CC BY
86
реннем...», 1884), башне К. Бальмонта («Я мечтою ловил уходящие тени...», 1895) и другим подобным образам, символизирующим восхождение Поэта, «крута». Стук в двери храма, куда герой, что «опален земным огнем», прибегает с «жаждой искупленья» и спасения («Измучен бурей вдохновенья.», 1900), в контексте «зова» тождественен молитве. И в другом стихотворении «Я вырезал посох из дуба.» (1903) странник ищет свой путь: «Но найду, и нищий, дорогу», «Ввечеру постучусь в оконце», и тогда «Молодая, с золотой косою», где «Месяц и звезды», откроет «потайную дверь», приглашая: «Входи, мой царевич приветный». В произведениях прочитывается аллюзия и библейской притчи о блудном сыне, и фольклорного сюжета возвращения к невесте (в том числе стилистически: «царевич приветный» и образно: «месяц и звезды в косах» героини, что характерно для образа сказочной царевны). Этот образ поэта-странника, ищущей души повторяется на протяжении всего творчества Блока, особенно в стихотворениях 10-х годов «В густой траве пропадешь с головой.» (1907): «В тихий дом войдешь, не стучась... / Обнимет рукой, оплетет косой/ И, статная, скажет: «Здравствуй, князь»; «Ты так светла, как снег невинный.» (1909), в котором «путник запоздалый» го-
Библиографический список
тов постучать в «тихий терем», где его встретит Она: «Неверного сама простишь, / Изменнику протянешь руки, / Весной далекой наградишь».
Столь же часто в «стук» облекается «зов» «иного». Он может звучать по-разному, от стука капели до голоса самой жизни, времени, но всегда содержит призыв: «Вечный стук в ворота: выходи!» («Май жестокий с белыми ночами.», 1908). В этом контексте он может быть порожден и миром «невыразимого», и близкой ему природой. Тогда поэт обращается к традиционным образам ветра, дождя: «Дождик стучался в окошко» («Вспомнил я старую сказку.», 1913), «рассвело/ Сырое утро застучалось / В ее забытое окно» («Я шел во тьме дождливой ночи.», 1900).
Блок создает собственный «миф о Человеке», который, когда-то «зная небо», пал в «страшный мир» и, пройдя весь земной путь, у края гибели должен стать активным делателем истории, мифа [14, с. 513]. Душа его сохранила память о «музыке сфер», еще способна слышать ее «зов», который указывает направление земного пути через сакральное пространства дома, храма, творчества, природы, где уставший путник может отдохнуть, пережив мгновения сопричастности с «невыразимым».
1. Бердяев, Н.А. Русская идея. - СПб., 2008.
2. Бердяев, Н.А. Смысл истории. - М., 1990.
3. Вакенродер, В.Г. Фантазии об искусстве. - М., 1977.
4. Блок, А.А. Собрание сочинений: в 8 т. - М.; Л., 1960-1963.
5. Асафьев, Б.В. Видение мира в духе музыки // Блок и музыка: сб. статей. - Л., 1972.
6. Минц, З.Г. Блок и русский символизм: избранные труды: в 3 кн. - СПб., 2004.
7. Максимов, Д.Е. Идея пути в поэтическом сознании Ал. Блока // Блоковский сборник. - Тарту, 1972. - Т. 2.
8. Максимов, Д.Е. Поэзия и проза Александра Блока. - Л., 1981.
9. Рождественская, М.В. Святая Земля и Иерусалим как воплощение рая // Антропология религиозности. (Альманах «Канун»). -
СПб., 1998. - Вып. 4.
10. Жуковский, В.А. Собрание сочинений: в 4 т. - М., 1959. - Т. 1.
11. Лермонтов, М.Ю. Собрание сочинений: в 4 т. - Л., I979-I981. - Т. 1.
12. Фет, А.А. Собрание сочинений: в 2 т. - М., 1982. - Т. 1.
13. Жуковский, В.А. - критик / сост., вступ. ст. и коммент. Ю.М. Прозорова. - М., 1985 [Э/Р]. - Р/д: http://old.kpfu.ru/fil/kn6/index.php?sod=16
14. Минц, З.Г. Александр Блок и русские писатели. - СПб., 2000.
Bibliography
1. Berdyaev, N.A. Russkaya ideya. - SPb., 2008.
2. Berdyaev, N.A. Smihsl istorii. - M., 1990.
3. Vakenroder, V.G. Fantazii ob iskusstve. - M., 1977.
4. Blok, A.A. Sobranie sochineniyj: v 8 t. - M.; L., 1960-1963.
5. Asafjev, B.V. Videnie mira v dukhe muzihki // Blok i muzihka: sb. stateyj. - L., 1972.
6. Mine, Z.G. Blok i russkiyj simvolizm: izbrannihe trudih: v 3 kn. - SPb., 2004.
7. Maksimov, D.E. Ideya puti v poehticheskom soznanii Al. Bloka // Blokovskiyj sbornik. - Tartu, 1972. - T. 2.
8. Maksimov, D.E. Poehziya i proza Aleksandra Bloka. - L., 1981.
9. Rozhdestvenskaya, M.V. Svyataya Zemlya i lerusalim kak voplothenie raya // Antropologiya religioznosti. (Aljmanakh «Kanun»). -
SPb., 1998. - Vihp. 4.
10. Zhukovskiyj, V.A. Sobranie sochineniyj: v 4 t. - M., 1959. - T. 1.
11. Lermontov, M.Yu. Sobranie sochineniyj: v 4 t. - L., I979-I981. - T. 1.
12. Fet, A.A. Sobranie sochineniyj: v 2 t. - M., 1982. - T. 1.
13. Zhukovskiyj, V.A. - kritik / sost., vstup. st. i komment. Yu.M. Prozorova. - M., 1985 [Eh/R]. - R/d: http://old.kpfu.ru/fil/kn6/index.php?sod=16
14. Minc, Z.G. Aleksandr Blok i russkie pisateli. - SPb., 2000.
Статья поступила в редакцию 22.01.14
УДК 811.112.2
Arzhannikov M. Yu. STRUCTURAL CHARACTERISTICS OF THE TEXT OF MEDIEVAL GERMAN INVOCATIONS.
In the work medieval German invocations, their differences from earlier texts, a role of words in magic formulas, models of invocations, their peculiarities are described, points of view of Russian and German scientists are considered and summarized, the most general model of medieval German invocations' structure is deduced.
Key words: spell, invocation, characteristics of invocations‘ structure, peculiarities of invocations‘ contents, narration, description, appeal.
М.Ю. Аржанников, аспирант АлтГПА, г. Барнаул, E-mail: [email protected]
СТРУКТУРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ТЕКСТА ОРЕДНЕВЕКОВЫХ НЕМЕЦКИХ ЗАКЛИНАНИЙ
В работе описаны средненемецкие заклинания, их отличие от более ранних текстов, роль слова в заговорных формулах, модели заклинаний и их особенности, рассмотрены и обобщены точки зрения российских и немецких ученых на структуру текстов и, на основе полученных данных, выведена наиболее общая модель структуры средненемецких заклинаний.
Ключевые слова: заговор, заклинание, особенности структуры заклинаний, особенности содержания заклинаний, повествование, описание, призыв.
Заговор представляет собой неотъемлемый элемент фольклора. В заговорных текстах нашли свое отражение особенности жизни, уклада, языка, культуры и менталитета народа. Т.В. Топорова относит заговоры к «малым жанрам» [1, с. 4]. Это объясняется тем, что изначально заговоры, имея небольшой объем, бытовали в устной форме и лишь позже были зафиксированы на письме.
Заговоры определяются как «особые тексты формульного характера, которым приписывалась магическая сила, способная вызвать желаемое состояние» [2, с. 450].
«Заклинание - в магии: воздействие на кого-л., что-л. силой магических словесных формул» [3, с. 618]. «Заговор - магические слова, обладающие колдовской или целебной силой» [4, с. 201].
Вышеупомянутые определения указывают на предполагаемую связь заговорных текстов с магией, которая использовалась для достижения требуемого результата. Помимо этого авторы энциклопедии «Мифы народов мира» в своем определении указывают на наличие формулы, то есть определенной фиксированной структуры текстов заговоров.
По своей сути каждый заговор направлен на избавление от недуга или защиту посредством сверхъестественной или божественной силы. В немецкоязычной научной литературе для обозначения заговоров используются термины «der Zauberspruch», «der Segen», «der Segenspruch», «die Beschw^ung», при этом данные понятия разграничиваются. Так заговор «Zauberspruch» воспринимается как магическая вербальная формула, отражающая дохристианское мировоззрение и включающая имена языческих богов. Если же магический текст несет в себе черты христианской картины мира и называет божественные или святые имена христианства, в таком случае можно говорить о благословениях «Segensp^che», которые составляют большую часть средневековых заговоров. Благословение понимается как «произнесенное или записанное высказывание, имеющее сверхъестественную силу» [5, с. 29]. «Благословением называют молитву, которой человек благословляет себя или все, что ему дорого и надеется, взывая к Богу, Святой Троице, Иисусу Христу, Деве Марии, всем святым или некоторым, или к кому-то отдельно, на защиту от страдания и недуга, болезни и смерти» [6, c. 751]. В отличие от церковного благословения, в котором присутствует прямое обращение к богу, вид суеверного благословения направлен скорее на пострадавшего или на перенесенное / возможное зло [7]. В свою очередь, отличие заклинания «Beschw^ung» от благословения заключается в объекте, на который направлено действие текста. Объектом благословения является человек, а объектом заклинания - «высшие силы, способные помочь пострадавшему» [8, с. 137]. Г. Эрисман, противопоставляя понятия «благословение» и «заклинание», отмечает, что «благословение имеет своей целью уберечь от будущего недуга, болезни, заклинание же избавляет от уже имеющегося недуга» [9, с. 53].
Заговорные тексты были распространены во многих культурах на ранних этапах их развития, их особенностью является то, что они сохранились и до настоящего времени [10]. Изначально авторы для составления текстов обращались к богам, духам или демонам, используя при этом их имена. Позже заговоры могли содержать приказы, обращенные к окружающей среде, осуществление которых должно было происходить без взывания к демонам, богам и духам. С принятием христианства сюжеты заговоров изменились - языческим божествам и историям о них пришли на смену истории из библейских писаний и жизни святых.
Властью в заговорном тексте обладало само слово, которому придавалось особое, а иногда и божественное, значение. Исследователи этого типа текста указывают на то, что «наиболее релевантными признаками заговора являются их прагматическая направленность, ориентация на немедленное достижение результата, тождественность слова и дела, ... установка на изменение или сохранение исходной ситуации при помощи сверхъестественных сил» [1, с. 4], заговоры - «это речевые действия, способ преобразовывать вещи при помощи слова» [11, с. 168].
В.Н. Топоров, русский филолог, лауреат Государственной премии за участие в работе над энциклопедией «Мифы народов мира», указывает на то, что индивидуальный характер заклинания является его главной особенностью, что позволяет выделять его среди прочих видов фольклора. Весь ритуал представляет собой конкретную ситуацию, является для конкретно-
го заказчика определенным и создается соответствующим образом - на основе заранее подготовленной модели, которую использует молящийся. Прагматическая целенаправленность заговора определяет его связь с указаниями по применению или рецептами [12].
Прежде, чем обратиться к структурным особенностям заговорных текстов, следует рассмотреть общие особенности их содержания. «С точки зрения материала, обработанного в текстах заговоров, различают заговоры христианского и нехристианского содержания, а христианские заговоры делятся на ветхозаветные и новозаветные» [5, с. 52].
Разница между ними в том, что в христианском заклинании имеется упоминание о Боге, Иисусе Христе, Деве Марии и святых, приводятся для сравнения прецедентные тексты, истории из священных писаний, «паремии» [13, с. 8].
«Паремия - греч. paroimia - изречение, притча» [3, с. 1296].
В.И. Харитонова использует этот термин для обозначения заклинательного изречения [13].
По цели высказывания тексты могут быть направлены на избавление от болезней, ранений человека или животного, влияние на отношения с окружающими, животными, растениями, стихиями [5].
Для того, чтобы рассмотреть структурные особенности заклинаний, обратимся к моделям, которые предлагают Т.В. Топорова, И. Шредер и В. Хольцманн.
При анализе формы древнегерманских заговоров Т.В. Топорова выделяет в тексте три блока: экспликацию, ядро и заключение [1].
Под экспликацией понимается паремия, служащая прецедентом для ситуации (болезнь, потребность в защите и т.д.), которая имеется на момент составления заклинания. Так как речь идет о древнегерманских заговорах, т.е. нехристианских, прецедентом в них являются события из мифологии. Действующими лицами, соответственно, выступают преимущественно скандинавские боги и божества. В ядре основным элементом служат глагольные формы в императиве, выражающие просьбу или пожелание, с которыми адресант обращается к высшим силам. Значение императива может также передавать индикатив, если он сопровождается обращением и употребляется во втором лице единственного или множественного числа. Еще одним вариантом ядра служат «предложения с местоимением первого лица и глаголом 1 л. ед.ч. в заговорах, где совпадают исполнитель и заказчик» [1, с. 17]. Таким образом, глаголу в индикативе или императиве в ядре заговорного текста принадлежит основная, центральная роль. Императивными конструкциями вводится и последний блок - заключение. Исходя из приведенных Т.В. Топоровой примеров в ее монографии «Язык и стиль древнегерманских заговоров», можно сделать вывод о том, что последние два блока схожи. Автор подчеркивает, что «за ядром древнегерманского заговора в отдельных случаях следует пожелание излечиться или молитвенное заключение, как правило, репрезентированные императивными конструкциями» [1, с. 19]. Следует заметить, что как таковое пожелание излечиться (семантическая составляющая) с использованием тех же синтаксических конструкций может включаться и в «ядро» заговора.
Другую модель предлагает И. Шредер. Она выделяет три типа речевых действий: 1) повествовательный тип; 2) описательный тип, если описываются сопровождающие действия или явления; 3) призывательный тип, если какое-либо существо через приказ или просьбу призывается к определенному действию [14].
В повествовательном типе речевых действий И. Шредер, как и Т.В. Топорова, указывает на наличие некой истории, связанной с ситуацией, для воздействия на которую и создается заклинание. Эта история «служит примером, образцом и гарантией восстановления гармонии» [13, с. 170]. Действующими лицами в ней выступают также сверхъестественные силы.
Описательный же тип представляет собой описание ритуала или действий, которые должны сопровождать прочтение заговора.
Наименование «призывательный тип» говорит само за себя. В эту часть заговорного текста включена просьба о помощи, обращение к высшим силам, приказ, направленный на персонифицированные болезнь, недуг, которые выражены глаголом в повелительном или изъявительном наклонениях.
К особенностям такой классификации текстов можно отнести то, что описание в них часто отсутствует. Что касается повествования, то в некоторых типах молитв «повествовательная
часть развита слабо. Они содержат только развернутую форму сравнения, к которому присоединяется призыв как речевой акт» [13, с. 170]. Кроме того, представленный порядок, в котором следуют типы речевых действий, очень часто меняется. Так, например, в начале заговорного текста может даваться описание ритуала, затем призыв, а уже в конце - история в виде сравнения.
Анализируя тексты заговоров, В. Хольцманн различает их по формальным критериям, выделяет четыре формы заговорных текстов: повеление (заклинание); повествование (эпическая форма); сравнение; просьба [5].
Основой повелительной формы выступает приказ, исходящий от заклинателя и направленный на болезнь или вредителя. В данной форме отсутствует какое-либо повествование, предполагается, что результат достигается только посредством воли заклинающего. Для усиления приказа используется повтор, который проявляется в двух видах: повтор обращения и повтор приказа.
Внутри повеления В. Хольцманн выделяет еще четыре подтипа:
1) чистый приказ, в котором основную роль играет глагол в повелительном наклонении;
2) личный приказ, где личное местоимение «Я» занимает центральное место;
3) обращение к божественной силе (Богу, ангелам, пророкам, апостолам, святым и т.д.), заклинание при помощи высшей силы;
4) смешанные формы [5].
Повествовательная форма строится на притче, библейском тексте, схожем с настоящей ситуацией. Действующими лицами выступают Бог, Иисус Христос, ангелы, святые, которые являются «противниками демонических сил» [5, с. 79]. Суть использования таких текстов, в содержании которых отражаются события и деяния из жизни святых, заключатся в вере в то, что чудо, сотворенное однажды, поможет и в настоящей ситуации.
Такая форма имеет трехступенчатую структуру. Во введении представляется ситуация и действующие лица. Затем описывается действие. В заключении возможен, но не обязателен, перенос события из притчи на настоящий случай.
Как и в повелительной форме, в повествовании автор выделяет несколько подтипов в зависимости от содержания текстов, например, христианское повествование с аналогией, «тип встречи» и др. [5].
Сравнительная форма включает в себя две истории. Одна история повествует о давних событиях и является отрывком из святых писаний, другая отражает реальную ситуацию (болезнь, несчастье), на исправление которой направлено заклинание. Если в повествовательной форме основное значение имеет пересказываемая притча, то в сравнительной решающая роль отводится проводимой параллели между настоящим случаем и прецедентом, взятым из Библии и полностью соответствующим реальности. Обе истории соединяются при помощи конструкций «sowie ..., also.», «also ..., so ...» и т.д.
К просьбе автор относит молитвы, основой которых является обращение к высшим силам, призывающее удовлетворить нужды или желания молящегося. Данная форма текста может
Библиографический список
включать в себя, помимо просьбы, элементы повелительной и сравнительной форм.
В. Хольцманн подчеркивает тот факт, что подобное строгое разделение на вышеупомянутые формы не всегда возможно, так как довольно часто в текстах проявляются черты других групп. В таком случае форма текста определяется по преобладающим чертам.
Как мы отметили выше, модель В. Хольцманн является наиболее развернутой из всех нами проанализированных. Однако стоит подчеркнуть, что выведенная классификация по большей части основана на содержательном аспекте заговорных и зак-линательных текстов.
Обобщая анализ вышеприведенных классификаций текста заклинания, следует отметить, что все три автора выделяют блоки «повествование (экспликация)» и «призыв», «повеление» или «ядро» как основу заклинания. В качестве дополнительного блока Т. В. Топорова рассматривает блок «заключение», а И. Шредер блок «описание». Представляется возможным рассмотреть наиболее общую модель, которая отражает структуру средневековых немецких текстов. На основе 188 заклинатель-ных текстов периода XI - XVI веков, проанализированных нами в ходе исследования, можно выделить полную модель, содержащую следующие структурные блоки текста заклинаний:
1) паремия;
2) описание;
3) призыв.
В данную модель включены наиболее распространенные блоки, имеющие место в средненемецких заклинательных текстах. Каждый блок может иметь несколько вариантов. При этом следует учитывать, что полная модель заклинания не всегда реализуется: заклинания могут содержать все три блока, только часть из них или состоять из одного основного блока. Рассмотрим данную модель на конкретном примере. «Bamberger Blutsegen (Wundsegen), 13. Jh.:
Christ wart hie erden wnt, daz wart da ze himele chunt, iz neblitete, noch nesvar, noch nechein eiter nebar, taz was ein file gote stunte, heil sis tu wnte!
In nomine Ihesu Christi, daz dir ze bvze.
Pater noster. ter. Et addens hoc item ter.
Ich besuere dich bi den heiligen funf wnten, heil sis tu wunte, et per patrem, et filium, et spiritum sanctum. fiat. fiat. аmen» [5, с. 185].
В тексте представлены все три блока: повествование, где рассказывается о Христе и его ране; призыв, выраженный повелительным наклонением и личным местоимением (прямой призыв); описание сопутствующего ритуала, куда включено название дополнительной молитвы и указание количества раз ее почтения.
Итак, исходя из проанализированных данных, мы можем сделать вывод, что наиболее общая модель, по которой представляется возможным анализировать средневековые немецкие тексты заклинаний, состоит из трех блоков: паремии, описания, призыва.
1. Топорова, Т.В. Язык и стиль древнегерманских заговоров. - М., 1996.
2. Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2 т. / под ред. С.А. Токарева. - М., 2003.
3. Первый толковый БЭС. - СПб.; М., 2006.
4. Ожегов, С.И. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений / С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. - М., 1997.
5. Holzmann, V. «Ich beswer dich wurm und wyrmin ...»: Formtn und Typen altdeutscher Zaubersprüche und Segen. - Bern, Berlin, Bruxelles, Frankfurt a. M., New York, Oxford, Wien, 2001.
6. Hoffmann, H. Segenssprüche und Beschwörungsformeln // Monatsschrift vor und für Schlesien / Hrsg. v. H. Hoffman. - Breslau, 1829. - Bd. 2.
7. Москалюк, Г.С. Структурно-прагматическая вариативность древненемецких заговоров // Материалы XLI Международной филологической конференции. История языка (Романо-германский цикл). - СПб., 2012.
8. Hampp, I. Beschwörung, Segen, Gebet. - Stuttgart, 1961.
9. Ehrismann, G. Geschichte der deutschen Literatur bis zum Ausgang des Mittelalters. - München, 1932.
10. Москалюк, Л.И. Сохранение родного языка российских немцев и его роль в этнической самоидентификации // Условия и факторы
развития национально-этнического самосознания российских немцев: материалы межрегиональной научно-практич. конф. - Новосибирск, 2010.
11. Naiditsch, L.E. Zur Sprach- und Erzählstruktur der deutschen Zaubersprüche // Interdisciplinary Journal for Germanic Linguistics and Semiotic Analysis. - 2003. - № 2.
12. Топоров, В.Н. Об индоевропейской заговорной традиции // Исследования в области балто-славянской духовной культуры: заговор. -М., 1993.
13. Харитонова, В.И. Жанровая дифференциация заговорно-заклинательной поэзии // Филологические науки / гл. ред. П.А. Николаев. -М., 1988. - № 4.
14. Schnöder, I. Niederdeutsche Zaubersprbche. Konstanz und Variation // Sprachformen. Deutsch und Niederdeutsch in EuropAischen Bezbgen. Festschrift fcr Dieter Stellmacher zum 60.Geburtstag / Hrsg.von Peter Wagener. - Stuttgart, 1999.
Bibliography
1. Toporova, T.V. Yazihk i stilj drevnegermanskikh zagovorov. - M., 1996.
2. Mifih narodov mira. Ehnciklopediya: v 2 t. / pod red. S.A. Tokareva. - M., 2003.
3. Pervihyj tolkovihyj BEhS. - Spb.; M., 2006.
4. Ozhegov, S.I. Tolkovihyj slovarj russkogo yazihka: 80 000 slov i frazeologicheskikh vihrazheniyj / S.I. Ozhegov, N.Yu. Shvedova. - M., 1997.
5. Holzmann, V. «Ich beswer dich wurm und wyrmin ...»: Formtn und Typen altdeutscher Zaubersprüche und Segen. - Bern, Berlin, Bruxelles, Frankfurt a. M., New York, Oxford, Wien, 2001.
6. Hoffmann, H. Segenssprüche und Beschwörungsformeln // Monatsschrift vor und für Schlesien / Hrsg. v. H. Hoffman. - Breslau, 1829. - Bd. 2.
7. Moskalyuk, G.S. Strukturno-pragmaticheskaya variativnostj drevnenemeckikh zagovorov // Materialih XLI Mezhdunarodnoyj filologicheskoyj konferencii. Istoriya yazihka (Romano-germanskiyj cikl). - SPb., 2012.
8. Hampp, I. Beschwörung, Segen, Gebet. - Stuttgart, 1961.
9. Ehrismann, G. Geschichte der deutschen Literatur bis zum Ausgang des Mittelalters. - München, 1932.
10. Moskalyuk, L.I. Sokhranenie rodnogo yazihka rossiyjskikh nemcev i ego rolj v ehtnicheskoyj samoidentifikacii // Usloviya i faktorih razvitiya nacionaljno-ehtnicheskogo samosoznaniya rossiyjskikh nemcev: materialih mezhregionaljnoyj nauchno-praktich. konf. - Novosibirsk, 2010.
11. Naiditsch, L.E. Zur Sprach- und Erzählstruktur der deutschen Zaubersprüche // Interdisciplinary Journal for Germanic Linguistics and Semiotic Analysis. - 2003. - № 2.
12. Toporov, V.N. Ob indoevropeyjskoyj zagovornoyj tradicii // Issledovaniya v oblasti balto-slavyanskoyj dukhovnoyj kuljturih: zagovor. -M., 1993.
13. Kharitonova, V.I. Zhanrovaya differenciaciya zagovorno-zaklinateljnoyj poehzii // Filologicheskie nauki / gl. red. P.A. Nikolaev. - M., 1988. - № 4.
14. Schroder, I. Niederdeutsche Zauberspruche. Konstanz und Variation // Sprachformen. Deutsch und Niederdeutsch in Europaischen Bezugen. Festschrift fur Dieter Stellmacher zum 60.Geburtstag / Hrsg.von Peter Wagener. - Stuttgart, 1999.
Статья поступила в редакцию 09.01.14
УДК 802.0+808.1
Kravtsova T.A. METALINGUISTIC COMMENTARY AS AN ELEMENT OF THE AUTHOR'S IDIOSTYLE: COMMENTING IN STEPHEN KING'S LITERARY WORKS). The article deals with functional, pragmatic, and content peculiarities of metalinguistic commentaries in S. King's literary works. Metalinguistic commentary, being a marker of the writer's specific metalinguistic consciousness, is explored as an element of the author's idiostyle and important means of the text esthetic organization.
Key words: metalinguistic consciousness, metalinguistic reflection, metalinguistic commentary, interpretation, idiostyle.
Т.А. Кравцова, доц. каф. психологии, педагогики и лингвистики Рубцовского филиала
Университета Российской академии образования, г. Рубцовск, E-mail: [email protected]
МЕТАЯЗЫКОВОЙ КОММЕНТАРИЙ КАК ЭЛЕМЕНТ ИДИОСТИЛЯ ПИСАТЕЛЯ (НА МАТЕРИАЛЕ ПРОИЗВЕДЕНИЙ СТИВЕНА КИНГА)
В статье анализируются функционально-прагматические и содержательные особенности метаязыковых комментариев в произведениях Стивена Кинга. Метаязыковой комментарий, выступающий маркером особого ме-таязыкового сознания писателя, рассматривается в качестве элемента авторского идиостиля и важного средства эстетической организации текста.
Ключевые слова: метаязыковое сознание, метаязыковая рефлексия, метаязыковой комментарий, интерпретация, идиостиль.
Предрасположенность человека к рациональной метаязы-ковой рефлексии - сознательной интерпретации (толкованию, описанию или оценке) языковых и речевых фактов, присутствующей в речи в виде метаязыковых суждений, - является универсальной, поскольку, как отмечал РО. Якобсон, «способность говорить на каком-то языке подразумевает также способность говорить об этом языке» [1, с. 316]. То, насколько широко будут развернуты и вербализованы механизмы метаязыковой рефлексии, зависит от типа мышления, жизненного опыта говорящего [2, с. 199]. Не в последнюю очередь склонность к вербальной экспликации метаязыковой рефлексии определяется уровнем образования и грамотности, родом профессиональной деятельности индивида. В связи с этим интересным объектом для исследований выступает вербализованная метаязыковая рефлексия в художественном тексте, в котором находят отражение метаязыковые знания его создателя - носителя языка, «живущего» в речевой сфере, воспринимающего язык не только как средство, но и как объект [3, с. 29], часто обладающего развитым языковым вкусом, повышенной чувствительностью к речевому материалу.
Вербальным продуктом метаязыковой рефлексии автора художественного текста, открывающим доступ к индивидуальному метаязыковому сознанию и ментальным процессам говорящего, выступает внутритекстовый метаязыковой комментарий,
принимающий форму слов автора, речи персонажей или несобственно-прямой речи (представленной с позиций автора, но обнаруживающей яркие лексические, синтаксические и стилистические особенности, присущие прямой речи). Посредством такого комментария писателем может осуществляться межъязыковой или внутриязыковой перевод, толкование значений слов и словосочетаний, описание их этимологии (реальной или поэтической), экспликация метаязыкового поиска, пояснение речевого выбора, разнообразные индивидуальные оценки средств языка и т.д. При этом, метаязыковые представления автора могут объективироваться как в виде проявлений обыденной рефлексии над языком, обусловленной наличием ситуаций когнитивно-коммуникативного напряжения, так и в форме сложных, эстетически организованных метаязыковых комментариев, выступающих в качестве элементов, несущих стилистическую нагрузку и способствующих реализации творческого замысла писателя.
И тот, и другой тип метаязыкового комментирования, на наш взгляд, может рассматриваться в качестве составляющей авторского идиостиля (от греч. idios - «своеобразный» и лат. stilus - «манера письма») - индивидуального стиля речи писателя [4], предполагающего сознательный, намеренный отбор лингвистических средств, способствующих достижению желаемого художественного эффекта.
