CC BY
32
И.А.Виноградов
«С ГОМЕРОМ ДОЛГО ТЫ БЕСЕДОВАЛ ОДИН...» К истории интерпретации пушкинского стихотворения
Тщательное изучение автографов классика, новые открытия, несомненно, всегда способствуют более глубокому пониманию классического наследия. Однако порой случается так, что удачные наблюдения делают ученых-текстологов не только более проницательными, но и более самоуверенными в своих выводах. Это в значительной мере относится к истории изучения пушкинского стихотворения, опубликованного после смерти поэта под названием «К Н**» («С Гомером долго ты беседовал один...»). Переводчик «Илиады» Николай Гнедич или император Николай I - кто из двоих был адресатом этого произведения? Гоголь настаивал на высоком, «прообра-зовательном» смысле пушкинского стихотворения. Благодаря позднейшим разысканиям текстологов удалось найти следы, указывающие на более близкие «гнедичевские» корни. Кто прав? Оказывается, что истина где-то посредине и что в постижении поэзии Пушкина гиперкритицизм, как и во многих других областях, может служить препятствием к пониманию сложного характера изучаемого явления.
Ключевые слова: Пушкин, Гнедич, Гоголь, биография, творчество, мировоззрение, интерпретация, текстология, жанр, духовное наследие
A thorough study of the classic's autographs, new discoveries undoubtedly always make for deeper understanding of the classical heritage. However, it sometimes happens that their felicitous observations make textological scholars not only more insightful, but also more self-opinionated in their conclusions. This concerns to a great extent the history of studying a poem of Pushkin's published after the poet's death under the title "To N**" ("You have long talked to Homer alone..."). The translator of 'The Iliad' or Emperor Nickolas I - which of the two was the addressee of this poem? Gogol insisted on the higher, "an-tecedentual" (prototypical) meaning of this poem of Pushkin's. Thanks to later research by textologists evidence was found pointing to Gnedich's origins closer at hand. Who is right? It appears that the truth is somewhere in the middle and that in comprehending Pushkin's poetry hypercriticism, just like in many other spheres, may turn out to be an interference in understanding the complex nature of the phenomenon studied.
Key words: Pushkin, Gnedich, Gogol, biography, creativity, worldview, interpretation, textology, genre, spiritual heritage.
Одной из важных проблем текстологического характера, касающихся наследия А. С. Пушкина и Н. В. Гоголя, является вопрос об адресате пушкинского стихотворения «К Н***» («С Гомером долго ты беседовал один...», 1832-1834 [Летопись, 1999, III: 522; IV: 263]). На то, что это произведение адресовано Н. И. Гнедичу - переводчику «Илиады», - указывали Гоголь, В. Г. Белинский, С. П. Шевырев. Позднее это мнение было поддержано целым рядом ученых, привлекших к изучению неизвестные современникам черновые автографы поэта [Саводник, 1904: 140-148; Лернер, 1915: 461-464; Бельчиков, 1924: 179-213; Мейлах, 1974: 213-221; Вацуро, 1991: 65-72; Кибальник, 2009: 19-29]. Представители этой точки зрения резонно относили стихотворение к жанру послания.
Согласно другому мнению, стихи были посвящены Пушкиным императору Николаю I. Такую точку зрения высказывал - опять-таки - Гоголь; кроме него - А. О. Смирнова (рожд. Россет), П. А. Плетнев, А. А. Фет. Этот взгляд естественно предполагал иную жанровую принадлежность произведения. Как стихотворение, обращенное к монарху, это, несомненно, ода. Мнение о том, что стихотворение «К Н***» адресовано императору, в свою очередь было поддержано, хотя с существенным уточнением. Содержание пушкинских автографов привело исследователей к заключению, что, возможно, поэт имел в виду сразу двух лиц - императора Николая и Николая Гнедича [Воропаев, 1999: 170-176; Мельник, 2003: 110-115; Есипов, 2005: 259-273; Воропаев, 2009: 75-79].
Обстоятельства возникновения разноречивых толкований стихотворения Пушкина до конца не изучены. Прежде всего это относится к истории происхождения двух разных свидетельств Гоголя. Одно из них содержится в его известной книге «Выбранные места из переписки с друзьями» (1847). В статье «О лиризме наших поэтов», адресованной В. А. Жуковскому, он писал: «Как метко выражался Пушкин! Как понимал он значенье великих истин! Это внутреннее существо - силу самодержавного монарха он даже отчасти выразил в одном своем стихотворении, которое между прочим ты сам напечатал в посмертном собранье его сочинений8, выправил даже в нем стих, а смысла не угадал. Тайну его теперь открою. Я говорю об оде императору Николаю, появившейся в печати под скромным именем: "К Н***". Вот ее происхо-жденье. Был вечер в Аничковом дворце, один из тех вечеров, к которым, как известно, приглашались одни избранные из нашего общества. Между ними был тогда и Пушкин. Все в залах уже собралося; но государь
8 С названием «К Н**» [Пушкин, 1841: 159].
долго не выходил. Отдалившись от всех в другую половину дворца и воспользовавшись первой досужей от дел минутой, он развернул "Илиаду" и увлекся нечувствительно ее чтеньем во все то время, когда в залах давно уже гремела музыка и кипели танцы. Сошел он на бал уже несколько поздно, принеся на лице своем следы иных впечатлений. Сближенье этих двух противуположностей скользнуло незамеченным для всех, но в душе Пушкина оно оставило сильное впечатленье, и плодом его была следующая величественная ода, которую повторю здесь всю, она же вся в одной строфе:
С Гомером долго ты беседовал один,
Тебя мы долго ожидали. И светел ты сошел с таинственных вершин
И вынес нам свои скрижали. И что ж? Ты нас обрел в пустыне под шатром,
В безумстве суетного пира, Поющих буйну песнь и скачущих кругом
От нас созданного кумира. Смутились мы, твоих чуждаяся лучей.
В порыве гнева и печали Ты проклял нас, бессмысленных детей,
Разбив листы своей скрижали. Нет, ты не проклял нас. Ты любишь с высоты
Сходить под тень долины малой, Ты любишь гром небес, и также внемлешь ты Журчанью пчел над розой алой».
«Оставим личность императора Николая, - продолжал Гоголь, - и разберем, что такое монарх вообще, как Божий помазанник, обязанный стремить вверенный ему народ к тому свету, в котором обитает Бог, и вправе ли был Пушкин уподобить его древнему Боговидцу Моисею?» [Гоголь, 2009, VI: 43-44].
В прижизненном издании «Выбранных мест...» близкий приятель Белинского цензор А. В. Никитенко почти полностью исключил этот фрагмент, оставив лишь две начальные фразы и заключительный абзац. В этом абзаце к словам: «...вправе ли был Пушкин уподобить его...», - он сделал примечание: «В стихотворении, начинающемся: С Гомером долго ты беседовал один; / Тебя мы долго ожидали - и проч.» [Гоголь, 1847: 74].
Шевырев, прочитав в книге эти строки, 30 января 1847 г. писал Гоголю: «Как мог ты сделать ошибку, нашед в послании Пушкина к Гне-
дичу совершенно иной смысл, смысл неприличный даже? Но знаю, как Плетнев не поправил тебя. Послание адресовано к Гнедичу: как же бы Пушкин мог сказать кому другому "ты проклял нас"?» [Гоголь, 2009, XIV: 97].
Письмо с таким же возражением Шевырев отправил немного ранее Плетневу, издателю гоголевской книги: «Как мог он <Гоголь> так истолковать послание Пушкина к Гнедичу! Толкование даже неприличное, если вникнуть во все послание» [Гоголь в воспоминаниях... 2012, II: 100]. Плетнев 24 марта 1847 г. отвечал Шевыреву: «То, что вы считаете за послание Пушкина к Гнедичу (как и я иногда думал), писано к Государю. Раз, во время балу в Аничковом дворце, он долго не выходил, остановившись над Илиадой, которая попалась ему на глаза и которую он стал тут читать. При вступлении его заметили на его лице выражение серьезное. Это видел и Пушкин, который, возвратясь домой, и написал: "С Гомером долго ты беседовал один" и проч. Прочтите до конца: вам теперь будет понятно каждое слово. А прежде, когда я вместо Государя воображал Гнедича, не мог растолковать себе, к чему говорится тут о пляске и проч. Этот рассказ в Гоголевой книге Никитенко вычеркнул» [Гоголь в воспоминаниях... 2011, I: 695].
Много лет спустя, в декабре 1887 г., Фет писал поэту Константину Романову (К. Р.): «В глубине души я вынужден признать, что, невзирая на верноподданнические убеждения, я не был бы так предан памяти Императора Николая, если бы не знал его глубокого сочувствия всем свободным искусствам вообще, сочувствия, так ярко выставленного Пушкиным стихом: "С Гомером долго ты беседовал один"» [К. Р., 1999: 261].
Сам Гоголь 27 апреля (н. ст.) 1847 г., отвечая Шевыреву, приложил к своему письму исключенный Никитенко отрывок («...прилагаю тебе здесь непропущенный листок, служащий ответом на твой запрос о стихотворении Пушкина») и сообщил: «Слух о том, что это стихотворение Гнедичу, распустил я. С моих слов повторили это "Отеч<ествнные> За-п<иски>"» [Гоголь, 2009, XIV: 244].
Говоря об «Отечественных Записках», Гоголь имел в виду появившуюся в 1843 г. в третьей статье критического цикла Белинского «Сочинения Александра Пушкина» перепечатку пушкинского стихотворения, с пояснением Белинского: «...Пушкин высоко ценил перевод Гнедича. Вот <...> стихотворение Пушкина, свидетельствующее о его уважении к труду и имени переводчика "Илиады": "С Гомером долго ты беседовал один..."» [Белинский, 1843: 82; Белинский, 1955, VII: 255-256].
В 1844 г., в пятой статье того же цикла, Белинский еще раз писал: «В 1Х-й том изданных по смерти его сочинений вошли некоторые из старых, не попавших по недосмотру в первые тома, и некоторые из новых произведений, которых автор не хотел печатать, а некоторые и из действительно последних его произведений. Во всяком случае лучшие из них: <...> "К Гнедичу" ("С Гомером долго ты беседовал один")...» [Белинский, 1844: 81; Белинский, 1955, VII: 355]. (Еще ранее, в августовском номере «Отечественных Записок» за 1841 г., т. е. еще до приезда Гоголя в Россию из-за границы осенью 1841 г., Белинский также упоминал о пушкинском стихотворении, назвав его «К Г***» [Белинский, 1841: 35; Лернер, 1915: 461; Белинский, 1954, V: 268, 811], - очевидно, уже тогда подразумевая, что оно адресовано Гнедичу.)
Таким образом, согласно гоголевскому указанию, «слухом» о стихотворении «К Н***», которым пользовался Белинский в своих статьях о Пушкине, были сведения, подтвержденные самим Гоголем.
Наиболее вероятным периодом, когда Белинский мог узнать мнение Гоголя по поводу пушкинского послания, является начало 1842 г., когда критик и писатель по крайней мере дважды встречались в Москве. Во время тогдашнего непродолжительного пребывания Белинского в московском доме В. П. Боткина Гоголь просил критика исполнить для него роль курьера - доставить в Петербург князю В. Ф. Одоевскому рукопись «Мертвых душ». После первой встречи с Белинским Гоголь написал письма к Смирновой, к императору Николаю I (послания не сохранились) и к Одоевскому, после чего вновь встретился с критиком (вероятно, посетив его вместе с М.С. Щепкиным) - и передал ему эти письма и рукопись поэмы.
Именно в период пребывания в Москве в начале января 1842 г. Белинский готовился писать упомянутый цикл статей о Пушкине и, возможно, сам обратился тогда к Гоголю за уточнением, кому адресовано стихотворение поэта, впервые напечатанное в 1841 г. в девятом томе сочинений Пушкина под названием «К Н**». Думается, никакого особого «умысла» Гоголь, «распуская» свой «слух», не имел. К таким выражениям в письме к Шевыреву он прибегнул, вероятно, лишь для того, чтобы лишний раз не напоминать москвичам о своих встречах с Белинским. В начале 1842 г. Гоголь, по-видимому, и сам еще не знал или не подозревал о другом адресате пушкинского стихотворения - и, обсуждая этот вопрос с критиком, лишь подтвердил его догадку, что послание адресовано Гне-дичу.
Позднее, в период со второй половины января 1842 по 1846 г., кто-то указал Гоголю на другого адресата «послания» Пушкина - императора Николая I. Сообщенные этим неизвестным сведения Гоголь и пересказал в «Выбранных местах из переписки с друзьями». По всей вероятности, этим неизвестным была близкая к императорской семье бывшая фрейлина Александра Осиповна Смирнова.
Дочь А. О. Смирновой Ольга Николаевна в 1893 г. свидетельствовала, что ее мать однажды записала: «Вечер мы провели очаровательный, но немного грустный, потому что когда собираешься уезжать1, всегда задаешь себе вопрос: когда-то свидимся. <...> ...Пушкин, вынув из кармана бумажник, сказал мне: "Отгадайте, что здесь заключается? <.> Это список поэм и стихотворений, которые эта прекрасная особа (имеется в виду сама Смирнова. - И. В.) давала читать Государю... <.> Здесь <.> и стихи Н., когда Государь читал Илиаду перед балом. Этот последний факт я рассказал Гоголю, который записал его, он был им поражен"» [Смирнова А. О., Смирнова О. Н., 1894: 201; см. также: Гоголь в воспоминаниях... 2012, II: 342].
Свидетельство о том, что Гоголь узнал эту историю от самого Пушкина (что могло бы произойти до отъезда Гоголя за границу в июне 1836 г.), очевидно, недостоверно. Ибо писатель вплоть до начала 1842 г. считал стихотворение «С Гомером долго ты беседовал один...» адресованным исключительно Гнедичу. О том, что стихи «К Н**» посвящены императору Николаю I, он, по-видимому, услышал не от Пушкина, а от самой А. О. Смирновой - что произошло несколькими годами позже. Как и во многих других случаях, О.Н. Смирнова, передавая воспоминания матери, допустила очевидную ошибку, сделав автором рассказа Гоголю об обстоятельствах этого события самого Пушкина. Гоголь же, сообщая о «про-исхожденьи» «оды императору Николаю», отнюдь не говорит о том, что узнал эту историю от Пушкина. Он явно намекает на другое лицо: «Был вечер в Аничковом дворце, один из тех вечеров, к которым, как известно, приглашались одни избранные из нашего общества». Вероятно, одним из «избранных» лиц, приглашенных на вечер во дворец, и была А. О. Смирнова. Добавим, что записки своей матери О. Н. Смирнова присылала для публикации в журнале «Северный Вестник» на французском языке, а потому якобы пушкинскую фразу: «J'ai raconté le fait à Gogol qui l'a inscrit,
1 Речь идет об отъезде А. О. Смирновой с мужем в Берлин в апреле-мае 1835 г.; см.: [Месяцеслов, 1836, I: 404-405; Остафьевский архив... 1899, III: 267; Житомирская, 1989: 595].
il en a été si impressionné» [Smirnov, 1894: 213] («Этот последний факт я рассказал Гоголю, который записал его, он был им поражен»), - вполне можно интерпретировать и как вставную, пояснительную фразу самой Смирновой - и в таком случае перевести так: «Этот последний факт я рассказала Гоголю, который записал его, он был им поражен».
Со Смирновой Гоголь - после встреч с Белинским и до выхода в свет «Выбранных мест из переписки с друзьями» - виделся не раз на протяжении 1842-1844 гг. Ближайшая встреча состоялась в том же 1842 г. в Петербурге, куда писатель привез только что отпечатанный первый том «Мертвых душ». Возможно, именно тогда, «по горячим следам», Гоголь, в свою очередь, задал ей вопрос об адресате пушкинского стихотворения.
Поводом для вопроса мог быть не только недавний разговор с Белинским. По приезде в Петербург содержание пушкинского стихотворения неожиданно оказалось созвучным собственным переживаниям Гоголя. Позднее А. О. Смирнова в своих мемуарах трижды упоминала о том, что в конце мая - начале июня 1842 г. Гоголь испытал острое огорчение, когда увидел, что герои «Мертвых душ» вызывают у слушателей лишь смех и «отвращение». В своем альбоме 1854 г. Смирнова записала: «Весною 42 года Гоголь приехал в Петербург и остановился у Плетнева... <.. .> Высокий христианин в душе, он знал, что образец наш, Христос Спаситель, не смеялся никогда. Потому легко понять, что произошло в нем, когда он увидел, что Чичиков, Собакевичи, Ноздревы производят лишь смех с отвращением...» [Гоголь в воспоминаниях... 2012, II: 229]. В том же 1854 г. П. А. Кулиш, со слов Смирновой, сообщал, что от «смеха, возбужденного чтением "Мертвых Душ"», Гоголю «делалось грустно» [Гоголь в воспоминаниях... 2012, II: 217-218]. Много лет спустя, 2 октября (н. ст.) 1877 г., Смирнова в письме к И. С. Аксакову еще раз замечала: «...Легко представить, что произошло в его душе, когда он увидел, что Чичиков, Манилов, Собакевич и Ноздрев возбуждают лишь смех или отвращение. "Полюбите нас черненькими, а беленькими нас всяк полюбит", задумал он уже тогда» [Гоголь в воспоминаниях... 2012, II: 251]. (Анекдот о «черненьких» и «беленьких», художественно пересказанный во втором томе «Мертвых душ», Гоголь слышал в 1842 г. в Москве от Щепкина.)
Вероятно, огорчение Гоголя, которое он испытал при чтении в доме Смирновой первого тома «Мертвых душ», было сродни тому, которое он пережил прежде, в 1836 г., от первой постановки «Ревизора» (разрешенного, как известно, к представлению и печати государем). По-видимому, именно в этот период - незадолго до отъезда Гоголя из Петербурга 5 ию-
ня 1842 г. - Смирнова на примере пушкинского стихотворения «С Гомером долго ты беседовал один...» и рассказала Гоголю о христианском, исполненном «высшей милости» отношении императора Николая I к своим подданным - указав одновременно на адресата этого послания. (Нельзя, конечно, исключать и того, что разговор Гоголя с Смирновой о пушкинском стихотворении состоялся позднее, - возможно, в период наиболее тесного их общения в Риме в конце января - начале февраля (н. ст.) 1843 г. По воспоминаниям Г. П. Галагана, весной 1843 г. в Риме Гоголь, провожая его в Россию, тоже говорил о «примирении с людьми», какими бы «дурными» они ни казались [Гоголь в воспоминаниях... 2013, III: 71-72].)
С гоголевскими впечатлениями, испытанными при авторском чтении поэмы у Смирновой, по-видимому, во многом и связано особое восприятие Гоголем пушкинского стихотворения. Несомненно, главный смысл этого послания заключался для него в строках заключительной строфы: «Нет! ты не проклял нас. Ты любишь с высоты...» «Полюбить весь миллион как одного человека, - писал Гоголь в статье «О лиризме наших поэтов», - трудней, чем полюбить немногих из этого миллиона... <...> Власть государя явленье бессмысленное, если он не почувствует, что должен быть образом Божиим на земле. <...> ...Как Он небесно царствовал! <.> Как даже и тогда, когда вопли нечестия и грехов достигали самих небес, не спешил наказаньем, но умел сказать: "Дай сойду Сам на землю и рассмотрю, точно ли так велика неправда!" <Быт. 18, 20-21>. <...> ...Пушкина остановило <...> высшее значение <...> власти <...> снисходить с вышины ко всему и внимать всему, начиная от грома небес и лиры поэта до незаметных увеселений наших» [Гоголь, 2009, VI: 577578, 44-45].
Из сделанных наблюдений следует один важный вывод. Очевидно, что, работая над продолжением «Мертвых душ» - решая важные для себя духовные вопросы, - Гоголь отнюдь не был расположен к обману - в какой бы то ни было форме. Если писатель был убежден, что послание «К Н***» было адресовано императору, то это было его искреннее убеждение. Вполне доверяя Смирновой (а оснований не доверять ей у Гоголя не было), писатель нашел в этом стихотворении созвучные его взглядам представления о роли и значении монарха в современном обществе - «верховодца верховного согласья», «полномощная власть» которого «не только не упадет, но возрастет выше по мере того, как возрастет выше образование всего человечества». Как известно из воспоминаний архимандрита Феодора (Бухарева), явление царя должно было стать финалом
«Мертвых душ» - его «участием» должно было завершиться «оживление» Чичикова [Гоголь в воспоминаниях... 2013, III: 708].
Итак, главным основанием называть стихотворение «К Н***» «одой императору Николаю» послужило Гоголю свидетельство Смирновой. Но очевидно, что ее сообщение писатель поверял и собственным восприятием пушкинского произведения. В статье «О лиризме наших поэтов» он - уже от своего имени - утверждает, что стихотворение Пушкина не просто ода, но «величественная ода». Почти в то же время он работает над созданием «Учебной книги словесности для русского юношества» (1845), в которой определяет жанр оды как «величественнейшее, полнейшее и стройнейшее из всех поэтических созданий»: «Ее предметом может послужить только одно высокое: ибо одно высокое может только внушить душе то лирическое, торжественное настроение души, какое для нее нужно и без какого не произвесть оды поэту, как бы велик он ни был. Посему и предмет од или сам источник всего - Бог или то, что слишком близко высотою чувств своих к Божественному» [Гоголь, 2009, VI: 326].
Из этого определения становится очевидным, что пушкинское произведение уже своим «предметом», своей библейской «высотой»2 выходит за рамки послания к «другу-стихотворцу» - оно как бы «само по себе» приобретает тот «царский» смысл, который увидел в нем Гоголь. Кстати сказать, к такому пониманию Гоголя подводил сам Пушкин своими неоднократными уподоблениями поэта царю: «Ты царь: живи один... » («Поэту», 1830); «А стихотворец... с кем же равен он? / Он Тамерлан иль сам Наполеон» («Домик в Коломне», 1830); «Япамятник себе воздвиг нерукотворный, <...> Вознесся выше он главою непокорной / Александрийского столпа» (1836). Имея в виду последние строки, Гоголь замечал, что Пушкин, «который был слишком горд <...> независимостию своих мнений» - который вполне ощущал «свое личное преимущество <...> перед многими из венценосцев», - тем не менее обнаружил в этих стихах понимание «всей малости званья своего перед званием венценосца», а также чувство благоговения «перед теми из них, которые показали миру величество своего званья» [Гоголь, 2009, VI: 45].
Признание некой равновеликости пред Богом поэта и царя - и приоритета «звания венценосца» - Божьего Помазанника перед званием поэта - естественно раздвигает рамки пушкинских стихов «К Н***» - как дружеского послания - до масштабов оды, так что соотношение «пиити-
2 Подробнее о библейских реминисценциях в этом стихотворении см.: [Мельник, 2003: 110-115].
ческого» и царского здесь определенно склоняется в пользу последнего. Именно этой многозначностью художественного образа объясняется то, почему «поэт и царь» так тесно «переплелись» в этом пушкинском произведении (хотя бы в качестве его вероятных адресатов), и то, почему акцент с Гнедича - поэта-«пророка» - неожиданно переместился в нем, -вероятно, уже при самом его создании, - на вдохновенного царя-Бого-видца.
Эту неоднозначность образного мышления необходимо самым тщательным образом учитывать при анализе пушкинского стихотворения. «Привязывая», хотя бы на основании данных автографа, то или иное художественное произведение к конкретному адресату - в данном случае к Гнедичу, - не следует упускать из виду этой принципиальной особенности подлинной поэзии - способности совмещать в себе конкретную реальность с миром высоких «прообразовательных» значений. Примером такого глубокого, «полифоничного» восприятия поэзии может служить сам Гоголь, который, зная об обоих адресатах пушкинского послания, предпочел житейскому содержанию более высокий - ментальный смысл, действительно превращающий это стихотворение в «величественную оду». Словом, суть дела заключается не столько в адресате, сколько в том универсальном значении, которое содержат в себе пушкинские строки. Кому бы ни было посвящено послание Пушкина «К Н***» - и как бы ни была искажена действительная история его создания (если предположить, что А.О. Смирнова не вполне точна в своих воспоминаниях), оно в любом случае несет в себе тот смысл, который не только слепо пересказал, но и глубоко прочувствовал в нем Гоголь.
Список литературы
Белинский В. Г. Полн. собр. соч. Т. 1-13. М., 1953-1959.
<Белинский В. Г.> Сочинения Александра Пушкина. Томы IX, X и XI //
Отечественные Записки. 1841. Т. 17. № 8. Отд. 6. <Белинский В. Г.> Сочинения Александра Пушкина. Санктпетербург. Одиннадцать томов... Статья третья // Отечественные Записки. 1843. Т. 30. № 10. Отд. 5.
<Белинский В. Г.> Сочинения Александра Пушкина... Статья пятая //
Отечественные Записки. 1844. Т. 32. № 2. Отд. 5. Бельчиков Н. Ф. Пушкин и Гнедич. История послания 1832 г. // Пушкин. Сборник 1 / Пушкинская комиссия Общества Любителей Российской Словесности / Ред. Н. К. Пиксанова. М., 1924.
Вацуро В. Э. Поэтический манифест Пушкина // Пушкин: Исследования и материалы. Л., 1991. Т. 14.
Воропаев В. А. Поэт и Царь. Об адресате стихотворения Пушкина «С Гомером долго ты беседовал один.» // Университетский пушкинский сборник. М., 1999.
Воропаев В. А. Поэт и Царь. Об адресате стихотворения А. С. Пушкина «С Гомером долго ты беседовал один.» // Вестник славянских культур. 2009. № 1.
Гоголь Н. Выбранные места из переписки с друзьями. СПб., 1847.
Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. и писем: В 17 т. / Сост., подгот. текстов и коммент. И. А. Виноградова, В. А. Воропаева. М.; Киев, 2009.
Гоголь в воспоминаниях, дневниках, переписке современников: Полный систематический свод документальных свидетельств. Научно-критическое издание: В 3 т. / Изд. подготовил И. А. Виноградов. М., 20112013.
Есипов В.М. «С Гомером долго ты беседовал один.»: Опыт текстологического исследования // Пушкинский сборник. М., 2005.
Житомирская С. В. А.О. Смирнова-Россет и ее мемуарное наследие // Смирнова-Россет А. О. Дневник. Воспоминания. М., 1989.
К. Р. Избранная переписка. СПб., 1999.
Кибальник С. А. Почему Гоголь «открыл тайну» пушкинского стихотворения «С Гомером долго ты беседовал один...»? // Вестник Волгоградского государственного университета. Сер. 8. Литературоведение. Журналистика. 2009. № 8.
Лернер Н. О. Примечания // Пушкин. <Собр. соч.> / Библиотека великих писателей под ред. проф. С. А. Венгерова. Пг., 1915. Т. 6.
Летопись жизни и творчества Александра Пушкина. В 4 т. Т. 1. 1799-1824 / Сост. М. А. Цявловский; Т. 2. 1825-1828 / Сост. М. А. Цявловский, Н. А. Тархова; Т. 3. 1829-1832 / Сост. Н. А. Тархова; Т. 4. 1833-1837 / Сост. Н. А. Тархова. М., 1999.
Мейлах Б. С. «С Гомером долго ты беседовал один» // Стихотворения Пушкина 1820-1830-х годов: История создания и идейно-художественная проблематика. Л., 1974.
Мельник В. И. Стихотворение А. С. Пушкина «К Гнедичу»: (Проблемы смысла и комментария) // Филологические записки. Вестник литературоведения и языкознания. Вып. 19. Воронеж, 2003.
Месяцеслов и общий штат Российской Империи на 1836. Ч. 1-2. СПб., <1836>.
Остафьевский архив князей Вяземских H Издание графа С. Д. Шереметева; Под ред. и с прим. В. И. Саитова. Т. 1-5. СПб., 1899-1913. Пушкин А. Соч. Т. 9. СПб., 1841.
Саводник В. Ф. Заметки о Пушкине HH Русский архив. 19G4. № 5. <Смирнова А. О., Смирнова О. Н.> Записки А. О. Смирновой. (Из записных книжек 182б-1845 гг.) HH Северный Вестник. 1894. № 8. <Smirnov A> Extraits des carnets de souvenirs d'Alexandrine Smirnoff née de Rosset de 182б a 1845 ^ Северный Вестник. 1894. № 8.
Сведения об авторе: Виноградов Игорь Алексеевич, доктор филол. наук, старший научный сотрудник Института мировой литературы им. А.М.Горького РАН. E-mail: ¡[email protected]
