CC BY
2378 В работе также были использованы: Dolgova S. R. Doktor Gregor Karbonarij v Moskvi // Arhivi. Ljubljana, 2001. L. XXIV. St. 1; Drnovsek M. Nakljänec Gregor Voglar (1651-1717): zdravnik v Rusiji. Naklo,2002; Gabrijel Gruber S. J. 1740-1805. Razstava ob 200 letnici smrti. Ljubljana, 2005; Jansa-Zorn O. Agitacija «Novic» za preseljevanje Slovencev v Srbijo v letu 1865 in 1866 // Kronika, casopis za slovensko krajevno zgodovino. Ljubljana, 1962. L. X. St. 3; SmitekZ. Klic daljni svetov. Slovenci in neevropske kulture. Ljubljana, 1986; он же. Poti do obzorja. Antologija slovenskega potopisa z neevropsko tematiko. Ljubljana, 1988; Ziga Herberstein: odkritelj Rusije. Ljubljana, 1999.
Стане Гранда Русско-словенские отношения в XIX в.
Словенско-русские отношения почти не обременены прошлым. Нельзя сказать, что их не было. Думаю, что в особенности словенские ожидания в связи с Триестом и другой словенской этнической территорией, которая сейчас принадлежит Италии, после Второй мировой войны не получили соответствующей русской поддержки. Но Советский Союз был в то время в тисках идеологических планов проведения мировой революции и славянская проблематика и международная справедливость самое большое являлись для него лишь средством, а не целью или принципом. Несмотря на это хочу сказать следующие слова. Как известно, словенские планы возбудили у югославских генералов заговорщические амбиции. Они ждали военной и политической поддержки у своих русских коллег. А так как русские генералы их не поддержали, они должны были отступить от своих планов. Пользуясь случаем, как словенец и как активный участник войны за Словению я хочу выразить за это благодарность русским. Словенское самоопределение при других международных обстоятельствах было бы существенно более тяжелым и более кровавым. Поэтому сейчас я не буду говорить о русско-словенских отношениях в XIX в. с точки зрения отдельных лиц и общественных элит, но с точки зрения широких народных масс.
Отношения между самым восточным и самым западным славянскими народами уходят своими корнями в далекое прошлое. С точки зрения интеллектуальных элит для их развития имеет исключительное значение Жига Герберштейн, но с точки зрения широких межнародных контактов первенство принадлежит краинским коробейникам, которые распро-
страняли сведения о многочисленных русских братьях по языку среди словенцев. Вероятно, славянское самосознание и прежде не полностью отсутствовало у словенцев, иначе на него не обратили бы внимания словенские протестанты. О том, что его нельзя недооценивать, писал также Янез Вайкард Вальвазор.
Более массовое славянское самосознание предков современных словенцев несомненно связано со словенским Возрождением. Следует представлять его себе не только как исключительно литературное и языковое явление, но как явление религиозное, что проявилось прежде всего в культе солунских братьев Кирилла и Мефодия. Этот культ возник еще в XVIII в. Память о славянских просветителях сохранилась в рассказах о славянском христианстве, о древности и несла в себе протест против немецкого вероломства. Этот аспект в прежних трудах о словенском духовном развитии и самосознании отмечен еще недостаточно и требует более глубокого исследования.
Относительно перехода русских солдат через Штирию и Каринтию в 1799 г., как мне кажется, стоит особо подчеркнуть тот факт, что русские женщины, сопровождавшие своих мужей, по приказу военных властей должны были оставить своих детей у тамошних словенцев. Это указывает несомненно на доброжелательные человеческие отношения, сложившиеся между словенцами и русскими солдатами. То, что это было реально возможно, свидетельствует также Владимир Богданович Бро-невский, описавший путь русских моряков из Триеста на родину. Нужно также принять во внимание широкие духовные возможности того времени, когда, с одной стороны, основывается первая кафедра словенского языка в Граце, а с другой — французы издают указы о положении словенского языка в Иллирийских провинциях, открыв возможность активно действовать Валентину Воднику. Нельзя забывать также, что вместе с французскими частями в Россию вторгся и Иллирийский полк. Хотя многие его солдаты навсегда остались в России, сохранились воспоминания одного из них, которые опубликовал Йосип Юрчич. Мы знаем и то, что многие участники того похода умерли в 70-е гг. XIX в.
Приезд русского царя Александра I в 1821 г. на Люблянский (Лайбах-ский) конгресс являлся не только величайшим дипломатическим событием в истории Любляны. То, что он как личность, как государь великой славянской державы был хорошо принят, доказывает название трактира в его честь, ведь никто не даст своему предприятию имя, с которым связаны плохие воспоминания. Людскую молву о незаконном ребенке русского царя от некоей словенки, а также свою встречу с ней записал Янез Трдина. Память об этом событии также указывает на широкий отклик
людей на него. Именно с Люблинского конгресса можно говорить о интересе многих словенцев к России и русским, и интерес этот с самого начала носил политический характер. Помимо этого среди народа все более распространялись идеи, связанные с объединением христианских церквей, а движение за единство христиан стало сильным не только по религиозным, но и по политическим причинам. Если бы славяне придерживались единого вероисповедания, и конечно, по мнению католиков, католического, то их многочисленность сделало бы их влияние в Риме чрезвычайно значительным. Как известно, апостолом славянского религиозного объединения являлся также Антон Мартин Сломшек. Открытым остается вопрос, высказывалась ли надежда, что религиозное объединение славян ускорит экономическое и социальное развитие России.
Большим препятствием дальнейшему развитию отношений стала революция 1848 г., когда австрийские славяне и словенцы в их числе должны были опровергать упреки в том, что они являются форпостом России. В качестве противовеса великонемецкому давлению, несомненно, демократическая славянская Россия была бы большой и действенной поддержкой им, но поскольку она такой не была, славяне вынуждены были искать выход в австрославизме. Такие настроения австрийских славян заметил венский двор.
В последующие десятилетия XIX в. можно говорить не только о том, что широкие массы словенцев знали о России, но и об особом отношении к ней всего народа. Большинство простых людей вспоминали ее, когда молились за единство христиан, более просвещенная часть народа, имевшая славянское самосознание, восхищалась прежде всего ее необозримыми просторами. Для них она была компенсацией за малочисленность словенцев, за угрожавшую им германизацию и за обиду на собственную слабость. Возможно, это сильнее всего проявилось у Матии Маяра Зильского, который своей открытой любовью к России показывал свое презрение к Австрии с ее высокомерным отношением к словенцам.
Культурно-политические связи между словенцами и русскими во второй половине XIX в. благодаря И. В. Чуркиной и другим авторам хорошо исследованы и повторение приведенных ими фактов явилось бы только потерей времени. Здесь я могу лишь выразить им признание за проделанную работу. Отмечу только три момента. Деятельность М. Ф. Раевского в русском посольстве в Вене в 1842-1884 гг., особенно финансовая помощь, шедшая через него, является одним из самых ярких свидетельств трудного положения словенской культуры и политики, деятели которых имели таланты и идеи, но не имели финансовых средств, чтобы воплотить их в жизнь. При поиске финансовых средств речь шла не о личном
обогащении, а прежде всего о поисках помощи для того, чтобы доказать на родине — немецкой общественности, а также нерешительным или сомневающимся людям в своих рядах, — что словенцы способны на многое. Притеснения и экономическая слабость были таковы, что словенскими патриотами не принимались во внимание такие препятствия, как религиозные различия и подозрение австрийских властей в государственной измене. Среди первых, кто хотел поставить отношения словенцев и русских на подобающее место, был Иван Хрибар. Экономически он был очень силен и мог добиться успеха.
С расширением знакомства словенцев с русской литературой, особенно отдельных лиц и кружков, занимавшихся изучением русского языка, все более укреплялась уверенность, что у словенцев есть будущее, также благодаря и своему могущественному далекому родственнику. Любопытен факт, что изучением русского языка особенно интересовались женщины. Искреннее восхищение Россией, ее культурой и особенно ее еще неиспользованным потенциалом во всех областях захватило также многих представителей католических кругов.
В начале Первой мировой войны славянское самосознание, как в югославянской, так и в панславистской форме, уже повсеместно распространенное среди словенцев, превратилось во влиятельный политический фактор. Это славянское самосознание, любовь к России нашли свое выражение во время Первой мировой войны в том, что многие словенцы в ходе военных операций или по собственному убеждению сдавались в плен русским. После возвращения на родину, многие из них критиковали существовавшие в России порядки, но не скрывали своей любви и воодушевления по отношению к простым русским людям. Многим вернуться на родину было трудно.
Русские военнопленные на словенской территории оставили свой след пребывания там прежде всего в памятной часовне на Вршиче. Многие военнопленные были отправлены в деревни в помощь крестьянам, и между ними и местными жителями установились добрые отношения. Некоторым из русских военнопленных словенские условия жизни так понравились, что они остались в Словении, создали новые семьи. Часть из них перешла в католичество, что стало для отдельных деревень большим славянским праздником, доказательством того, что русские и словенцы в будущем могут стать ближе друг к другу и в религиозном отношении.
Знаменательно и пребывание русских политических эмигрантов в словенских землях после Первой мировой войны. Можно только сожалеть, что в последние годы все было идеологизировано, и любовь к России и русским была однозначно отождествлена с симпатиями к коммунизму.
Во всяком случае углубление межчеловеческих отношений, — если подняться над узкими интересами науки, политики и экономики, а также туризма, — станет в будущем важной задачей для тех, кто действительно желает, чтобы русско-словенские отношения развивались на более широкой основе.
Перевод И. Чуркиной
Андрей Бенедейгиг1
Русские и фронт Изонцо
В октябре 1917 г., габсбургская армия при поддержке германских вооруженных сил, прорвала итальянские укрепления на реке Изонцо, добившись одного из самых впечатляющих военных успехов Первой мировой войны. В последовавшем за этим прорывом сокрушительном разгроме, который был ярко описан Эрнестом Хемингуэем в его шедевре «Прощай, оружие!», итальянская армия потеряла половину своих солдат и за несколько дней в беспорядке отступила более чем на сто километров до реки Пиавы. Так завершилась история печально известного фронта Изонцо, одного из самых масштабных побоищ этой великой войны. Довольно значительную роль в этой истории сыграло малоизвестное участие русских.
Река Изонцо, или по-словенски Соча, берет начало в Юлийских Альпах и течет в Адриатическое море через неприветливый карстовый регион. Это голое скалистое пространство, которое веками населяли словенцы, является геологически уникальным плато, где выходят на поверхность известняковая порода, почти лишенная растительности и перемежаемая бесчисленными впадинами, или так называемыми «долинами». Именно здесь итальянская армия под командованием генерала Луиджи Кадорны в 1915 г. решила напасть на соседа и вчерашнего союзника имея целью «прогулку в Вену» через так называемую Люблянскую брешь, центральную горную долину словенской этнической территории. В случае успеха Италия могла бы получить территории многонациональной империи, обещанные ей странами Антанты по тайному Лондонскому договору, включая главный габсбургский порт город Триест, весь приморский регион, простирающийся далеко в Альпы, полуостров Истрию, северную Далмацию и ряд адриатических островов.
Однако итальянцы столкнулись с непредвиденными трудностями. Невзирая на то, что силы Габсбургов были разрозненны и заняты на мно-
