CC BY
61
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 11. ПРАВО. 2014. № 5
ВОПРОСЫ ИСТОРИИ ПРАВА
П.Л. Полянский, кандидат юридических наук, доцент кафедры истории
государства и права юридического факультета МГУ*
ДЕЛО ШЕЛКОВНИКОВА: К ВОПРОСУ О РАЗГРАНИЧЕНИИ
КОМПЕТЕНЦИИ РОССИЙСКИХ ЦЕРКОВНЫХ И
СВЕТСКИХ ОРГАНОВ В БРАЧНЫХ ДЕЛАХ В XIX В.
В статье описан ход бракоразводного дела отставного поручика Шелков-никова и его значение для истории российского семейного права. В связи с этим делом показана проблема разграничения компетенции в сфере брака церковной и светской власти в первой половине XIXвека. Отдельно рассмотрена роль князя А.Н. Голицына в законодательном регулировании брачного вопроса в этот период.
Ключевые слова: XIX век, Россия, семейное право, дело поручика Шел-ковникова, А.Н. Голицын.
We describe retired lieutenant Shelkovnikov's divorce case in connection with competence's demarcation between Orthodox Church and civil authorities in the first half of XIX cent. in the scope of family law. We also attend to prince Alexander Golitsyn's role in forming marriage policy of Russian State in the same time.
Keywords: XIX century, Russia, family law, lieutenant Shelkovnikov's case, Golit-syn, Alexander N.
Неудавшееся расторжение брака отставного поручика Павла Шелковникова может привлечь внимание исследователя семейного права по целому ряду причин. Прежде всего высочайше утвержденное мнение Государственного Совета по данному делу положило начало целой эпохе (с 1819 по 1914 г.), когда для супругов, добровольно желающих разойтись, но не желающих окунаться в грязь бракоразводного процесса, была закрыта возможность получить на это официальное разрешение властей. Но насколько хорошо известно в научной литературе само мнение Государственного Совета, вошедшее в 1-е Полное собрание законов Российской империи1 и ставшее основой п. 1 ст. 76 (в ред. 1832 г.) т. X (ч. 1) Свода законов Российской империи, настолько же плохо литература знает о самом деле Шелковникова. Это дело и теперь не «на слуху», а в отдельных современных работах
1 Полное собрание законов Российской империи. Собр. 1-е (1649 — 12 декабря 1825 гг.): В 45 т. Спб., 1826-1830 (далее — ПСЗРИ). Т. XXXVI. № 27737.
мнение Государственного Совета «трансформировалось» в «сенатское постановление»2.
Кроме того, ход процесса П. Шелковникова высвечивает одну из важнейших проблем семейного права того времени — отсутствие четкого разграничения компетенции между светскими и духовными властями в сфере брачного регулирования. Также любопытно отметить участие в этом деле такого видного государственного деятеля, как князь Александр Николаевич Голицын, и проследить его роль в развитии семейного права в России в первой половине XIX в.
* * *
Ход бракоразводного процесса Шелковникова никогда не освещался в научной литературе. При этом нельзя сказать, что исследователи совсем не проявляли к нему интерес. Так, один из крупнейших российских знатоков проблем развода в дореволюционной России А.И. Загоровский счел нужным процитировать значительную часть, по его словам, «этого замечательного указа» (имелось в виду высочайше утвержденное 26 марта 1819 г. мнение Государственного Совета)3. Он же пересказал этот документ в своем «Курсе семейного права»4. Почти полностью мнение Государственного Совета процитировано в работе М.И. Кулишера «Развод и положение женщины» (Спб., 1896)5. Дело Шелковникова было принято во внимание разработчиками Гражданского уложения, проект которого был опубликован в Санкт-Петербурге в 1902 г.6 Таким образом, процесс Шелковникова интересовал специалистов, но его изучение всегда ограничивалось рамками текста мнения Государственного Совета, размещенного в Полном собрании законов Российской империи. Поэтому обнародование некоторых деталей этого дела можно считать отчасти ликвидацией «белых пятен» в данном направлении исследования.
С историко-правовой точки зрения ход данного процесса сам по себе представляет интерес, поскольку позволяет объективно исследовать причины появления закона, который почти на столетие определил специфику личных супружеских прав и обязанностей.
Итак, учитывая некоторые противоречия в показаниях заинтересованных сторон, можно изложить события следующим образом.
2 Нижник Н.С. Правовое регулирование семейно-брачных отношений в русской истории. СПб., 2006. С. 139.
3 Загоровский А.И. О разводе по русскому праву. Харьков, 1884. С. 352-353.
4 Он же. Курс семейного права (электронный ресурс): Доступ из СПС «Консуль-тантПлюс».
5 Кулишер М.И. Развод и положение женщины. Спб., 1896. С. 227-230.
6 Гражданское уложение. Кн. 2: Семейственное право. Проект высочайше утвержденной Редакционной комиссии, по составлению Гражданского уложения. Т. 1. Ст. 1-349. С объяснениями. Спб., 1902. С. 244-245.
13 февраля 1810 г. отставной поручик Павел Шелковников вступил в брак с дочерью коллежского советника Бобылева — Марией. Вскоре после заключения брака стало понятно, что взаимоотношения супругов не сложились, потому что уже через два года, 12 января 1812 г., Шелковников подал в Санкт-Петербургскую Духовную консисторию иск о разводе по причине прелюбодеяния жены и о дозволении ему вступить в другой брак. Из исковой жалобы и материалов делопроизводства по ней можно в общих чертах восстановить основные обстоятельства супружеских неурядиц за эти два года.
Уже в скором времени после венчания, как утверждал Шелковников в исковой жалобе, жена стала часто уходить из дома (в доказательство чего приводились показания кухарки Прасковьи Плечковой и квартировавшей тогда на половине Шелковниковых рижанки Анны Регель). Постепенно у мужа крепло убеждение, что его супруга состоит с кем-то в любовной связи, поскольку она отлучила мужа от супружеского ложа и выделила себе в доме отдельные покои для проживания. Выделение это, как показывал муж, случилось в ноябре 1810 г., что со стороны истца могли подтвердить часто бывавший у Шелковниковых придворный комиссар Дмитрий Кузьмин и мастеровой Гаврила Федотов, «случившийся быть у жены для снятия в комнатах с окошек занавесей».
Подозрения мужа превратились в уверенность, когда Марию застали «в самом действии прелюбодеяния». Один раз невольным свидетелем якобы явился «булочный подмастерье» Мелиц, явившийся для найма квартиры, а в другой раз — отставной почтальон Мальм, приходивший к уже упомянутой кухарке Шелковниковых Прасковье Плеч-ковой. Мужчина, с кем якобы прелюбодействовала Мария Шелковни-кова, по мнению свидетелей, был из военных, судя по темно-зеленому мундиру с красным воротником. Наконец, «развратная жизнь» супруги привела ее к тому, что, со слов отставного поручика, в апреле 1811 г. «посредством полиции» она совсем выехала из супружеских апартаментов в Нарвскую часть Санкт-Петербурга (к родителям). В сентябре того же 1811 г. Мария родила дочь Александру, прижитую, по словам мужа, вне супружеского ложа.
Но еще до отъезда от мужа 21 марта 1811 г. Мария подала на него жалобу Санкт-Петербургскому обер-полицмейстеру. Жалобщица обвиняла супруга в ненадлежащем обращении с ней. По ее словам, именно Шелковников был инициатором разделения супружеских покоев. И случилось это не в ноябре 1810 г., а 9 марта 1811 г. При этом в «свою» часть дома муж перенес кровать, бывшую ее приданным. В жалобе Мария высказывала подозрение на любострастную связь мужа с вдовой помещика Григорьева. Именно от Григорьевой муж якобы неоднократно приносил чай и «с притворной лаской давал его пить, после чего испытывала тошноту, беспамятство и рвоту. Он же под разными
предлогами тот чай не пил». В доказательство жалобы Мария ссылалась на «благородных и пожилых женщин»: Авдотью Петрову, жену лейтенанта морской артиллерии, и Устинью Белорастову, вдову титулярного советника. Свидетельницей также стала госпожа Макеева, «от которой она пользовалась великодушным пособием относительно приглашения ее иногда к обеду, иногда — к ужину» и которая знала об особенностях взаимоотношений супругов. Следствие по жалобе проводил полицейский пристав Шабанов, зафиксировавший показания свидетельниц. При этом муж в свое оправдание еще не ссылался на тех свидетелей (Мелица и Мальма), чьи показания через полгода представит в своем иске о разводе. Правда, позже Шелковников будет утверждать, что свидетели были им представлены, но в ходе полицейского следствия допрошены не были.
В ходе полицейского следствия, судя по всему, претензии Марии Шелковниковой к мужу подтвердились: об этом можно заключить из знаменитой записи, которая в итоге стала предметом внимания Санкт-Петербургской Духовной консистории, а затем Синода и Государственного Совета. Текст этого небольшого документа, имевшего судьбоносное значение для истории отечественного семейного права, привожу здесь целиком: «Лета 1811 Августа в 10 день отставной поручик Павел Шелковников дал сию запись жене моей Марье Федоровой дочери в том, что по происшедшим между нами несогласиям и по несходственным нравам, определяю я ей на содержание ее 2500 руб. в каждый год во все продолжение жизни моей, считая от Генваря месяца сего года, и при написании сей записи должен ей выдать за сей год полную годовую сумму. По получении вышесказанных денег из дома моего ей выехать, а в следующие годы должен платить: за первую половину в Генваре, за вторую в Июле по 1250 рублей в Управе Благочиния и с получением от нее в том расписок. Если же бы я оной суммы в назначенные сроки когда-либо не заплатил, то вольна она просить на меня, где следует по законам, а я, Шелковников, повинен без всякого суда и противоречия те деньги ей платить, буде не представлю в получении денег расписки. В обеспечение же исправного платежа, буде оный не последует в срок от меня, представляю ей полное право получить сказанную сумму из доходов дома моего, состоящего в С. Петербурге в 3-й Адмиралтейской части, в 3-м квартале под № 169, в чем имеет право дать ей пособие Полиция. А сверх сего, в случае неплатежа мною в срок выше писанной суммы может она на меня по делу, между нами известному, здешней Полиции производить иск свой, а жить она вольна там, где пожелает, опричь моего дома без всякого со стороны моей на то препятствия. Сию запись обязаны мы хранить с обеих сторон свято и ненарушимо, а равно и жена моя, буде я платить буду исправно, никогда не должна она более денежных никаких требований производить, а с сей записи получить мне копию точную за подписанием руки моей жены. Запись
совершена 10 августа 1811 года в Санкт-Петербургской Палате Гражданского Суда». Позже эта запись была отправлена Шелковниковым на рассмотрение в 4-й департамент Правительствующего Сената, где была признана законной и утверждена.
Текст записи прямо отсылает к полицейскому следствию «по известному делу», которое, видимо, завершилось примирением супругов и оформлением приведенной выше записи в Санкт-Петербургской Гражданской палате. В то время губернские Гражданские палаты являлись не только судебными, но и нотариальными органами, поэтому супруги Шелковниковы не напрасно обратились именно туда для заверения примиряющей их сделки.
Согласно записи, первоначальный годовой платеж муж сделал уже при подписании документа. Но через месяц проживающая отдельно жена родила дочь Александру. Шелковников, по словам жены, совершенно равнодушно отнесся к этому факту, так как не считал ребенка своим. Содержать Александру Шелковников не собирался, поэтому Марии, проживавшей у родителей, в начале 1812 г. пришлось обратиться в Санкт-Петербургское губернское правление, дабы заставить мужа выполнять свой родительский долг. Правление отправило жалобу Марии в Уездный суд, который, признав Шелковникова отцом, решил принудить его к даче «на пропитание и воспитание пристойное его состоянию законнорожденной от него дочери» суммы.
Производство в Уездном суде, очевидно, заставило и Шелковни-кова действовать через официальные инстанции. В январе 1812 г. он подал уже известную исковую жалобу о разводе, желая через признание жены прелюбодейкой снять с себя содержание «чужого» ребенка. Признание Марии прелюбодейкой также давало Шелковникову возможность окончательно избавиться не только от нее самой, но и от затрат на ее содержание.
Духовный суд оказался не таким скорым, как светский: только в сентябре 1815 г. жалоба Шелковникова была рассмотрена, и в удовлетворении его требований консисторией было отказано. Жена была освобождена от дела как не изобличенная в прелюбодеянии, а духовнику супругов консистория поручила увещевать их обоих «к взаимному супружескому сожитию». Что касается свидетельских показаний, представленных Шелковниковым, то консистория на основании ст. 160 Соборного Уложения 1649 г. (!) признала виноватым самого истца, ибо показания не совпали с речами самого истца. Повторный допрос в консистории и материалы полицейского следствия показали, что Мальм и Мелиц в лучшем случае наблюдали прелюбодеяние порознь. В худшем — оба лжесвидетельствовали, ибо, как ранее установила полиция, в покои жены вела особая лестница, и булочнику с почтальоном не было причины искать там кухарку или решать вопросы найма жилья.
Консистория вообще дотошно изучила представленные супругами доказательства, в числе которых оказалась и запись, данная поручиком Шелковниковым 10 августа 1811 г. В своем решении консистория отдельно оценила этот документ как «роспускную книгу», утверждающую своевольство и жизнь, несвойственную законным супругам, и дана Шелковниковым «в совершенную противность» словам Христа Спасителя, изъясненным в Святом Евангелии у апостолов Матфея и Марка и у святого апостола Павла в 1 послании его к Коринфянам, и указу Синода от 10 июля 1767 г. Таким образом, по решению Санкт-Петербургской Духовной консистории запись, данная Шелковниковым, должна быть уничтожена.
На это решение супруги Шелковниковы каждый со своей стороны подали апелляционные жалобы. Муж указывал на то, что полицейское следствие по супружеским делам само по себе есть незаконное, ибо они относятся к ведению духовных властей. Однако консистория приняла во внимание тот факт, что во время расследования полиции Шелков-ников не заявлял о прелюбодеянии жены. О расположении раздельных супружеских покоев и лестниц к ним консистория также узнала из материалов полицейского следствия. Показания представленных Шел-ковниковым свидетелей были отвергнуты консисторией, по мнению истца, по совершенно неправильному основанию — они видели факт прелюбодейной связи порознь. Решение об уничтожении записи консистория была принимать не в праве, поскольку он, Шелковников, не просил об этом в своем иске.
Жена, со своей стороны, была довольна решением о признании ее невиновной в супружеской измене. Однако вторжение духовных властей в компетенцию светских властей (по вопросу о записи) сочла, как и муж, незаконным. Неправильной также была сочтена и ссылка на указ 1767 г., поскольку он содержал лишь запрет священникам писать разводные письма, а запись таковым не являлась. Из содержания жалобы видно, что Мария Шелковникова предпочла бы сохранение ситуации, урегулированной в записи.
Рассмотрение апелляционных жалоб Синодом состоялось в октябре 1816 г. Признав решение консистории верным, члены Синода особое внимание уделили все той же записи. Уничтожить документ, утвержденный решением Сената, Синод не имел права, но и мириться с подобной практикой духовная власть не хотела по соображениям, высказанным в решении Санкт-Петербургской Духовной консистории. Синод решил добиться на будущее время запрещения, чтобы «никакие в Гражданском Правительстве места и лица не допущали и не утверждали между супругами обязательств и других актов всякого рода, в которых будет заключаться условие жить им в разлучении или другое какое-либо произволение их, клонящееся к разрыву союза».
Приказать такое органам государственного управления Синод не был вправе, поэтому после совещания с министром юстиции было решено просить высочайшего повеления об этом через министра духовных дел и народного просвещения князя Александра Николаевича Голицына. А.Н. Голицын, полностью согласный с мнением Санкт-Петербургской Духовной консистории и Синода, составил об этом деле в марте 1818 г. небольшую записку к Государственному секретарю Алексею Николаевичу Оленину для рассмотрения вопроса в Государственном Совете. В апреле того же 1818 г. Государственный Совет передал записку А.Н. Голицына на предварительное рассмотрение Комиссии составления законов. Комиссия под председательством действительного статского советника барона Г. Розенкампфа подготовила по данному вопросу мнение, которое и представила «на дальнейшее уважение» Государственного Совета.
В числе законов, на которые Комиссия сослалась в обоснование своего мнения, были: 1. Прибавления к Духовному регламенту 1721 г.7; 2. указ от 23 марта 1723 г.8; 3. указы от 2 декабря 1730 г.9 и 10 июля 1767 г.10 (о запрете священникам самовольно выдавать супругам «разводные письма»); 4. указ от 28 мая 1767 г.11 Комиссия согласилась с Синодом, что запись Шелковникова есть не что иное, как «распустная книга» или отлучение от стола и ложа (separation a thoro et mensa). Комиссия отметила: попущение практике составления подобных документов может привести к тому, что супруги при малейшем несходстве характеров и «в первом пылу случившегося между ними раздора» будут иметь легчайший повод разойтись. Особенно вредна эта практика может быть в случае наличия у таких супругов детей, ибо такое поведение их может не только испортить нравы потомства, но и вообще лишить их родительского попечения и любви. Кроме того, светские органы преступили пределы своей власти, ибо не могли вторгаться в частные раздоры между мужем и женой.
Государственный Совет в Департаменте законов и Общем собрании, рассмотрев вопрос с учетом позиции А.Н. Голицына и Комиссии составления законов и заняв их сторону в этом деле, выработал мнение, высочайше утвержденное 26 марта 1819 г.12 Полученную копию этого мнения А.Н. Голицын отправил в Сенат для надлежащего распоряжения.
7 П. 4 раздела «Кого и как принимать в монахи» (о запрете самовольного развода без решения епископа и утверждения Синода) (Законодательство Петра I. М., 1997. С. 594).
8 П. 11 (о том же) (ПСЗРИ. Т. VII. № 4190). В ПСЗРИ этот указ датирован 22 марта 1723 г.
9 Там же. Т. VIII. № 5655.
10 Там же. Т. XVIII. № 12935.
11 Там же. № 12894 п. 9 (о запрете светским органам рассматривать дела о двоеженстве и вмешиваться в «партикулярные между мужей с женами несогласия»). В ПСЗРИ этот указ датирован 15 мая 1767 г.
12 Там же. Т. XXXVI. № 27737.
Вот так, в общем и целом, развивалось дело о разводе Шелковни-ковых. Возможно, духовные власти не скоро бы еще заинтересовались такими своеобразными «брачными контрактами», как упомянутая запись, если бы Мария Шелковникова не представила этот документ в обоснование своей позиции. Возможно, если бы место митрополита новгородского и санкт-петербургского занимал не Амвросий (Подо-бедов), а другое, более терпимое к раздельному проживанию супругов лицо, то вопрос бы не вышел за рамки консисторского делопроизводства и уж точно не дошел бы до Государственного Совета. Можно ли считать дело Шелковниковых и последовавшее мнение Государственного Совета простым стечением обстоятельств и нехарактерным явлением в брачно-семейной сфере того времени или все-таки имелись объективные предпосылки для коренного поворота в брачной политике церкви и государства?
В XVIII в. известно немало случаев, когда и консистории, и Синод санкционировали раздельное проживание супругов до их примирения. Так, в 1721 г. такое разрешение было дано кравчему Василию Салтыкову с женой13, в 1732 г. — супругам Потемкиным14, в 1738 г. — супругам Михалковым15, в 1740 г. — супругам Казанцевым16, в 1741 г. — супругам Мининым17 и т.д. Практикуемое в XVIII в. разножительство супругов по решениям церковной юстиции отмечается дореволюционными18 и современными исследователями19. Как видно, разрешения на «временные разводы» (формулировка из решения Синода по упомянутому делу Салтыковых) выдавались органами духовного управления и после принятия указа 1730 г., запретившего священникам выдавать супругам «разводные письма». Очевидно, духовная власть в XVIII в. не считала, что раздельное проживание супругов дурно повлияет на нравственность подрастающего поколения и общественности в целом. И по меньшей мере спорным выглядит следующее утверждение одного из современных авторов о дореволюционном семейном праве: «В духе христианского учения русская семья строилась на важных принципах супружества: единая фамилия, общее место жительства (курсив мой. — П.П.) и социальный статус»20. Во всяком случае до начала XIX столетия органы церковного управления вплоть до Синода не считали
13 Описание документов и дел, хранящихся в архиве Святейшего Правительствующего Синода (далее — ОДДС). Т. I. Спб., 1868. Д. 99. Стлб. 68-69.
14 Там же. Т. XI. Спб., 1903. Д. 519. Стлб. 756.
15 Там же. Т. XV. Спб., 1907. Д. 193. Стлб. 241-242.
16 Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской Империи (далее — ПСПиР). Т. X. (1738-24 ноября 1741 гг.). Спб., 1911. № 3556. С. 378-379.
17 ОДДС. Т. XIX. Спб., 1913. Д. 157. Стлб. 271.
18 Розанов Н.П. История московского епархиального управления. Ч. III. Кн. 1. М., 1870.С. 82.
19 Цатурова М.К. Три века русского развода (XVI-XVШ вв.). М., 2011. С. 158.
20 НижникН.С. Указ.соч. С. 42.
временное раздельное проживание супругов противоречащим христианскому учению.
Разножительством супругов в XVIII — начале XIX вв. занимались не только церковные, но и светские органы. Занимались прежде всего потому, что по этому вопросу к ним обращалось население. Духовные консистории и Синод рассматривали в данный период временное раздельное проживание супругов как средство к их примирению. Органы государственного управления подходили к этому вопросу с тех же позиций. Но если церковь заботилась в брачно-семейных делах о выполнении паствой христианского долга, то гражданская власть желала «сохранять между жителями... мир, тишину и доброе согласие» (ст. 167 Жалованной грамоты городам 1785 г.21). Поэтому не случайно, например, в 1798 г. нижегородский городской голова по поручению губернатора А.М. Львова стал заниматься дрязгами между купцом Ефимом Беловым и его женой Ириной. В поданной губернатору жалобе Ирина обвиняла мужа в том, что он оставил ее, живет с другой женщиной, а она, законная супруга, пребывает в крайней бедности. Городской голова, разбираясь в отношениях купеческой четы, обнаружил составленный местным маклером Смольяниновым договор, содержание которого, в сущности, идентично записи Шелковникова. По составленному 30 сентября 1792 г. «добровольному условию» Ирина Белова обязывалась проживать у своего сына от первого брака, за что получила от Ефима Белова 75 рублей «с тем, чтобы более сего ничего и ни на что мне от него не требовать и в судебных местах нигде и ни о чем суд не просить»22. За Ирину Белову подпись поставил ее духовный отец, так что церковная власть в его лице санкционировала супружескую сделку.
Являлось ли участие светской власти в подобного рода делах вторжением в компетенцию церковных органов? Наверное, впервые ответ на этот вопрос четко прозвучал 10 мая 1818 г. на заседании Комиссии Составления законов, куда, как уже известно, обратился Государственный Совет по делу Шелковникова. Как уже было сказано, Комиссия согласилась с мнением Синода и министра А.Н. Голицына о недопустимости такого вторжения в дальнейшем. Однако ссылки на законы, которые при этом были приведены, представляются все-таки не совсем убедительными. Узаконения, запрещающие священникам писать «разводные письма» (1730 и 1767 гг.), в данном случае не годились, так как Шелковниковы, по записи, продолжали оставаться супругами и формально не разводились. По той же причине сомнительна ссылка на Прибавление к Духовному регламенту и указ 1723 г.: на момент оформления записи речь не шла о разводе, поэтому у супругов
21 Законодательство Екатерины II: В 2 т. Т. 2. М., 2001. Док. № 166. С. 117.
22 Савельев А. Дела о прекращении пьянства и семейных раздоров горожан (по сведениям, извлеченным из дел Нижегородского управления конца XVIII и начала XIX столетий) // Юридический вестник. 1888. Т. XXIX. Книга вторая (октябрь). С. 290.
не было оснований обращаться в консисторию к епархиальному архиерею или в Синод. Запрет светским органам вторгаться в конфликты супругов (1767 г.) не касался данного случая, поскольку запись Шел-ковникова явилась сделкой, и назвать ее оформление «партикулярным несогласием» можно лишь с определенной натяжкой.
Таким образом, подбор ссылок со стороны Комиссии составления законов нельзя признать особенно удачным для обоснования своей позиции. Но после того, как с заключением Комиссии согласился Государственный Совет, а с мнением Государственного Совета — император, мотивировочная часть отошла на второй план.
Однако значение узаконения 26 марта 1819 г. состоит не только в том, что светской власти было запрещено вмешиваться в действия супругов, клонящиеся к разрыву супружеского союза. Высочайше утвержденное мнение Государственного Совета стало одной из вех в маркировке границы между светской и церковной властью в брачной сфере в первой половине XIX в. Соответственно дело Шелковниковых стало не первым и не последним в споре о компетенции между двумя властями.
Есть смысл выделить несколько «уровней» этого противостояния. Условный первый уровень связан с проведением работ по систематизации законодательства, когда различные государственные деятели и органы высказывали свою принципиальную позицию на этот счет. Второй условный уровень отражает борьбу за компетенцию в отдельных казусах, решения по которым обрели форму нормативного акта (указ Синода, мнение Государственного Совета и т.д.).
При рассмотрении проекта Гражданского уложения, внесенного в Государственный Совет в 1810 г., Синод во главе с обер-прокурором князем А.Н. Голицыным обратил внимание на главу, посвященную разводу. В ней предполагалось деятельное участие гражданских властей в проведении следствия по делам о признании брака недействи-тельным23. Департамент законов находил это участие удобным, так как духовные органы не имели своего следственного аппарата для этих целей. Кроме того, по мнению Департамента, причины признания брака недействительным исторически регулировались гражданским законодательством задолго до того, как они нашли отражения в канонических источниках. Наконец, рассуждал Департамент законов, низовые духовные органы напрямую зависят от местного епископа, поэтому нельзя говорить об объективности церковного следствия и суда. Для закрепления в подобного рода делах гражданских органов Департамент законов нашел опору в наказе, представленном в екатерининской Уложенной комиссии депутатом от Синода в 1767 г.
23 В то время не существовало четкого разграничения терминов «развод» и «признание брака недействительным». Под разводом понималось вообще разлучение супругов как вследствие расторжения брака, так и признания его недействительным.
А.Н. Голицын от своего имени и от имени Синода подверг резкой критике попытку вмешательства светских органов в вопросы брака, являвшегося церковным таинством. Со ссылками на Евангелие обер-прокурор на заседании Государственного Совета потребовал исключить из проекта Гражданского уложения главу о разводах, так как этот вопрос находится в духовном ведомстве24.
Через двенадцать лет при повторном рассмотрении проекта Уло-жжения князь Голицын (уже не обер-прокурор, а министр духовных дел и народного просвещения) остался верен своим суждениям. Принципиальные начала, на которых по-прежнему основывался проект, Голицын счел противными учению церкви. М.М. Сперанский, идейный вдохновитель и автор проекта, был настолько уязвлен этим замечанием, что обратился к императору с жалобой на то, что министр исказил его слова и придал им совершенно противоположный смысл. М.М. Сперанский, конечно, не посягал на церковное учение о браке. Он, судя по записке А.Н. Голицына, для обоснования вмешательства светских органов в брачные дела подданных привел аргумент, что мол в первобытной христианской церкви брак являлся лишь гражданско-правовой сделкой и лишь от совести христианина зависело, освящать ли эту сделку священнодействием.
Министр духовных дел и народного просвещения назвал подобные рассуждения «произвольным умствованием» и «вымыслом», основания которого не идут ни в какое сравнение с достоверностью Божественного Откровения. А.Н. Голицыну в силу занимаемых им должностей следовало бы лучше знать историю церковного права: лишь в конце IX в. (около 895 г.) новеллой византийского императора Льва Мудрого церковное благословение было признано необходимым условием признания брака действительным. До этого момента церковная обрядовость при заключении брака законодательством лишь рекомендовалась. Обязательным же являлось присутствие свидетелей при изъявлении желания обеих сторон вступить в супружество или оформление документов о приданном у нотариуса. Тем не менее пробелы в исторических познаниях министра не помешали ему предложить вообще исключить из будущего Уложения главу VI («О браке») и главу VII («О расторжении брака»), оставив из последней лишь отделение IV («О последствиях развода для супругов и детей»), а в нем — лишь статьи о последствиях браков для детей «как предметов, до Гражданской Части относящихся»25. Ну а как среагировал энциклопедически образованный М.М. Сперанский на «произвольное умствование» и «вымысел» в свой адрес — уже известно.
24 Архив Государственного Совета. Т. 4: Царствование Александра I (с 1810 по 19 ноября 1825 г.). Журналы по делам Департамента законов. Спб., 1874. Стлб. 31-32.
25 РГИА. Ф. 1251. Оп. 1. Д. 50. Л. 9.
Такая позиция министра не могла, конечно, не повлиять на окончательный текст Свода законов гражданских, составивших т. X ч. 1 Свода законов Российской империи (изд. 1832 г.). Раздел III «О расторжении брака разводом» начинается ст. 37 следующего содержания: «Все дела о разводах производятся в Духовных Правительствах, и нигде не вершатся без рассмотрения и утверждения Св.Синода». Законные поводы и последствия развода в тексте издания 1832 г. даже не перечисляются, а желающего их обнаружить ст. 41 того же тома отсылает к церковным правилам. Процедура развода Сводом законов гражданских (изд. 1832 г.) также не установлена, а светским органам категорически запрещается «допускать или утверждать» любые акты между супругами, клонящимися к разрыву супружеского союза (ст. 39)26. О том, что своей принципиальностью (даже где-то жесткой принципиальностью) указанные нормы хотя бы отчасти обязаны деятельности А.Н. Голицына, можно судить из подстрочных ссылок к статьям Свода законов. Известно, что требованием к составителям Свода было опереться на предшествующие законы, поэтому подавляющее большинство его статей снабжено справочными ссылками на соответствующее предшествующее Своду законодательство. Статьи 37, 39 ч. 1 т. X, а также ст. 15 («все дела брачные подлежат ведомству и рассмотрению Духовного Начальства»), судя по ссылкам, имеют своей базой как раз те узаконения, которые были составлены при деятельном участии А.Н. Голицына.
В дополнение к тем делам, в которых уже удалось проследить влияние инициатив этого государственного деятеля, необходимо прибавить еще несколько характерных примеров. 17 апреля 1811 г. А.Н. Голицын составил докладную записку императору, в которой предлагал уделять больше внимания доказательной базе при рассмотрении дел о разводах по вине прелюбодеяния. Занимая пост обер-прокурора с 1803 г. и занимаясь по роду службы рассмотрением подобных дел, Голицын пришел к выводу, что во множестве случаев прелюбодеи, желая быть оправданными в суде и вступить в новые браки, подговаривают невиновных супругов взять вину измены на себя. Те (по корысти или иным причинам) соглашаются, и у духовного суда нет повода отказать супругам в разводе, поскольку, согласно Краткому изображению процессов 1715 г., «собственное признание есть лутчее свидетелство всего света»27. Тем самым, по мнению Голицына, Церковь прикрывает подлог, так как по-настоящему виновное лицо в итоге может вступить в новый брак, а невиновное в реальности лицо по решению суда до конца жизни останется безбрачным. Голицын был, может быть, первым
26 Так же категорически Свод законов гражданских издания 1832 г. запретил светской власти вмешиваться в дела, связанные с нарушением условий и порядка вступления в брак (ст. 15).
27 Законодательство Петра I. С. 831.
государственным деятелем высшего ранга, который обратил в связи с разводами внимание на следующую за приведенной формулировку Краткого изображения процессов, которая требовала, чтобы признание «в действе всеконечно было» и «притом доказать такие обстоятел-ства, которые б могли быть достоверны и о правде б не сумневатца»28. Исходя из этого, Голицын предлагал принимать решения о разводе не только на основании признания одного из супругов в измене, но и учитывать другие доказательства. Получив одобрение Александра I, 24 апреля 1811 г. Голицын обратился с соответствующим предложением к Синоду, и тот 17 мая того же года принял определение с требованием к консисториям, чтобы они при рассмотрении дел о разводе по прелюбодеянию основывали свои решения «не на простом токмо признании показующаго себя виновным; но брали бы к соображению и прочие обстоятельства, ведущие к раскрытию истинны». Обретя силу закона29, это определение Синода более чем на век (до 1917 г.) превратило бракоразводный процесс в кошмар для супругов, где лучшим доказательством прелюбодеяния даже при наличии признания считались «очевидные свидетели» (вспомним, какое внимательное отношение было к представленным Шелковниковым очевидцам).
Впрочем, практика и здесь нашла выход из положения, примером чего стало появление своеобразного промысла «достоверного лжесвидетельства»30. Профессор Н.А. Заозерский, характеризуя современное ему состояние церковного судопроизводства по прелюбодейным делам, писал о «порнографических картинах, которые предлагают в настоящее время дельцы по бракоразводным делам» и «слушании порнографических повестей наемников — свидетелей-очевидцев»31. С.П. Григоровский, многие годы служивший в бракоразводном отделении канцелярии Синода, отмечал в одной из своих работ: «Уголовная летопись последних лет насчитывает не один десяток лиц пригово -ренных к лишению прав состояния и к ссылке в Сибирь по обвинению в лжесвидетельстве по таким делам.»32.
Другая инициатива А.Н. Голицына, к счастью, так и не была осуществлена. В сентябре 1812 г. он обратился в Комитет министров с предложением остановить прием просьб о разводе и оставить без рассмотрения уже поданные, за исключением случаев, связанных с
28 Там же.
29 ПСЗРИ. Т. XXXI. № 24693.
30 Н.С. Лесков опубликовал об этом статью «Чертова помощь» в газете «Новое время» (№ 1250 от 22 августа 1879 г.) (см.: Литературное наследство. Т. 101. Кн. 2. М. 2000. С. 79-85).
31 Заозерский Н.А. На чем основывается церковная юрисдикция в брачных делах? (По поводу современных пессимистических воззрений на семейную жизнь и обусловливаемых ими толков в печати о браке и разводе) // Богословский вестник. 1902. Т. 1. № 4. С. 686.
32 Григоровский С. О разводе. Причины и последствия развода и бракоразводное судопроизводство. Спб. 1911. С. 46.
безвестным отсутствием и дел о незаконности браков. Предложение вовсе запретить разводы Голицын мотивировал обстановкой Отечественной войны, когда «никто не мыслит о личных неудовольствиях, но все единодушно поднявшись к отражению врага, мыслят токмо об утверждении благоденствия Отечества, которому каждый обязан собственным своим благоденствием». Развод и при законной его причине оскорбителен для святости брака, писал А.Н. Голицын, ибо влечет за собою нарушение клятвы, «взаимно данной брачившимися жить по смерть неразлучными». Комитет министров осторожно посоветовал обер-прокурору не спешить с публичным запрещением разводов, поскольку закон все-таки их дозволяет, а лишь издать секретное предписание консисториям прекратить прием новых жалоб. О желании кардинально решить этот вопрос министры рекомендовали Голицыну доложить императору. Такой доклад последовал в октябре 1812 г., но его желаемого утверждения инициативный обер-прокурор так и не дождался.
К вышеизложенному можно присоединить и другие узаконения о разводе, состоявшиеся в Синоде во время исполнения А.Н. Голицыным должности обер-прокурора. Так, 1 января 1805 г. Синод стал ревизионной инстанцией по бракоразводным делам33, что было подтверждено 28 февраля 1806 г.34 Указом Синода от 25 сентября 1810 г. устанавливалась единообразная процедура развода по причине побега или длительного отсутствия одного из супругов35. Непосредственно по предложению А.Н. Голицына 10 декабря 1816 г. был уточнен порядок производства разводов нижних воинских чинов36.
В деле Шелковникова, как и в деле Болтина (о чем — ниже), Синод обращался к помощи А.Н. Голицына, когда было необходимо добиться определенного решения. Церковники не переоценивали возможности этого государственного деятеля. Будучи товарищем Александра Павловича еще по детским играм, А.Н. Голицын не был забыт по восшествии великого князя на трон и назначением в Синод (и одновременно императорским статс-секретарем) обязан именно ему. Голицын был не только любимцем Александра I. Своим личным другом его считал и Николай I, а впоследствии князь Голицын участвовал в воспитании будущего императора Александра II37. Все изложенное позволяет считать Александра Николаевича Голицына одной из ключевых фигур в развитии отечественного семейного права в XIX в.
К данной отрасли права у А.Н. Голицына мог быть и личный интерес: незадолго до его назначения обер-прокурором Синода он раз-
33 ПСЗРИ. Т. XXVIII. № 21585.
34 Там же. Т. XXIX. № 22038.
35 Там же. Т. XXXI. № 24360.
36 Там же. Т. XXXIII. № 26553.
37 См. об этом: Кондаков Ю.Е. Государство и православная церковь в России: эволюция отношений в первой половине XIX века. СПб., 2003. С. 144-148.
велся с женой. Если верить мемуарной литературе, Мария Григорьевна (урожденная Вяземская) в 1802 г. оставила мужа, чтобы вновь выйти замуж за графа Льва Кирилловича Разумовского. Само по себе это «оставление» с «обоюдного дружеского согласия»38 хорошо характеризует неспособность церкви настоять на строгом соблюдении канонов. Если Голицын был не способен «аё соНиш», то это явно противоречит сведениям из его биографии: будучи обер-прокурором, он какое-то время продолжал вести разгульный образ жизни «в тесном кругу тогдашних прелестниц». Если развод произошел по прелюбодеянию князя (что вполне могло бы иметь место, принимая во внимание его образ жизни), то на этот счет также нет никаких сведений. Не совершал А.Н. Голицын и преступлений, связанных с лишением прав состояния. Словом, развод четы Голицыных явно был совершен с нарушением церковных правил, и князь на собственном опыте знал о беспорядках в этой сфере.
Работа Уложенной комиссии Екатерины II, разработка проекта Гражданского уложения и содержание Свода законов гражданских — лишь верхушка айсберга противостояния церковной и светской властей в бракоразводном вопросе. Отдельные дела, доходящие до Сената, Синода и Государственного Совета, свидетельствуют о том, что борьба за компетенцию велась не только в процессе систематизации законодательства. Так, разобранное дело Шелковникова показывает, насколько иногда нетерпима была церковь даже к косвенному участию гражданских властей в делах, которые она считала своей вотчиной. Однако существует целый ряд примеров, показывающих, насколько светские органы вольготно чувствовали себя в этой вотчине, при этом явно не считая, что нарушают закон.
В 1806 г. в Псковскую консисторию обратилась жена отставного секунд-майора Болтина Прасковья (в девичестве Лопухина) с просьбой о разводе по причине жестокого обращения с ней со стороны мужа и его прелюбодеяния. По распоряжению Консистории было начато следствие по жалобе, а вскоре поступили и доносы от духовенства прихода, где проживал Болтин, о прелюбодейной жизни последнего. Консистория самостоятельно приняла решение передать дело в Псковское губернское правление, т.е. светскому органу. Губернское правление, получив материалы дела и окончив следствие, составило резолюцию, которую передало на утверждение в 5-й (уголовный) департамент Сената. Только в 1814 г. из 5-го департамента Сената в Псковскую консисторию поступило решение, согласно которому Болтина как изобличенного в прелюбодейной жизни предлагалось предать церковному покаянию. Вынести или нет решение о разводе, Сенат оставлял на усмотрение самой Консистории. Та на основании
38 Назимова М.Г. Бабушка графиня М.Г. Разумовская // Исторический вестник. 1899. Март. С. 844.
решения Сената постановила следующее: просьбу Болтиной удовлетворить, брак расторгнуть, а ей как невинному лицу позволить вступить в новое супружество. Самого же прелюбодея Болтина Консистория постановила предать церковной епитимии. Синод, куда за подписью Псковского архиерея поступило на ревизию данное решение и экстракт из дела, в утверждении отказал, поскольку Консистория сама не осуществила правильного суда «по форме» на основании указа 1723 г.39 Кроме того, в своем решении Консистория основывалась на заключении Правительствующего Сената, который как светский орган не должен был на основании высочайше утвержденных докладных пунктов Синода 1722 г.40 вторгаться в рассмотрение дел о прелюбодеянии. Не решаясь самостоятельно отменить резолюцию Сената, Синод решился действовать через А.Н. Голицына. Последний составил по делу записку в духе решения Синода, которую передал на рассмотрение Комитета министров. В ноябре 1816 г. Комитет, согласившись с доводами А.Н. Голицына и Синода, предписал министру юстиции наблюдать за тем, чтобы впредь светские органы по делам о прелюбодеянии «не входили ни в какое суждение», а направляли бы такие дела по подведомственности в органы духовного управления и суда41. Александр I утвердил это положение Комитета.
Но и после столь ясного указания светские органы не только продолжали «входить в суждение» по прелюбодейным делам, но и отстаивать свое право на это. В 1819 г. Комиссия составления законов по поручению Государственного Совета была поставлена перед необходимостью, как и в случае с записью Шелковникова, принципиально решить этот вопрос. На сей раз поводом оказался приговор по делу дьячка Герасима Чемоданова, его жены Марии и крестьянина Варфоломея Шулятикова. Дьячок обвинял крестьянина в причиненных ему побоях и хищениях. Следствие, проводимое земским судом, установило также прелюбодейную связь Шулятикова с Марией Чемодано-вой. Уездный суд, куда было передано дело для вынесения решения, на основании пп. 12142 и 12243 гл. X книги Морского устава и отд. 1 и 3 ст. 263 Устава благочиния44 приговорил прелюбодеев к двухнедельным работам при волостном правлении с содержанием на хлебе и воде, а затем к отдаче на церковное покаяние на усмотрение духовных вла-
39 Законодательство Петра I. С. 841-845.
40 ПСПиР. Т. II. (1722 г.). Спб., 1872. № 693. С. 369.
41 ПСЗРИ. Т. XXXIII. № 26509.
42 «Кто с женским полом прелюбодеяние учинит. Ежели кто волею с женским полом прелюбодеяние учинит, оные оба наказаны да будут, по делу и вине смотря» // Законодательство Петра I. С. 340.
43 «Кто с девкою пребудет и она родит. Ежели холостой человек пребудет с девкою, и она от него родит...» // Там же.
44 «1е. Буде кто дом свой или нанятой откроет днем и ночью всяким людям ради не -потребства. 3е. Буде кто непотребством своим или инаго делает ремесло, от онаго имеет пропитание.» // Законодательство Екатерины II. Т. 1. Док. № 78. С. 598.
стей. Приговор поступил на ревизию в Вятскую Уголовную палату и был ею утвержден. Вскоре после этого 6-й (уголовный) департамент Сената получил уведомление от Синода о недопустимости вмешательства Уездного суда и Уголовной палаты в дела духовного ведомства как нарушающего докладные пункты 1722 г. Синод также предлагал Сенату во избежание дальнейших недоразумений оповестить об этом подчиненные ему органы.
Обер-прокурор 6-го департамента Сената Мансуров не усмотрел в действиях нижестоящих судебных органов никакого нарушения пунктов 1722 г. Строго по тексту закона, рассуждал Мансуров, ведению духовных органов подлежат не все дела о прелюбодеянии, а лишь те, которые начинаются по иску одного из супругов с просьбой о расторжении брака. Кроме того, (очень важное в данном случае свидетельство!) обер-прокурор ссылался на широкую практику рассмотрения подобных дел в Сенате и высочайшее утверждение докладов Сената по таким делам. Наконец (также очень важно!), в числе относящихся к ведению 2-го отделения 6-го департамента Сената дел, согласно представленному Мансуровым официальному расписанию, значились и дела о прелюбодеянии с назначением за это церковного покаяния.
По инициативе обер-прокурора Мансурова дело было вынесено на общее собрание сенаторов, но оно не пришло к единому мнению. При этом большинство (недостаточное, однако, для вынесения окончательного решения) высказалось в том смысле, что светские органы не могут входить в рассмотрение дел о прелюбодеянии лишь духовенства и их жен. Из-за несогласия в среде сенаторов министр юстиции князь Д.И. Лобанов-Ростовский (сторонник невмешательства в духовные дела светских органов) вынес разрешение этого вопроса на усмотрение Государственного Совета, а уже тот передал дело для предварительного заключения в Комиссию составления законов. Поскольку память о решении по делу Болтина была еще свежа, именно на него и оперлась Комиссия при составлении необходимого документа. В результате взаимодействия Сената с Государственным Советом, министром юстиции и Комиссией составления законов в октябре 1821 г. состоялся указ, подтверждающий запрет светским органам «входить в какое-либо суждение по делам о прелюбодеянии мужа или жены»45.
Таким образом, налицо не только жесткая позиция Синода в начале XIX в. по вопросу о компетенции в «прелюбодейных» делах, но и активное участие в них и светской власти. Как видим, во всех приведенных случаях это участие находило опору в законодательстве XVIII в. (Морской устав, Устав благочиния) и являлось, безусловно, правомерным. Более того, как показала справка обер-прокурора 6-го департамента Сената Мансурова, это участие было не случайным, а являлось широкой
45 ПСЗРИ. Т. XXXVII. № 28790.
практикой. Понадобилось не только высочайше утвержденное мнение Государственного Совета о неправильности этой практики, но и предписание Сенату донести нижестоящим органам об этом. Из тех же приведенных дел видно, что духовная власть на местах была сама не прочь взаимодействовать со светскими органами в этой сфере: духовник подписывает договор о разножительстве, одна консистория при рассмотрении дела о прелюбодеянии опирается на материалы полицейского делопроизводства, а другая — просто передает расследование супружеской измены губернскому правлению.
В заключение небольшого разбора сведений о практике вмешательства светских властей в церковную юрисдикцию приведу еще одно дело. Интересно оно тем, что, скорее всего, стало основой для известной повести Н.С. Лескова «Тупейный художник». Отставной капитан-лейтенант Александр Левшин неоднократно просил у графа С.М. Каменского руки его крепостной девки Анны Кабазиной, но всякий раз помещик отказывал офицеру. Тогда Левшин тайком увез Кабазину, и священник Иван Петров повенчал пару 2 ноября 1832 года. Граф возбудил дело в Лихвинском земском суде, а решение было вынесено Орловским Уездным судом. Событие брака Левшина и Кабазиной в суде доказано не было, ибо в метрических книгах сведения о нем отсутствовали. Священник Петров «отозвался о браке незнанием», а свидетели таинства были признаны ненадлежащими и их показания не были приняты во внимание. Решив дело таким образом, Орловский земский суд передал его в Калужскую Духовную консисторию для вынесения окончательного определения о действительности или недействительности брака. Консистория, опираясь на материалы следствия, действительным и законным брак не признала. Тогда отставной офицер обжаловал решение консистории в Синод, где 27 октября 1833 г. состоялось следующее определение: поскольку Калужская консистория в своем решении опиралась на материалы Орловского Уездного суда, Левшину в поданной жалобе отказать и указать ему на право предоставлять иные доказательства в Орловском Уездном суде, где это дело и рассматривалось по существу46. Из материалов очевидно, что в данном случае вопрос о действительности брака был решен по существу в светском органе (Уездном суде) на основании материалов, собранных другим светским органом (земским судом). Духовный суд (консистория) в своем решении руководствовался собранными без его участия материалами, а Синод в своем решении сам предложил истцу доказывать событие брака в органах светской, а не духовной юстиции.
Таким образом, разобранные материалы показывают, что брачная жизнь российских подданных еще в начале XIX в. не была окончательно «размежевана» между церковной и светской властями. Во-
46 РГИА. Ф. 796. Оп. 14. Д. 696. Л. 6.
просы вступления в брак и его прекращения, супружеские конфликты разрешались гражданским правлением как без участия церковников, так и во взаимодействии с ними. На этом фоне явно необоснованно выглядит тезис обратившихся в веру современных историков о том, что сфера брака и развода до 1917 г. «контролировалась церковными институтами»47. Да, вступивший в силу с 1835 г. Свод законов Российской империи содержал однозначную норму о том, что «все дела брачные подлежат ведомству и рассмотрению Духовного Начальства» (ст. 15 ч. 1 т. X) и что «все дела о разводах производятся в Духовных Правительствах» (ст. 37). Но совсем незадолго до этого такое положение вещей было совсем не очевидно, иначе Синод не требовал бы от Сената разослать об этом циркулярные указания нижестоящим органам (дело Чемодановых и Шулятикова). Издание Свода законов также не стало окончательным решением проблемы: волостные крестьянские суды, рассматривая в течение второй половины XIX в. жалобы жен на мужей, часто приговаривали супругов к временному разножи-тельству48. Строго говоря, законодательство XVIII—XIX вв. могло отнести все брачные дела к ведению церкви лишь на бумаге, так как регулирование различных аспектов сословного положения российских подданных требовало специальной коррекции явно устаревших и не обновлявшихся веками церковных канонов о браке49.
Итак, дело отставного поручика Павла Шелковникова является прежде всего свидетельством попыток со стороны деятелей церкви установить границу компетенции духовной и гражданской властей в брачной сфере. Можно с определенной долей уверенности считать причиной успеха этих попыток позицию отдельных государственных деятелей, в частности князя Александра Николаевича Голицына. Но именно поэтому успехи были достигнуты в основном на законодательном уровне. Практика показала, что духовенство при необходимости успешно взаимодействовало с органами государственного управления в решении брачных вопросов православных россиян.
Список литературы
1. Законодательство Екатерины II: В 2 т. М., 2000—2001.
2. Законодательство Петра I. М., 1997.
3. Кондаков Ю.Е. Государство и православная церковь в России: эволюция отношений в первой половине XIX века. СПб., 2003.
47 Белякова Е.В., Белякова Н.А., Емченко Е.Б. Женщина в православии: церковное право и российская практика. М., 2011. С. 7.
48 См. об этом: Полянский П.Л. Проблемы применения канонического права в русской дореволюционной деревне // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 11. Право. 2013. № 5. С. 60-63.
49 См. об этом: Полянский П.Л. «Секуляризация» брачно-семейных отношений в XVIП веке // Там же. 2011. № 4.
