CC BY
192
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 11. ПРАВО. 2011. № 4
П.Л. Полянский, кандидат юридических наук, доцент кафедры истории
государства и права юридического факультета МГУ*
«СЕКУЛЯРИЗАЦИЯ» БРАЧНО-СЕМЕЙНЫХ ОТНОШЕНИЙ В XVIII в.**
Несмотря на многовековую монополию Русской Православной Церкви в сфере брака, ей так и не удалось в полной мере реализовать здесь предписания канонического права. В то же время государственная власть с XVIII в. активно начала вмешиваться в брачно-семейные отношения российских подданных. Раздел сфер регулирования в этой области между Православной Церковью и государством произошел естественным образом: Церковь обеспечивала лишь обрядовую сторону вопроса, а государство, создавая сословную структуру общества, начало определять права и обязанности субъектов брачно-семейных отношений по существу.
Ключевые слова: Россия; XVIII век; история права; семейное право.
We prove that despite of a centuries-old Russian Orthodox Church's monopoly on marriage, it was hardly possible to implement the rules of canon law in XVIII cent. in Russia. We consider that Orthodox Church could keep its influence only in ceremonial questions of marriage, meanwhile Russian government since XVIII cent. regulated rights and duties of spouses and relatives for purposes of fixing status of different estates in Russia.
Keywords: Russia; XVIII century; history of law; family law.
Термин «секуляризация» применительно к российской истории XVIII в. обычно употребляют в том смысле, что Екатерина II окончательно передала управление церковной недвижимостью из рук служителей Церкви государственным органам. Однако подобный термин можно употребить и по отношению к другим сферам, где значение церковного регулирования падало, а государственного — увеличивалось. Учитывая, что в настоящее время руководство Русской Православной Церкви (РПЦ) пытается продвигать обратный процесс — церковную реституцию относительно недвижимости, есть вероятность, что эти попытки могут коснуться утраченных позиций и в других областях общественной жизни. Подобная деятельность может даже иметь некоторый успех, поскольку нынешняя государственная власть значительно сокращает свое реальное присутствие в социальной сфере, а значит, и в сфере регулирования брака и семьи.
* IOGP@yandex.ru
** Статья представляет собой развернутый вариант доклада на Московских исто-рико-правовых чтениях 19 мая 2011 г., проведенных на базе кафедры истории государства и права юридического факультета МГУ и посвященных 300-летию М. В. Ломоносова.
В России определенные аспекты брачно-семейных отношений начиная с древнейших времен закреплялись в нормах канонического (церковного) права. Условия и порядок вступления и прекращения брака были отражены не только в византийских церковных источниках, попавших на русскую почву вскоре после принятия нашей страной христианства, но и в древних памятниках отечественного церковного права. Тем не менее многовековая монополия РПЦ на регулирование указанных вопросов так и не привела к окончательному господству канонических норм в России. Материалы, относящиеся к XVIII в., показывают, что деятели РПЦ часто не могли или даже не желали настаивать на четком исполнении церковных предписаний в брачной сфере. Неудачи в попытках духовенства соблюсти канонические предписания о браке отмечались на всех уровнях церковного управления.
Создавая сословную структуру общества, руководители российского государства поневоле должны были вторгнуться в брачно-се-мейную сферу. Это вторжение ни в коей мере не являлось открытым противостоянием РПЦ, однако корректировка некоторых канонических норм применительно к разным сословным группам была столь существенной, что можно говорить о сохранении влияния Церкви
лишь в обрядовой стороне брачных дел российских подданных.
* * *
Регулируя условия вступления в брак, древняя христианская Церковь ставила перед собой задачу сохранить по возможности нравственную чистоту верующего, у которого инстинкт размножения победил стремление к «совершенной жизни» в безбрачии. «Честный брак» и «нескверное ложе» (Евр. 13, 4) в канонических нормах противопоставляются «страстной нечистоте», в которую, например, ввергается 60-летняя вдова, решающая вступить в новый брак, или человек, вступающий во второй или третий брак. Четвертый же по счету брак назван Григорием Богословом «свинским житием». С христианской точки зрения «нетверд» брак с иноверным. «Нечистотой» называются также недостойные христианина «беззаконные» браки с близкими родственниками. Таким образом, установление определенных ограничений (условий) вступления в брак являлось мерой, направленной на предотвращение осквернения христиан.
Ради сохранения христианской чистоты мирян Церковь установила и определенные процедуры, направленные к выяснению наличия или отсутствия препятствий к браку. К таковым традиционно относится следствие («обыск»), которое производил местный священник в целях выяснить законность брака, а также выдача епархиальными властями указа-предписания произвести венчание после «обыска»1.
1 См.: ПавловА.С. Курс церковного права. СПб., 2002. С. 262. На Руси таким разрешительным документом была «венечная память».
Древняя Церковь заботилась о нравственности христиан, регулируя прекращение брака. Апостол Павел говорил: «Соединен ли с женою? Не ищи развода» (1-е Кор. 7, 27). Из уст Иисуса Христа прозвучало: «Кто разводится с женою своею, кроме вины любодеяния, тот подает ей повод прелюбодействовать» (Матф. 5, 32.). Прелюбодеяние является нечистотой, поэтому развод в этом случае не просто допустим, а обязателен, чтобы дальнейшее сожительство с прелюбодеем не осквернило другого супруга. Надо заметить, что церковный обычай дополнил этот единственный повод к разводу другими, на что указывал еще Василий Великий в IV в. Светская власть Византийской империи также существенно расширила круг оснований к разводу. Например, в новелле императоров Льва IV Армянина и Константина VI (776-780) «О воспринимающих своих детей от святого и спасительного крещения и о других предметах» содержались следующие рассуждения о разводах: если после развода бывшие супруги проводят жизнь в чистоте, то от такого расторжения не должно происходить ничего дурного и неприличного2. С христианской точки зрения лучшим способом провести жизнь «в чистоте» являлось принятие монашества, поэтому желание пострига стало со временем рассматриваться в церковных источниках как «законный» повод к разводу.
Итак, установив цели, которые преследовала древняя христианская Церковь в отношении брака, можно обратиться к российской реальности XXVIII в. и посмотреть, насколько русскому православному духовенству удавалось их достичь. Период до XVIII в. в данной статье не рассматривается, хотя имеются все основания полагать, что ситуация не была принципиально иной.
Возраст вступающих в брак в России на практике был значительно ниже, чем предписывалось нормами канонического права (по Сто-главу 1551 г. для мужчин — 15 лет, для женщин — 123). Так, в 1729 г. князь Долгорукий женился на 11-летней девочке, причем с момента брачного сговора до совершения брака невеста умудрилась вступить в половую связь с дворовым человеком князя, родить и забеременеть снова. В 1727 г. 11-летний крестьянин Костромской губернии женился на 15-летней крестьянке того же села. Подобные ранние браки не были единичными случаями. Епископ устюжский и тотемский Лаврентий в конце 20-х гг. XXVIII в. доносил в Синод про местный обычай вступать в брак в малолетстве, причем преосвященный, видимо, сам не знал в точности канонических норм и просил высшую духовную инстанцию дать «указ» о минимальном возрасте обручающихся и бракосочетающихся лиц. Из «рассуждений» Синода за февраль 1745 г.
2 См.: СоколовИ.И. Византологическая традиция в Санкт-петербургской Духовной академии. Печалование патриархов перед василевсами в Византии IX—XVвв. Патриарший суд над убийцами в Византии X—XV вв. О поводах к разводу в Византии IX—XV вв. СПб., 2005. С. 143-144.
3 Российское законодательство Х—ХХвеков: В 9 т. Т. 2. М., 1985. С. 287.
узнаем, что в хозяйственных интересах крестьяне женили своих сыновей (а помещики — мальчиков-крестьян) и в 10, и в 11, и в 12 лет на вполне взрослых девушках (15 и более лет). Положение жен в подобных браках часто было ужасным: малолетний муж не мог быть защитой ни от похотливого свекра, ни от властной свекрови. Имелись многочисленные случаи, когда несчастные жены предпочитали умертвить своих малолетних мужей. Если же такие семьи сохранялись, то повзрослевшие супруги часто гнушались своих «престарелых» жен и прелюбодействовали с более молодыми женщинами. О том, что подобные браки в XVIII в. были «в великом употреблении», узнаем, например, из доклада императрице Елизавете Петровне в 1756 г.4 Ситуация сохраняла актуальность и еще через 20 лет, поскольку лишь в 1774 г. указом из Святейшего Синода венчание малолетних (15 лет — для мужчин, 13 — для женщин) и разновозрастных было строжайше запрещено5.
Добровольный характер брака также удавалось выдержать далеко не во всех случаях. В 1724 г. именным указом Петр I запретил родителям принуждать к браку детей, а господам — своих крепостных6. Однако этот общий запрет мало помогал делу. В одном любопытном случае начала века увечная женщина подкупила солдат, которые силой привели в храм выбранного ею жениха. Насильственный брак был остановлен лишь появлением посыльного с требованием выдать невесту для розыска об учиненной ею краже. В 1700 г. малолетний Федор Коротков был насильно обвенчан по приказу дьяка архиерейского тобольского приказа. В середине XVIII в. в Синоде рассматривалось дело по обвинению попа Дмитрия Киприанова, который организовал насильственный брак дочери пономаря с крестьянином подполковника Абрамова. Среди ночи этот поп с женихом силой привели женщину в храм и «к тому беззаконному браковенчанию принуждая, бранили всякими скверными словами и по щекам ее били, причем поп тот от безмерного пьянства в церкви облевался». Но гораздо чаще, конечно, принуждению подвергались крепостные люди. Так, в 1728 г. в Синоде рассматривалось дело крещеной шведки, взятой в плен во время Северной войны и отданной помещику Михаилу Астафьеву, который сначала насильно крестил ее в православие, а затем также насильно выдал замуж за крещеного турка. Помещик Ярославского уезда, отставной капрал И.Мусин-Пушкин в 30-е гг. неоднократно насильно выдавал замуж своих дворовых девок, причем пытался заставить местного священника проводить обряд венчания.
То, что церковные и светские власти были хорошо осведомлены о насильственном характере браков, видно из целого ряда дел. Так, в
4 Полное собрание законов Российской империи. Собрание 1-е (1649—12 декабря 1825 г): В 45 т. Спб., 1826-1830 (далее — ПСЗРИ). Т. XIV. № 10676.
5 Законодательство Екатерины II: В 2 т. Т. 2. М., 2001. Док. № 220, 221. С. 454-456.
6 ПСЗРИ. Т. VII. № 4406.
1731 г. императрица Анна Иоанновна лично поручила новгородскому архиепископу Феофану (Прокоповичу) разобрать дело о насильственном венчании Дарьи Голосовых с поручиком Дмитрием Пашковым. Расследование показало, что за четыре рубля поп согласился провести венчание в неположенный день и без соблюдения необходимых процедур, а на вопрос о добровольности брака получил ответ: «Какое тебе, батька, дело до этого? Ты венчай скорее».
По иронии судьбы, вступление в брак самого духовенства определялось не столько его желанием, сколько неправильно понятыми в России каноническими предписаниями. Вообще, лицам духовного звания позволено жениться лишь до посвящения в иерейский сан. Неженатый человек, согласно 26-му Апостольскому правилу, мог стать попом, но после посвящения в сан он не вправе был изменить своего семейного положения. Однако по церковному обычаю иерей должен быть женатым, в России XVIII в. имелись даже случаи лишения иерейского звания «безженных» священников.
Православной Церкви не удавалось искоренить древний порок многоженства (многомужества). Дела по обвинению православных христиан в этом правонарушении в большом количестве рассматривались в XVIII в. Синодом. Особенный интерес заслуживает информация архиереев, которые прямо или косвенно признавали свою неспособность бороться с массовыми случаями многобрачия в своих епархиях. Речь идет, разумеется, не об одновременном сожительстве с несколькими мужьями или женами, а о вступлении в последующий брак без расторжения предыдущего. Так, киевский архиерей Варлаам сообщал в 1729 г. о многочисленных случаях, когда служилые люди, «оставив первую или вторую законную жену, другую беззаконную дерзают принимать». В 1752 г. тобольский митрополит Сильвестр писал в Синод о множестве подобных «непотребств и преступлений».
Определенным «смягчающим обстоятельством» для духовенства Сибири являлось то, что при освоении этого региона возводилось значительное количество поселений и крепостей, поэтому новопоселенцам было достаточно просто перейти с места на место и предоставить о себе ложные сведения. Но когда в одном селе Мценского уезда Орловской губернии женщина в 1757 г. выходит замуж при живом муже и венчается в том же храме, что и в первый раз двенадцать лет назад, невольно возникает мысль о пособничестве местного духовенства многомужнице. Сам Синод в середине 30-х гг. XVIII в. признал возможным сохранить второй брак отставного капитана драгунского полка А. Будаева, в то время как первый правильным образом расторгнут не был.
Четвертые по счету браки осуждены церковью как «свинское житие» и, безусловно, запрещались. Как показала практика, российские подданные могли обойти и этот запрет. Так, в 1741 г. астраханский епископ начал следствие по делам донских казаков, поселенных в
районе Царицына, среди которых многие состояли в беззаконных браках и имели одновременно по две жены, а иные состояли в четвертом браке7. В 1723 г. секретарь московского магистрата Иван Спиридонов взял в Успенском соборе венечную память на четвертый брак, но не венчался, а жил с четвертой женой по «клятвенному обещанию». В 1708 г. четвертый брак благословил не кто иной, как краковский митрополит (!) Иоасаф. Проезжая через г. Нежин из Москвы, где Иоасаф только что получил архиерейство, он внял коллективной просьбе «веселой компании» нежинского духовенства и после некоторых колебаний дал свое благословение, поскольку проситель (молодой еще человек) «зноя и тяготы и плотского распаления не возможет понести».
Близкая степень родства, невзирая на канонические запреты, также не служила непреодолимым препятствием к браку россиян. Интересным представляется дело смоленских шляхтичей, которое началось в 1727 г. и длилось почти 20 лет. Местный архиепископ Фило-фей сообщил в Синод о браке М. Друцкого-Соколинского с А. Азан-чеевой, состоящей с мужем в 5-й степени родства. В ответ на это шляхтич обвинил Филофея во взяточничестве и заявил, что знает еще около 30 случаев в епархии, когда обвенчанные супруги находись в близком родстве. Всего по делу было обнаружено 38 подобных браков, но Филофей был уже отрешен от епархии и следствие возглавил новый епископ Гедеон (Вишневский). До 1741 г. дело почти не двигалось, а когда Синод запросил о его ходе смоленского епископа, тот ответил, что в 1736 г. случился пожар и все документы по делу смоленских шляхтичей сгорели. К этому времени многих из фигурантов следствия уже не было в живых и Синод был вынужден обратиться за свежими сведениями к «командующему смоленским шляхетством» генералу-лейтенанту А. Потемкину. Однако оказалось, что и брак самого Потемкина сомнителен с точки зрения степеней родства. Между тем епископ Гедеон уже начал процесс разлучения незаконных пар, но в 1742 г. Синод по просьбе некоторых смоленских шляхтичей велел архиерею до окончания следствия разлучения приостановить. В 1743 г. рассмотрение дела было перенесено в Москву. Многие из шляхтичей, которых Гедеон уже успел разлучить, «к великому соблазну всех» продолжали незаконное сожительство.
Духовные власти по-разному относились к нарушению условия о степени родства. Бывало, что и члены Синода не могли прийти к единому мнению о законности того или иного брака, за что удостоились в сентябре 1752 г. выговора от императрицы Елизаветы Петровны. Желая на будущее предотвратить «оскорбления и разорения», императрица велела Синоду в подобных случаях «не от своего рассуждения приводить резоны», а утверждать свои мнения Священным Писанием8.
7ПСЗРИ. Т. XI. № 8724.
8ПСЗРИ. Т. XIII. № 10028.
В ноябре того же года, очевидно, уже не веря в объективность Синода, Елизавета Петровна велела дела о сомнительных с точки зрения родства и свойства браках докладывать ей лично9.
Таким образом, важнейшие условия брака в России XXVIII в. часто не соблюдались во многих случаях при попустительстве и даже с помощью православного духовенства. Нарушался и порядок совершения брака: венчание могло происходить не в церквях, а в часовнях и даже в шинках; несколько пар могли венчаться одновременно; священники венчали в запрещенные церковью дни, в нетрезвом состоянии, без венечных памятей и пр. В 1743 г. Синоду стало известно о том, какой неформальный способ венчания практиковал один украинский священник. Осведомившись, по любви ли молодые вступают в брак, и поцеловав сложенный из собственных пальцев крест, батюшка объявлял жениху и невесте: «Живите и множитеся». А.А. Дорская утверждает, что на Руси после принятия христианства «существовала только церковная форма брака»10, но практика показывает, что в России соблюдение не только условий, но и формы брака, предложенной Православной Церковью, было в XVIII в. под вопросом.
У православного духовенства также отсутствовало единое понимание «правильных» причин для прекращения брачных отношений. Тяжкая болезнь, например, не всегда рассматривалась церковными властями как законная причина для расторжения брака. Так, Белгородский епископ Епифаний в 1726 г. отказал в разводе супругам Бекетовым по причине болезни жены. На слезную челобитную больной женщины («нога правая отгнила и по всему телу великая болезнь, что невозможно с места сойти») преосвященный ответил: «Что Божиим посещением болит, то благодарно терпеть, а мужу на иной жене жениться невозможно, покамест жива будет болящая жена». Между тем сам Синод занимал более осторожную позицию, обязывая в каждом случае развода по причине болезни проводить медицинское исследование и докладывать о его результатах.
Длительное или безвестное отсутствие трактовалась духовными инстанциями также по-разному. Например, в 1728 г. Синод отказал жителю московской Конюшенной слободы Семену Лаптеву в просьбе о расторжении брака по причине бегства жены, причем мужу было велено искать супругу. Но в 1729 г. Синод разрешил плотнику И. Ев-лампиеву вступить в подобной ситуации во второй брак. В 1737 г. украинская крестьянка К. Односова решилась просить о разводе, так как ее супруг уже как 14 лет находился в Пруссии на военной службе. Черниговский епископ Илларион, которому не в первый раз прихо-
'Там же. № 10050.
10 Дорская А.А. Гражданский брак в Российской империи: историко-правовой аспект // История государства и права. 2008. № 6 (электронный ресурс): Доступ из СПС «КонсультантПлюс».
дилось сталкиваться с такой ситуаций, счел необходимым обратиться в Синод за разъяснением. Ответ Синода гласил: если несмотря на длительную отлучку мужья окажутся живы, развода давать нельзя.
Желание принять монашеский постриг как причина к разводу всегда было на Руси источником многочисленных трагедий. В основном мужья заставляли жен принять постриг, причем факт насилия выяснялся далеко не сразу. Злоупотребления при пострижении супругов в иночество, может быть, не были бы столь злободневным вопросом в XVIII в., если бы государственная власть всерьез не взялась за ограничение количества монахов и монахинь. И Петр I, и его преемники относились (и во многом справедливо) к монахам как к социальным паразитам, совершенно бесполезным для государства, но при этом владеющим огромными земельными наделами и имеющим значительные доходы. Синоду, куда входили епархиальные архиереи (а значит монахи), приходилось постоянно бороться с властью за сохранение иноческого контингента. С 30-х гг. XVIII в. настоятели монастырей должны были отчитываться о каждом постриге: малейшее нарушение в этом вопросе могло стоить им места. Если же вскрывались случаи насильственного пострижения для развода, у Синода не было оснований проявлять снисхождение к виновным лицам. Хорошим примером здесь будет дело секретаря белгородской канцелярии Максима Пархомова, который в 1722 г. организовал насильственный постриг своей супруги в Рыльский девичий монастырь. Сразу после этого «свободный» М. Пархомов вступил в новый брак с дочерью сев-ского воеводы Д. Колтовской. Почти двадцать лет Синод не мог разыскать виновную пару, хотя супруги, почти не таясь, проживали в своих имениях и прижили двух детей. С 1729 г. Пархомов и Колтовская были преданы анафеме, однако по-прежнему не желали являться в Синод для разлучения и наказания. Лишь в 1741 г. Пархомова удалось взять под арест, а за ним была взята под стражу и его жена. Святейший Синод вполне отыгрался за свои 20-летние поиски: после разлучения Д. Колтовскую поместили в суздальский, а М. Пархомова — в соловецкий монастырь на неисходное жительство. Покинуть Соловки Пархомов мог лишь с принятием монашеского пострига в другом монастыре.
Прелюбодеяние (супружеская измена) являлось безусловной и самой основательной причиной к разводу. Однако и здесь церковный суд не всегда мог установить истину. Поскольку никаких особенных инструкций к производству бракоразводного процесса православное духовенство не имело, оно руководствовалось светским законодательством. Собственное признание, согласно «Краткому изображению процессов» 1715 г., являлось «лучшим свидетельством всего света», поэтому многие мужья любыми способами пытались заставить жен признаться в существующих или несуществующих изменах. В правление Екатерины I Святейший Синод рассматривал челобитную бом-
бардир-сержанта Ивана Казимерова о разводе по причине измены его жены Анны с подьячим юстиц-коллегии В. Крыловым. Поскольку супруга повинилась в измене, то Синод не стал доводить разбирательство до конца, хотя В. Крылов и отрицал факт участия в преступлении.
В другом случае, хотя признание жены в прелюбодеянии сыграло решающую роль в ее судьбе, следственный орган (Московская духовная дикастерия) проявил настойчивость и довел дело до конца. В 1743 г. прокурор мануфактур-коллегии Ефим Сабуров подал прошение в Московскую духовную дикастерию о разводе по причине прелюбодеяния супруги, причем жена Елена вину свою полностью признала и даже назвала имя и должность того, с кем совершила измену (им оказался офицер Иван Озеров)11. Поскольку дикастерия получила признательные показания, вынесению окончательного решения мешало только отсутствие показаний Озерова, но он, занятый службой офицер, никак не мог явиться для дачи объяснений. Почти через год показания Озерова удалось получить, причем он убедительно отрицал факт связи с Е. Сабуровой. Тогда и сама «прелюбодейка» изменила показания, сообщив, что ранее оговорила себя. При этом раскрылись интересные детали ее биографии. Так, выяснилось, что в 12 лет она осталась сиротой, поскольку ее собственный дядя учинил разбой и убил ее мать с братом. Уголовное дело вел прокурор Сыскного приказа Василий Сабуров, который сумел выдать богатую сироту за своего сына. Замужество не принесло Елене счастья: из четырех родившихся у нее детей выжила одна дочь Аграфена, да и ту свекровь держала при себе, отняв у матери. В то же время Сабуровы всеми правдами и неправдами перевели значительную часть имущества Елены на себя. Желая избавиться от Елены, семья мужа предложила ей вариант с разводом, при этом обещали вернуть ребенка и часть имущества. Забитая и униженная женщина вынуждена была согласиться взять на себя вину прелюбодеяния. Все эти обстоятельства, даже если повторные показания Елены Сабуровой были верны, мало изменили ее участь: она была осуждена на пожизненное безбрачие и сослана в свои приданные дальние деревни12.
Данная история имела последствия, не имеющие прямого отношения к теме настоящей статьи, но интересные с точки зрения имущественных отношений супругов. В сентябре 1747 г. Елизавета Петровна велела Сенату начать расследование имущественных злоупотреблений Ефима Сабурова, а 4 июля 1748 г. состоялся именной
11 «Дело о разводе прокурора мануфактур-коллегии Сабурова Е.В. с женой Сабуровой Е.М. в виду измены последней» находится в Центральном историческом архиве Москвы.
12 Признание спасло Елену от наказания, которое было установлено для виновных в разводе жен указом Синода от 22 марта 1723 г., — ссылки на прядильный двор (ПСЗРИ. Т. VII. № 4190).
указ, где разбирался этот случай и вводился запрет мужу посягать при жизни жены на ее собственное имущество. Тем же указом Аграфена Сабурова была возвращена матери13.
Трудности церковного бракоразводного процесса были связаны не только с установлением фактов, имеющих значение для вынесения решения. Гораздо большую опасность представляли собой самовольные разводы, с которыми духовенство было бессильно бороться. Более того, приходские священники (небескорыстно, конечно) оформляли так называемые «разводные письма», которые служили определенным доказательством безбрачного состояния. В декабре 1730 г. Синод категорически запретил духовенству подписывать такие «разводные письма», но запрет возымел мало действия и его пришлось повторить в 1767 г.14
Итог, который можно подвести под всеми приведенными примерами, малоутешителен для Православной Церкви: призванная охранять чистоту брачных связей своей паствы, она в XVIII в. явно не справлялась с этой задачей. Важно иметь в виду, что все рассмотренные нарушения церковных канонов в области брака содержатся в делах, дошедших до Синода. А сколько подобных казусов было «замято» на промежуточных инстанциях с помощью взяток, административного и прочих ресурсов!
Каковы же причины, по которым православное духовенство не могло эффективно воздействовать на нравственность населения с помощью канонических предписаний в области брака?
Пожалуй, одним из важнейших факторов здесь можно считать особенности РПЦ как организации и православного духовенства как сословия. До XVIII столетия Церковь являлась сложной и достаточно обособленной от государственного аппарата структурой. Создание Святейшего (Правительствующего) Синода во многом ликвидировало эту обособленность, однако приходское и епархиальное управление еще долгое время оставались почти вне поля зрения законодателя. Характерно, что церковным управлением на местах государство серьезно заинтересовалось лишь в связи с распространением в 30-е гг. в Москве и Санкт-Петербурге опасной (как казалось) ереси «хлыстов». Так, в 1737 г. Анна Иоанновна напомнила Синоду норму Духовного регламента 1721 г., по которому борьба со всякими ересями и суевериями возлагалась на заказчиков или благочинных, должности которых в большинстве епархий к этому времени даже не были учреждены15.
Взаимоотношения приходского духовенства и руководства епархиями в допетровское время регулировались исключительно внутри-церковными нормами, а правовой статус коллегиального органа при
13 ПСЗРИ. Т. XII. № 9513.
14 Там же. Т. XVIII. № 12935.
15 ПСЗРИ. Т. X. № 7450.
епископе — Духовной консистории — был установлен лишь в 1841 г. Так что весь XXVIII в. вопросы управления епархией решались местным архиереем фактически по его собственному усмотрению. Приходские священники являлись для епископа прежде всего передаточным звеном между карманами мирян и его казной. Об этом говорят не только огромные поборы, которые налагались епархиальной властью на попов, но и жестокие методы их взимания. В число окладных сборов (взимаемых ежегодно в определенной сумме) с приходского духовенства входила дань, подмога полковым священникам, десятильнический сбор16, сбор на содержание семинарий и пр. К неокладным сборам, взимавшимся лишь в связи с определенным событием, относились, например, венечные пошлины, различные штрафы, арендная плата за церковные угодья, плата за выдачу епитрахиальных и перехожих грамот, сборы со ставленников17 и др. При неуплате или задержке доимщики церковного ведомства заключали попов-должников под арест, ставили на правеж, посылали на заработки. От некоторых тягостных внутрицерковных поборов духовенство было освобождено в эпоху Екатерины II, но даже в XIX в. финансовое положение приходских церковников можно назвать, без преувеличения, бедственным. В этих условиях священник практически не мог остаться бескорыстным и не обирать своих прихожан. В брачных делах способов для этого находилось немало: венечная пошлина, подчеревная и др.
Венечная пошлина имеет свое происхождение еще со времен Ивана III, когда будущие супруги оплачивали выдачу венечной памяти. Размеры пошлины в епархиях были различны. Однако в 1714 г. Петр I увеличил размер венечного сбора вдвое против прежних сумм. Теперь половина собранного должна были направляться на нужды госпиталей. Удвоенные суммы легли таким тяжким бременем на плечи мирян, что во многих случаях за взятки попы венчали без официального сбора. Отмечались случаи, когда попы присваивали венечные деньги себе.
Духовные власти многих епархий десятилетиями не посылали венечных денег в казну, так что у законодателя зародились сомнения в целесообразности этого сбора вообще. В 1765 г. Екатерина II отменила венечную пошлину как неэффективную, но брачные поборы эта мера не истребила — просто они приобрели с этого момента неофициальный характер.
Подчеревная пошлина взыскивалась с рожениц, не состоящих в браке, а также за блуд вне брака. О жестокости архиерейских служителей, «вымучивающих» подчеревные деньги, говорит следующий факт, отмеченный в великоустюжской епархии в конце XXVII в.: многие
16 Десятильник — священник, надзирающих за деятельностью нескольких (десятка) храмов, для обеспечения его деятельности по епархиям был учрежден специальный сбор.
17 Ставленник — церковник, приготовляющийся к принятию священно- или цер-ковно-служительской степени.
женщины, не могущие выплатить штраф, «младенцев погубляют и в реки мечут»18.
Таким образом, епархиальные власти были достаточно пассивны в случаях, когда речь шла о борьбе за нравственность населения, и проявляли серьезную озабоченность там, где речь шла о пополнении архиерейской казны. Можно сделать осторожный вывод, что неупорядоченная брачная жизнь православных христиан могла быть в определенном смысле даже выгодна церковным властям, поскольку приносила доход в виде различных штрафов. Приходскому же духовенству брачные нарушения мирян тоже были в известном смысле выгодны, поскольку являлись поводом для взяток. Взятки принимали и в органах епархиального управления, например, в 30-40-е гг. XVTII в. выяснилось, что канцеляристы Курской духовной консистории за взятки не проводили следствий по незаконным бракам.
Сословное положение духовенства было очень непростым. С одной стороны, оно считалось привилегированным: на него не распространялась подушная подать и рекрутская повинность. С другой стороны, эти льготы касались не всего духовенства. Петр I в рамках сословных преобразований вывел часть белого духовенства за штат, т.е. предложил этим «лишним» церковникам избрать другой род занятий — службу в армии, работу в цехах ремесленников, крестьянское землепашество. Однако если штатных церковников не хватало, то правительство позволяло и заштатному духовенству или даже желающим из других податных сословий занять вакантное место при условии уплаты за них годовой подушной подати. Таким образом, помещик мог по своему желанию вводить любой штат в храмах своих деревень, но значительная часть этого штата юридически была на положении его крепостных крестьян. Как же мог такой священник-крепостной решить брачные дела своего юридического хозяина и его крестьян не по господскому усмотрению?
Положение штатного духовенства было немногим лучше. Юридически над ними не было господства помещика, но церковные власти, как уже было показано, обирали священников, пожалуй, немногим меньше, чем феодал своих крестьян. При этом никаких гарантированных источников дохода ни церковные нормы, ни законодательство XVIII в. приходскому духовенству не предоставляли. Единственное, на что поп мог рассчитывать, это на подношения мирян, в том числе окрестных помещиков. Конфликты феодалов и духовенства могли очень дорого обойтись последнему: храм мог лишиться щедрых подаяний, а священник — места, если феодал находил возможность договориться с местным епископом.
18 Юшков С.В. Очерки из истории приходской жизни на севере России в XV—XVII вв. // Летопись императорской археографической комиссии за 1913 год. Вып. 26. Спб., 1914. С.133.
Приходскому духовенству было нужно суметь найти путь между «Сциллой и Харибдой», первой из которых были окрестные землевладельцы, а второй — собственное епархиальное начальство. В такой ситуации бедному священнику было проще закрыть глаза на брачные нарушения и надеяться, что духовные власти не узнают о них.
Еще одним фактором, затруднявшим строгое соблюдение канонических предписаний в брачной сфере, было отсутствие ясности в источниках церковного права, основным из которых являлась Кормчая Книга, напечатанная до XVIII в. только один раз — в середине
XVII столетия. Данный вариант сам по себе был не совершенен: допущены ошибки перевода с греческого и сам текст местами сформулирован не очень вразумительно19. Кроме того, экземпляры печатной Кормчей в XVIII в. сделались большой редкостью и находились даже не во всех консисториях. В 1786 г. было отпечатано новое издание, почти полностью воспроизводившее издание 1653 г. Таким образом, недостатки вековой давности так и не были исправлены.
Кроме того, у духовенства часто не находилось текстов российских законов по церковному ведомству, поэтому в делах Синода весьма часто встречаются архиерейские просьбы дать разъясняющий указ по конкретному вопросу. Часто в своей переписке с Синодом епархиальные власти указывали неправильные выходные данные отдельных законов, вероятно, по причине неимения их официального текста.
Наконец, немаловажным обстоятельством является то, что уровень церковного образования стоял в России еще на достаточно низком уровне. Хотя Духовный регламент Петра I и обязывал епископов открывать школы для детей церковников, но родители совсем неохотно отдавали туда своих чад. Епархиальные архиереи далеко не всегда способствовали развитию церковного образования на местах, поскольку не имели на это достаточно средств. В условиях отсутствия мощного пласта грамотных священников и недостаточного количества доступных источников церковного права вряд ли можно было ожидать единообразного и адекватного понимания духовенством канонических норм.
Любопытный и показательный случай произошел в середине
XVIII в. в последние годы правления Елизаветы Петровны. Императрице донесли, что Синод признал незаконными уже совершившиеся браки князя Д. Голицына и Н. Ладыженского по причине состояния их в 6-й, запрещенной, степени родства со своими женами. Елизавета Петровна потребовала, чтобы ей предоставили мотивировку запрещения. При разборе дела в Синоде особое мнение заявил санкт-петербургский архиепископ Сильвестр, который указал, что запретительная норма 1001 г., на которую ссылалось большинство в Синоде, уже в 1168 г. была отменена византийским императором Мануилом
19 См.: Павлов А.С. Указ.соч. С. 95.
Комнином и это было подтверждено на Иерусалимском соборе 1612 г. В печатную Кормчую, однако, была внесена лишь норма 1001 г., а более поздние изменения туда не попали. Между прочим, преосвященный Сильвестр предлагал Синоду окончательно решить вопрос о запрещенных к браку степенях родства, поскольку он является очень важным и «причиняющим немало трудностей (курсив мой. — П.П.) в Церкви и империи Российской и при разрешениях на брак приносящим немало неприятностей как брачущимся, так и совершающим таинство брака».
Синод вынес Соломоново решение, видя заинтересованность императрицы: браки Голицына и Лодыженского не были санкционированы Синодом, но сохранены «по некоторому снисхождению». При этом во внимание не было принято не только мнение Сильвестра, но и его предложение всесторонне обсудить запрещенные степени родства и вынести по этому вопросу окончательное определение.
Во второй половине XVIII в. Синодом неоднократно принимались решения о признании недействительными браков в 6-й степени родства: в 1777 г. — по представлению переяславского епископа Феофи-лакта, в 1780 г. — утверждено аналогичное решение тверского архиерея. Но в самом конце века политика Синода меняется: в 1791 и 1800 гг. были оставлены в силе браки, заключенные в 6-й и даже в 5-й степени родства по той причине, что о признании подобных браков недействительными в Кормчей нет точных постановлений. Наконец, в 1805 г. по делу графини Мусиной-Пушкиной, урожденной Брюс, Синод занял позицию, прямо противоположную той, которую он занимал полвека назад: брак графини в 6-й степени был признан действительным, а ссылки на якобы запретительные нормы в Кормчей были отвергнуты.
В заключение надо сказать, что Синоду все-таки пришлось принять общее решение по вопросу о запрещенных степенях к браку, — правда, это случилось уже в 1810 г.20
Итак, неудовлетворительное состояние источников канонического права в XVIII в. в России и слаборазвитое церковное образование определяло отсутствие единообразного понимания церковными властями христианских постановлений о браке и разводе. Специфика церковной организации и особенности социального положения православного духовенства серьезно затрудняли реализацию в российских условиях даже основных канонических предписаний в данной области.
Неудивительно, что в подобной ситуации место церковных регуляторов заняли иные. К таковым можно отнести нормы, исходящие в XVIII в. от государственной власти. Известный российский канонист А.С. Павлов, рассуждая о брачных делах как предмете совместного ведения Церкви и государства в Византии, считал, что Церковь поз-
20 ПСЗРИ. Т. XXXI. № 24091.
5 ВМУ, право, № 4
воляла светской власти вмешиваться в эту сферу, поскольку государство обеспечивало принудительной силой религиозные нормы. Аналогичное соотношение сил Церкви и государства в брачной сфере А.С. Павлов предполагал и для России XVIII в.21
Представленные данные говорят о том, что Православная Церковь сохранила в своих руках (и то — с оговорками) лишь обрядовую сторону брачного вопроса, поскольку существо обеспечить была не в силах. Между прочим, в XXVIII в. существовало значительное количество раскольников, для которых обряды никонианской церкви вообще не имели никакого значения. С другой стороны, светская власть меньше всего интересовалась религиозно-нравственной стороной брака. Как будет показано далее, предметом государственного регулирования в брачной сфере были сословные отношения.
Возрастные ограничения по вступлению в брак в XVIII в. были существенно скорректированы для дворянства. Так, в мае 1725 г. принимаются Пункты о вотчинных делах. Определяя порядок распоряжения недвижимостью, п. 5 этого указа позаботился о сохранности имущества подростков обоего пола, для чего запрещались всякие сделки наследниками, не достигшими 20 лет. Этот же пункт определяет брачный возраст для мужчин — 20 лет, для женщин — 17, «дабы кадеты обоих полов каким образом не притеснены в молодых летах»22. До достижения указанного возраста знаменитый указ Петра I «О наследии имений» от 23 марта 1714 г. велел «кормить и снабдевать» наследников имений. При этом наследников мужского пола до указанного возраста необходимо учить грамоте, цифирному счету и другим наукам23. Чтобы женитьба не могли повредить обучению, Петр I брак гардемарин (воспитанников Морской академии) поставил в зависимость от согласия начальства, а служащим коллегии Адмиралтейства вообще запретил жениться раньше 25 лет24. По таким же соображениям дети духовенства, не имеющие свидетельства об окончании архиерейской или монастырской школы, согласно распоряжению Синода от 1720 г., не допускались до женитьбы. Смысл приведенных возрастных ограничений ясен — отпрыски дворянства и духовенства должны сначала приготовиться к службе, а затем могли и жениться.
Вступление в брак служащего дворянина теперь зависело не только от его желания. Согласно Инструкциям пехотного и конного полка полковникам от 1764 и 1766 гг., командир должен был удостовериться, что его подчиненному офицеру найдена пристойная партия с точки зрения его сословного положения. Кроме того, согласие полковника зависело от материальных возможностей офицеров, поскольку они «будучи по бедности не в состоянии содержать фамилии
21 См.: Павлов А.С. Указ.соч. С. 231-232.
22 ПСЗРИ. Т. VII. № 4722 (п.5).
23 Законодательство Петра I. М., 1997. С. 700.
24 ПСЗРИ. Т. VI. № 3937.
своей, подвергают себя разного рода огорчениям, от чего натурально теряют совсем и охоту к службе»25.
Желание вступить в новый брак посадских вдов с людьми других чинов в XVIII в. не могло быть осуществлено до тех пор, пока вдовы не продадут свои «дворы и заводы» в посад и не заплатят оставшиеся от первых мужей долги26. В данном случае также очевиден сословный интерес: посад не должен был ни в коем случае лишиться имущества, которое приносит посаду доход и подлежит налогообложению. По схожей причине дворянки, вышедшие вторично замуж не за дворян, должны были, согласно «Инструкции межевщикам» 1754 г., в течение полугода после заключения брака продать свои недвижимые имения: в XVIII в. землевладение рассматривалось как атрибут дворянской службы27. Наконец, дочери солдат-поселенцев (за которыми земли были закреплены навечно) могли выйти замуж с недвижимым приданым только за солдатских детей28.
Браки крестьян (значительной части населения Российской империи) были поставлены в зависимость от желания их господ, однако из нормативного материала видно, что это желание было связано с хозяйственными интересами землевладельцев. Так, в ноябре 1744 г. была сочинена инструкция управления церковными имениями, в которой браки населявших эти имения крестьян разрешались лишь в том случае, если не наносили ущерб хозяйству. То, как управлялись с браками своих крестьян светские помещики, хорошо видно на примере вотчин Шереметевых. Так, в 1796 г. Н. Шереметев издал распоряжение по Серебрянопрудской вотчине, согласно которому холостые или вдовые мужики «совершенных лет» (до 50 лет) должны дополнительно к тяглу уплачивать по 3 руб. в год, а незамужние женщины с 17 до 45 лет посылались на дополнительные сельскохозяйственные работы. Но количество незамужних и холостых крестьян было у Шереметева достаточно велико, и в 1800 г. он распорядился запретить неженатым отхожие промыслы. В 1802 г. вышла новая инструкция: отцов-крестьян, которые по корыстным соображениям удерживают в своих хозяйствах незамужних дочерей, посылать без очереди в рекруты, а негодных к службе — в вечную каторгу29.
Иногда власть жертвовала интересами помещиков ради интересов государственной службы. Известно, что солдатских детей в обязательном порядке в XVIII в. зачисляли в гарнизонные школы, т.е. военная
25 Там же. Т. XVI. № 12289 (гл. 2, п. 6); Т. XVII. № 12543 (гл. 2, п. 6).
26 Там же. Т. VII. № 4312; № 4624 (п. 48).
27 ПСЗРИ. Т. XIV. № 10237 (гл. 30, п. 4). Лишь Жалованная грамота дворянству 1785 г. установила: «Благородная дворянка, вышедши замуж за недворянина, да не лишится своего состояния» (Законодательство Екатерины II. Т. 2. Док. № 163. С. 33), т.е. могла сохранить и свое сословное положение, и земли.
28 ПСЗРИ. Т. X. № 7315.
29 См.: ШепетовК.Н. Крепостное право в вотчинах Шереметевых. М., 1947. С. 116—117.
служба нижних чинов приобретала потомственный характер. Однако многие солдаты до службы не успели жениться, поэтому могли вступить в брак там, где были расквартированы. В 1724 г. Петр I запретил помещикам удерживать своих крепостных и дворовых девок и вдов от браков с солдатами30. По той же причине — воспроизводства военного сословия — в 1750 г. отставным унтер-офицерам и рядовым, посланным на поселение в Казанскую губернию, было велено жениться31.
Таким образом, браки российских подданных, принадлежавших к определенным группам населения, во многом зависели от взглядов правительства на сословную организацию общества. Во всяком случае такие условия вступления в брак, как возраст и желание, регулировались в XVIII в. не с нравственно-религиозной точки зрения, а с позиции приоритета государственных интересов.
Существенной корректировке подверглось и традиционное церковное ограничение вступления в брак с иноверными. Желая привлечь пленных шведов как квалифицированную рабочую силу к добыче и обработке железной руды, Петр I в 1721 г. не только разрешил им жениться на русских женщинах без смены веры, но и со ссылкой на Священное Писание обосновал такую возможность32. А вот на окраинах страны правительство проводило совсем иную политику. Так, в целях предотвращения роста католического и униатского влияния на западной территории России, именным указом 1728 г. смоленской шляхте запрещалось отдавать дочерей и родственниц замуж за границу, а также за католиков и униатов33. В 1746 г. астраханским и кизлярским татарам запретили вступать в связи «с заграничными народами магометанского вероисповедания»34. Подумать о верности православию населения западных и восточных рубежей страны правительство заставили не столько миссионерские побуждения, сколько отсутствие там политической стабильности.
Сословные интересы обусловили определенную коррекцию процедуры вступления в брак. В 1724 г. приходскому духовенству было предписано вести метрические книги, где бы записывались браки, рождения и смерти. Регистрация браков помогала точно установить статус членов семьи, особенно в условиях введения подушного обложения и установления иных прав, обязанностей и ограничений отдельных сословных групп. Кроме того, метрические книги являлись источником достаточно достоверной информации о жителях империи, что было важно в условиях редкого проведения «ревизий» населения.
30 ПСЗРИ. Т. VII. №№ 4533, 4555.
31 Там же. Т. XIII. № 9817.
32 Законодательство Петра I. С. 720-722. Елизавета Петровна в 1747 г. подтвердила такую возможность (ПСЗРИ. Т. XII. № 9406).
33 ПСЗРИ. Т. VIII. № 5322.
34 Там же. Т. XII. № 9325.
Сословные реформы коснулись не только условий и порядка совершения брака. Впервые в законодательстве XVIII в. можно встретить нормы о личных и имущественных правах супругов и родственников, разработаны вопросы опеки. Однако в рамках настоящей статьи рассматривались лишь те аспекты, которые традиционно входили в сферу церковного влияния. Важно было установить, что церковное право и светское законодательство имели разные предметы правового регулирования. В одном случае таким предметом была религиозная нравственность населения, в другом — сословные отношения. Иными словами, принципиально неверной будет идея о том, что правительство в XXVIII в. пыталось «устранить пробелы в существовавшем каноническом праве»35. С другой стороны, спорен тезис о том, что со времени Петра I «образуется законодательство собственно русское, в которое переходило то, что признано было за нужное удержать из иностранного (византийского. — П.П.) законодательства»36. Светские нормы о браке не дополняли церковные, а существовали как бы параллельно. Например, продолжали действовать положения о церковном совершеннолетии для вступления в брак даже тогда, когда в XIX в. возраст гражданского совершеннолетия был выше. Таким образом, светская власть практически не касалась канонического права, а просто создала свою систему норм, которая имела совершенно другие задачи и другие механизмы реализации.
Таким образом, говорить о вытеснении церкви из брачно-семей-ной сферы было бы некорректно. Практика показала, что церковные регуляторы не могли укорениться в России, так как РПЦ не смогла по ряду причин поддержать свой авторитет. С другой стороны, государственная власть в данной области не вступала в конфликт с церковью, а просто заняла ту нишу, которую и собиралась занять в своих целях. В этом и заключалась «секуляризация» семейного права в XVIII в.
Список литературы
1. ПавловА.С. Курс церковного права. СПб., 2002.
2. Законодательство Екатерины II: В 2 т. М., 2000-2001.
3. Законодательство Петра I. М., 1997.
Статья подготовлена с использованием СПС «КонсультантПлюс»
35 Нижник Н.С. Правовое регулирование семейно-брачных отношений в русской истории. СПб., 2006. С. 111.
36 Неволин К.А. История российских гражданских законов. Ч.1: Введение и книга первая о союзах семейственных. М., 2005. С. 306.
