CC BY
64
ратился за помощью к Кагановичу. Довольно длительное ожидание решении вопроса могло вызвать нервный стресс и, как следствие, болезнь. Не исключено, что и в 1929 г. болезнь Хрущева была спровоцирована схожим стрессом. Однако видимых свидетельств о том, что в 1929 г. у Хрущева были неприятности на работе, нет. Подробный анализ этой ситуации дает историк Ю.В. Емельянов в своей работе «Хрущев. От пастуха до секретаря ЦК». М., 2005. С. 78-79.
27. Там же. С.109.
N.N.MAKAROVA
SOCIO-CULTURAL PORTRAIT OF STALIN'S POLITICAL BUREAU IN DOMESTIC INTERIOR (1934-1939)
The article lays emphasis on the stages of socialization among the leader's companions-in-arms, on their marital status and quality of life within the Soviet political elite. Factors of person's socialization are the state, economic and social spheres. Successful socialization depends on purposefulness and methodicalness of this influence. Institutes of the socialization are family, school, professional sphere, political parties. Taking into consideration the given factors it is possible to say, that Stalin's political bureau represented a group of the high-ranking officials who having come from social bottoms, possessing no high standard of knowledge used the various material benefits given within the state system..
В.А. ТОКАРЕВ (Магнитогорск)
«С «ЛЕЙКОЙ» И БЛОКНОТОМ...» по восточным ВОЕВОДСТВАМ: ОРГАНИЗАЦИЯ СОВЕТСКОГО ФОТОРЕПОРТАЖА В ПОЛЬСКУЮ КАМПАНИЮ (1939)
В межвоенные годы подавляющая часть советского общества обогащала свой багаж визуальных образов о мире исключительно благодаря фотографам и фотографии. Зритель мог познавать действительность и размышлять над нею посредством фотографии, и, конечно, политическая власть, как верховный заказчик информационного климата, стремилась контролировать, каким образом отражается реальность фоторепортерами и бильдредакторами. Ежедневно наряду с радио и кинематографом газеты и журналы в миллионах сообщений тиражировали образы несуществующего мира и внедряли в общественное сознание мифологию нового общества1. Мифотворческая функция фотожурналистики наиболее успешно была реализована в рамках фоторепортажа, под которым автор понимает прямую и последовательную форму визуального повествования о текущих событиях средствами фотожурналистики. Как правило, отдельный снимок (фотозаметка) или их случайный набор напоминают реплику об актуальной теме и событии. Фоторепортаж — это институированный взгляд, претендующий на концептуальную трактовку события. В 1930-е гг. фоторепортаж становится средством «классовой пропаганды, агитации и организации масс, как и печатное слово» . При таком понимании фоторепортажа отбор объектов и тематики съемки являлся не только творческим, сколько классовым актом. Не случайно профессиональные качества фотокорреспондентов предвоенного поколения измерялись такими непременными критериями, как «политическая острота зрения»3 и «ясное понимание политических задач, уменье по-большевистски ориентироваться в обстановке»4. Если действительность с трудом поддавалась
фиксации в канонах «реализма» в отдельном снимке, то фоторепортаж как совокупность
фотографий позволял свободно манипулировать видимым. Фотокорреспонденты формировали пропагандистский образ современности. Информационный потенциал и пропагандистское воздействие фоторепортажа зависели, во-первых, от профессионализма и мировосприятия фотожурналистских кадров и, во-вторых, от организационных усилий, затраченных на его реализацию.
Особые навыки и усилия требовались для организации военного фоторепортажа. В мирные годы фотокорреспонденты регулярно привлекались к освещению боевой подготовки и военных учений Красной Армии. В 1935 г. Политуправление РККА создало специальную бригаду в составе корреспондентов А. Шайхета, Д. Дебабова, И. Шагина для освещения знаменитых Киевских маневров. От газетных редакций и Союзфото на Украину были командированы Н. Кулешов, Н. Соловьев, Н. Петров, М. Марков. Их основная задача состояла в рекламе советской военной мощи, и потому на опубликованных снимках полевые учения отличались своей опрятностью и фотогеничностью. Вскоре Абиссиния и Пиренеи оказались зарубежной рабочей площадкой для избранных советских корреспондентов, но уже летом 1938 г. первые батальные съемки пришлось производить на родной земле. На Дальнем Востоке разворачивается пограничный конфликт между советскими войсками и японской Квантунской армией. Первым из фотокорреспондентов В. Темин мчится в район боев. «Десять съемочных дней у озера Хасан дали мне больше чем все самые ответственные съемки, какие я производил когда бы то ни было» — признавался потом фотограф5. В номерах «Правды», «Красной звезды», «Комсомольской правды», «Вечерней Москвы» и в специальном выпуске «Иллюстративной газеты» публикуются снимки Темина. Читатели запомнили развевающийся красный стяг над сопкой Заозерной, однако никогда не увидели снимки Темина, которые тот сделал на похоронах погибших красноармейцев. Подытоживая победоносные хасанские события, полковник С. Гуров рекомендовал фотокорреспондентам в будущей войне «показать наиболее поучительные, волнующие и воспитывающие эпизоды боевых действий. Организованная, решительная и стремительная атака пехоты, искусная и мощная атака танков, налет авиации, удачная переправа через водную преграду, хорошая маскировка орудий, танков, отдельных бойцов и целых подразделений, лихая атака конницы, сноровистая работа связистов и саперов, политическая работа во время боя и в перерывах между боями, связь с населением, отдых бойцов и развлечения — все это должно быть в поле зрения военных фотокорреспондентов»6. Иными словами, будущая война продолжала рассматриваться преимущественно сквозь театральный окуляр.
Когда в 1939 г. загремели пушки на Халхин-Голе, редакция «Правды» командировала В. Темина и М. Бернштейна в Монголию. Оба были легки на подъем и охочи до перемены мест. От «Известий» выехал щеголеватый П. Трошкин. За смелость и бесстрашие, проявленные в Монголии и последующих кампаниях, между собой коллеги называли Трошкина «Солдатом». На Халхин-Голе фотокорреспонденты были постоянно на передовой и проникали всюду, где «горячо». Риск оказаться на японских штыках ничуть не смущал фотографов, чему свидетельством снимки рукопашного боя, который запечатлели Темин и Трошкин. За кочевой образ жизни и неуловимость журналист И. Экслер назвал их «бродягами», а Темина — привычно — «метеором»7. Как и предписывалось Главпуром, фотокорреспонденты стремились запечатлеть «решительную и стремительную атаку пехоты» и т.п. Однако война, которую фотокорреспонденты непосредственно наблюдали в Монголии, не укладывалась в каноны малокровной и победоносной кампании. Они убедились в погрешности сюжетных рекомендаций Главпура. Война оказалась изматывающей — физически и морально. Непредсказуемой. Жертвенной. «Снимать трудно, интересные объекты расположены далеко. Телеобъектив слаб по своим возможностям. — Отмечал в своем блокноте Трошкин. — Атака: бойцы идут разрозненно, маскируются. Выйти, высунуться из укрытия нельзя — пули, осколки свистят рядом. Страха за жизнь нет, но есть чувство того, что еще рано рисковать, так как, по существу, серьезного и дельного не сделано. Нужно работать»8. За Халхин-Гол фотокорреспон-
денты будут награждены медалью «За отвагу», однако их монгольский фоторепортаж станет известен коллегам-фотокорреспондентам и остальным современникам с многолетним запозданием. По завершению военных действий на реке Халхин-Гол советское руководство по внешнеполитическим соображениям распространит режим ограничений на антияпонскую пропаганду9. Таковым был опыт, накопленный советскими фотожурналистами в индивидуальном порядке к сентябрю 39-го.
В полдень 17 сентября 1939 г. председатель Совнаркома В.М. Молотов выступил по радио. Он объявил о «внутренней несостоятельности и явной недееспособности польского государства» и необходимости «подать руку помощи своим братьям — украинцам и братьям — белорусам, населяющим Польшу». Несколько десятков советских фотокорреспондентов были привлечены к освещению польской кампании и, как следствие, впервые в таком количестве сопровождали Красную Армию в её заграничном «освободительном походе». К тому времени техническая оснащенность советских фотокорреспондентов начала соответствовать тогдашним требованиям фотожурналистики. Отныне не нужно было обладать отменным физическим здоровьем и ловкостью, чтобы переносить громоздкий фотоаппарат и чувствовать свою зависимость от чужой помощи или транспорта. Фотопромышленность наладила массовый выпуск компактных пластиночных и пленочных фотоаппаратов. Для профессиональных фотографов производилась пластиночная камера «Репортёр». Самыми многочисленными пленочными камерами являлись «Фотокор» и различные модификации «ФЭДа», более известного как легендарная «лейка». Именно «лейка» завоевала сердца разъездных фотокорреспондентов и технически обеспечила фоторепортаж. Она была надежна в использовании и удобна в дороге. Конечно, за комфорт приходилось расплачиваться. Требовались особые навыки, чтобы сделать на «лейке» качественные снимки, правда, результат не всегда зависел от опыта фотографа. К удачно сконструированной камере прилагалась скверного качества советская фотопленка, которую использовали также в Польше. К тому же осень 39-го года выдалась дождливой и пасмурной, что также не могло не повлиять на результат. «Условия для съемки были самые неблагоприятные. — Писал В. Темин. — Солнце выглянуло из-за туч на 2-3 минуты. Почти всю первую съемку я произвел при пасмурной погоде и дожде — снимал с открытой диафрагмой при выдержке с 1/20 и 1/30 сек.»10. Думается, недостаток освещения погубил осенью 39-го не один фотокадр.
Наиболее многочисленный отряд фотокорреспондентов был командирован в Польшу агентством ТАСС и его республиканскими отделениями Радиотелеграфным Агентством УССР (РАТАУ) и Телеграфным агентством БССР (БЕЛТА) — не менее 15 человек: Ф. Кислов, С. Лоскутов, Д. Чернов, А. Межуев, Б. Фишман (все представляли Фотоклише ТАСС), Б. Козюк и А. Радиков (РАТАУ), Б. Вернер, И. Шишко, В. Цемин, Б. Хенин, Серова (все от БЕЛТА) и других. Редакция газеты «Правда» направила пятерых (М. Бернштейн, В. Темин, М. Калашников, К. Девишев, М. Озерский), «Известия» и «Красная звезда» — по четыре каждая. На подхвате находились пишущие спецкоры, владевшие фотокамерой, например, А. Амелин («Красная звезда») и П. Лидов («Правда»). Судя по опубликованным материалам, такими же или даже меньшими силами обошлись в восточных воеводствах центральные республиканские издания. «Комсомольская правда» и «Вечерняя Москва» командировали в Польшу всего по одному — два фотокорреспондента, рассчитывая, что такие опытные мастера, как И. Шагин и Д. Дебабов в одиночку смогут заменить целую группу фоторепортеров. Фотограф Деба-бов взял с собой на фронт камеру для цветных съемок. Возможно, Дебабова подвела пасмурная осень 39-го, и малочувствительные негативы дали изображение низкого качества. Об этом можно только догадываться, по крайней мере, автору исследования не удалось установить судьбу эксперимента, работая с фондом Д. Дебабова.
В наиболее предпочтительном положении оказались фотокорреспонденты центральной воинской газеты «Красная звезда». Редакция была заблаговременно предупреждена Главпуром о предстоящей военной акции на западной границе, что позволило журналистам вовремя присоединиться к войскам Украинского и Белорусского фронтов. К тому
же сотрудникам «Красной звезды» не приходилось растрачивать время на согласование возможности и порядка производства съемок Красной Армии с военным командованием, чего не могли избежать прочие редакции11. От редакции «Известий» сразу же после выступления Молотова по радио поездом из Москвы выехал П. Трошкин. В редакции «Правды» также располагали сведениями о предстоящем военном выступлении. Накануне похода журналист П. Лидов предупредил своего коллегу Д. Руднева о том, что советские войска «вот-вот перейдут польскую границу»: «Мы с Володей Верховским выколачиваем командировку в Минск, чтоб быть поблизости. И ты время не теряй»12. За сутки до начала кампании Лидов по заданию редакции выехал в Мозырь — поближе к границе. Первым из фотокорреспондентов «Правды» в Польшу устремился неутомимый В. Темин, только что вернувшийся из Монголии. В два часа ночи 19 сентября он получил оперативное задание выехать на Белорусский фронт и спустя четыре часа уже вылетел из Москвы в Минск. Из-за плохой погоды остальную часть дороги он проделал на автомобиле. В тот же день Темин сделал вблизи Вильно около 200 снимков. Когда на страницах «Правды» появились первые фотографии Темина, прервалась «невыездная жизнь» М. Калашникова. Редакция командировала его на Украинский фронт. Утром 22 сентября «кремлёвский» фотограф, переодетый в форму красноармейца, вместе с другими журналистами вылетел первым рейсом почтово-пассажирского самолета из Москвы в Киев и дальше на Луцк Через три дня в «Правде» появились первые снимки Калашникова. Менее чем через неделю случайная реплика Сталина на московских переговорах с Риббентропом: «Где Калашников?», поторопила редакцию срочно отозвать Калашникова из Польши (на смену Калашникову во Львов отправится Михаил Озерский).
Советским журналистам предписывалось самым мобильным образом решать редакционные задания: «Оперативность же фоторепортера — это не пустая погоня за рекордами, а весьма важное политическое звено, — одно из первых условий повышения политической актуальности фотоснимков, усиление агитационного и пропагандистского их качества, наиболее широкого и полноценного использования фотографии в деле социалистического строительства, в воспитании советского патриотизма»13. В условиях военной кампании многое зависело от военного командования. Опять же в привилегированном положении находились журналисты «Красной звезды», которым повсеместно содействовали армейские чины. Удостоверения «Правды» и «Известий» также вершили на фронте чудеса. В распоряжение Михаила Калашникова командующий 5-ой армии комдив И.Г. Советников передал трофейный автомобиль. Не менее щедрым оказался комдив Я.Т. Черевиченко, прикрепивший к П. Трошкину шофера и автомобиль со словами: «Ездите, пока не надоест»14. Фотокорреспонденты ТАСС первое время эксплуатировали грузовую машину, пока военное командование не выделило им трофейные мотоцикл и малолитражку, но без водителей. Мотоциклом управлял С. Лоскутов, имевший опыт вождения. Машину за два дня освоил Б. Фишман. Кстати, зависимость от мотоцикла и малолитражки заставила Д. Чернова, С. Лоскутова, А. Межуева и Б. Фишмана чаще других фотокорреспондентов работать в паре, что, конечно, облегчало труд: один ставил композицию, другой снимал и составлял сопроводилки и т.д.
Передвижение по дорогам Польши было сопряжено с риском. Военнослужащие польской армии и ополченцы, пытавшиеся пробиться в Литву, Румынию и Венгрию, практиковали диверсионную войну, особенно в лесистой местности. В одну из таких засад попали фотокорреспонденты Д. Чернов и Б. Фишман. Несмотря на опасность, журналисты пытались раздвинуть горизонт. Наиболее неутомимыми и самыми подвижными
фотокорреспондентами на «западно-белорусском» направлении (территории Новогруд-ского, Виленского, Белостокского и Полесского воеводств) оказались В. Темин («Правда»), отмахавший за двадцать дней более 3500 километров, и вместе с ним П. Трошкин («Известия»), тассовцы А. Межуев, Д. Чернов и Б. Фишман, который впервые сев за руль, проехал 1200 километров без единой аварии. Применительно к Украинскому фронту (Станиславское, Львовское, Тарнопольское и Луцкое воеводства) таковые не столь очевидны. Можно выделить Ю. Иванова («Красная звезда»), М. Калашникова и Н.
Колли (оба «Правда»), Н. Калики и Т. Мельника (оба «Комушст»), К. Лишко («Советская Украина»). Кстати, велика была диспропорция представительства фотокорреспондентов на стратегических направлениях. На Белорусском фронте от центральных и республиканских газет и ТАССа их было на порядок выше, чем на Украинском. Конечно, данный факт повлиял на особенности отражения кампании15. Фотокорреспонденты снимали вермахт, заезжали в германскую зону оккупации, а П. Лидову и В. Темину, по сведениям правдиста Л.К. Бронтмана, якобы довелось побывать в поверженной Варшаве16.
Фоторепортерам, командированным в Польшу, в целом удалось удовлетворить интерес соотечественников к фронтовым событиям, если не считать того факта, что собственно боевые эпизоды были сведены до минимума. Счастливыми обладателями таких снимков являлись «Правда» и «Известия». Из Гродно, где в течение нескольких дней польские солдаты и ополченцы держали оборону города, редкие фотографии прислал очеркист П. Лидов. Выехав 19 сентября из Минска к польской границе, к утру следующего дня Лидов добрался до Гродно, где второй день шли напряженные бои. Журналист
фотографировал красноармейцев и «гродненских рабочих, активно помогавших частям Красной Армии». 22 сентября Лидов стал свидетелем «зачистки» города: «часть, с которой я шел, медленно продвигалась по Подольной улице, обыскивая дома, чердаки, подвалы, сараи. Время от времени возникала перестрелка»17. Его тезка П. Бернштейн «понюхал порох» на Львовщине. В обоих случаях были сняты огневые позиции советских войск. Большинство коллег Лидова и Бернштейна, несмотря на все старания, не смогли засвидетельствовать боевую фазу кампании. Журналист Э. Виленский, нагонявший вместе с фотографом Трошкиным на легковой автомашине передовые части, вспоминал: «.как ни мчались мы в нашей «эмке» на запад, мы не могли догнать фронта. Наш водитель делал чудеса: он объезжал грозные переваливавшиеся танки, спускался в придорожные канавы, пересекал лесочки, мчался через кустарники. Все было напрасно:
фронт шел впереди нас с такой бешеной быстротой, что все наши старания остались
безрезультатными»18. Острый недостаток батального материала иногда толкал фотографов на инсценировку. Именно так можно квалифицировать фотографию Тимофея Мельника, чья публикация в «Комутсте» была приурочена к 20-летнему юбилею Первой Конной армии. Как гласила пояснительная надпись к снимку, подразделение младшего командира Балахнина «идет в атаку на польских офицеров». Во-первых, поражала стойкость редколлегии «Комутста», придержавшей столь лакомый кадр до ноябрьских торжеств. Во-вторых, смущало местоположение фотографа в момент съемки. Он находился во время «атаки на польских офицеров» впереди советских кавалеристов, несущихся с саблями наголо. Естественно, что фотограф поостерёгся направить снимок с явно постановочной сценой в «Красную звезду», и предложил его цивильной газете «Комушст» (Киев).
С завершением военной фазы кампании, фотокорреспонденты принялись активно искать подтверждения тому, что «началась нормальная жизнь». «С особым удовольствием — вспоминал Сергей Лоскутов, — мы делали снимки, показывающие работу рабочих и крестьянских комитетов,..»19. Не забывая о своих непосредственных обязанностях, фотографы успевали консультировать просоветские элементы, каким образом формировать милицию, и даже стоять в караулах вместе с рабочегвардейцами, как то довелось М. Грачеву («Известия»). Они сознательно вмешивались в процесс «экспроприация экспроприаторов» и направляли его. «Глубокое удовлетворение испытывали мы, когда видели, что наши инструкции воспринимаются с величайшей радостью и энтузиазмом. — Вспоминал Михаил Грачев. — К нам обращались с насущными вопросами: как делить землю, как поступить с урожаем на панских полях, как обеспечить жильем батраков»20. Так, недалеко от местечка Беница В. Темину пришлось стать очевидцем конфликта между крестьянами и вооруженным сторожем, охранявшим частные владения. По просьбе местных жителей советский военный юрист пытался уговорить того допустить крестьян на помещичье поле. Убедительнее слов оказался щелкающий фотоаппарат, побудивший сторожа отступиться, а «повеселевшие крестьяне стали тут же ко-
21
пать панскую картошку» . Иногда фотокорреспонденты сами вступали на митингах в
полемику с теми, кто пытался скомпрометировать мероприятия новой власти22. Спустя два десятилетия молодые фотокорреспонденты, воспитанные на идеалах большевистской революции, как будто прикоснулись к легендарному для них прошлому.
Фотографы попытались, прежде всего, отобразить порочность социального и политического строя Польши и тех условий, в которых находились «бесправные нации», как назвал Молотов западных украинцев и белорусов (аналогично можно было рассматривать Советский Союз исключительно как пыточный конвейер). «Мы старались показать в снимках ужасающие условия белорусского крестьянства, жившего под гнетом панов и помещиков» — писал корреспондент «Фотоклише ТАСС» Сергей Лоскутов. «Первое, что бросилось в глаза советскому фоторепортеру — делился своими ранними впечатлениями Лоскутов, — это чудовищная нищета белорусского крестьянства. В ряде снимков мы показали оборванных, полуголодных грязных крестьянских детишек»23. «Никогда не забуду, — вспоминал Михаил Грачев («Известия»), — поездки в панское имение. Мы встретили там батраков, работавших на помещика по 25-40 лет. Они жили в таких лачугах, в сравнении с которыми иная собачья конура показалась бы благоустроенным жилищем. А зато панский бульдог, отвратительный, дряблый пес, занимал две комфортабельные комнаты, одна из которых, застланная коврами, служила ему спальней, а другая была собачьей ванной. Такова была реальность панской Польши» 4. Один из жителей Ровно пригласил М. Калашникова к себе домой. По словам фотокорреспондента, жилье представляло собой «жалкую конуру из досок, обсыпанную землей, с одним подслеповатым окошком. Внутри — самодельная деревянная кровать, сундук, стол, земляной пол, сырость. «Вот все, что мы имеем за 20 лет господства панов», — говорит в заключение хозяин коморки»25. Обобщенный портрет «панской» Польши выглядел как немногочисленный набор из картинок капиталистического угнетения, архаики и социальной несправедливости. Оказавшись в Польше, советские фотокорреспонденты руководствовались комплексом социалистического превосходства, и намеренно занижали чужую да к тому же капиталистическую культуру и уровень жизни. Например, М. Калашников вынес о городе Луцк намеренно невзрачные впечатления: «Улицы покрыты
булыжником, тротуары из каменных плит, асфальта нет совершенно. Много извозчиков, автомашины только иностранных марок. Правда, есть «Фиат польский». Я поинтересовался, что это за фирма. Мне объяснили, что итальянская фирма «Фиат» поставляла в Польшу моторы и другие части, а в Польше делали кузова и производили сборку. Так получался «Фиат польский»»26. Тем не менее, механическая объективность фотографии опровергала субъективные рассказы. Фотоиллюстрации с панорамами и видами Белостока, Борислава, Брест-Литовска, Вильно, Гродно, Луцка, Перемышля и Тарнополя, которые в первые дни кампании публиковали советские газеты с подачи ТАСС, отнюдь не изобличали Польшу как страну кромешной нищеты и упадка, не свидетельствовали о заявленной деградации даже в случае, когда перепечатывались фоторепродукции Б. Зей-лингера из альбома четверть вековой давности «Летопись войны» (1915). Ничем непримечательные застройки или фабричный пейзаж восточно-воеводских городов напоминали прозаичную архитектуру большинства провинциальных городов Советского Союза, разве что выделялся из этого ряда своими роскошными площадями и помпезным театром Львов. Городские жители на снимках В. Вернера, С. Гурария, А. Гличева, Н. Калики, Б. Козюка, К. Лишко, С. Лоскутова, В. Мусинова, А. Радикова, Я. Соловейчика, В. Темина, Д. Чернова и Б. Фишмана выглядели не просто опрятно, сколько со вкусом и — по советским меркам — модно одетыми людьми. Дружинники и девушки-добровольцы из рабочей гвардии, как мог подумать советский обыватель, рассматривая фотоиллюстрации, щеголяли в хорошего покроя пальто, имели страсть к галстукам, носили изящные туфли и добротные ботинки, знали толк в элегантных шляпках и шляпах. Девушки отличались нарядностью и, можно сказать, не советским шиком.
Следующей задачей, которую почти ежедневно решали фотокорреспонденты в Польше, был поиск путей доставки негативов или снимков в редакцию. Пишущие жур-
налисты, по словам спецкора «Правды» В. черствова, могли связаться с редакцией и передать текст корреспонденций по телеграфу, телефону, и даже воспользоваться военным проводом. Фоторепортеры не могли отделаться словесным рапортом. В первые дни польской кампании, когда почта бездействовала и между восточными воеводствами и СССР отсутствовало железнодорожное сообщение, фотокорреспонденты вынуждены были метаться на попутном транспорте между польскими городами и Минском или Киевом. В белорусской и украинской столицах они могли воспользоваться бильдаппаратом, однако для этого приходилось предварительно обрабатывать пленку и печатать снимки. Способ был затратным по времени и не самым надежным по качеству передачи изображения27. Тем не менее, им периодически пользовались К. Лишко, М. Озерский, М. Сытов, Н. Цидильковский и М. Калашников (последний самолетом переправлял снимки из Львова в Киев).
Союзные железные дороги были перегружены воинскими эшелонами, следовавшими в западном направлении, поэтому в Минске и Киеве московским фотографам приходилось полагаться преимущественно на авиаторов. Например, редакция «Правды» договаривалась о выделении отдельного самолета для доставки из Минска корреспонденции Темина. Фотографу оставалось приехать в Минск, сдать пронумерованные пленки летчикам, а текстовки к снимкам он диктовал по телефону (заодно Темин передавал материалы своих коллег из других изданий). По мере размещения советских авиачастей на польских аэродромах, поездки в Минск и Киев стали излишними. Позже фотокорреспонденты благодарили военное командование за помощь в доставке негативов из Ровно, Львова, Вильно, Гродно и Белостока в Москву: «Наши просьбы по срочной доставке материала или по установлению связи удовлетворялись быстро и четко»28. Вышеупомянутый комдив Черевиченко распорядится, чтобы корреспонденция Павла Трошкина («Известия») доставлялась в Минск самолетом. Фотограф передавал негативы экипажу, предварительно написав на пакете: «Не сгибать: плёнка и бумаги. На аэродроме в Минске вызвать по телефону 22780 заведующего белорусским отделением «Известий» тов. Шустера. Вместе с ним поехать в отделение. Присутствовать при передаче очерка в Москву. Узнать, как будет переслана плёнка. Немедленно вернуться в Вильно» 9. Только негативы «западно-белорусского» направления перевозили пять самолетов. Скоростной самолет для доставки фотоснимков открытия Народного собрания Западной Белоруссии в Москву выделит первый секретарь ЦК КП (б) Белоруссии П.К. Пономаренко. В целом в польскую кампанию услугами авиации воспользовались редакции «Красной звезды», «Правды», «Известий», «Московского большевика», «Вечерней Москвы» и даже «Советской Украины».
Как только фотоматериалы поступали в редакции, за работу принимались бильдре-дакторы и прочие сотрудники иллюстрационного отдела. Именно бильдредактор («редактор по иллюстрациям, преимущественно по фотоиллюстрациям, инструктор и организатор фотосъемок для печати, специалист по отбору, оценке и текстованию фотоснимков») являлся промежуточной инстанцией между фотокорреспондентом и читателем. Во-первых, он производил отсев поступивших в редакцию фотоматериалов, руководствуясь требованиями к качеству негатива, тематическими предпочтениями, а также соображениями о ненарушении военной тайны, как-то предписывалось со времен советско-польской войны 1920 года. Текстовки к негативам и снимкам, которые в обязательном порядке прилагали фотокорреспонденты, облегчали бильдредакторам процедуру отбора необходимых кадров из всего массива поступивших негативов. Обычно текстовки включали фамилию фотографа, место и дату съемки, общие сведения о фотоизображении и примечания для сведения редакции (разборчиво написанные имена и фамилии людей, краткое изложение события). Материалы, которые соответствовали вышеперечисленным принципам, включались в текущие номера. Во-вторых, бильдредактор при необходимости самостоятельно производил предварительную газетную ретушь снимков. Часто бильдредакторам были подчинены искусные ретушеры, которые, как правило, получали приличный гонорар. От ретушеров зависело соответствие снимков
политической конъюнктуре и визуальным стандартам, которым также придавалось политическое значение. В третьих, бильдредактор с опорой на текстовки, составлял подпись к снимку. Сочинение подписи к фотоиллюстрациям, которые ориентировали снимок в «системе реальных жизненных и исторических координат»30, считалось не менее ответственной задачей: «Наглядная и убедительная конкретность фотоснимка в соединении с «соответствующей подписью» дает в руки печати дополнительное орудие мобилизации и организации масс» — напоминала «Правда»31. Взаимодополнявшие друг дру-
га фотоиллюстрация с подстрочником составляли единый информационный комплекс. Подпись настраивала массового читателя на «правильное» восприятие фотоизображения. Особенно придирчиво к составлению текстовок относились в аппарате ТАСС, чьи материалы широко перепечатывались по всей стране и за рубежом. Как правило, в подписи указывалась принадлежность снимка и его авторство. В дни польской кампании по вине бильдредакторов, а, может быть, наборщиков не удалось избежать недоразумений. Снимки Ф. Левшина в «Ленинградской правде» и «Московском большевике» присвоили также В. Темину. Под снимком Бориса Козюка (ТАСС) в «Советской Белоруссии» фамилию фотокорреспондента написали как «Козлюк». К тому же в редакции «Советской Белоруссии», вопреки возобладавшей тенденции фиксировать авторство снимков, бесцеремонно продолжали обезличивать творчество фотографов. Если в других газетах анонимные фотоиллюстрации бывали редкостью, то в «Советской Белоруссии» они составили до 40% от всего фоторепортажа польской кампании (в «Звязде» — около 20%)32 . В центральных газетах предпочитали уточнять место съемки: «В Западной Белоруссии» («По городам и селам Западной Белоруссии») или «В Западной Украине» («По городам и селам Западной Украины»). Остальная часть подписи раскрывала содержание фотоиллюстрации. Она составлялась так, чтобы целенаправленно комментировать снимок и обусловить его «верное» восприятие зрителями. Например, самый первый снимок из Польши, напечатанный в советских газетах, бильдредактор сопроводил подписью: «Крестьяне восторженно встречают части Красной Армии в районе Гро-децка» [Красная звезда. 21. IX.]. Одним лишь словом «восторженно» была задана необходимая тональность освещения польского похода. Бильдредакторы могли отступиться от текстовок корреспондентов и домысливать суть фотоизображения в угодном направлении. Один и тот же снимок А. Межуева и Б. Фишмана, распространявшийся ТАСС, был неодинаково препарирован в разных газетах. В «Комсомольской правде» бильдре-дактор указал под фотоиллюстрацией, что части Красной Армии восстанавливают мост через реку Супрасль [Комсомольская правда. 6. X.]. В киевском «Комушсте» устанавливались виновные — красноармейцы уже ремонтировали мост, взорванный польскими офицерами [Комутст. 8. X.]. В «Советской Украине» вина за разрушенный мост была переписана с социально-чуждых офицеров на всю польскую армию [Советская Украина. 8. X.] . В четвертых, бильдредактор намечал расположение фотоиллюстраций на газетных полосах. В сентябре 39-го под самую важную тему дня обычно выделяли первые страницы (в сентябре — октябре более 2/3 фотоиллюстраций размещались на первой — второй страницах; в ноябре такой чести удостоилась половина снимков, да и то благодаря обилию фотографий с правительственными персонами). Приходилось также учитывать сочетание фотоиллюстраций с прочими текстами, которые шли в номере. Так, 27 сентября 1939 г. ответственный за выпуск текущего номера «Правды» распорядился снять клише с видом разбомбленных зданий в Барановичах, который был поставлен на одну страницу со статьей известного архитектора А.Г. Мордвинова о поточно-скоростном строительстве домов в СССР. В завершение подобранные в печать фотоснимки и подписи к ним бильдредакторы всегда утверждали у главного редактора издания, и по существу делили с ним ответственность за материал.
В конечном итоге момент приобщения фотокорреспондентов к военной фазе кампании, профессиональное мастерство и оперативность фоторепортеров, а также статус и организационные возможности редакций и агентств, которые они представляли, определили лидеров в деле наглядного освещения «освободительного похода». Материалы фо-
токорреспондента «Красной звезды» Ф. Левшина появились на страницах газеты уже 21 сентября 1939 г. Первые его снимки из Польши были сопровождены многозначительным примечанием: «снято 17 сентября 1939 г.». Материалами Левшина откроют свой «польский» фоторепортаж «Комсомольская правда», «Ленинградская правда», «Звязда» и «Комушст». Одновременно с «Красной звездой» отличилась «Правда», напечатавшая снимки В. Темина. Следующим днем «Известия» опубликовали снимки П. Трошкина из восточных воеводств. Потом собственными фотоматериалами отрапортовалась минская «Звязда» — 24 сентября будут опубликованы снимки Б. Равича. В отличие от «Красной
звезды» и «Правды» остальные газеты отметились собственными фотоматериалами из Польши с запозданием в 5-6 дней. Только 26 сентября «Советская Белоруссия», «Комушст» и «Советская Украина» напечатают снимки своих корреспондентов из Польши. «Вечерняя Москва» присоединится к лидерам лишь 27 сентября, хотя её фотокорреспондент Д. Дебабов находился в восточных воеводствах начиная с 20 сентября33. Столичная бригада «Фотоклише ТАСС» (С. Лоскутов, А. Межуев, Б. Фишман, Д. Чернов и др.), не поспевшая к развороту первых событий, предложит свой взгляд на события также с 27 сентября 1939 года.
Польская кампания была, несомненно, стержневым внешнеполитическим событием осени 39-го. Польская тема доминировала в советском газетном фоторепортаже с 18 сентября по 16 ноября 1939 года. В газетах «Правда», «Известия», «Красная звезда», «Советская Белоруссия», «Звязда», «Советская Украина» и «Комушст» более 60 % всей фотоинформации относилось к «освободительному походу» и инкорпорации восточных воеводств в состав СССР. Тон задавала «Красная звезда» (более 70 % фотоиллюстраций), а также минская «Звязда» и киевский «Комушст», которые приблизительно 2/3 фотоиллюстраций связали с польской кампанией. Для части современников утро начиналось в длинных очередях у киосков или у газетных стендов. Об этом можно судить по снимку Владимира Минкевича, размещенному в «Вечерней Москве»: в ранний час москвичи столпились у газетной витрины «Известий» на площади Курского вокзала [Вечерняя Москва. 23. IX.]. Фотокорреспонденту «Иллюстративной газеты» Аркадию Шай-хету удалось сделать пульсирующий жизнью снимок москвичей, буквально впившихся глазами в газетные страницы. И коллективно и в частном порядке жажда новостей с западной границы утолялась преимущественно газетами. В те дни миллионы соотечественников спешили приобрести свежие номера, и первым делом разглядывали напечатанные снимки из Польши. Известный кинорежиссер Ефим Дзиган в письме к драматургу Всеволоду Вишневскому сообщал: «С огромным интересом смотрю фото, помещаемые в газетах. Они лучше всяких очерков и писаний специальных корреспондентов дают отображение настоящей живой жизни. Вглядываюсь в лица, одежду, строения, улицы, пейзажи. Сейчас интересно будет проследить, как все это начнет меняться, приобретая добротный Советский вид. Вот этот процесс самое увлекательное и интересное!»34. Польскую кампанию запечатлели фотографы, чьи работы по настоящее время включаются в сводные альбомы о советском прошлом35. В целом кампания оказалась бенефисом правдиста В. Темина и краснозвездинца Ф. Левшина. Вместе с ними в символическую группу лидеров можно включить Д. Дебабова («Вечерняя Москва»), А. Межуева (ТАСС), Д. Чернова (ТАСС), С. Лоскутова (ТАСС), П. Трошкина («Известия»), К. Лишко («Советской Украины»), Н. Колли («Правда»), М. Калашникова («Правда») и Б. Фишмана (ТАСС). Именно их снимки из восточных воеводств составили своеобразную «классику» фоторепортажа польской кампании. Причем, её определяли не художественные достоинства снимка, а его растиражированность на страницах различных периодических изданий. Именно примелькавшиеся образы и сюжеты становились хрестоматийными36.
Коллективный вклад фотокорреспондентов в освещение польской кампании уже тогда не был бесспорным. Одни критики считали, что фоторепортеры смогли своими снимками с волнующей силой и убедительностью дополнить корреспонденции с фронта и досказать недосказанное. За некоторыми фотографами признавались «замечательные
примеры оперативности». Другие критики пеняли «маститым» фоторепортерам» за недостаточную оперативность, за то, что они «предпочитали подолгу «творчески» осмысливать события, вместо того чтобы фиксировать эти исторические события на пленку и возможно быстрее прислать негативы в редакцию». Профессиональный рейтинг польской кампании был отчасти оглашен на страницах журналов «Советское фото» и «Большевистская печать». Отдельной похвалы заслужили «выразительные» и «отличные» снимки В. Темина, Н. Цидильковского, В. Мусинова, Ф. Левшина, П. Трошкина, П. Бернштейна, Д. Дебабова и М. Калашникова. Именно в их работах, по мнению рецензентов, присутствовало «ощущение значительности происходящего» и чувствовалось «дыхание исторических событий»37.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Стигнеев В.Т. Век фотографии. 1894-1994. Очерки истории отечественной фотографии. М., 2005. С.108.
2. Морозов С.А. Работа газетного фотокорреспондента. М., 1937. С.4.
3. Микулин В.П. Фотографическая съемка. М., 1939. С.148.
4. Пригожина Ю. Советские фоторепортеры// Записки фоторепортеров. М., 1939. С.8.
5. Темин В. С фотоаппаратом на фронте // Большевистская печать. 1938. №17. С.14.
6. Гуров С. Военный фотокорреспондент//Советское фото. 1939. №6. С.3.
7. Экслер И. «Героическая красноармейская» (Из фронтового дневника) // Большевистская печать. 1939. №23. С.22.
8. КривельА.М. Слышишь, Халхин-Гол! М., 1989. С.78.
9. После урегулирования конфликта на Халхин-Голе к прокату были запрещены новые документальные фильмы «Слава героям Хасана» и «Халхин-Гол». На различных киностудиях страны были прерваны съемки и подготовительная работа над картинами «Гость», «Лазо», «Оруженосцы народа» и «Трое из комсомола». Большой театр и Ленинградский Малый оперный театр прервали репетиции оперы «Волочаевские дни». Прекращаются переиздания популярного романа П. Павленко «На Востоке» о будущей советско-японской войне. Победа советско-монгольских войск на Халхин-Голе не афишировалась в тех масштабах, как скажем, пограничный конфликт у озера Хасан. Выпущенный Главпуром РККА сборник «Бои на Халхин-Голе» (1940) был лимитирован и не был доступен рядовым читателям. Литераторам, писавшим о Халхин-Голе, приходилось использовать в текстах своеобразную «восточную» маркировку описываемых событий без прямого указания на Японию. Все, что касалось темы былой советско-японской конфронтации, преподносилось осторожно, с оглядкой на Токио.
10. ТеминВ. Первые снимки с фронта//Советское фото. 1939. №11. С.5.
11. Кстати, штатским фотокорреспондентам предпочтительнее было работать именно в военной форме: «Форма красноармейца была моим лучшим пропуском для съемок. Это во многом облегчало мне съемки в городе. В пути, в деревне, я не терял времени на предъявление документов» — вспоминал М. Клашников (Калашников М. С фотоаппаратом по Западной Украине // Советское фото. 1939. №11. С.4.).
12. Руднев Д.М. Интервью с самим собой. Таллинн, 1973. С.12.
13. Е.С. О качестве бильдпередачи // Советское фото. 1938. №14. С.4.
14. Очеркист «Известий» Э. Виленский, памятуя внимание Я.Т. Черевиченко к журналистам, с благодарностью напишет: «Он как настоящий большевик понимал роль печати и действовал как человек, правильно оценивающий значение газеты, особенно в условиях военных действий» (Виленский Э. Две корреспонденции из Западной Белоруссии // Большевистская печать. 1939. №23. С.26.).
15. При самом поверхностном взгляде на «географию» поездок фотокорреспондентов по восточным воеводствам и соответственно при локализации советского фоторепортажа становится очевидным его неповсеместность. Фоторепортёры, как может показаться,
почти по рекомендации военных штабов обошли «припятскую проблему». Огромный лесной и болотистый край традиционно был не удобен для быстрого и безопасного продвижения войск. Советское командование предпочло нанести основные удару в обход Полесского воеводства и северной части Волыни. Соответственным образом повели себя фотокорреспонденты. Они почти не заступали за границу Полесского воеводства, удовлетворяясь съёмками по лини Барановичи — Слоним. Южнее такой условной границей служила линия Ровно — Луцк — Владимир-Волынский. Недоступными оказались Сарны, Домбровица, Лунинец, Ковель, Ратно, Кобрин, Пружаны. Малопривлекательными для фотокорреспондентов показались оба фланга советского вторжения, прошедшие через северную оконечность Виленского воеводства (Белорусский фронт) и сквозь Станиславовское воеводство (Украинский фронт). В основном фотокорреспонденты действовали на направлениях 11-й армии и Конно-механизированной группы Белорусского фронта, а также Шепетовской (Северной) и Волочиской армейских групп Украинского фронта, что, в конечном счете, определило географическую локализацию фоторепортажа. Графически его можно представить в виде двух кривобоких эллипсов. «Белорусский» фотоареал был ограничен городами Столбцы — Молодечно — Вилейка
— Вильно — Гродно — Белосток — Слоним — Барановичи. Из его границ выпадают Августов и Ломжа, до которых все-таки добрались Трошкин и Ярославцев. «Украинский» фотоареал оказался ограничен линией Ровно — Луцк — Владимир-Волынский
— Замостье — Перемышль — Борислав — Тарнополь. Между двумя районами фотоактивности одиноко были обозначены Брест-Литовск и Пинск, которые навестили Д. Чернов и А. Межуев. Также нельзя не отметить гипертрофию львовских, белостокских и виленских сюжетов. Остальные города и веси находились в тени названных центров. Например, среди снимков, которые можно точно идентифицировать по названию населенного пункта, белостокские и виленские сюжеты занимают большую половину снимков «западно-белорусского» цикла. Виленские сюжеты пресеклись со второй декады октября 1939 г. в силу достигнутой в Москве дипломатической договоренности о передаче Вильно и округи литовскому государству. Чуть более десяти снимков посвящены Молодечно, Сморгони и Гродно. Среди «западно-украинских» - львовские сюжеты превышают все остальные вместе взятые. Создаётся впечатление, что определяющим фактором частотности городских и сельских съемок была общность маршрута и постоянного нахождения фотокорреспондентов. Так, деревня Кевлы Молодеченского повета, через которую проехали Д. Дебабов, С. Лоскутов и Б. Фишман, А. Межуев и Д. Чернов, была известна советскому читателю по 3 снимкам, чего не удосужились Волковыск, Лида, Пинск, Августов, Вилейки и Ломжа. Село Доброшино Жуковского повета (известно также как Добросино и Добрушино), которое вслед за кинорежиссёром А. Довженко навестили фотографы Б. Козюк и К. Лишко, оказалось статистически популярнее, чем Владимир-Волынский, Стрый, Замостье, Злочев и Дрогобыч.
16. Красная Армия, в свою очередь, оказалась объектом пристрастного интереса германских журналистов и просто фотолюбителей, которых в вермахте было предостаточно. «Снимались они [немцы] отчаянно и так и этак, карточки давали» — вспоминал филолог Виктор Шкловский о своём свидании с «заклятыми друзьями» в Перемышле (РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 5. Д. 249. Л. 33.). Доходило до абсурда. Немецкие офицеры в кампании советских командиров и политработников позировали на фоне антифашистских плакатов, развешанных в агитпалатках. Правда, совместные фотосессии с немцами советская сторона не приветствовала, расценивая такие прецеденты как чрезвычайные происшествия. Именно так в одном из политдонесений охарактеризовали случай с политруком Воробьевым, который сфотографировался с германским офицером (РГВА. Ф. 9с. Оп. 36. Д. 3574. Л. 379.). Видимо, политические комиссары и кураторы от пропаганды, понимавшие всю фальшь советско-германской «дружбы», осознавали меру аморализма таких снимков, способных в будущем повредить репутации СССР. На себе это пришлось почувствовать Герою Советского Союза С.М. Кривошеину, который вступил в схватку с фашизмом еще на испанской земле. В 1945 г. в боях за Берлин советские
танкисты захватили фотографии с изображением генерала Г. Гудериана и советского комбрига, которые вдвоем принимали военный парад в Бресте. Этим комбригом являлся Кривошеин. Поразительную находку, изобличавшую какую-то «нашу сволочь», солдаты, не мешкая, передали в контрразведку. Там, подзабыв за четыре года войны реалии «освободительного» похода, пришли к выводу, что генерал Кривошеин с 39-го года водит дружбу с гитлеровцами (Кривошеин С.М. Ратная быль. Записки командира механизированного корпуса. М., 1962. С.224.). Мысль о былом советско-германском партнерстве в польских делах казалась фронтовикам противоестественной. После поражения Германии массив немецких фотографий в качестве трофеев достался союзникам и был растиражирован на Западе в годы «холодной войны». В Советском Союзе и странах Варшавского блока эти материалы находились под запретом. Только в конце 80-х годов фотографии внешне доброжелательных встреч немецких и советских солдат в Польше были обнародованы в странах Восточной Европы. По словам Эдмунда Дмитрова, эти фотодокументы послужили свидетельством многолетней фальсификации истории советско-германских отношений (Dmitrow E. Niemcy patrza na Armie Czerwona. Zblizenie w 1939 roku // Polska-Niemcy-Europa. Warszawa, 2000. S.123.).
17. ЛидовП. Из Минска в Гродно и обратно // Большевистская печать. 1939. №21. С.37.
18. Виленский Э. Две корреспонденции из Западной Белоруссии... С.24.
19. Лоскутов С. На съемках в Западной Белоруссии// Советское фото. 1939. №11. С.4.
20. Советское фото. 1940. №9. С.4.
21. Темин В. Первые снимки с фронта... С.6.
22. Советское фото. 1940. №9. С.4.
23. Лоскутов С. На съемках в Западной Белоруссии... С.4.
24. Советское фото. 1940. №9. С.4.
25. Калашников М. С фотоаппаратом по Западной Украине... С.3.
26. Там же. С.3.
27. В июне 1935 г. Политбюро ЦК ВКП (б) приняло решение о развитии в СССР фототелеграфной связи, позволявшей передавать фотоизображения на расстоянии. Первые советские устройства для такой связи (ЗФТ-А4, ФТ-37, ФТ-38) были названы на немецкий манер — бильдаппаратом. Во второй пятилетке наркомат связи должен был произвести и задействовать 65 бильдаппаратов, а также подготовить необходимое количество инженеров и техников фотосвязи. К началу 1938 г. в Москве вступила в строй центральная бильдпередаточная Наркомата связи. Агентство «Фотохроника», снабжавшее советскую прессу фотоиллюстрациями, создало столичную бильдгруппу для передачи снимков в Ленинград, Киев, Минск, Харьков и другие крупные города, в которых было установлено соответствующее оборудование. Из республиканских и областных отделений ТАСС в Москву по фототелеграфной связи поступали местные материалы. Бильдаппарат экономил время фотокорреспондентов на доставку снимков в редакцию, однако бильдпередача не обеспечивала качественное воспроизведение фотоизображения: отпечатки выходили слишком контрастными с потерей полутонов. Фотокорреспондентам, решившимся воспользоваться услугами фототелеграфа, рекомендовалось отправлять предварительно отретушированные крупноплановые снимки с четкими очертаниями.
28. Лоскутов С. На съемках в Западной Белоруссии... С.5.
29. Виленский Э. Две корреспонденции из Западной Белоруссии... С.31.
30. Пондопуло Г.К. Фотография и современность. М., 1982. С.114.
31. Правда. 1931. 24 октября.
32. Возможно, минчане использовали внередакционные фотоматериалы по взаимовыгодной приватной договоренности с фотокорреспондентами из других изданий. Анонимность компенсировалась гонораром.
33. Темин В. Первые снимки с фронта... С.5.
34. РГАЛИ. Ф. 1038. Оп. 2. Д. 381. Л. 3.
35. СССР, 1917-1991: История в фотографиях. М., 1998; Bendavid-Val Leah, Brookman P.
Propaganda & drems: Photographing the 1930s in the USSR a. the US. Zurich-New York, 1999; Вожди и люди: Фотоальбом. М., 1999.
36. Если применить к фоторепортерам соответствующий «индекс цитирования», то наиболее «повторяемыми» окажутся работы Б. Фишмана, Д. Чернова, С. Лоскутова, В. Теми-на, А. Межуева и М. Калашникова, Ф. Левшина.
37. Краснов П. Журналисты на фронте // Большевистская печать. 1939. №19-20. С.22; Морозов С.А. Фотоиллюстрация в газете. В помощь редакционным работникам. М., 1939. С.115; Пригожина Ю. Советские фоторепортеры... С.10; Советские фоторепортеры в Западной Украине и в Западной Белоруссии // Советское фото. 1939. №10. С.2; Рубин И. Отважный фоторепортер // Советское фото. 1940. №2. С.5; Советское фото. 1940. №9. С.5.
V.A. TOKAREV
«HAVING «LEIKA» AND THE NOTEBOOK...» ALONG EAST PROVINCES: ORGANIZATION OF SOVIET PHOTO-REPORT AT POLISH CAMPAIGN (1939)
The Soviet newspaper photographers were involved in propaganda maintenance of so-called Red Army «emancipating campaign» to Poland in autumn 1939. For the first time the numerous group of photographers appeared to be outside the country. Professional experience and personal qualities of correspondents, assistance of military and civil authorities, administrative ability of editorial boards contributed to efficient illumination of the Polish campaign in a pictorial rendition.
О.Ю. КОРОЧКОВА (Магнитогорск)
ВЛИЯНИЕ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКОГО ФАКТОРА НА ТРАКТОВКУ ОБРАЗА ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ 1941-1945 гг.
В довоенное время тема первой мировой войны была востребована советскими писателями. Содержание произведений во многом зависело от международной конъюнктуры. Быстро меняющаяся внешнеполитическая ситуация расставляла свои акценты в изображение темы. Вторжение германских войск на территорию Советского государства актуализировало первое мировое противостояние и внесло собственные коррективы в его интерпретацию. Новая трактовка нашла свое отражение и в творчестве литераторов.
Первые два десятилетия советской власти первая мировая война была лишена самостоятельного значения и подавалась в контексте революционных событий и гражданской войны. Интерпретация базировалась на империалистическом характере, классовости и трагичности противостояния. Издержки финской кампании 1939 г. и германский фактор заставили советское руководство вновь обратиться к опыту первой мировой войны. Сложившаяся международная ситуация потребовала в короткие сроки найти средства и механизмы внедрения идеологических установок, способных объединить и мобилизовать советское общество на случай войны с нацистской Германией. Для эскалации патриотизма требовалось напомнить советскому народу о прошлых победах над немецкой армией. Как нельзя кстати оказалась «литературная находка» — Брусиловский прорыв1, созданная после заключения советско-германского пакта о ненападении в ав-
