CC BY
49Марина Михайловна ФРОЛОВА
Российский консул в Битоле Н.Ф. Якубовский: неизвестные страницы биографии
«Консул на Востоке — это в меньшем виде посол, а посол в Константинополе — это в большем размере консул», — писал известный философ, писатель и дипломат К.Н. Леонтьев, имевший значительный опыт консульской работы в Османской империи. «Послы при европейских Домах имеют дело только с государем и министром. Послы при Дворах восточных (особенно в Турции) имеют дело и со Двором, и с населением (курсив Леонтьева. — М. Ф.), и к своим подданным отношения их гораздо проще в принципе и вместе с тем многосложнее в частности, чем в Европе...»1, — пояснял свою мысль Леонтьев.
После Крымской войны 1853—1856 гг. от русского консула на Балканах, помимо выполнения им непосредственных задач по должности, в немалой степени зависело также осуществление внешнеполитических решений правительства, создание имиджа России в глазах населения и османских властей, обеспечение роста ее влияния на христианские народы Балкан.
В Азиатском департаменте министерства иностранных дел России в это время работала целая плеяда замечательных дипломатов, и среди них — Николай Федорович Якубовский. Его биография, как и биографии многих других русских дипломатов, которые долгие годы служили в непростых условиях Османской империи, являясь проводниками политики России на консульских постах на Балканах и олицетворяя собой и своей деятельностью Российскую империю, до сих пор не была предметом изучения историков. Представляемая статья, таким образом, является первой попыткой воссоздания жиз-
о<х><х>с>ос>о<х>оо^^ 107
ненного пути Н.Ф. Якубовского и его деятельности на дипломатическом поприще. Для выполнения исследовательской задачи были привлечены уникальные, впервые выявленные материалы: из Архива внешней политики Российской империи, архива Московского университета, который хранится в Центральном историческом архиве г. Москвы, из фонда М.А. Хитрово, находящегося в Рукописном отделе Института русской литературы (Пушкинский дом) РАН в Петербурге, а также немногочисленные опубликованные документы, воспоминания К.Н. Леонтьева, В.Б. Бланка и др.
Николай Федорович Якубовский родился в г. Орле, но установить точно год появления его на свет в настоящее время не представляется возможным в силу ряда обстоятельств. Ни в одном из двух дел, которые в свое время были сформированы в министерстве иностранных дел России и сохранены в Архиве внешней политики Российской империи (АВПРИ), не проставлена точная дата его рождения. Метрическое свидетельство о рождении и крещении, выданное Орловской духовной консисторией 11 января 1839 г., обозначено в перечне документов в личном деле Якубовского, но, к сожалению, не дошло до нас. Согласно «Свидетельству о происхождении», представленному Якубовским для поступления в Московский университет и выданному ему 6 июня 1831 г. за подписью командующего Орловским внутренним гарнизонным батальоном* майором Турбиным, ему шел 20-й год2. В подлиннике этого «Свидетельства о происхождении», обнаруженного нами в архиве Московского университета, отмечается, что эти сведения были взяты из формулярного списка его отца, Ф.И. Якубовского3. Но в «Прошении в правление Московского императорского университета», подписанном 31 августа 1831 г., Якубовский указал, что он имел «от роду 19 лет»4. Следовательно, исходя их этих документов, он родился в 1811-м или в 1812 г. К.Н. Леонтьев, хорошо знавший Якубовского, свидетельствовал, что он умер, когда ему было
* Орловский внутренний гарнизонный батальон, сформированный в 1811 г. как полубатальон при учреждении Александром I внутренней стражи, предназначался для несения гарнизонной и внутренней службы, охраны, обороны гарнизонов и подготовки рекрутов для полевых войск.
63 года5, а ушел он из жизни в 1874 г., поэтому вновь 1811 год выступает как год его рождения.
Однако согласно формулярному списку, составленному в 1857 г. (судя по последней в нем записи), Якубовский был значительно моложе. Но и здесь в записях присутствует явное несоответствие, так как начало его чиновничьей карьеры в МИД приходится на 1846 год, когда ему исполнилось 24 года, следовательно, он родился в 1822 г. А в конце этого же документа указывается, что ему 31 год, что он титулярный советник и направлен в Сербию, что состоялось в 1856 г. В этом случае, он появился на свет в 1825 г.6. В.А. Котельников и О.В. Фети-сенко, современные составители комментариев к произведению К.Н. Леонтьева «Разбойник Сотири (из воспоминаний консула)»7, в котором упоминается консул Н.Ф. Якубовский, полагают годом его рождения 1825-й8. Правда, непонятно, откуда они взяли эту дату.
Надежда на то, что надпись на могильном памятнике Н.Ф. Якубовскому в Св. Пантелеимоновом монастыре на Афоне сможет разрешить эту проблему, к сожалению, не оправдалась. Благодаря отзывчивости генерального консула России в Салониках А.А. Попова нам были любезно предоставлены фотографии самого памятника над могилой Н.Ф. Якубовского и специально этой надписи. Следует сказать, что фотографии были сделаны монахом монастыря Св. Пантелеимона отцом Философом в феврале 2015 г. Оказалось, что в надписи не стоит дата рождения, а выбито на камне только то, что Н.Ф. Якубовский скончался на 67-м году жизни. Таким образом, получается, что он появился на свет в 1807 г. (1874 — 67 = 1807). Нам известно, что метрическое свидетельство должно было быть подшито в дело о выдаче Якубовскому аттестата об окончании Московского университета в 1839 г., которое пока еще нами не обнаружено. Необходимо продолжить поиски этого документа в архиве Московского университета, чтобы установить точную дату рождения Н.Ф. Якубовского.
Его отец, Федор Иванович Якубовский, происходил из польского шляхетства, но, видимо, обедневшего, так как не имел ни родового, ни благоприобретенного состояния. В 1831 г.
он служил капитаном в Брянской инвалидной команде*, входившей в состав Орловского внутреннего гарнизонного баталь-она9. Сведений о матери Н.Ф. Якубовского не сохранилось: выявлено только, что ее звали Марией Ивановной и в 1857 г. она была вдовой10. Н.Ф. Якубовский имел еще сестру — Розалию Федоровну Якубовскую, которая умерла в 1873 г. в Орле. Судя по ее фамилии и по тому факту, что после смерти Н.Ф. Якубовского его наследницами явились две двоюродные сестры11, можно с уверенностью утверждать, что его родная сестра так и не вышла замуж.
Н.Ф. Якубовский закончил Орловскую мужскую гимназию. И тут опять возникают вопросы. Как известно, согласно «Уставу учебных заведений» от 5 ноября 1804 г. полный гимназический курс обучения длился 4 года, и только с 1 августа 1833 г. в Орле перешли на 7-летнее обучение — в соответствии с «Уставом гимназий и училищ уездных и приходских» от 8 декабря 1828 г.12. В «Увольнительном свидетельстве», выданном 17 августа 1831 г. из Орловской дирекции училищ за подписями директора гимназии и учителей, сказано, что Якубовский посещал гимназию 5 лет, т. е. провел в стенах гимназии лишний год (по болезни или другим обстоятельствам?). Как правило, детей отдавали на учение в гимназию в 9-12-летнем возрасте, поскольку в 16—18 лет молодой дворянин уже поступал на службу. И Якубовский, скорее всего, не являлся исключением из общепринятой практики того времени, поэтому гимназию он закончил явно не в 1831 г. Но именно в тот год (12 января 1831 г.) было введено новое разделение губернских гимназий и училищ по округам, согласно которому Орловская губерния была причислена к Московскому учебному округу (указом от 30 мая 1833 г. она вновь была переведена в ведение Харьков-
* В 12 уездных городах Орловской губернии, включая и Брянск, в 1811 г. были сформированы так называемые инвалидные команды - для несения караульной службы (у казенных казначейств, хлебных и соляных магазинов, пороховых погребов и т. п.), охраны острогов, препровождения арестантов, первоначального обучения рекрутов, усмирения крестьянских выступлений в уезде и пр. Команды комплектовались либо из ветеранов (прослуживших не менее 15 лет), либо из признанных негодными к полевой службе. Впрочем, часто призванные по рекрутской повинности все свои 25 лет так и служили в уездных инвалидных командах. Сюда же нередко переводили людей аморального поведения (но не имевших физических недостатков).
ского учебного округа)13. Может быть, это обстоятельство и сыграло решающую роль в выборе столичного университета.
Ценную информацию о юном Якубовском, его характере, прилежании, успехах в учебе сообщает вышеупомянутое «Увольнительное свидетельство», аналог современного «аттестата зрелости». Этот документ начинается не с перечисления оценок познаниям выпускника, а с характеристики его нравственного облика, который вполне раскрывается через взаимоотношения с «соучащимися» («обхождением своим приобрел их расположение») и с «начальством» («вел себя прилично, и поведения был хорошего как человек воспитанный в правилах веры и хорошо изучивший Закон Божий»). Во все время пребывания в гимназии «при ревностном расположении к преподаваемым предметам Якубовский показал похвальное и твердое постоянство». И далее шли уже сведения об успеваемости.
В первой четверти XIX в. в учебных заведениях России использовалась словесная шкала характеристики уровня знаний учащихся, и она была весьма разнообразна. В «Начертании подробнейших правил касательно испытаний в учебных заведениях, коих воспитанники при выпуске имеют право на получение классного чина», изданном в 1819 г., с целью унификации были приняты «четыре различные степени успехов, кои определяются баллами, означенными цифрами 1, 2, 3, 4»14. Однако еще длительное время, вероятно, по инерции преподаватели использовали не цифровую, а описательную систему отметок успеваемости, что вполне подтверждает и «Увольнительное свидетельство» Якубовского. Уровень знания им латинского языка в Орловской гимназии удостоверяет следующая запись: «В латинском языке приобрел сведения самые удовлетворительные и с целью изучения его совершенно сообразные: может понимать латинских авторов с удобностию и довольно правильно выражать свои мысли на сем языке». Под общим названием «исторические предметы» объединялось несколько дисциплин, по которым познания Якубовского аттестовались следующим образом: «во всеобщей и российской географии — хорошие, во всеобщей истории — достаточные, отечественною историею занимался с особенным рачением, во всеобщей же и российской
статистике упражнялся с большим успехом». «В русской словесности» Якубовский, «занимавшись по особенной склонности, приобрел в оной как в теоретическом, так и в нравственном отношениях сведения удовлетворительные, и цели образования его совершенно соответствующие». «В естественных науках, изучив с весьма хорошим успехом первые основания естественной истории, приобрел в физике сведения, необходимые для правильного и основательного изъяснения явлений природы». Якубовский явно имел склонность к точным наукам: «В математике, в начальной алгебре, геометрии и прямолинейной тригонометрии оказал отличные успехи». Завершали этот «аттестат зрелости» отметки по знаниям в языках: «греческом — хорошие, во французском и немецком — достаточные»15.
По получении в Орле «Увольнительного свидетельства» Якубовский поспешил в Москву и 31 августа 1831 г. подал прошение в правление Московского университета: «по надлежащему экзамену» включить его «в число своекоштных студентов медицинского отделения»16. Буквально на следующий день, 1 сентября, состоялся экзамен, который принимала весьма авторитетная комиссия: декан медицинского факультета ординарный профессор Х. Г. Бунге, экстраординарные профессора А.Е. Эвекиус и П.П. Эйнбродт, адъюнкты А.Г. Терновский, Н.Д. Лебедев, лектор Н.С. Топоров. Якубовского испытали «в языках и науках, как требовали от вступающих в университет в звании студента, и нашли его способным к слушанию профессорских лекций в сем звании» (курсив в документе. — М. Ф.)17.
Но Якубовский недолго посещал занятия на медицинском факультете и вскоре перешел на словесное отделение Московского университета, — это следует из его прошения от 7 июля 1834 г., в котором он указал, что являлся своекоштным студентом 3-го курса словесного отделения. В тот год он не смог сдавать экзамены, так как ему по домашним обстоятельствам необходимо было отправиться в Тверскую губернию. В связи с этим Якубовский просил уволить его в отпуск и снабдить для проезда билетом18. Похоже, что дела родственников задержали его на целый год, поэтому он окончил курс только в 1836 г. по 1-му отделению философского факультета, т. е. историко-
филологическому отделению, согласно преобразованиям по новому «Общему уставу императорских российских университетов» 1835 г.
В период обучения Якубовского на словесном отделении работали яркие и интересные преподаватели: замечательный историк профессор М.Т. Каченовский читал курс по истории Российского государства, истории древних и средних веков, профессор И.И. Давыдов — по русской словесности и теории поэзии, профессор И.М. Снегирев — по римской словесности и древностям. За время учебы Якубовский показал хорошие успехи в науках «при очень хорошем поведении». В июле 1836 г., по завершении академического года и сдаче экзаменов, Совет университета удостоил его степени действительного студента19. Однако затем выяснилось, что при поступлении Якубовский не представил метрического свидетельства о рождении и крещении, поэтому в 1836 г. он не был утвержден в этом звании. Только через три года он смог предъявить необходимый документ, выданный Орловской духовной консисторией от 11 января 1839 г., и тогда, 18 сентября 1839 г., получил аттестат за подписью ректора университета М.Т. Каченовского и декана И.И. Давыдова*20. И опять обнаруживается лакуна в наших знаниях биографии Якубовского, поскольку нельзя дать ответа на вопрос, чем же он занимался в течение 6 лет после окончания Московского университета, т. е. с 1836 г. до 8 февраля 1842 г., когда поступил в Учебное отделение восточных языков при Азиатском департаменте МИД России. В формулярном списке нет никаких записей, что свидетельствует о том, что в этот период Якубовский не состоял на государственной службе.
Студенты Учебного отделения восточных языков, как и полагалось в императорской России, носили виц-мундир МИД, а также имели квартиру и получали весьма приличное жалование. Однокурсник Якубовского В.Б. Бланк (1821—1897) в своих воспоминаниях писал, что на эти деньги он позволял себе даже некоторую роскошь, в частности, каждое лето снимал дачу. Зи-
* В справочных изданиях указывается, что И.И. Давыдов (1794-1863) был деканом 1-го отделения (историко-филологического) философского факультета с 1843 по 1847 г. Но «Аттестат» Якубовского был подписан так.
мой 1846 г. в Учебное отделение приезжал министр иностранных дел канцлер К.В. Нессельроде. По словам того же Бланка, он «сделал маленький экзамен» выпускникам и объявил, кто куда назначен за границу21. Якубовский и Бланк были направлены в Турцию.
Официальные документы о принятии Якубовского на действительную службу в МИД в звании действительного студента* с жалованием 800 руб. в год были оформлены с 5 июня 1846 г. На проезд в Константинополь молодые люди получили по 200 червонцев для прогона и по 2 лошади до Одессы из сумм курьеров МИД, о чем 31 мая 1846 г. было доложено наследнику цесаревичу22, с 1842 г. исполнявшему обязанности императора Николая I во время его отсутствия в столице. В Петербурге 10 июня 1846 г. Якубовский и Бланк дали две подписки: одну в том, что не принадлежат ни к какой масонской ложе и ни к какому тайному обществу ни внутри империи, ни вне ее, а также в том, что обязывались «впредь оным не принадлежать и никаких отношений с ними не иметь». Вторая подписка бралась, в соответствии с высочайшим указом от 3 августа 1791 г., «о подтверждении, дабы никто из членов ведомства коллегии иностранных дел в домы иностранных послов, министров и прочих доверенных от других держав особ не ездили и не ходили и о делах разговоров и сношений с ними не имели»23.
16 июня 1846 г. Правительствующим Сенатом Якубовский был утвержден в чине губернского секретаря (12 класс согласно «Табели о рангах», в армии соответствовал чину поручика), что было подкреплено соответствующим документом из Герольдии** 19 августа 1846 г.24. 17 июня 1846 г. Якубовскому выписали подорожную от Санкт-Петербурга до Одессы через Орел для свидания с родителями. В Орловской губернии он мог пробыть 28 дней и далее должен был следовать в Константинополь.
* Звание действительного студента по Уставу 1835 г. получали выпускники университета, закончившие курс без отличия. Звание давало право на чин 12-го класса (с 1822 г.).
** Герольдия - Департамент Герольдии Правительствующего Сената - по министерской реформе 1802 г. состоял из ряда экспедиций: отыскание и причисление к дворянству, перемена фамилий, гербы; производство в чины; ревизия определений дворянских депутатских собраний и др.
В русскую миссию в столице Османской империи он прибыл 2 сентября, позднее сюда добрался и его сокурсник Бланк. 20 октября 1846 г. молодые люди были приведены к присяге на чин губернского секретаря настоятелем посольской церкви в Константинополе иеромонахом Амбросием. Причем, подписанную форму присяги «Клятвенное обещание» затем доставили в Азиатский департамент25. Через два года, 26 апреля 1848 г., Якубовский был направлен драгоманом (переводчиком) в российское вице-консульство в Дарданеллы (современный турецкий город Чанаккале), где прослужил 5 лет.
Весной 1853 г. трудные переговоры с Портой о «святых местах» во время пребывания чрезвычайного посла князя А.С. Меншикова в Константинополе потребовали большего числа драгоманов при российской миссии, где в это время был неполный состав. Старший советник Э.Я. Аргиропуло предложил вызвать в столицу Османской империи из Дарданелл и прикомандировать к драгомату переводчика, коллежского асессора Якубовского. Накануне он был представлен своим непосредственным начальником консулом А. Фонтоном «к вознаграждению за постоянные усердные труды». Якубовского в Дарданеллах должен был временно заменить, «в виде опыта», прапорщик А. Кумани, уже известный миссии «по способностям, хорошему поведению и знанию восточных языков». Князь Меншиков заявил свое согласие на это предложение и приказал выдать Якубовскому и Кумани по 250 руб. серебром «на путевые издержки и подъем». На этом документе, датированном 14 апреля 1853 г., стоит приписка: «Приказано подождать до отъезда князя Меншикова из Константинополя»26. 9 (21) мая Меншиков покинул Константинополь, но данное распоряжение так и не было приведено в исполнение. Однако позднее, 11 сентября того же года, по приказу канцлера Нессельроде состоялся перевод Якубовского на должность секретаря генерального консульства в Белград; в свою очередь, титулярный советник Попов назначался агентом МИД при Скулянском карантине в Бессарабии. Накануне, а именно 9 сентября 1853 г., высочайшим приказом по гражданскому ведомству Якубовский был произведен за выслугу лет в титулярные советники (9 класс).
Для скорейшего прибытия из Дарданелл к новому месту службы ему предписывалось отправиться через Галац на пароходе и на путевые издержки выдавалось 600 руб. сер.27. 14 октября 1853 г. Якубовский достиг Белграда и уже на следующий день вступил в занимаемую должность.
Начавшаяся Восточная или Крымская война (1853— 1856 гг.) выявила в действующей армии острую нехватку переводчиков. Советник русского посольства в Вене Ф.П. Фонтон, который посетил с особой миссией Белград, уведомил генерал-адъютанта князя М.Д. Горчакова, командующего войсками 3-го, 4-го и 5-го пехотных корпусов, действовавших на Дунае и в прибрежье Черного моря, о том, что секретарь генерального консульства в Белграде Якубовский, знавший турецкий язык, способен исправлять должность чиновника при начальниках отдельных отрядов. А поскольку генеральный консул в Белграде Н.Е. Мухин сам отлично владел турецким языком, то Якубовского немедленно послали в Малую Валахию. С начала апреля 1854 г. он состоял при штабе Мало-Валахского отряда генерал-лейтенанта П.П. Липранди28. На войне и людям мирной профессии — переводчикам — часто приходилось браться за оружие. Так, 5 апреля 1854 г., во время рекогносцировки Ка-лафатских укреплений, Якубовский участвовал в отражении вылазки турецких войск из Калафата и в перестрелке с неприятельской кавалерией русской конной артиллерии и фланкеров, т. е. кавалеристов, призванных охранять отряд с боков или по краю29. Якубовский оказался человеком неробкого десятка, а К.Н. Леонтьев впоследствии вспоминал, что Николай Федорович очень любил «всякое удальство»30. Якубовский вполне испытал тяготы бивачной жизни, следуя при отводе русских войск из Дунайских княжеств вместе с отрядом «в его передвижениях через города Крайово, Слатин, Плоешти, Фонша-ны к городу Бырлату до 11 августа 1854 г.». Позднее он состоял переводчиком дипломатической канцелярии при Южной армии. Деятельность Якубовского во время Крымской войны была высоко оценена: он был награжден орденом Св. Станислава 3-й степени, а также получил медаль «В память войны 1853—1856» «темной бронзы на Андреевской ленте»31. Для нас
важно обратить внимание на последнюю награду. Якубовский являлся гражданским чиновником, поэтому ему полагалась медаль темной бронзы, которая носилась на Владимирской ленте. Но он служил при главнокомандующем Южной армией и военными сухопутными и морскими силами, в Крыму находящимися, генерал-адъютанте М.Д. Горчакове и даже принимал участие в перестрелке. И это был тот особый случай, когда медаль темной бронзы вручалась на Андреевской ленте, на которой, как правило, носилась медаль светлой бронзы, и ею награждались военные или непосредственные участники военных действий32.
По окончании Крымской войны, по приказу нового министра иностранных дел князя А.М. Горчакова, 18 апреля 1856 г. Якубовский был командирован в международную комиссию по разграничению отошедшей по Парижскому трактату части Бессарабии Молдавскому княжеству, в распоряжение генерал-майора М.Л. Фантона де Веррайон, назначенного впоследствии бессарабским военным губернатором. Тот также по достоинству оценил «отлично-усердную службу и особенно труды» Якубовского, представив его к ордену Св. Анны 3-й степени33.
По завершении работ этой комиссии 7 июля 1856 г. Якубовский был отправлен на свой прежний пост секретаря генерального консульства в Белграде. Через два года, 27 февраля 1858 г., его перевели в Константинополь, также на должность секретаря генерального консульства. В 1864 г. он был представлен к новой награде — ордену Св. Станислава 2-й степени, украшенному императорской короной. В декабре 1864 г. Якубовского, имевшего уже чин надворного советника (7 класс), назначили консулом в македонский город Битолу (Монастырь)34.
Битола являлась административным центром Румелийско-го (Битольского) эйялета Османской империи. Кроме резиденции генерал-губернатора, здесь находились: Главная квартира Военного командования Румелии (111-го военного округа, в сферу действия которого входили Македония, Босния, Герцеговина, Албания, Эпир и Фессалия); Пелагонийская митрополия; дипломатические представительства Англии, Австрии и Греции. В 1861 г. здесь было открыто российское консульство, и
первым консулом стал М.А. Хитрово, который в мае 1865 г. сдал Якубовскому шифры, печати консульства, архивы, консульские книги, кассу и пр.
По своему возрасту и практической работе на Востоке Якубовский принадлежал к дипломатам так называемой «нессель-родовской школы», которых отличали осторожность, безынициативность, а нередко вялость и равнодушие в исполнении распоряжений. Но Якубовский был иным человеком. Леонтьев о нем писал так: «Якубовский был старый эстетик и романтик, и во всем красивом, изящном и выразительном, и сильном знал толк и был всему подобному бескорыстно предан... Он свыкся и сроднился с Востоком, но в сердце оставался пламенно-русским человеком и всему русскому был всегда до исступления рад»35.
Хатт-и хумаюн 1856 г., провозгласивший равенство народов Османской империи и курс на реформирование системы миллетов, дал право болгарам подать Высокой Порте петицию о создании болгарской самостоятельной церкви, т. е. болгарского миллета, что вело к отделению от Вселенской Константинопольской патриархии. Александр II признавал законным желание болгарских общин иметь свой национальный клир, богослужение на церковно-славянском языке и школьное преподавание на болгарском языке, что препятствовало эллинизации славянского населения Балканского полуострова. Однако император стремился сохранить единство православной церкви на Востоке. Российские дипломаты подчеркивали политический характер требований болгар, которые Константинопольская патриархия перевела в церковную сферу, и решение греко-болгарского церковного вопроса затянулось на многие годы. При этом российские консулы попали в чрезвычайно щекотливое положение, поскольку им, согласно инструкциям МИД, необходимо было, с одной стороны, направлять свое «деятельное внимание» «на потушение возникших между единоверцами ссор», а с другой — всемерно покровительствовать «успехам славянского слова и введению его в болгарских церквах»36.
Македонская земля, где проживали славяне, турки, албанцы, греки и валахи, являлась одним из наиболее смешанных в этническом отношении районов Балкан37. В православной
общине Битолы руководство принадлежало грекам и богатым валахам (влахам), которые, получая образование «в греческом духе», ориентировались на Афины. Славяне Битолы, составлявшие подавляющее большинство общины, еще не включились в общеболгарское движение за разрешение церковного вопроса. Энергичные действия первого русского консула в Битоле М.А. Хитрово в поддержку преподавания болгарского языка и введение церковно-славянского языка в литургию несколько расшевелили местную христианскую общину и богатых торговцев из славян. Летом 1864 г. во вновь построенной церкви в честь святой мученицы Кириакии Никомидийской, более известной на Балканах как св. Неделя (св. Воскресенье), во время отсутствия пелагонийского митрополита Венедикта впервые зазвучал церковно-славянский язык. Однако возвратившийся в город митрополит запретил это нововведение.
Якубовский явился достойным преемником Хитрово, хотя и действовал более размеренно и спокойно, не форсируя события и стараясь не вступать в трения ни с турецкой администрацией, ни с митрополитом Венедиктом. По приезде в Битолу он свидетельствовал, что все жители города — «турки, греки, влахи огреченные и болгары», кроме турок, говорили «более по-гречески» и писали «даже греческими буквами». (Якубовский подчеркнул тот факт, что болгары писали свои письма на болгарском языке, но греческими буквами.) Новый консул также отметил, что «между болгарами низшего класса выражается желание, но не совсем энергично, иметь богослужение на родном языке и завести училище булгарское»38.
Якубовский продолжил деятельно поддерживать болгарских старшин города в их стремлении развивать национальное образование. В начале осени 1865 г. митрополия приняла от болгар прошение, но явно саботировала открытие болгарской школы. Делу помог Якубовский, который просил посланника в Константинополе Н.П. Игнатьева (1864—1867 гг.; с марта 1867 г. — чрезвычайный и полномочный посол) выступить в защиту болгар Битолы, обратив внимание вселенского патриарха Софрония III и пелагонийского митрополита, находившегося в то время в Константинополе, на необходимость удовлетворить
требования болгар. И действительно, перед Рождеством 1865 г. в центральном греческом училище Битолы была открыта «кафедра болгарского языка»39. Учителем был назначен Йован Жинзифов, отец известного публициста Райко Жинзифова. На уроки болгарского языка стали приходить более 60 детей. Болгары надеялись закрепить успех и со временем открыть свое училище.
Якубовский и далее внимательно следил за развитием школьного дела у болгар Битолы, которое было сопряжено с решением и церковного вопроса. В епархии сложилась уникальная обстановка: митрополит Венедикт в борьбе с партией богатых валахов, стремившихся отрешить его от должности, искал поддержки у болгар города, поэтому он посвятил в священники болгарина Георгия и разрешил ввести церковно-сла-вянский язык в литургию, а также открыть болгарские училища для мальчиков и девочек. В октябре 1868 г. болгары провели собрание, где единодушно решили избирать из своей среды эпитропов (старшин) для церкви Св. Недели. Но митрополит Венедикт не смог удержать своей епархии. Янинский митрополит Парфений, назначенный на его место в октябре 1869 г., приказал вернуть церковь Св. Недели под управление эпитро-пов митрополии, т. е. валахам, а также выслать из Битолы священников этой церкви. 23 октября 1869 г. болгары на собрании объявили, что они не признают ни митрополита Парфения, ни греческого патриарха Григория VI. Была образована болгарская община, которую первым признал Якубовский и в дальнейшем поддерживал ее материально40. Кроме того, русский консул ходатайствовал о высылке для болгарских училищ книг и учебников, мотивируя свою просьбу также обеспокоенностью усилением эллинской пропаганды, которая «с неутомимым усердием действует в этом крае». 30 ноября 1871 г. Игнатьев переслал эту просьбу в Азиатский департамент МИД и, со своей стороны обращаясь к его директору П.Н. Стремоухову, подчеркивал: «Без сомнения, было бы весьма полезно, если бы лица, интересующиеся у нас славянским делом, обратили внимание на это положение дел в Битольском округе и без излишней огласки приняли участие в поддержании болгарской народности в этом крае, составляющем средоточие борьбы между греческой
и славянской народностями и имеющем огромную важность для будущности наших единоплеменников на Балканском полуострове»41.
Русским консулам также вменялось в обязанность подыскивать болгарских юношей и девушек для обучения в России. Но в Битоле создалась достаточно непростая ситуация с отбором воспитанников для российских учебных заведений. Бесплатное образование в России было чрезвычайно привлекательно для христиан Македонии, и еще в 1856 г. известный учитель и просветитель Д. Миладинов отправил учиться в Россию своего младшего брата Константина, а в 1858 г. — еще 8 «болгаромакедонцев»42. Арест Д. Миладинова в 1861 г. и его смерть в турецкой тюрьме произвели тяжелое впечатление на жителей Битолы. Кроме того, в 1863 г., когда юному Стерио Бояно была предоставлена вакансия в России, турецкие власти не позволили ему уехать на учебу, и русский консул Хитрово пошел в связи с этим на открытый конфликт с тогдашним вали (генерал-губернатором) Али-пашой43. После урегулирования инцидента осенью 1864 г. Хитрово ходатайствовал о бесплатной вакансии для старшей дочери Д. Миладинова, 12-летней Царевки, которая обнаруживала «замечательные способности». Познакомившись с реалиями Битольского эялета, Хитрово пришел «к сознанию о необходимости для здешнего народонаселения женского образования, которое одно способно очистить их нравы и развить в них чувства долга, гражданственности и патриотизм»44. Директор Азиатского департамента П.Н. Стремоухов принял активное участие в исполнении просьбы Хитрово, и Царевка была определена в киевский институт с пансионом графини А.В. Левашовой45. Якубовский, который оформлял документы Царевки на выезд, в частном письме к Хитрово от 31 июля 1866 г. выражал свою обеспокоенность тем, не станут ли турецкие власти и, в первую очередь, сменивший Али-пашу «милейший»* Хюсни-паша вновь препятствовать
* Хюсни-паша отличался жестким, решительным и нетерпеливым характером. В бытность свою генерал-губернатором Салоникского эялета, он сумел обуздать разбойников и несколько смирить албанских беев. В Битольском эялете он также начал активно бороться с шайками разбойников и самоволием албанских беев. Турки в Битоле его боялись. Называя Хюсни-пашу «милейшим», Якубовский явно иронизировал.
этому, как в 1863 г.46. Но, к счастью, все обошлось, и Царевка в сопровождении своего родственника Стефана Икономова беспрепятственно покинула Битолу. Якубовский выдал им на путевые расходы 6 турецких лир, рекомендательные письма, официально уведомил миссию в Константинополе, а также частным образом сообщил Хитрово о ее приезде47. Возвратившийся в декабре из столицы Турции Икономов информировал битольского консула, что денег на путешествие им хватило, и Царевка была благополучно доставлена48. Из императорской миссии она в компании с другой болгарской девушкой, Райной Рановой, была отправлена в Киев, и на путевые расходы каждой было выдано по 100 руб.49.
В императорское консульство ежедневно приходило множество разных людей, которые искали защиты от притеснений турок, помощи в своих судебных тяжбах или просили денежного пособия. Консулы в Битоле могли заниматься благотворительностью благодаря присланной по секретному распоряжению Азиатского департамента МИД от 30 апреля 1862 г. сумме в 5 тыс. руб. серебром. Судя по отчетам Якубовского, деньги шли на поддержку болгарских училищ, церквей, больницы в Битоле, а также учителей, священников, бедных вдов, сирот, невест, арестантов в тюрьме. Семья Д. Миладинова также ежегодно получала из этой суммы весьма приличное вспомоществование, которое с каждым годом росло: например, в 1866 г. оно составляло 412 пиастров, а в 1869 г. — 570 пиастров50. Якубовский жертвовал деньги как обратившимся непосредственно в консульство, так и во время своих посещений церквей, училищ и поездок по Битольскому эялету, в 1867 г. преобразованному в вилайет.
Для славян этого края была важна деятельность русского консула не только в поддержку их чаяний в области просвещения и в греко-болгарском церковном вопросе. Пребывание Якубовского в Битоле содействовало также некоторому улучшению положения христиан этой провинции в том плане, что несколько сдерживало фанатизм мусульман, ограничивало беззаконие турецких властей. Его донесения, содержавшие обличительную информацию о коррупции администрации Битолы,
о нарушении ею провозглашенных в хатт-и хумайюне 1856 г. прав христиан, о покрытии преступлений, совершенных мусульманами по отношению к христианам, и др., своевременно поступали в российскую миссию в Константинополе, и «предосудительные злоупотребления» незамедлительно ставились на вид Высокой Порте. Последней приходилось после проверки фактов реагировать и принимать соответствующие меры, что, с одной стороны, значительно умеряло произвол чиновников, в первую очередь, генерал-губернаторов Битолы, которые постоянно сменялись на этой должности, а с другой, заставляло их оставлять позицию «преступного» во многих случаях бездействия.
Так, в начале декабря 1867 г. Якубовский сообщил Игнатьеву о том, что в селении Лажец (Лашец) мусульмане, после неоднократных открытых угроз в связи со строительством православной церкви (хотя был получен фирман), последовавших затем многочисленных бесчинств в отношении уже начавшей действовать церкви (били стекла, выламывали двери, дважды обворовывали, во время богослужения дико орали и т. п.), наконец, подожгли само здание, а затем и полностью его разрушили. Христиане подали жалобу генерал-губернатору Румелии Тефик-паше, который направил ее в кебири-меджлис (провинциальный совет). После длительных судебных разбирательств обвиненным туркам разрешили вернуться в селение, а христианам заявили, что из-за отсутствия свидетелей их жалоба не может быть удовлетворена и ответчики не должны платить за причиненные убытки51.
В том же декабре 1866 г. Якубовский писал в российскую миссию на французском языке (донесение предназначалось для уведомления всей дипломатической колонии в столице Турции, а также Высокой Порты) о вопиющем факте насилия и злоупотребления властью. Каймакам г. Корчи Тексим-эфенди в сопровождении 40 жандармов приехал в селение Сачеста, где проживали исключительно греки. 14 ноября, в день Св. Филиппа, после обеда он захотел послушать музыку и приказал привести ему музыкантов, которые в это время играли на свадьбе. Его попросили не забирать всех музыкантов, чтобы не испортить
праздник. На что каймакам рассердился и ударил организатора торжества, в результате тот вскоре умер. Дом, где справлялась свадьба, был окружен турецкими жандармами, и многих гостей, которые посмели упрекнуть Тексим-эфенди в жестокости или оказать сопротивление, схватили, заковали в цепи и в Корче бросили в тюрьму52. Важно, что на эти злодеяния обратил внимание и австрийский вице-консул в Битоле П. Окули, который, впрочем, в отличие от Якубовского, в своих донесениях интернунцию (посланнику) графу А. Прокеш фон Остену был очень лаконичен и эмоционально сдержан. В феврале 1867 г. Окули отмечал, что битольский вали Тефик-паша был страшно зол на Якубовского, потому что Порта его строго отчитала. Через официального переводчика он попросил объяснений у Якубовского, который отвечал, что его долг состоит в том, чтобы сообщать российской миссии обо всех несправедливостях, претерпеваемых христианами от местных властей53.
Особым направлением в деятельности русских дипломатов на Балканах была борьба с католической пропагандой. В Битоле с 1856 г. действовала католическая миссия св. Лазаря под руководством аббата Лепавека. Открытие в греческом училище кафедры болгарского языка составило серьезную конкуренцию школе лазаристов, где остались дети из бедных горных сел Крайницы, Скачанцы и Стругово. Лепавек, как подчеркивал Якубовский, уплатил долги их родителей, чтобы они согласились отдать своих детей лазаристам54. Правда, дети содержались очень хорошо. В 1866 г. в Битолу приезжал болгаро-униатский епископ Рафаил Попов в сопровождении викария о. Галамбера. Но количество прозелитов не увеличилось. Лепавек стремился превратить свою школу в гимназию, в чем его всецело поддерживал Галамбер. Однако в 1867 г., в связи с реформированием административно-территориальной структуры государства и устройством Салоникского вилайета, его административный центр был перенесен из Битолы в Салоники. Город сразу опустел. Проект Лепавека не удался. Аббата перевели на новое место. С 1869 г. миссия перестала получать из Франции значительные субсидии на школу, и ее пришлось закрыть. Только через 2 года, в 1871 г., училище было восстановлено, но обучение в
нем уже было платным. Султанский фирман о создании в 1870 г. Болгарского экзархата оказал огромное влияние на развитие униатского движения: в 1871 г. последнее село в Тыквешском уезде, остававшееся в унии, вернуло свой долг в 70 турецких лир и вышло из унии55. Не только деятельность Якубовского в помощь христианам этого края, его беседы с привлеченными католической пропагандой людьми, в которых он разоблачал лазаристов, но и само присутствие в Битоле консула из великой православной державы умеряли желание жителей переходить в другую конфессию.
В Битоле, как уже отмечалось, размещалась Главная квартира Военного командования Румелии, здесь находились также военное училище и казармы. Во время военных конфликтов или волнений на Балканах город превращался в центр, куда стягивались войска и откуда они направлялись в «горячие точки». Якубовский внимательно следил за состоянием войск в Битоле, их выучкой, артиллерийской подготовкой. Донесения консула в период восстания на Крите 1866—1869 гг., несмотря на повышенную секретность со стороны турецкого командования, содержали важную информацию о количестве войск и вооружения, о передвижениях, о ходе кампании по набору башибузуков и их численности.
Якубовский собирал также самые разнообразные сведения об этом регионе: об экономическом развитии, церквах и монастырях, численном и национальном составе населенных пунктов, судебной системе и ее работе, проведении реформ, о настроениях жителей, принадлежавших к разным народам и конфессиям.
Следует подчеркнуть, что для Якубовского, как, впрочем, и для всех российских дипломатов в Османской империи, немалое затруднение в их работе составляло то обстоятельство, что он всегда находился под бдительным надзором турецкой администрации Битолы. Коллеги по дипломатическому корпусу из Англии, Австро-Венгрии, Греции также отслеживали действия российского консула, ставшего опорой для православного населения Македонии. Католические миссионеры ордена св. Лазаря не спускали с него глаз, чтобы воспользо-
ваться любой оплошностью или неосторожностью с целью его дискредитации.
13 ноября 1871 г. Игнатьев предписал Якубовскому временно принять на себя заведование русским консульством в Салониках в связи с 4-хмесячным отпуском Леонтьева, сохраняя при этом управление и битольским консульством. Многосложность дел в Салониках требовала постоянного присутствия опытного дипломата. Консульство в Битоле, ввиду отсутствия штатного секретаря, поручалось на этот период вольнонаемному драгоману А. Лаппе, которого еще в 1861 г. взял на службу М.А. Хитрово. Отправляясь в Салоники, Якубовскому надлежало захватить с собой и шифры, так как они могли быть доверены только чиновнику МИД. Работы было много, и Якубовский писал Хитрово: «Креплюсь и держу обеими руками бразды правления двух консульств»56. При этом ему приходилось самому составлять и переписывать донесения о делах, имевших место в Битоле и Салониках. Помощников у него не было. В августе 1872 г. он советовал Хитрово, который служил в это время генеральным консулом в Константинополе, проситься в Белград: «Там таможенных дел почти не имеется, а климат здоровее, будете иметь политическую переписку, что в Вашем вкусе, как мне известно. В Константинополь же рекомендуйте старую канцелярскую крысу, т. е. Вашего покорного слугу: я там уже был. Чиновников там немного, законами наполнены все полки целой комнаты — сиди себе да решай дела, да подавай свое мнение. А здесь в консульстве не находится ни одного тома свода закона»57.
Наконец, в сентябре 1873 г. в Битолу приехал новый консул — В.А. Максимов, которому Якубовский сдал казенное имущество и шифр.
Интересные воспоминания о Якубовском оставил К.Н. Леонтьев. Он писал: «Якубовский, несмотря на свои 60 с лишком лет, был самый милый, занимательный, благородный и даже юный товарищ. Он и умер-то 63 лет от простуды после бала у английского консула, где танцевал до рассвета. Но консул он был до невероятия легкомысленный и равнодушный до тех пор, пока уже слишком глубоко не затрагивался его русский патрио-
тизм. Энергия его была неистощима. Но она была как-то личного, а не государственного характера; прослужив более 30 лет на Востоке, он хвастался, что пишет политические донесения очень редко и, большею частию, берется за перо только три раза в год, когда нужно подавать счет чрезвычайных по консульству издержек»58. Без сомнения, это весьма преувеличенная оценка, хотя по сравнению с Хитрово Якубовский действительно писал реже, и его донесения были короче. Так, в 1862 г. Хитрово отправил из Битолы 482 документа, в 1863 г. — 324, а Якубовский в 1866 г. отослал 266 документов, а в следующем году — только 200 донесений59.
Леонтьев рассказывал, что у Якубовского был в услужении некто Николай, «греческий молодой мужик, носивший фустанеллу», т. е. юбку, традиционную для костюма балканских мужчин, «неопытный, грубый и очень плутоватый; усердствуя, он вымыл Якубовскому рояль горячей водой с мылом и совсем было испортил его; другой раз, стирая пыль с письменного стола, навалился животом на красивую резную решетку и сломал ее вдребезги». Как-то раз, чтобы почистить клетку, Николай взял в руки любимого консульского чижика и так стиснул его, что чижик издох60. В романе «Одиссей Полихрониадес» Леонтьев явно списал образ слуги консула Благова Колье со слуги Якубовского, а случай с роялем отобразился в сюжете с лампой. Дорогую лампу, специально окрашенную зеленоватым цветом древней бронзы, Колье очистил от патины так, что она заблестела как самовар61.
Якубовский был очень любим русскими монахами на Афоне, бывал там не раз. Он умер 16 июля 1874 г. и по его завещанию был похоронен 20 июля при церкви святителя Митрофа-на Воронежского в монастыре Св. Пантелеимона на Афоне. У Якубовского остались только две наследницы, его двоюродные сестры — Е.В. Неручева, вдова орловского купца, и тарусская мещанка Ф.В. Балашова. Имущество Якубовского, после уплаты всех необходимых выплат и долгов, включало: 86 173 турецких пиастров, что в русских рублях составляло 5 622 руб. 79 коп., а также небольшой пакет с разрозненным столовым и чайным серебром, картонный ящичек с бумагами и письма-
ми, коробку с орденами и коралловыми запонками, маленькую икону Св. Николая в серебряной ризе и старую неисправную карету, которую никак не мог продать Н.А. Илларионов, преемник его на посту в Салониках62. Русский Св. Пантелеимонов монастырь ходатайствовал об удержании в обители орденов Якубовского, чтобы поместить их в той церкви, около которой было погребено его тело. Монахи поставили решетку вокруг могилы Якубовского, а в феврале 1876 г. из Орла через Азиатский департамент на Афон были высланы ордена покойного и деньги на устройство памятника (около 50 турецких лир)63. На плите была выбита следующая надпись: «Здесь погребено тело Николая Федоровича Якубовскаго Действительнаго Статскаго Советника Российско-Императорскаго Генеральнаго Консула въ Македонии. Скончался на 67 г. жизни въ г. Солуне 1874 г. июл. 16 и погребенъ здесь 20 того же июля. Вечная ему память».
* * *
В 1917 г. генеральное консульство Российской империи было упразднено. Спустя 80 лет, в январе 1997 г., в Салониках вновь было открыто генеральное консульство, только теперь не Российской империи, а Российской Федерации. Здесь появилась новая традиция: ежегодно 10 февраля, в День дипломатического работника, сотрудники российского дипломатического представительства возлагают на Афоне венки на могилу Якубовского, а также на могилу А.А. Якобсона, бывшего в Салониках генеральным консулом в 1881—1885 гг.
Примечания
1 Леонтьев К.Н. Полное собрание сочинений и писем (далее - ПСС и писем): В 12 т. Т. 6. Кн. 1. СПб., 2003. С. 161.
2 Архив внешней политики Российской империи (далее - АВПРИ). Ф. 161. Оп. 119. Д. 2. Л. 2.
3 Центральный исторический архив г. Москвы (далее - ЦИАМ). Ф. 418. Оп. 101. Д. 203. Л. 2.
4 Там же. Л. 1.
5 Леонтьев К.Н. ПСС и писем: В 12 т. Т. 6. Кн. 1. С. 440.
6 АВПРИ. Ф. 159. Оп. 464. Д. 3837. Л. 1-2.
7 Леонтьев К.Н. ПСС и писем: В 12 т. Т. 6. Кн. 1. С. 404-443.
8 Леонтьев К.Н. Указ. соч. Т. 6. Кн. 2. СПб., 2004. С. 472.
9 АВПРИ. Ф. 161. Оп. 119. Д. 2. Л. 2.
10 Там же. Л. 58.
11 АВПРИ. Ф. 161. Оп. 119. Д. 2. Л. 80.
12 Трохина О.М. Гимназии Орловской губернии (XIX - начало ХХ в.) // Ь|Нр://шшш. gosarchiv-orel.ru/docs/ROIA/statya_trohina_2009.pdf.
13 Шевырев С.П. История императорского Московского университета, написанная к столетию его юбилея. 1755-1855. М., 1998. С. 477-478.
14 Жарова Е.Ю. Экзамены в университетах Российской империи в первой половине XIX в. // Вопросы образования. 2014. № 4. С. 250.
15 ЦИАМ. Ф. 418. Оп. 101. Д. 203. Л. 3 и об.
16 Там же. Л. 1.
17 Там же. Л. 5.
18 Там же. Оп. 104. Д. 72. Л. 1.
19 Там же. Оп. 253. Д. 33. Л. 2 об.
20 АВПРИ. Ф. 161. Оп. 119. Д. 2. Л. 3.
21 Бланк В.Б. Воспоминания // Русский архив. 1897. Кн. 3. № 10. С. 178, 182.
22 АВПРИ. Ф. 161. Оп. 119. Д. 2. Л. 1.
23 Там же. Л. 10-11.
24 Там же. Л. 17, 19.
25 Там же. Л. 22-23.
26 Там же. Л. 24-25.
27 Там же. Л. 26.
28 Там же. Л. 30-31.
29 АВПРИ. Ф. 159. Оп. 464. Д. 3837. Л. 2.
30 Леонтьев К.Н. ПСС и писем: В 12 т. Т. 6. Кн. 1. С. 419.
31 АВПРИ. Ф. 161. Оп. 119. Д. 2. Л. 31-32.
32 Полное собрание законов Российской империи. Собрание второе. Т. 31/1 (1856). № 30877. С. 785-796.
33 АВПРИ. Ф. 161. Оп. 119. Д. 2. Л. 46.
34 Там же. Л. 65.
35 Леонтьев К.Н. Воспоминание об архимандрите Макарии, игумене Русского монастыря св. Пантелеймона на Горе Афонской. М., 2009. С. 11.
36 Русия и българското национално-освободително движение. 1856-1876. Т. 1. Ч. 1. София, 1987. С. 62.
37 Струкова К.Л. Общественно-политическое развитие Македонии в 50-70-е гг. XIX века. М., 2004. С. 25.
38 Из архивата на Найден Геров. Т. 2. София, 1914. С. 923.
39 Русия и българското национално-освободително движение. 1856-1876. Т. 2. София, 1990. С. 223-224.
40 АВПРИ. Ф. 180. Оп. 517/2. Д. 1423. Л. 76; Ф. 161. Оп. 119. Д. 15. Л. 28 об., 31.
41 Там же. Ф. 146. Оп. 495. Д. 6705. Л. 3 об.
42 Ванчев Й. Ново-българската просвета в Македония през възраждането (до 1878 година). София, 1982. С. 140-141.
43 См.: Фролова М.М. «Дело Стерио Бояно»: к вопросу об отправке молодежи из Османской империи на учебу в Россию (60-е гг. XIX в.) // Славянский мир в третьем тысячелетии. Образ России в славянских странах. М., 2012. С. 61-73.
44 АВПРИ. Ф. 161. Оп. 119. Д. 17. Л. 50.
45 Русия... Т. 2. С. 292.
46 Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский дом) РАН (далее - РО ИРЛИ). Ф. 325. Оп. 1. Д. 672. Л. 4 и об.
47 Там же. Л. 11.
48 АВПРИ. Ф. 180. Д. 1420. Л. 89.
49 Русия. Т. 2. С. 329.
50 АВПРИ. Ф. 161. Оп. 119. Д. 15. Л. 6 об., 27 об.
51 АВПРИ. Ф. 180. Оп. 517/2. Д. 1420. Л. 94-95.
52 Там же. Л. 105-106.
53 Македония през погледа на австрийски консули. 1851-1877/78. Т. 2. София, 1998. С. 76.
54 АВПРИ. Ф. 180. Оп. 517/2. Д. 1421. Л. 86-87.
55 Македония през погледа. С. 280.
56 РО ИРЛИ. Ф. 325. Оп. 1. Д. 672. Л. 26.
57 Там же. Л. 36 об. - 37.
58 Леонтьев К.Н. ПСС и писем: В 12 т. Т. 6. Кн. 1. С. 440.
59 АВПРИ. Ф. 180. Оп. 517/2. Д. 1424. Л. 77.
60 Леонтьев К.Н. ПСС и писем: В 12 т. Т. 6. Кн. 1. С. 411.
61 Там же. С. 463-464.
62 АВПРИ. Ф. 161. Оп. 119. Д. 2. Л. 82-85, 107.
63 Там же. Л. 117.
