которое становится звуковым кодом уже закрепившейся семантики. Для осени характерны тоскующие «вздохи» прощания, ухода, расставания, сна-смерти: «Но осень ранняя, задумчиво грустна, / Овеяла меня тоскующим дыханьем» («Прошедших дней немеркнущим сияньем.», 1900); а для весны " томные, умиротворенные: «За городом в полях весною воздух дышит» («За городом в полях.», 1901), «Весенних талей вздохи томны» («Вот " в изнурительной работе.», 1904), «Всё дышит ленивым / И белым размером /Весны» («На перекрестке», 1904). Особое значение, следуя романтической традиции, поэт придает ночной тьме, сумеркам, когда приглушаются звуки суеты и появляется возможность слышать голос «тишины»: «Там, знаю, впереди " морскую зыбь колышет/ Дыханье сумрака» («За городом в полях.», 1901), «Широки ночей объятья, / Тяжки вздохи темноты!» («Ее прибытие», 1904).
Надконтекстуальная семантика «живое» («духовное») в фономотиве «дыхание» делает его контекстуально синонимичным понятию «жизнь». Поэт при этом разводит представления о жизни духовной и жизни земной. В стихотворении «Она, как прежде, захотела.» (1908) он проводит прямую параллель между жизнью и духом: «Она, как прежде, захотела / Вдохнуть дыхание свое / В мое измученное тело». Собственно тело предстает всего лишь коконом, оболочкой для «я»-духа, и его земное бытование сродни умиранию, потому лейтмотивом проходит невозможность «вздохнуть», т.е. жить: «Дай вздохнуть в этом сонном мире» («Ты в поля отошла без возврата.», 1905), «Не уйти, не встать и не вздохнуть» («Благовещение», 1909), «Близок вой похоронных труб, / Смутен вздох охладевших губ» («Я ее победил, наконец.», 1909), «Когда же всколосится поле, / Вздохнет униженный народ?» («В голодной и больной неволе.», 1909), «Вздохнуть " и очи/ Навсегда/ Сомкнуть» («Поет, поет...», 1913), «И тихая тоска сожмет так нежно горло: /Ни охнуть, ни вздохнуть» («Весь день " как день.», 1914).
Жизнь духовная получает в блоковской лирике фоносеман-тическое воплощение как «вдохновение». В контексте отдель-
ных произведений оно может быть синонимично мечте: «Вдохновенья обманутых дней» («Не легли еще тени вечерние.», 1899), «Не призывай и не сули/Душе былого вдохновенья» («Не призывай и не сули.», 1900), «дни спокойного волненья/ Несут, дарят последним вдохновеньям / Избыток отлетающей мечты» («Осенняя элегия», 1900), «Так диктует вдохновенье: / Моя свободная мечта» («Да. Так диктует вдохновенье.», 19111914). Но всегда мечта лирического «я» связана с его стремлением услышать «песню», прозреть «огонь», дождаться отклика на свою «песню»-молитву. Свою миссию как поэта он видит в том, чтобы озвучить «тишину», словом передать голоса «миров иных» и словом «докричаться» до «безмолвия» небес. Творческий дар переживается им как «огонь», «буря», он всеохватен и полностью поглощает, сжигает изнутри: «Если дух твой горит беспокойно, / Отгоняй вдохновения прочь» («Отрекись от любимых творений.», 1900), «Измучен бурей вдохновенья» («Измучен бурей вдохновенья.», 1900). Но это страдание говорит о живой душе, и лирический герой словом возрождает жизнь духа, выполняя в земном мире теургическую миссию.
Художнику, как и самой природе, дар возрождения дан «невыразимым», «небесно-божественным», это «Всеохранитель-ная сила», что «В своем неведомом пути / Природу чудно вдохновила / Вернуться к жизни и цвести» («После грозы», 1900). В стихотворении 1914 года «Эпитафия Фра Филиппо Липпи» он рисует художника-творца и сюжет одухотворения произведения искусства: «Душу умел я вдохнуть искусными пальцами в краски». К проблеме теургического начала искусства многократно обращалась мировая литература, поднимая вопрос о праве художника, человека на созидательное соревнование с самим Творцом. В блоковском же мировосприятии творческий дар уже сам по себе предполагает созидательное, животворящее деяние, потому поэт и говорит о «дыхании» творчества как возрождающем начале. Например, в стихотворении «Усталый от дневных блужданий.» (1898) он проводит прямую параллель между дыханием, весной и жизнью: «Когда б я мог дохнуть ей в душу / Весенним счастьем в зимний день». Как весна приносит возрождение, так и лирический герой-поэт стремится повторить подвиг воскрешения, возродить погибающую в земном -зимнем, страстном - душу героини.
Этот мотив органично распространяет семантику «дыхания» как знака «живого», живой души на способность к чувствованию. Блок обычно обращается к тем эмоциональным переживаниям, которые связаны с мотивом возрождения, обретения, возвращения, многократно варьируя архетипическую сюжетную схему «хищник - жертва», евангельские сюжеты возвращения блудного сына, прихода Мессии, мотив искупления. В центр духовно-чувственной жизни поэт ставит любовь, страдание, искупление, которые на новом уровне отражают идею стадиальности истории, в данном случае, истории развития личности.
Любовные «вздыхания» героя и героини в блоковской лирике часто выражают страстный земной порыв: «Вздыхать у милой на пороге» («О, наконец! Былой тревоге.», 1899), «Чую дыхание страстное» («Шли мы стезею лазурною.», 1900), «Я слушаю вздохи твои /В каком-то несбыточном сне... /Слова о какой-то любви... / И, боже! мечты обо мне...» («На темном пороге тайком.», 1902), «Хочу по имени назвать, / Дышать и жить с тобою рядом...» («Всю жизнь ждала...», 1908), или страдание от неразделенного, непонятого чувства: «Вздыхал о чем-то я, чего-то было жалко» («Жизнь медленная шла.», 1902), «Кто-то ходит вздыхать обо мне» («В час, когда пьянеют нарциссы.», 1904). Освобождение от страданий (ответное чувство героини/героя, приветное слово, отклик небес и т.п.) тоже сопровождается «вздохом», выражая облегчение, освобождение души: «Найду пути, и не вздохну о дне!» («Не жаль мне дней.», 1901). Как и приход весны, освобождающий от зимнего сна-смерти, вызывает у лирического героя слезы радости и «вздох» облегчения, что ожидания сбылись: «Мы тогда откроем двери, / И заплачем, и вздохнем, / Наши зимние потери / С легким сердцем понесем» («На весенний праздник света.», 1902).
В целом надконтекстуальная семантика фономотива «дыхание» в поэзии Блока формируется центростремительным движением сети индивидуальных, локальных смыслов, концентрируемых в семантическом ядре «жизнь/душа/дух». Все изводы его формируют в звуковом коде особое пространство, семантическое, эмотивное поле которого «продлевает» конкретно-образную природу сакрального пространства храма/природы/творчества в эмоционально-духовной сфере.
Библиографический список
1. Бердяев, Н. Русская идея. " СПб., 2008.
2. Лотман, Ю.М. К проблеме пространственной семиотики // Ю.М. Лотман. Об искусстве. - СПб., 1998.
3. Гречаник, И.В. Художественная концепция бытия в русской лирике первой трети ХХ века: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. -М., 2005.
4. Блок, А.А. Собрание сочинений: в 8 т. - М.; Л., 1960-1963.
5. Леонтьев, К.Н. Восток, Россия и славянство. - М., 2007.
Bibliography
1. Berdyaev, N. Russkaya ideya. - SPb., 2008.
2. Lotman, Yu.M. K probleme prostranstvennoyj semiotiki // Yu.M. Lotman. Ob iskusstve. - SPb., 1998.
3. Grechanik, I.V. Khudozhestvennaya koncepciya bihtiya v russkoyj lirike pervoyj treti KhKh veka: avtoref. dis. ... d-ra filol. nauk. - M., 2005.
4. Blok, A.A. Sobranie sochineniyj: v 8 t. - M.; L., 1960-1963.
5. Leontjev, K.N. Vostok, Rossiya i slavyanstvo. - M., 2007.
Статья поступила в редакцию 19.05.14
УДК 81
Timashova Ye.V, Voronina T.N. NEOLOGISM OF XX-XXI CENTURY AND ITS ROLE IN THE MODERN LANGUAGE.
In this article the issues devoted to neologisms from a historical point of view is considered, and the preconditions for the formation of new lexical units are revealed. The researcher denotes the ratio of society for this type of words in different historical periods. The paper presents a classification, according to the works of linguists, and provides conclusions about the significance of neologisms with the examples of neologisms of XX-XXI century.
Key words: neologism, language system, lexical unit, nominative function, semantic and lexical neologisms.
Е.В Тимашова, преп. ФГКОУ ВПО «Ставропольский филиал Краснодарского университет МВД России», г. Ставрополь, E-mail: [email protected]; Т.Н. Воронина, канд. филол. наук, проф. ФГКОУ ВПО «Ставропольский филиал Краснодарского университет МВД России», г. Ставрополь, Е-mail: tatjana-nic@yandex. ru
НЕОЛОГИЗМЫ XX-XXI ВЕКА И ИХ РОЛЬ В СОВРЕМЕННОМ ЯЗЫКЕ
В статье рассматриваются вопросы, посвященные неологизмам с исторической точки зрения, озвучены предпосылки для образования новых лексических единиц, обозначено отношение социума к данному типу слов в разные исторические периоды. Произведена классификация с опорой на работы лингвистов и содержатся выводы о значимости неологизмов и приведены примеры неологизмов XX-XXI.
Ключевые слова: неологизм, языковая система, лексическая единица, номинативная функция, семантические и лексические неологизмы.
Процессы образования новых слов, их употребление в речи всегда интересовали ученых и исследователей языка. На современном этапе развития цивилизации можно говорить о непрерывном потоке неологизмов в связи с изменениями реальности, окружающего мира и социума в плане нарастающего взаимодействия носителей разных языков, активно развивающихся технологий, требующих все больше и больше новых наименований. А. Мартине говорит о том, что «.язык изменяется под давлением изменения нужд коммуникации в постоянном конфликте с экономией усилий, с одной стороны, и с традицией -с другой. Языковые изменения как процесс могут быть полностью осмыслены только при синхроническом рассмотрении динамики языка» [1, с. 90]. В свою очередь, динамизм языка во все времена являлся предметом наблюдения и изучения лингвистов, более того, исходя из многообразия новых слов в языке, появившихся за последнее время, особое внимание обращается на современные неологизмы и недавно возникшие. Таким образом, целью данной статьи является рассмотрение неологизмов периода ХХ-ХХ1 веков, их классификация и определение роли в современной языковой системе.
Язык представляет собой развитую, сложную систему, непрерывно подвергающуюся изменениям и трансформациям. Любую языковую систему можно сравнить с живым организмом, который с течением времени либо эволюционирует, взаимодействуя с чужеродными подобными системами, либо деградирует, постепенно исчезая, испытывая на себе воздействие внешней среды. Более того, каждая эпоха развития человечества вносит свои коррективы в жизнь и развитие языков, тем самым модернизируя их. Так вот, одним из подобных способов модернизации является наполнение языковой системы неологизмами - исходя из данных слов, можно говорить об актуальности статьи. Если рассматривать суть возникновения слов данного класса, то не-
обходимо отметить, что сразу после образования в большинстве своем они составляют часть пассивного запаса слов, так как не являются на первых этапах внедрения в язык повседневными. Сам термин «неологизм» имеет показательную этимологию: при переводе с греческого neos - новый и logos - слово. Таким образом, со временем пассивная лексика переходит в разряд активной и новые слова, словосочетания употребляются на порядок чаще, следовательно, их уже невозможно обозначить в качестве неологизмов.
Как уже было озвучено ранее, каждая эпоха характеризуется специфическими особенностями в различных сферах жизни общества - экономике, социологии, политике и так далее. Язык не стал исключением. Если подвергнуть поверхностному анализу любой отрезок времени в прошлом до настоящего момента, то с легкостью возможно отметить взаимосвязь лексического состава и особенностей, характерных для конкретного периода, реальности того времени и его отражение в словарном запасе. Кстати говоря, отношение к подобным трансформациям в прошлом было неоднозначным. В качестве примера приведем определение термина неологизма в словаре XVIII веке: «НЕОЛОГИЗМ, м. Фр. nйologisme. Новое слово. Простонародие вместо простой народ; общенародие, вместо государства, но-выя существительныя имена. В наше время неологизм есть сущая язва» [2, с. 177]. Интересен тот факт, что явление неологизмом в то время рассматривалось как негативное воздействие и противоестественный процесс, что обозначено словами: «неологизм есть сущая язва». Подобная реакция, скорее всего, была обусловлена настороженным восприятием всего иногороднего, чужеродного, отличного от обыденного. Факт, что до XIX века изменение языковых норм воспринималось как проявление недалекого ума и подвергалось насмешкам, но уже в XIX веке общество стало равнодушным к такому явлению, а концу века
