CC BY
41
6. Кетенчиев, М.Б. Структурно-семантическая организация простого предложения в карачаево-балкарском языке. - М., 2010.
7. Додуева, А.Т. Формально-семантические модели простых предложений с предикатами движения в карачаево-балкарском языке:
автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Махачкала, 1997.
8. Хуболов, С.М. Формально-семантические модели одноместных фразеологизированных предложений в карачаево-балкарском языке: автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Нальчик, 1997.
9. Тыбыкова, А.Т. Исследования по синтаксису алтайского языка. Простое предложение. - Новосибирск, 1991.
10. Байжанова, Н.Р Базовая структурная схема элементарного простого предложения N, ^в алтайском языке: автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Новосибирск, 1999.
11. Черемисина, М.И. Элементарное простое предложение с глагольным сказуемым в тюркских языках Южной Сибири / М.И. Черемиси-на, А.А. Озонова, А.Р Тазранова. - Новосибирск, 2008.
12. Телякова, В.М. Простое предложение в шорском языке (в сопоставлении с русским): автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Новосибирск, 1994.
13. Невская, И.А. Типология локативных конструкций в тюркских языках Южной Сибири (на материале шорского языка): автореф. дис. ... д-ра филол. наук. - Новосибирск, 1997.
14. Черемисина, М.И. Элементарное простое предложение в языках Сибири // Гуманитарные науки в Сибири. - 1995. - № 4.
15. Лекант, П.А. Продуктивные типы безглагольных односоставных и двусоставных предложений в современном русском языке: автореф. дис. ... канд. филол. наук. - М., 1961.
16. Арутюнова, Н.Д. Предложение и его смысл. - М., 1976.
17. Золотова, Г.А. Очерк функционального синтаксиса. - М., 1973.
18. Степанов, Ю.С. Имена. Предикаты. Предложения. - М., 1981.
19. Всеволодова, М.В. Способы выражения пространственных отношений в современном русском языке / М.В. Всеволодова, Е.Ю. Владимирский. - М., 1982.
20. Чинчлей, К.Г. Типология категории посессивности. - Кишинев, 1990.
Bibliography
1. Lomtev, T.P. Osnovih sintaksisa sovremennogo russkogo yazihka. - M., 1958.
2. Shvedova, N.Yu. O sootnoshenii grammaticheskoyj i semanticheskoyj strukturih predlozheniya // Slavyanskoe yazihkoznanie (sedjmoyj mezhdunarodnihyj sjhezd slavistov). - M., 1973.
3. Beloshapkova, V.A. Rasshirennihe strukturnihe skhemih russkogo predlozheniya // Russkiyj yazihk za rubezhom. - 1979. - № 5.
4. Serehehdar, N.Ch. Osnovnihe tipih predlozheniyj s imennihm skazuemihm v tuvinskom yazihke: dis. ... kand. filol. nauk. - Novosibirsk, 1995.
5. Akhmatov, I.Kh. Strukturno-semanticheskie modeli prostogo predlozheniya v sovremennom karachaevo-balkarskom yazihke. - Naljchik, 1983.
6. Ketenchiev, M.B. Strukturno-semanticheskaya organizaciya prostogo predlozheniya v karachaevo-balkarskom yazihke. - M., 2010.
7. Dodueva, A.T. Formaljno-semanticheskie modeli prostihkh predlozheniyj s predikatami dvizheniya v karachaevo-balkarskom yazihke: avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. - Makhachkala, 1997.
8. Khubolov, S.M. Formaljno-semanticheskie modeli odnomestnihkh frazeologizirovannihkh predlozheniyj v karachaevo-balkarskom yazihke: avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. - Naljchik, 1997.
9. Tihbihkova, A.T. Issledovaniya po sintaksisu altayjskogo yazihka. Prostoe predlozhenie. - Novosibirsk, 1991.
10. Bayjzhanova, N.R. Bazovaya strukturnaya skhema ehlementarnogo prostogo predlozheniya N1 Vf v altayjskom yazihke: avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. - Novosibirsk, 1999.
11. Cheremisina, M.I. Ehlementarnoe prostoe predlozhenie s glagoljnihm skazuemihm v tyurkskikh yazihkakh Yuzhnoyj Sibiri / M.I. Cheremisina, A.A. Ozonova, A.R. Tazranova. - Novosibirsk, 2008.
12. Telyakova, V.M. Prostoe predlozhenie v shorskom yazihke (v sopostavlenii s russkim): avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. - Novosibirsk, 1994.
13. Nevskaya, I.A. Tipologiya lokativnihkh konstrukciyj v tyurkskikh yazihkakh Yuzhnoyj Sibiri (na materiale shorskogo yazihka): avtoref. dis. ... d-ra filol. nauk. - Novosibirsk, 1997.
14. Cheremisina, M.I. Ehlementarnoe prostoe predlozhenie v yazihkakh Sibiri // Gumanitarnihe nauki v Sibiri. - 1995. - № 4.
15. Lekant, P.A. Produktivnihe tipih bezglagoljnihkh odnosostavnihkh i dvusostavnihkh predlozheniyj v sovremennom russkom yazihke: avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. - M., 1961.
16. Arutyunova, N.D. Predlozhenie i ego smihsl. - M., 1976.
17. Zolotova, G.A. Ocherk funkcionaljnogo sintaksisa. - M., 1973.
18. Stepanov, Yu.S. Imena. Predikatih. Predlozheniya. - M., 1981.
19. Vsevolodova, M.V. Sposobih vihrazheniya prostranstvennihkh otnosheniyj v sovremennom russkom yazihke / M.V. Vsevolodova, E.Yu. Vladimirskiyj. - M., 1982.
20. Chinchleyj, K.G. Tipologiya kategorii posessivnosti. - Kishinev, 1990.
Статья поступила в редакцию 20.01.14
УДК 82-1
Smolina N.Y. FONOMOTIV «CALL» IN THE STRUCTURE OF THE ARTISTIC WORLD OF THE «SPACE IN THE PATH» IN THE LYRICS A.A. BLOCK. The article considers the embodiment of the concept of «world of Sound» in the model of the artistic world of A. Block, the role of sound leitmotifs in the organization its structure and formation of the «space journey».
Key words: Text, the motive, the art world, «the myth of the Road», «the myth of the world».
Н.Ю. Смолина, канд. филол. наук, доц., каф. литературы Тувинского гос. университета, г. Кызыл, E-mail: [email protected]
ФОНОМОТИВ «Ж» В СТРУКТУРЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО МИРА И «ПРОСТРАНСТВА ПУТИ» В ЛИРИКЕ А.А. БЛОКА
В статье рассматривается воплощение концепции «мира-звука» в модели художественного мира А. Блока, роль звуковых лейтмотивов в организации ее структуры и формировании «пространства пути».
Ключевые слова: текст, мотив, художественный мир, «миф о пути», «миф о мире».
Рубеж ХІХ-ХХ веков породил совершенно уникальное по це 1880-90-х годов складываются основы нового художествен-своей культурной значимости явление - Серебряный век. В кон- ного мышления, особая система миропонимания, определившая
развитие философии и эстетики нового искусства, «культурного ренессанса» [1], которое в то же время «стремится выйти за свои пределы. Нарушаются грани, отделяющие одно искусство от другого и искусство вообще от того, что не есть уже искусство» [2, с. 112]. Подспудное стремление к устойчивому миропорядку требует найти новые связи между элементами мира взамен разрушающихся. В этом стремлении происходит возвращение к хорошо известной с античных времен теории синтеза искусств, на основе которой строятся «фундаменты» новых художественно-мифологических систем, понимаемых чаще как способ «переживания мира». В центре этих поисков оказывается личность в ее порыве за пределы существующего мира, поисках точки соприкосновения с устойчивым «иным», первоначальным хаосом и гармонией. Идея универсальности гармонического синтеза в эстетике романтизма и модернизма уподобляет искусство религии, а личность художника, который в своем творчестве призван продолжить миротворение, теургу, В.Г. Ва-кенродер писал, что «общий Отец наш, что держит землю», ощущает «аромат» искусства, и в каждом его создании «замечает следы той небесной искры, которую сам вложил в человеческое сердце» [3, с. 71-72]. Подобные представления породили концепцию поэта-творца и понимание искусства как духовного прозрения сущности мира. «Художник - это тот, для кого мир прозрачен, кто видит не один только первый план мира, но и то, что скрыто за ним», - писал А. Блок [4, т. 5, с. 418].
Общей характеристикой сознания художника рубежа XIX-XX веков стало «видение мира в духе музыки» [5]. Став важнейшей категорией поэтического сознания Серебряного века, музыка получила разные формы воплощения в теории и практике символистской поэзии, в том числе, и в концепции «мира-звука» Блока, который осознанно акцентирует мировую антиномич-ность, трагическое осознание «неслиянности» всего, порождая особый «миф о мире» (З.Г. Минц) [6], мифологизированный художественный мир, противоречивый и одновременно цельный, и особый «миф о пути» (Д.Е. Максимов) [7].
В структуре блоковского художественного мира проявляется многообразие символических смыслов пути, выступающих как семиотический код в реализации ряда оппозиций, формирующих ментальную и вербальную картины мира. Одним из кодов является звучание. Утверждая идею синтеза, «универсального изоморфизма» «мифа о мире», символисты стремятся к созданию «универсального Текста» как «высшего», идеального мира [6, т. 3, с. 97-102], имеющего чувственно воспринимаемую природу, для Блока, в первую очередь, в звучании. Установление системы антитез и сближений противоположностей мира образует, в том числе, и особое «пространство пути» к «универсальному миру». Конкретно-образная природа этого пространства определяется основными символами-мифами, «поэтическими интеграторами»: «Прекрасная Дама», «ветер», «поле/луг», «город», «страшный мир» и т.д. [8], а звуковые лейтмотивы определяют направление пути. Вектор движения в блоковском художественном мире направлен от мира «зримого» «рукотворного» (цивилизации, получившей символическое воплощение в образе города) через мир «зримый» природный (символически представленный в образе поля/луга/степи) к миру «незримому», «невыразимому» (В.А. Жуковский). При этом движение совершается и во внешнем «объективно-символическом» пространстве и во внутреннем эмоционально-духовном пространстве лирического героя. Вектор движения проходит через систему хроно-топических «точек»-образов, маркирующих уровни художественного мира, своеобразных «ступеней» восхождения: «город» -«природа» - «творчество» - «дом/храм» - «невыразимое» как аналог Дома-рая. Каждый из них имеет звуковой коррелят, формируя еще один вектор пути и проекцию художественного мира в «мире-звуке», в котором «рукотворный» «зримый» мир воплощается в какофонии отдельных дисгармоничных звуков «лязга» [здесь и далее цит. по: 4], «гула», «грохота», «скрежета», «стона», «плача», «воя»; мир «зримой» природы - в гармоничном звучании отдельных звуков «шелеста», «пения», «журчания», «клика»; а мир «невыразимый» - в звучании «тишины». И путь в этом «звуковом» художественном мире направлен от дисгармонии мира цивилизации к абсолютной гармонии «тишины» мира «небесно-божественного», изначального Дома-рая. Представления о поисках рая непосредственно связаны с мотивом пути-возвращения. В памятниках древнерусской литературы выявляются основные вехи этого движения: опасность; проводник; изобилие; небесный свет; река; сад [9,
с. 71-120]. Душа блоковского лирического героя на этом пути не одинока, она имеет своеобразного «проводника» в мир «невыразимого», который существует в его творчестве только в звуковом воплощении как «зов».
Мир «невыразимого», куда стремится лирический герой, воспринимается как абсолютная гармония - «тишина», звучащая в душе лирического героя как собственно «зов», «голос», «шепот», «песня», «молитва», «звон».
Зов «иного» чаще всего носит «иллюзорно-конкретный» характер, который не столько слышится, сколько «чуется» духовно: «Внемля зову жизни смутной/ Тайно плещущей во мне»» («Внемля зову жизни смутной...», 1901), «Кто-то зовет серебристой трубой» («Плачет ребенок. Под лунным серпом.», 1903), «И какие-то над морем /Голоса» («Крылья», 1907), «Багряный свет / Зовет, зовет к неслыханному раю» («Сквозь серый дым от краю и до краю.», 1912). При этом поэт акцентирует не сам призыв, несмотря на символистское понимание слова как сакрального действия, а способность слышать малейшее звучание «тишины» как свидетельство «живой» души. Нередко поэтому голос «невыразимого» звучит как шепот: «Кто-то шепчет, поет и любуется» («Не легли еще тени вечерние.», 1899), «Но тишина мне шепчет снова» («Я тишиною очарован.», 1902), «Шепчет про душу мою» («В городе колокол бился.», 1902), «Он поет и шепчет - ближе, ближе» («Благовещение», 1909). Этот «зов» и «шепот» становятся источником вдохновения: «Муза в уборе весны постучалась к поэту, / Сумраком ночи покрыта, шептала неясные речи» («Муза в уборе весны.», 1898), «Я шепчу и слагаю созвучья» («Еще бледные зори на небе.», 1902). Стихотворение «На темном пороге тайком.» (1902) словно «нанизано» на мотив молитвы-шепота, на уровне структуры текста повторяя лейтмотив вечности молитвы-«зова», заявленный во многих стихах: «Я по-прежнему стану молиться» («Как мучительно думать о счастьи былом...», 1898), «Никогда не устану молиться» («На обряд я спешил погребальный.», 1902). В стихотворении четыре катрена, в первом лирический герой «На темном пороге тайком» шепчет «святые» имена, повторяя их в пространстве храма третьего катрена: «И снова шепчу имена / Безумно забытых святых», и последнего: «Дрожу, и молюсь, и шепчу». Акцентуация мотива молитвенного служения во многих стихотворениях: «склонив колени», «взором кроток», «сердцем тих», подчеркивает особое внутреннее состояние героя, в котором только и можно различить «тени» «Голосов миров иных» («Внемля зову.», 1901)
В поэтическом сознании Блока за каждым явлением действительности видится «тень»: «Я зову родную тень. / Приходи, не жди рассвета» («На весенний праздник света.», 1902). Такое отражение «зова» «иного» поэт слышит и в голосе героини, постепенно приобретающей черты Прекрасной Дамы как одного из вариантов объективации мира «невыразимого». Ее голос становится неотъемлемой частью хронотопа «незримого», на звуковом уровне маркируя пространственно-временные координаты - вертикаль, «даль», вечность: «Ты ли зовешь вдалеке?» («Сумерки, сумерки вешние.», 1901), «Так пел ее голос, летящий в купол» («Девушка пела в церковном хоре.», 1905), «Ты поймешь растущий издали/Зов» («Последний путь», 1907), и эмоциональную составляющую «небесно-божественного» - «тишина», призыв, непознаваемость, умиротворение: «Слышал твой голос таинственный» («В полночь глухую рожденная.», 1900), «Тайна ль моя совершается, / Ты ли зовешь вдалеке?» («Сумерки, сумерки вешние.», 1901), «Этот голос - он твой, и его непонятному звуку / Жизнь и горе отдам» («Приближается звук.», 1912). Особенно ярок такой молитвенный и одический одновременно призыв в стихотворении «Тебе, Чей Сумрак был так ярок.» (1904) из цикла «Молитвы»: «Ты, Воскрешающая Тень!/ Зову Тебя!».
Звучание «зова» «миров иных» в «зримом» мире объективируется и в звуках сакрального пространства, в первую очередь, в звоне церковного колокола. Как вестник небес он тради-ционен для лирики В.А. Жуковского: «Колокол поздний» («Сельское кладбище», 1802) [10], М.Ю. Лермонтова: «Унылый колокола звон / В вечерний час мой слух невольно потрясает» («Унылый колокола звон.», 1830-1831), «колокол на башне вечевой» («Поэт», 1838) [11], А.А. Фета: «И в дальном колокольном звоне / Как будто слезы неба есть» («Дождливое лето», 1850-е гг.) [12] и других. В поэзии Блока эта традиция продолжена, звон колокола становится одним из ведущих миромоделиру-ющих образов, он маркирует пространство дома-храма как грани-
цу между мирами «зримым» и «незримым», где яснее всего звучит «тишина» «невыразимого»: «Высок и внятен колокольный зов» («Бегут неверные дневные тени.», 1902), «Несутся звуки с колоколен, / Крылатых слышу голоса» («Мой вечер близок и безволен.», 1902), «берегитесь, в даль стремясь, / Чтоб голос меди колокольной/Не опрокинулся на вас!» («Вот -в изнурительной работе.», 1904), «Колокола - / О чем гласят с несбыточною верой?» («Сквозь серый дым от краю и до краю.», 1912).
От сакрального пространства неотделима молитва как «нить», связующая «земное» с «невыразимым». «Мир существует только для души человеческой. Бог и душа - вот два существа; все прочее - печатное объявление, приклеенное на минуту», - писал В.А. Жуковский [13]. В звуковой семиотике Блока молитва выступает не только как код, знак «музыки сфер», «зова», но и как знак «живой души», жаждущей возвращения в изначальный дом. При этом поэт чаще говорит просто «молиться», делая акцент на эмоциональном проживании молитвенного состояния: «С молитвенной и полною душою» («В Северном море», 1907), «молитва моя горяча» («Вербы - это весенняя таль.», 1914). В стихотворении «Люблю высокие соборы.» (1902) лирический герой говорит о чувстве смирения и единения, которое охватывает его во время богослужения, он любит «В толпе поющих исчезать», молитва дает ему успокоение, желанную «тишину»: «В своей молитве суеверной / Ищу защиты у Христа».
С молитвой лирический герой обращается не только к небесам, но и к Ней. Представление о Прекрасной Даме как явлении мира «невыразимого» позволяет поэту обращаться к ней «Дева», соотнося образ с Пречистой Девой, Богородицей, и рыцарское служение дополняется молитвенным поклонением. В дневниковых записях за 1901-1902 годы Блок пишет о том, что пытается рассмотреть свое поэтическое «я» как мужской коррелят Вечной Женственности [4, т. 7]. В 1904 году он создает цикл из пяти стихотворений «Молитвы», в которых молитвенное состояние последовательно разворачивается от тишины, почти шепота, до крика «измученной» души в четвертой части «Ночная», где герой зовет Ее: «Явись!», «Зову Тебя! Склонись над нами! / Нас ризой тихости одень» (в ожидании явления «Девы» звучат мотивы Второго Пришествия), и снова в пятой части «Ночная» возвращается к тишине, но уже иной - умиротворенной: «Спи. Да будет твой сон спокоен. /Я молюсь. Я дыханью внемлю». Лирический герой находит успокоение и умиротворение, принимает быстротекущее человеческое время и бренность всего земного и свою участь поэта-пророка: «Я безумец! Мне в сердце вонзили /Красноватый уголь пророка!». Цитируя пушкинского «Пророка», Блок меняет тональность и стиль: высокое «угль» превращается, казалось бы, в обыденное «уголь», а пылающий огонь притихает до тления, но, тем не менее, не ставя себя на одну ступень с «гласом Бога», он все равно -пророк, потому что способен слышать «зов» и проживать молитву, что повторит еще не раз: «Да, был я пророком, пока это сердце молилось» («Ну, что же? Устало заломлены слабые руки.», 1914).
Для блоковского художественного мира характерно особое «расширение/сжатие» хронотопа. Объективный локальный хронотоп города, нередко максимально сжатый до уровня квартиры, улицы, огороженный со всех сторон стенами, заборами, туманный в «неясном» свете одинокого фонаря, забывший о прошлом и будущем, в действительности является максимально расширенным до масштаба всей цивилизации, что отчетливо прочитывается, например, в поэме «Возмездие». Столь же максимально Блок раздвигает и рамки сакрального пространства, опираясь не на пространственные категории, а на духовную составляющую, он включает в границы храмового хронотопа дом, природу, творчество, память и мечту о «возвращении». В стихотворении 1902 года «Я отрок, зажигаю свечи.» (1902) целый ряд деталей рисует сакральное пространство: «отрок», «свечи», «огонь кадильный», «моленье / У белой церкви над рекой». То, что служение совершается не в стенах церкви, расширяет границы сакрального до всей природы, которая тоже способна проживать молитву: «Теплый ветер пройдет по листам / Задрожат от молитвы стволы» («Я и молод, и свеж, и влюблен.», 1902), «За вечерней молитвою - маленький / Попик болотный виднеется» («Болотный попик», 1905). Потому «зов» «невыразимого» способен проявляться и через звуки природы. Они «отражают» и молитву, и колокольный звон: «И в вешних далях им
качала / Колокола» («Бежим, бежим, дитя природы.», 1900), и таинственный голос из «дали»: «Замер, кажется, в зените / Грустный голос, долгий звук» («Золотистою долиной.», 1902), и песню.
Звучание песни в блоковской лирике универсально, оно объединяет в себе семантику творчества, жизни души, страдания, счастья, молитвы, плача, жизни, смерти и т.д. Становится песня и вариантом «зова» «небесно-божественного», ее источник все блоковское сакральное пространство от небес: «Чьи песни?И звуки?» («О, что мне закатный румянец.», 1907), «Вокруг шумят бесчисленные крылья, / И песня тайная звенит» («В часы вечернего тумана.», 1900), «Там бьются лазурные крылья, / Трепещет знакомая песня» («Я жалок в глубоком бес-сильи.», 1902), до поэтически тождественных им природы и храма: «В песнях дальних колоколен» («Поединок», 1904), «Тонкие поют колокола» («Благовещение», 1909). В земном мире песня часто также «иллюзорно-субъективна», как и призыв небес, поет «кто-то», «где-то», и почти всегда она «слышится» из далей: «А там, далеко, из-за чащи лесной/ Какую-то песню поют» («Лениво и тяжко плывут облака.», 1900), «Звучала песня издалека» («Последний пурпур догорал.», 1900), «Всё поют и поют вдалеке» («Видно, дни золотые пришли.», 1901). И сам поэт, обращаясь к небесам, «поет»: «Этой повестью долгих, блаженных исканий / Полна моя душная, песенная грудь. /Из этих песен создал я зданье» («Ей было пятнадцать лет.», 1903), «Та же дума - и песня одна» («Протекли за годами года.», 1915), отождествляя звуки песни со словами молитвы-призыва.
Но лирический герой Блока не только слышит «зов» «невыразимого», он жаждет отклика на свою молитвенную песнь, потому пристально вслушивается в «безмолвие», в приближающиеся «шаги», «шорохи», «стуки». Так мотив возвращения переплетается в блоковской лирике с мотивом «ожидания/прихода». Приближение «невыразимого» в большей степени проявляется на звуковом уровне, в контексте «зова» и мотива пути наиболее семантически насыщенными стали звуковые мотивы «молчания», «стука», «скрипа», «шороха».
Соприкосновение миров, свершившаяся встреча обычно «звучит» как «молчание». В концепции пути оно свидетельствует о достижении цели, когда душа сливается с универсумом, слышимым как «тишина». Погружение в «безмолвие» в момент любовного или молитвенного переживания вырывает героев из хаоса мира «земного», приближая к гармонии: «Вышина. Глубина. Снеговая тишь. / И ты молчишь» («Снежная вязь», 1907), «Молчат церковные ступени» («Под зноем флорентийской лени.», 1909). В молчание погружается и душа, ощутившая «музыку сфер»: «Душа молчит» («Душа молчит.», 1901), «И вдохновительно молчанье» («Там, в полусумраке собора.», 1902), «И никто не узнает, о чем молчанье» («Не строй жилищ у речных излучин.», 1905).
В такой тишине особо звучен «стук», свидетельствующий о просьбе или приходе. Его проявления разнообразны: стук в окно, в дверь дома, ворота храма, калитку, стук сердца, стук копыт, каблуков. Во всех случаях он реализует мотив ожидания/ прихода, даже если звучит только в земном мире: «Стучал и дожидался у двери человек» («Из газет», 1903), «прислушиваюсь к стуку / Стеклянной двери вдалеке» («И я провел безумный год.», 1907), «На крыльце вертлявая, / Фартучек с кружевцом, /Каблучки постукивают» («На Пасхе», 1910-1914).
Гораздо чаще стук в окно, дверь, калитку сопряжен с мотивами странничества, поиска, ожидания. Один из самых распространенных вариантов - стук лирического героя, путника, влюбленного как просьба о прибежище, просьба впустить в духовный дом, как вариант обращения - молитвы. В цикле «Ante lucem» представлена сцена «Валкирия» (1900), навеянная скандинавским эпосом, где израненный и усталый Зигмунд стучится в хижину: «Я стучусь рукой усталой - /Двери хижины открой». Герой изнемог в бою, он бросил щит и меч, теперь его единственное прибежище - Зигелинда. Весь сюжет стихотворения может быть рассмотрен как вариант молитвы-стука самого лирического героя. То же и в первой строфе «Вступления», открывающем «Стихи о Прекрасной Даме», где появляются взаимосвязанные мотивы дороги, дома, стука: «Отдых напрасен. Дорога крута. / Вечер прекрасен. Стучу в ворота». Путь поэта, намеченный в «Ante lucem», ведет его к Дому (храму) как символу небесно-божественного прадома. При этом дорога, ведущая в гору, тождественную вершине Вл. Соловьева («В тумане ут-
реннем...», 1884), башне К. Бальмонта («Я мечтою ловил уходящие тени.», 1895) и другим подобным образам, символизирующим восхождение Поэта, «крута». Стук в двери храма, куда герой, что «опален земным огнем», прибегает с «жаждой искупленья» и спасения («Измучен бурей вдохновенья.», 1900), в контексте «зова» тождественен молитве. И в другом стихотворении «Я вырезал посох из дуба.» (1903) странник ищет свой путь: «Но найду, и нищий, дорогу», «Ввечеру постучусь в оконце», и тогда «Молодая, с золотой косою», где «Месяц и звезды», откроет «потайную дверь», приглашая: «Входи, мой царевич приветный». В произведениях прочитывается аллюзия и библейской притчи о блудном сыне, и фольклорного сюжета возвращения к невесте (в том числе стилистически: «царевич приветный» и образно: «месяц и звезды в косах» героини, что характерно для образа сказочной царевны). Этот образ поэта-странника, ищущей души повторяется на протяжении всего творчества Блока, особенно в стихотворениях 10-х годов «В густой траве пропадешь с головой.» (1907): «В тихий дом войдешь, не стучась... / Обнимет рукой, оплетет косой/ И, статная, скажет: «Здравствуй, князь»; «Ты так светла, как снег невинный.» (1909), в котором «путник запоздалый» го-
Библиографический список
тов постучать в «тихий терем», где его встретит Она: «Неверного сама простишь, / Изменнику протянешь руки, / Весной далекой наградишь».
Столь же часто в «стук» облекается «зов» «иного». Он может звучать по-разному, от стука капели до голоса самой жизни, времени, но всегда содержит призыв: «Вечный стук в ворота: выходи!» («Май жестокий с белыми ночами.», 1908). В этом контексте он может быть порожден и миром «невыразимого», и близкой ему природой. Тогда поэт обращается к традиционным образам ветра, дождя: «Дождик стучался в окошко» («Вспомнил я старую сказку.», 1913), «рассвело/ Сырое утро застучалось / В ее забытое окно» («Я шел во тьме дождливой ночи.», 1900).
Блок создает собственный «миф о Человеке», который, когда-то «зная небо», пал в «страшный мир» и, пройдя весь земной путь, у края гибели должен стать активным делателем истории, мифа [14, с. 513]. Душа его сохранила память о «музыке сфер», еще способна слышать ее «зов», который указывает направление земного пути через сакральное пространства дома, храма, творчества, природы, где уставший путник может отдохнуть, пережив мгновения сопричастности с «невыразимым».
1. Бердяев, Н.А. Русская идея. - СПб., 2008.
2. Бердяев, Н.А. Смысл истории. - М., 1990.
3. Вакенродер, В.Г. Фантазии об искусстве. - М., 1977.
4. Блок, А.А. Собрание сочинений: в 8 т. - М.; Л., 1960-1963.
5. Асафьев, Б.В. Видение мира в духе музыки // Блок и музыка: сб. статей. - Л., 1972.
6. Минц, З.Г. Блок и русский символизм: избранные труды: в 3 кн. - СПб., 2004.
7. Максимов, Д.Е. Идея пути в поэтическом сознании Ал. Блока // Блоковский сборник. - Тарту, 1972. - Т. 2.
8. Максимов, Д.Е. Поэзия и проза Александра Блока. - Л., 1981.
9. Рождественская, М.В. Святая Земля и Иерусалим как воплощение рая // Антропология религиозности. (Альманах «Канун»). -
СПб., 1998. - Вып. 4.
10. Жуковский, В.А. Собрание сочинений: в 4 т. - М., 1959. - Т. 1.
11. Лермонтов, М.Ю. Собрание сочинений: в 4 т. - Л., 1979-1981. - Т. 1.
12. Фет, А.А. Собрание сочинений: в 2 т. - М., 1982. - Т. 1.
13. Жуковский, В.А. - критик / сост., вступ. ст. и коммент. Ю.М. Прозорова. - М., 1985 [Э/Р]. - Р/д: http://old.kpfu.ru/fil/kn6/index.php?sod=16
14. Минц, З.Г. Александр Блок и русские писатели. - СПб., 2000.
Bibliography
1. Berdyaev, N.A. Russkaya ideya. - SPb., 2008.
2. Berdyaev, N.A. Smihsl istorii. - M., 1990.
3. Vakenroder, V.G. Fantazii ob iskusstve. - M., 1977.
4. Blok, A.A. Sobranie sochineniyj: v 8 t. - M.; L., 1960-1963.
5. Asafjev, B.V. Videnie mira v dukhe muzihki // Blok i muzihka: sb. stateyj. - L., 1972.
6. Minc, Z.G. Blok i russkiyj simvolizm: izbrannihe trudih: v 3 kn. - SPb., 2004.
7. Maksimov, D.E. Ideya puti v poehticheskom soznanii Al. Bloka // Blokovskiyj sbornik. - Tartu, 1972. - T. 2.
8. Maksimov, D.E. Poehziya i proza Aleksandra Bloka. - L., 1981.
9. Rozhdestvenskaya, M.V. Svyataya Zemlya i Ierusalim kak voplothenie raya // Antropologiya religioznosti. (Aljmanakh «Kanun»). -
SPb., 1998. - Vihp. 4.
10. Zhukovskiyj, V.A. Sobranie sochineniyj: v 4 t. - M., 1959. - T. 1.
11. Lermontov, M.Yu. Sobranie sochineniyj: v 4 t. - L., I979-I981. - T. 1.
12. Fet, A.A. Sobranie sochineniyj: v 2 t. - M., 1982. - T. 1.
13. Zhukovskiyj, V.A. - kritik / sost., vstup. st. i komment. Yu.M. Prozorova. - M., 1985 [Eh/R]. - R/d: http://old.kpfu.ru/fil/kn6/index.php?sod=16
14. Minc, Z.G. Aleksandr Blok i russkie pisateli. - SPb., 2000.
Статья поступила в редакцию 22.01.14
УДК 811.112.2
Arzhannikov M. Yu. STRUCTURAL CHARACTERISTICS OF THE TEXT OF MEDIEVAL GERMAN INVOCATIONS.
In the work medieval German invocations, their differences from earlier texts, a role of words in magic formulas, models of invocations, their peculiarities are described, points of view of Russian and German scientists are considered and summarized, the most general model of medieval German invocations' structure is deduced.
Key words: spell, invocation, characteristics of invocations‘ structure, peculiarities of invocations‘ contents, narration, description, appeal.
М.Ю. Аржанников, аспирант АлтГПА, г. Барнаул, E-mail: [email protected]
СТРУКТУРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ТЕКСТА CРЕДНЕВЕШЫХ НЕМЕЦКИХ ЗАКЛИНАНИЙ
В работе описаны средненемецкие заклинания, их отличие от более ранних текстов, роль слова в заговорных формулах, модели заклинаний и их особенности, рассмотрены и обобщены точки зрения российских и немецких ученых на структуру текстов и, на основе полученных данных, выведена наиболее общая модель структуры средненемецких заклинаний.
Ключевые слова: заговор, заклинание, особенности структуры заклинаний, особенности содержания заклинаний, повествование, описание, призыв.
