CC BY
38© В.В. Компанеец, 2009
РУССКАЯ ДУХОВНОСТЬ ГЛАЗАМИ ПОЛЬСКОГО УЧЕНОГО Рец. на кн.: Кг£го1ек, О. Символические формы выражения духовности в русской литературе второй половины XIX века [Текст] / О. Кг§го1ек. - Юе1се, 2008. - 254 с.
В.В. Компанеец
Ольга Станиславовна Кренжолек - преподаватель Института русской филологии Свентокржиской академии им. Яна Коханов-ского (г. Кельце). Сам факт обращения польской исследовательницы к проблемам русской духовной культуры носит в высшей степени знаковый характер и, бесспорно, позитивен. Рецензируемую монографию следует рассматривать как в русле современной польской русистики с ее стремлением к широкому культурологическому контексту (о чем свидетельствуют публикации филологов из Польши в «Вестнике ВолГУ), так и в русле отечественного литературоведения, придавшего в последнее десятилетие феномену «духовность» методологический статус.
О.С. Кренжолек права: «В российском литературоведении конца ХХ - начала XXI века понятия национальная ментальность, духовность, православная духовность не только существенно дополнили категориально-терминологический аппарат, но в ряде случаев принципиально изменили традиционную методологию литературоведческого анализа» [с. 7]. Права она и в другом: никакие новационные литературоведческие стратегии невозможны без учета предшествующих научных достижений, о чем наша «продвинутая» наука, к сожалению, нередко забывает. Польская исследовательница совершенно обоснованно опирается на труд Е.Н. Купреяновой и Г.П. Мако-гоненко «Национальное своеобразие русской литературы» (1976), где поставлен вопрос о необходимости исследования типологии художественных направлений в связи с особенностями русского художественного развития в общем историческом контексте европейской словесности.
Разумеется, на современном этапе компаративизм предполагает более глубокий синтез философского, культурологического, религиозного, мифологического и других дискурсов. И, пожалуй, самое главное - он требует «активизации исследовательской рефлексии по поводу метафизических основ креативности» [с. 8]. Подобная четкость методологических установок выгодно отличает монографию О.С. Кренжолек на фоне работ общего плана, скорее декларирующих, чем реализующих свою приверженность новой методологии.
О.С. Кренжолек убеждена, что анализ и систематизация символических форм воплощения духовного начала необходимы для понимания масштабности тех вопросов, которые Россия поставила и ставит перед человечеством. Именно поэтому объектом ее исследования стал «золотой» век литературы русского реализма (вторая половина XIX столетия). Помимо эстетических, обращение к данному периоду истории российской словесности обусловлено рядом других причин и в первую очередь изменениями национального уклада жизни, которые нередко определяются как кризисные. Весьма существенно, что исследовательница опирается не только на «вершинные» произведения русских классиков (Ф.М. Достоевского, Н.С. Лескова, А.Н. Островского, А.К. Толстого, Л.Н. Толстого, И.С. Тургенева, Г.А. Успенского, А.П. Чехова), но и на тексты, принадлежащие перу авторов так называемого «второго» ряда (А.Ф. Писемский, Н.Д. Хвощинская, П.И. Мельников-Печерский), которые не привлекали должного внимания отечественных литературоведов. Анализ последних не носит самодовлеющего характера: он призван поддержать наиболее интересные и плодотворные линии в развитии философско-религиозной сим-
волики. Разобраться в пестром конгломерате художественных решений, мнений и точек зрения литературоведов, философов, культурологов, теологов далеко не просто, тем не менее автор монографии находит твердые точки опоры для выражения своей концепции, последовательно и веско аргументирует ее. Система доказательств включает в себя аргументацию идеологического и образно-художественного плана.
Целью исследования О. Кренжолек является стремление установить единство духовной традиции в России, обусловленное открытой православной направленностью. Как и всякий новаторский труд, работа способна вызвать острую дискуссию, но это только подчеркивает ее актуальность и неординарность. Особо хочу выделить последовательно выдержанный принцип историзма. Согласно классическим формулировкам он включает в себя три основных момента: раскрыть истоки явления; выявить этапы его эволюции; показать, какие формы приобрело данное явление в настоящее время. С этих позиций становится понятно, почему в работе содержатся многочисленные ссылки на языческую славянскую мифологию, а также на культурологические исследования, посвященные обряду и ритуалу, но особое внимание уделено так называемому народному православию.
В первой главе - «Смыслообразующая функция символа в русской литературе» (с опорой на труды А.Ф. Лосева, П.А. Флоренского, В.В. Зеньковского, других деятелей русского философско-богословского Ренессанса, а также К.Г. Юнга) - рассмотрена теория символа, наиболее отвечающая духовным устремлениям писателей-реалистов. О.С. Кренжолек убедительно доказывает, что без научного осмысления процесса символизации невозможно адекватное изучение как русской классики, так и искусства европейского реализма в целом. Из множества отмеченных в науке признаков художественного символа первостепенное значение для исследовательницы имеет его обобщающая способность, которая позволяет выявить в художественном образе «растущее» самодостаточное и самообновляющееся начало. Причем анализ конкретных примеров из текстов И.С. Тургенева, Ф.М. Достоевского и А.П. Чехова показывает, что статус символа
могут приобретать психологическое состояние персонажа, его ментальность.
Однако все же основной акцент сделан автором монографии на иконической православной символике, включенной в широкий исторический контекст. По мнению О.С. Кренжолек, современная духовность невозможна без учета древнеславянской культуры, в том числе и дохристианского периода как непосредственного «отражения народной мудрости», как «важнейшего этапа в развитии неформализованных знаний о мире и человеке» [с. 40]. Эта мудрость находит выражение в знаковых образах-константах, носящих универсально-онтологический метафизический характер, в частности - в символике креста в его различных национально-исторических модификациях. Дохристианская духовность сходится с православием и в понимании общего закона бытия как Закона Любви, что отражено в древнейших памятниках письменности.
Любопытен в этой связи предложенный анализ устойчивых мотивно-образных комплексов в этико-эстетической парадигме «мистического реализма» (термин В.В. Зеньковс-кого). Мистический элемент в русском реализме свидетельствует о том, что познавательнохудожественная деятельность не сводится к интеллектуально-рационализированному дискурсу. Огромную роль в ней играют интуиция и религиозно-чувственный опыт, проявившиеся в старчестве и психологии раскольнических движений, о чем напоминает исследовательница, анализируя произведения П.И. Мельникова-Печерского, А.Ф. Писемского и др.
Вторая глава - «Символ как миф: условное и безусловное в эстетике русского реализма» - содержит характеристику мифопоэтической традиции в русской литературе от
А.С. Пушкина (поэма «Руслан и Людмила») до романа Н.С. Лескова («На ножах») и «Сна смешного человека» Ф.М. Достоевского. Подход к символу как мифу, то есть как к самодостаточной реальности, в основе которой лежит принцип диалектической взаимосвязи идеологической (семантической) и предметно-вещественной составляющих, поднимает литературоведческий анализ на новый уровень, позволяет реализовать его в свете религиозного опыта. Русский национальный тип художественного миросозерцания наиболее
полно, по мнению исследовательницы, раскрывается на примере Пушкина, в произведениях которого народный миф живет активной полноценной жизнью. Так, уже в поэме «Руслан и Людмила» нашел этическую и эстетическую поддержку православный идеал целомудрия, нарушение которого материализует библейские апокалиптические пророчества о падении человечества, его второй смерти, что убедительно доказывается сопоставлением текстов XIX века с эсхатологической историософией ХХ столетия, в частности с трактатом Д. Андреева «Роза Мира».
Не исключено, что подобное сопряжение имен (А. Пушкин - Д. Андреев) может вызвать недоумение. Однако если учесть, что одна из целей О.С. Кренжолек - раскрыть пророческий смысл эсхатологических прозрений русских писателей-реалистов, получивших развитие в творчестве их последователей в XX столетии [с. 20], то привлечение «Розы Мира» (кстати, совершенно не изученной у нас) представляется вполне оправданным.
Поистине новаторским следует признать и анализ романа Н.С. Лескова «На ножах», который в силу его антинигилистической направленности приравнивался к низкопробному бульварному чтению. Проверить, насколько данная характеристика соответствует действительности, читатель советского времени практически не мог, поскольку роман не вошел даже в авторитетное одиннадцатитомное собрание сочинений под редакцией виднейших ученых академического плана: В.Г. Базанова, Б.Я. Бухштаба, А.И. Груздева, С.А. Рей-снера, Б. Эйхенбаума (М.: ГИХЛ, 1956-1958). О.С. Кренжолек смело выступает против трафаретной конъюнктуры, опубликовав первые заметки об этом весьма оригинальном произведении Лескова еще в конце XX века. В настоящей монографии отдельные заметки сложились в полнокровную картину, представляющую художественный гений Лескова в его многокрасочности. Страницы, посвященные роману, подчеркнем еще раз, относятся к числу наиболее оригинальных в рецензируемой монографии.
Конкретный анализ лесковских образов, как и «Сна смешного человека» Достоевского, наглядно демонстрирует принципиальную несводимость русского реализма к материа-
лизму, позитивизму, сенсуализму и подобным течениям, лишенным высшего метафизического измерения. Этой же задаче подчинена и систематизация основных поведенческих моделей в малой русской прозе второй половины XIX века (повести Л.Н. Толстого, Н.Д. Xвощинской, А.Ф. Писемского). «...Не подлежит сомнению тот факт, - пишет исследовательница, - что антропологическая парадигма русского реализма имела определенную социально-психологическую основу, которая, однако, даже в своей очевидной конкретике не противоречила символической обобщенности» [с. 108]. С таким выводом нельзя не согласиться. Так, если в прозе «натуральной школы» преобладал открыто выраженный социологизм, то начиная с 1850-х годов на первый план выходит психологизация явлений социально-исторического порядка. Литература, обратившись к сферам подсознательного и бессознательного, которые «говорят» на собственном иррациональном языке символов, способствовала формированию художественного подтекста, то есть доминированию невысказанного смысла над сказанным, что стало «горячими точками» в культуре XX столетия.
Третья глава - «Символы гармонии и дисгармонии: И.С. Тургенев, Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский» - посвящена проблеме мо-тивно-образного воплощения художественной рефлексии в связи с религиозными воззрениями названных авторов. Раскрытие механизма претворения концептуальных представлений о праведничестве и святости, бесовстве и богоотступничестве в конкретный художественный образ представляется весьма продуктивным для выявления средств и приемов символизации в искусстве слова. Сам материал (прежде всего тургеневские «Живые мощи») обусловил последовательное включение в сферу литературоведческого анализа понятий и категорий философского и частично богословского плана. Как считает исследовательница, через онейрическую символику к тургеневской героине приходит истинное понимание смысла креста, возложенного на нее великой милостью Небесного Жениха - самого Xриста. «Через земное страдание она познала истинную любовь, угадала свое высшее Я, всплывшее из глубин бессознательного.» [с. 136].
Эта загадочность русской души, которая вызывает подчас на Западе непонимание, вызвана, если исходить из логики исследовательницы, определенным несовпадением аксиологических парадигм Запада и России. В этом плане для О.С. Кренжолек основополагающими являются два момента. Во-первых, феномен народного православия как синтез двух вер, восходящих к языческой обрядности, с одной стороны, и церковно-христианской книжной традиции - с другой. Во-вторых (и в этом принципиальное убеждение автора), русская культура в целом стоит ближе к восточной, чем к западной системе знаний о мире, она универсально-космична как в раскрытии духовной сути личности, так и в объяснении Космоса в целом. Именно поэтому О.С. Кренжолек не ограничивается установлением генетических связей и типологических схождений между духовными исканиями русских классиков и концепциями
В.С. Соловьева, С.Н. Булгакова, П.А. Флоренского и др. Не менее значима для нее восточная мудрость, которая не противоречит православной соборности, но позволяет объединить, например, Лао-Цзы с Эпиктетом. В аспекте данной посылки рассмотрена позиция Льва Толстого, особенно в период его увлечения конфуцианством, что сказалось в восточном колорите некоторых символических образов.
Акцентируя проблемы человекобога и Богочеловека у Достоевского, О.С. Кренжо-лек прибегает к архитектурной символике. Вавилонская башня - муравейник - хрустальный дворец - все эти образы-фантазии, как справедливо отмечает исследовательница, становятся «квинтэссенцией атеизма», сутью социалистических учений, требовавших установления несовершенными руками духовно несовершенного человека Царства Божия на земле. Богоборческий характер подобных требований очевиден. Для исследовательницы чрезвычайно важны учения Отцов Церкви о верхнем и нижнем пределах духовности, так как реалистическая литература показала всю амплитуду колебаний души русского человека, прошедшего искус богоборчества.
В четвертой главе - «Символика числа в литературе 1850-1880-х гг.: поэтика и философско-эстетическая рефлек-
сия» - содержится анализ пьес А.К. Толстого «Дон Жуан» и А.Н. Островского «Снегурочка», прозы Н. Хвощинской (В. Крестовский), хроники Н.С. Лескова «Соборяне» и некоторых других текстов, дающих оригинальную интерпретацию числовых значений в философско-символической проекции. О значении числа и числовой символики в истории мировой культуры сказано достаточно много важного и интересного (А.Ф. Лосев, Ю.М. Лотман, П.А. Флоренский и др.). Однако художественная практика русского реализма под данным углом зрения практически не рассматривалась, что, как доказано в рецензируемой монографии, обедняет ее эстетическое и духовное содержание.
Так, сюжетные коллизии драмы А.К. Толстого и А.Н. Островского, а также феномен двойничества у Ф.М. Достоевского рассматриваются в аспекте проблемы поиска персонажами второго «я», тоски по духовно-физической полноте, стремления стать членом двоицы (в христианском или антихристианском смыслах). Аналогичную духовную наполненность имеют, по мнению О.С. Кренжолек, символы триады, тетрады и гептады, о чем свидетельствуют роман Н.Д. Хвощинской (В. Крестовский) «Большая Медведица» и хроника Н.С. Лескова «Соборяне». Анализ символической природы троичности и ее высшего выражения - догмата о Святой Троице - включает антропоцентризм русской культуры в теокос-мический контекст. Подобный ракурс православной символики, нашедший катафатическое или апофатическое выражение в образной системе русского реализма, как явствует из анализируемого материала, особенно необходимо учитывать в эпоху обострения межконфессио-нальных и национальных конфликтов и поисков путей достижения всеобщего согласия.
Разумеется, в работе содержатся спорные и не вполне проясненные (по крайней мере для российского читателя) моменты. На наш взгляд, во многом преувеличена роль языческого миропонимания и символики в становлении эстетики реализма. К тому же феномен народного православия, подчеркнутый исследовательницей, помимо позитивных имеет и негативные стороны, которые остались без внимания. О.С. Кренжолек привлекает источ-
ники, которые в российской науке еще не прошли научную апробацию (например, «Русские Веды»). Представляется также, что искренняя и глубочайшая любовь исследовательницы к православной русской культуре является отчасти причиной недооценки западноевропейской цивилизации, которая, в противовес русской, «соборной», созидательной и альтруистической, характеризуется в параметрах само-замкнутости, индивидуализма и деструктивности. Видимо, некоторые подобные оценки, хотя они и подкреплены авторитетными заявлениями западных мыслителей, все же следует смягчить. Однако автор вправе выражать свои симпатии и антипатии и придерживаться собственных воззрений, не во всем совпадающих с нашими взглядами. Высказанные замечания ни
в коем случае не ставят под сомнение высокий научный уровень исследования, его актуальность и концептуальность, оригинальность исследовательского подхода, проявившегося в осмыслении масштабного и многомерного текстового материала. Дискуссионность же отдельных суждений, подчеркивая сложность решаемых вопросов, способствует более плодотворному выяснению истины. Наблюдения и выводы О.С. Кренжолек вполне могут быть использованы в процессе преподавания истории русской словесности как в России, так и за рубежом. Обладающее всеми признаками научной новизны рецензируемое исследование направлено на нетрадиционное прочтение художественных текстов и с этой точки зрения весьма полезно для российского читателя.
