CC BY
57
ИСТОРИЯ
М. М. Фролова (Москва)
Русские консулы и болгаро-греческое противостояние в церковном вопросе и на ниве школьного образования (Адрианополь, Варна, Битола. 50-60-е годы XIX в.)
В статье анализируется деятельность русских дипломатических представителей в Адрианополе, Варне и Битоле, которая, будучи направленной на введение болгарского языка в богослужение и школьное преподавание, в целом способствовала не примирению болгар и греков, а возникновению между ними противостояния и углублению раздора.
Ключевые слова: русский консул, Н. Д. Ступин, А. В. Рачинский, М. А. Хитрово, Адрианополь, Варна, Битола, греко-болгарский церковный вопрос, училище.
Греко-болгарская церковная распря и сопряженный с ней вопрос национального образования - тема, отнюдь не новая в историографии, много внимания уделялось также и изучению мнения официальной России по этой проблеме. В литературе широко распространен тезис о консервативном характере политики МИД России, высказывалось также и суждение о неблагоприятной для болгарской идеи позиции России, поскольку эта позиция была направлена на недопущение раскола внутри Вселенской церкви и на примирение двух православных народов - греков и болгар. Как правило, в центре внимания ученых находилась российская миссия в Константинополе, через которую осуществлялась политика Российской империи на Востоке. В настоящей работе освещается деятельность русских консулов в болгарских землях Османской империи, которая, на наш взгляд, прежде рассматривалась недостаточно. Без сомнения, формат статьи не позволяет охватить все русские дипломатические посты, поэтому мы сосредоточимся лишь на некоторых, а именно на русских представительствах в Адрианополе, Варне и Битоле.
Насущная задача внешней политики России после Крымской войны - восстановление своего авторитета на Востоке - потребовала значительного расширения консульской сети. Однако из-за финансового дефицита из внушительного списка предложенных балканских городов для учреждения консульств были выбраны лишь те города, где «столкновения и неприязнь различных вероисповеданий доведены» были «до высшего раздражения»1.
После Крымской войны был изменен сам принцип подбора дипломатических представителей России в Османской империи, которые до 1853 г. набирались преимущественно из греков и левантийцев. Новый министр иностранных дел А. М. Горчаков в своей кадровой политике исходил из того, что надежность в исполнении указаний министерства могла быть обеспечена не только «умственными способностями и нравственными качествами» дипломатов, но, как особо подчеркивалось, «по происхождению и религии»2. В 1854 г. Горчаков был назначен императором Николаем I на должность временно управляющего российским посольством в Вене, т. е. на ответственнейший дипломатический пост и в напряженнейший момент обострения Восточного кризиса, именно потому, что он был русским3. Александр II продолжил начатые его отцом кадровые перемены.
«Некоторая медлительность» в открытии консульств на Балканах, констатировал в сентябре 1859 г. директор Азиатского департамента МИД Е. П. Ковалевский (1856-1861), вызывалась недостатком не только денежных средств, но и «способных для столь важных поручений людей»4, которые обладали бы «национальным чувством»5. Консулы должны были пользоваться полным доверием не только МИД, но и самого императора Александра II.
Непростую обстановку на Балканах чрезвычайно осложняла греко-болгарская церковная распря. Русские дипломаты, такие как посланник А. П. Бутенев (1856-1859), секретарь Константинопольской миссии Е. П. Новиков (1856-1862), прекрасно понимали политический контекст требований болгар. Но Вселенская патриархия перевела болгарский вопрос из политической плоскости в церковно-каноническую (веры и догм)6. К тому же сам Бутенев, встреченный Высокой Портой с враждебностью и подозрительностью, принятый Вселенским патриархом с холодностью, а константинопольскими болгарами - с отчужденностью, занял позицию «дальновидного ожидания»7. Долгое время все важнейшие вопросы решались без участия российской Константинопольской миссии. Ситуация начала меняться с назначением Н. П. Игнатьева (1864-1877) русским посланником в столицу Османской империи.
Первым консульский флаг России взвился в Адрианополе в 1856 г., куда после трехлетнего отсутствия прибыл русский консул Николай Дмитриевич Ступин (1856-1861), служивший здесь перед войной более 2 лет в качестве драгомана (переводчика). В Адрианополе, крупном торговом городе Фракии, близко расположенном к столице Османской империи Константинополю (Стамбулу) и удобно
связанном с черноморским побережьем рекой Марицей, размещалась резиденция вали (генерал-губернатора), и были сосредоточены дипломатические представительства Франции, Англии, Австрии, Греции, причем французское появилось еще в XVIII в. Российское генеральное консульство в Адрианополе было открыто после русско-турецкой войны 1828-1829 гг. вследствие расширения торговых связей России с Европейской Турцией. Оно (как и консульство в Варне) являлось одним из старейших представительств России на Балканах. Но теперь, после Крымской войны, в отличие от предыдущих лет, служебные обязанности консула по содействию торговле и защите экономических интересов России дополнялись еще весьма важным компонентом - деятельностью политического характера. Именно в таком духе была написана инструкция МИД от 26 июля 1856 г., данная Н. Д. Ступину. Впрочем, ему настоятельно рекомендовалось для сохранения «доброго согласия» с местными турецкими властями поначалу «не придавать генеральному консульству значения чисто политического». В инструкции также указывалось, что русскому дипломату необходимо было, с одной стороны, направлять свое «деятельное внимание» «на потушение возникших между единоверцами ссор», а с другой - покровительствовать «успехам славянского слова и введению его в болгарских церквах»8.
По приезде в Адрианополь (в октябре 1856 г.) Ступин обнаружил, что в городе «несогласия между болгарами и греками», так же как и в Константинополе, возросли «до опасных размеров»9. Русский дипломат, признавая законность требований болгар, стал немедленно действовать в их пользу. Его авторитет в Адрианополе был высок. Местные жители этого края, еще помнившие о пребывании русских войск в 1829-1830 гг., встретили его дружелюбно10. Греки Адрианополя были склонны к компромиссам, они давно уступили первенствующие позиции в торговле, оттесненные армянами, а после Крымской войны евреями, не пользовались былым влиянием на уровне городской администрации11. Ступину удалось сразу уговорить митрополита Кирилла, епископа Хрисанта и большинство старшин греческой общины ввести с нового 1857 г. в высшей греческой школе болгарский язык, а также начать служить на славянском языке в одной из церквей города, часом позже греческого священнодействия, на главном престоле. Но эти инициативы были сорваны Патриархией.
Ступин тогда воспользовался тем обстоятельством, что для проведения богослужения на славянском языке специально для его
семейства не возводилось никаких препятствий. Русский консул решил этому частному богослужению придать общественный характер, приглашая на него местных болгар. И первая литургия состоялась 14 декабря 1856 г.12
На постоянную заботу Ступина о введении славянского языка в богослужение и в школьное преподавание обратила внимание афинская газета «Эон», в принципе достаточно лояльная по отношению к России. В одном из октябрьских номеров за 1857 г. сообщалось, что «идея Болгаризма распространяется исполински во всех городах Болгарии и преимущественно в Адрианополе и Филиппополе под защитой адрианопольского русского консула Ступина, который (.. .по предписанию ли своего правительства действует или по собственному влечению.) есть главная причина Болгаризма»13. На Ступина нападки газеты не возымели никакого действия, он был уверен в том, что «для успеха нашего призвания мы не должны ни в каком случае приносить несправедливые жертвы - мы не можем перестать ходатайствовать об надлежащем удовлетворении требований Болгарского народа; не можем отказывать ему в священных правах, даруемых народам и Богом, и царями»14.
Подобные обвинения обрушились и на вице-консула в Варне Александра Викторовича Рачинского (1860-1862)15. Следует подчеркнуть, что с открытия российского вице-консульства в Варне в 1848 г. впервые 16 февраля 1860 г. сюда приехал русский дипломат, назначенный вместо исполнявшего обязанности российского вице-консула Эмиля Райзера16, прусского подданного. Такая перемена немедленно и значимо сказалась на болгарском движении этого региона.
С 1840-х гг. Варна быстро стала превращаться в эллинистический центр всего края благодаря сильному воздействию Греческого королевства, открытию в городе греческого консульства, серьезному улучшению греческих школ и вообще общему подъему греческого духа и широкому распространению греческой культуры17. Рукоположенный в Варненскую епархию митрополит Порфирий (1846-1864) запретил славянский язык в школах и церквах. Болгары пытались протестовать и требовали уступить для славянского богослужения церковь Св. Георгия. Крымская война сильно изменила состав жителей Варны (в городе свирепствовала чума, затем пришли новые люди). После окончания войны болгары уже не возобновляли свои требования о введении родного языка в преподавание и богослуже-ние18. Болгарские ученые П. Ников, В. Тонев писали, что до приезда
Рачинского болгары Варны всецело находились под влиянием греческой духовной власти, и здесь практически отсутствовали какие-либо проявления болгарского народного духа19.
Русскому дипломату удалось сразу, на второй день своего пребывания в городе, 17 февраля, «ради великого поста», получить у варненского владыки архиепископа Порфирия «неделю славянского богослужения»20. Однако митрополит Порфирий вскоре стал уклоняться от «данного сгоряча обещания», указывая, что славянская служба в церкви есть «схизма». Греческий консул и старейшины также были против21. Имея в виду эллинизацию и «дружные заботы иноверных пропаганд обратить болгарское движение в свою пользу», Рачинский пришел к мысли о необходимости более решительного образа действий, чем простое наблюдение22, которое ему поначалу рекомендовалось инструкцией МИД. Русскому вице-консулу пришлось преодолеть множество препон, чтобы 12 марта 1860 г. состоялась служба на славянском языке в церкви Св. Георгия за упокой русских воинов, павших под Варной в 1828 г.23
Английский консул Сутер оценил ее как первый шаг к духовному общению российского вице-консула с болгарами и как нешуточную угрозу ограничения английского влияния, которое он прежде распространял через чорбаджиев, вовлеченных в промышленную и торговую деятельность, им курируемую (например, в строительство Кюстенжи-Богаз-Киойской железной дороги). Сутер немедленно прибег к услугам прессы, и в мартовской статье в «Morning Advertiser» Рачинского назвали «орудием русского панславизма»24. Великий визирь Мехмед Кипризли-паша принес жалобу на Рачинского русскому посланнику в Константинополе князю А. Б. Лобано-ву-Ростовскому (1859-1863). И как следствие, «из страха доноса» на них туркам, болгары прекратили почти свои сношения с российским вице-консулом. Митрополит Порфирий отказался принять от Рачин-ского богослужебные предметы для церкви Св. Георгия, связав этот дар с прежними требованиями болгар о славянском служении в этой церкви25.
Но Рачинский, оправдавшись перед российской миссией в Константинополе, не опустил руки. С денежной помощью княгини Е. К. Воронцовой (1792-1880), супруги новороссийского генерал-губернатора М. С. Воронцова, который был командиром варненского осадного корпуса в русско-турецкой войне 1828-1829 гг., русский дипломат устроил при вице-консульстве церковь, добившись в 1861 г. разрешения Патриархии. А до этого почти каждое воскресенье для
него служили литургию на славянском языке в монастыре Св. Димитрия, расположенном недалеко от Варны. Уже одно славянское богослужение среди исключительно греческих церквей производило сильное впечатление на местных жителей. Приходили слушать литургию даже жители очень отдаленных от Варны селений26. Греческие чорбаджии не раз пытались прекратить эти службы. Они, например, похитили из монастыря церковные книги на славянском языке и представили их перед варненским каймакамом Ашир-беем, утверждая, что в них заключены молитвы против султана. Они обвиняли Рачинского в распространении русской пропаганды в монастыре Св. Димитрия и т. п.27
Богатые болгарские купцы сначала были глухи к болгарскому делу, поскольку очень боялись повредить своим торговым отношениям с греками и эллинизированными гагаузами, державшими здесь торговлю. Рачинскому удалось приобрести единомышленника в лице архимандрита Филарета, который затем стал служить в церкви при российском вице-консульстве. С его помощью Рачинский сумел склонить многих богатых болгар начать в Варне «движение в пользу славянского богослужения и болгарского училища»28. Для решения проблем, связанных с созданием болгарского училища, в мае 1860 г. была образована болгарская община, руководство которой составили разбогатевшие во время Крымской войны братья Георгиевы, Маври-ди и другие. В 1861-1862 гг. община построила хорошее училище на добровольные пожертвования и займы. Рачинский внес значительную по тем временам сумму в 6402 гроша. В 1861 г. он подарил еще 300 руб. серебром из благотворительного фонда Азиатского департамента, а в 1863 г. еще 125 руб.29 В 1863 г. болгары через нового русского вице-консула А. А. Ольхина (1862-1865) послали Александру II прошение об оказании содействия в том, чтобы им отдали одну из двух в городе недействовавших церквей, так как содержание училища обеспечивалось из сумм церковного дохода. (Долг болгарской училищной общины в 1862 г. составлял 50 тыс. пиастров, в 1863 г. из-за высокого процента достиг уже 74 тыс. пиастров.) В 1864 г. не без помощи русских дипломатов болгары получили разрешение на открытие своей церкви, которую устроили в нижнем этаже здания училища30. Когда новый митрополит Иоаким (1864-1874), вняв совету Ольхина31, согласился отдать болгарам церковь Св. Георгия, эта «поздняя уступка» уже не имела для них никакого значения. К тому же они не приняли митрополита-грека, назначенного Патриархией, а в своей церкви вместо патриарха поминали Иллариона Макарио-
польского. Окрепнув и уверившись в своих силах, училищная община, превратившись в болгарскую общину Варны, возглавила затем болгарское церковное движение во всей епархии.
В Битолу, административную столицу обширного Румелийско-го эялета, в марте 1861 г. приехал первый русский дипломатический представитель Михаил Александрович Хитрово (1861-1864). Он хорошо разбирался в перипетиях болгаро-греческого церковного спора32, которого, однако, в Битоле он не обнаружил. Христианскую общину города раздирала борьба не двух народов - греков и болгар, а борьба партий - сторонников Пелагонийского митрополита Венедикта и его противников. В церкви богослужение на церковнославянском языке не допускалось, а из училищ болгарский язык был давно изгнан. Болгарское население Битолы было в основном бедным, пришлым и не помышляло о защите своих народных интересов34. Оно осталось индифферентным к усилиям католической миссии Св. Лазаря, которая с 1859 г. пыталась привлечь болгар к себе, организовала школу, где преподавался болгарский язык, и церковь, где богослужение шло на славянском языке35. Хитрово, как и Рачинский, был одушевлен идеей пробуждения национального самосознания у славян вверенного его попечительству Битольского края.
Торжество церемонии при открытии российского консульства в Битоле 23 апреля 1861 г., в день Светлого Воскресенья, когда митрополит Венедикт сам отслужил на славянском языке молебствие, произвело неизгладимое впечатление на христианскую общину. Прежде христиане не только избегали всякого общения с русским дипломатом, но даже не решались отдать ему «дом внаймы из страха навлечь на себя неприязнь и гонения турок»36. Хитрово надеялся, что в его силах было достаточно быстро переломить ситуацию в городе, что митрополит Венедикт согласится ввести славянский язык в преподавание и богослужение. Но Хитрово ошибался, и путь был долгим и трудным.
Хитрово, как и другие русские консулы, много ездил по краю, хотя это было небезопасно в связи с непрекращавшимися разбойными нападениями на дорогах, убийствами и грабежами. Русский дипломат много жертвовал на храмы, дарил церковную утварь, одежды, книги. Следует сказать, что каждая книга на церковнославянском языке несла в себе особый заряд, способствуя возбуждению и укреплению национального чувства у славян, особенно у тех, кто проживал в провинциях со смешанным населением, таких как южная Фракия и Македония. Значимость книг русской печати пре-
красно понимали греческие церковные власти, поэтому под разными предлогами книги запрещали, изымали, несмотря на то, что они проходили официальную цензуру в Стамбуле.
Хитрово постоянно говорил о необходимости введения болгарского языка в богослужение и преподавание в школах, а своему начальству указывал на настоятельную потребность сменить митрополита Венедикта, который не шел ни на какие компромиссы в отличие от адрианопольского митрополита Кирилла. К тому же болгарское население в Битоле было более разобщенным и инертным, чем в Варне. Усилия русского консула долгое время не давали положительных результатов, что не без удовольствия констатировал в конце 1862 г. австрийский вице-консул Зелнер37. Но Хитрово не отступал от мысли, что следовало остановить эллинизацию славянского населения края38.
В октябре 1863 г. была освящена церковь во имя Воскресения Христова (в болгарском переводе - Св. Неделя), построенная на окраине Битолы, рядом с болгарским кварталом. Она стала тем центром, вокруг которого постепенно сформировалась болгарская община39. Летом 1864 г. в отсутствие митрополита Венедикта болгары попробовали ввести здесь богослужение на славянском языке, но не санкционированное свыше нововведение обернулось в конечном итоге «страшным побоищем» между болгарами и эллинизированными влахами. Хитрово не мог не осуждать подобное кощунственное поведение в церкви, однако в то же время он ясно видел, что это были «первые еще только со стороны здешних болгар попытки заявления их народности», которая до сих пор была здесь задавлена не столько численностью чуждого ей влахо-греческого элемента, сколько интригами и деспотизмом епископа и его многочисленных приверженцев40.
Ранее и Ступин дал весьма схожую оценку последствиям от столкновений и ссор между болгарами и греками, имевших место в 1857-1858 гг. в разных церквах Адрианополя, и в частности в многолюднейшем предместье города Кириш-хана41. Он отмечал, что исход этих ссор был благоприятен для болгар, так как возрождавшаяся в православных болгарах «самосознательная любовь к своей славянской народности» привела к тому, что целые общины, деревни, селения и предместья больших городов из мнимо-греческих превратились в болгарские, и явственно обозначился перевес болгарского
42
племени над греческим42.
Ступин указывал, что сельские священники были из болгар, но они не знали славянскую грамоту, и теперь многие из них нача-
ли учиться читать и писать на языке, который они употребляли в домашнем быту43. Русские консулы видели настоятельную потребность болгарского народа в широком распространении образования. Решению этой проблемы способствовала политика России, где для обучения славянской молодежи из Османской империи было выделено 10 казенных стипендий в военно-учебных заведениях, 75 стипендий в духовных семинариях и академиях (1856 г.); начиная с 1860 г. Министерству народного просвещения ежегодно ассигновывалось 5000 руб. сер. для образования в русских гимназиях и университетах славян из Турецкой империи44. Славянский благотворительный комитет также имел значительное число стипендиатов. В историографии установлено, что до 1878 г. в России получили образование около 700 человек45. В задачу русских консулов входило приглашать и отправлять болгарских юношей и девушек на учебу в Россию, снабжая их денежными средствами на путевые расходы.
Из молодежи, прошедшей курс обучения в России, предполагалось создать надежную опору, прежде всего в грамотных учителях и священниках, которые, вернувшись на родину, смогут раскрыть всю вредность западной пропаганды и «необходимость держаться только России и в ней одной искать себе верного защитника»46. Вице-консул в Варне В. И. Нягин (1865-1871) подчеркивал, что предоставлением хорошего образования в России «мы сможем усилить кровное родство русских с болгарами одною степенью больше (а родство умственное и нравственное сильнее, выше и прочнее родства кровного)»47.
Однако на деле вышло не совсем так. Уже в начале 1859 г. Сту-пин указывал, что в Болгарию возвращаются очень немногие из тех, кто получил образование в России и действительно достоин звания учителя «во всех отношениях»48. Турецкие власти и греческое духовенство видели в них непосредственных агентов России и хорошо если только создавали массу препятствий в их деятельности, а не подвергали жесточайшим гонениям. Кроме того, нередко болгарские воспитанники в русских учебных заведениях, сближаясь с молодыми нигилистами49, напитывались таким ядом против Бога, против России, что для интересов России их возвращение в Болгарию оказывалось на порядок опаснее прямой латинской пропаганды.
Русские консулы ставили вопрос о подготовке большого числа грамотных людей в самой Османской империи. Они пытались поэтому помочь учреждению хороших болгарских училищ, прежде всего в тех городах, где они служили. Еще в 1853 г. в особой записке, кото-
рая сохранилась в архиве Е. П. Ковалевского, Ступин писал о необходимости иметь высшее болгарское училище в Европейской Турции, мотивируя тем, что климат России для болгарских студентов оказался гибельным, и многие из-за болезней или преждевременной смерти даже не смогли закончить полный курс обучения. Кроме того, профессия учителя школы была в Османской империи непрестижной: «учитель есть жалкое существо, простой поденщик, нанятый слуга в глазах старшин и едва ли не предмет всеобщего презрения, получавший скудное жалованье...»50 После Крымской войны высказывания русских консулов в пользу создания болгарской высшей школы внутри Европейской Турции, материально подкрепляемой Россией и способной обеспечить потребности болгар в учителях и священниках, получили, как указано выше, дополнительные аргументы.
В 1859 г. Н. Д. Ступин вновь вернулся к этой идее, когда докладывал о своей поддержке «светлой мысли» о. архимандрита Проко-пия, настоятеля Иерусалимского подворья, основать в Адрианополе высшее центральное училище, в котором «полный курс наук равнялся бы гимназическому в России»51. В связи с тем, что уже имевшиеся училища дурно управлялись, и периодически вскрывались злоупотребления с училищными суммами, это предложение при Ступине осталось в планах. Удалось только выхлопотать ежегодную стипендию в 6 тыс. пиастров в Ришельевском лицее (г. Одесса) для двух болгарских уроженцев Адрианополя.
Вопрос о создании центрального училища в Адрианополе был снова поднят в 1864 г. М. И. Золотаревым, временно управляющим консульством в Адрианополе (1862-1863), затем - консулом (18641868). Он опять отмечал незначительность для болгар, проживавших в Османской империи, результатов усилий к образованию молодежи в России, на неощутительность для болгарского народа тех в принципе небольших пособий, которые делались в различные школы Турции. Правда, вначале Золотарев вместе с пловдивским вице-консулом Н. Геровым настойчиво предлагал учредить хотя бы одно центральное училище в Европейской Турции, поскольку было чрезвычайно трудно получить от турецких властей разрешение на открытие школы под патронатом России. И тогда бы сконцентрированные денежные средства, шедшие из России, действительно принесли реальную пользу. Был предложен Пловдив, но Е. П. Новиков, временно исполнявший должность посланника (1862-1864), соглашаясь вполне с общим заключением, не одобрил выбор города52. Тогда Золотарев поддержал инициативу греческих и болгарских старшин об орга-
низации центрального училища в Адрианополе, в котором должен был преподаваться и славянский язык, и «для поощрения к щедрости болгарских и греческих старшин» подписался на ежегодный взнос в 1000 пиастров53.
В том же 1864 г. он предложил старшинам употребить стипендию в 6 тыс., ранее выделенную для обучения болгарской молодежи в России, на поддержание болгарского училища, которое из-за нехватки денежных средств находилось в самом жалком положении. Золотареву было известно, что финансовые трудности училища возникли по вине самих эпитропов, которые столь плохо распорядились капиталом в 150 000 пиастров, завещанным Найденом Крыстовичем (?-1852), что в 1864 г. вместо 15 тыс. пиастров в год (10% с денежного дара) они располагали только суммой в 5000 пиастров. Ее было недостаточно даже для выплаты жалованья одному учителю54. Тем не менее Золотарев хлопотал о материальном стимулировании этого училища, так как считал, что улучшение состояния болгарских училищ сможет парализовать стремление католических миссионеров к созданию своих училищ55. Кроме того, он побудил старшин города организовать небольшое болгарское училище в предместье Кириш-хане, где польские священники устроили католическую школу56, и принял участие в его финансировании.
В октябре 1865 г. К. Н. Леонтьев, временно исполнявший обязанности консула в Адрианополе, возвратился к идее преобразования в центральное высшее училище болгарского училища «Кирилла и Мефодия» в Пловдиве, поскольку оно было лучше обустроено, чем училище в Адрианополе, и поэтому развить его было легче. К тому же влиятельные лица в Пловдиве были деятельнее, просвещеннее и богаче, некоторые из учителей были уже хорошо знакомы с русским языком. За 3-4 года можно было достичь немалых результатов, если давать образование «хоть и не систематически, но все-таки довольно серьезно» 5-6 даровитым юношам «на целую провинцию, то и это
57
уже очень хорошо»57.
В 1866 г. В. И. Нягин выдвинул идею о создании школы церковного пения при церкви, которую следовало построить на кладбище русских воинов в Варне, поскольку действовавшая церковь при вице-консульстве, как и само вице-консульство, располагалась в частном доме, хозяин которого в любой момент мог отказать в найме. В этой школе хорошие преподаватели, окончившие полный курс наук семинарии, «под благовидным и невинным предлогом» обучения молодых болгар церковному нотному пению могли каждые два года вы-
пускать наставников по десятку и более для первоначальных классов всех других городов и местечек Болгарии, так что в течение 12 лет Болгария была бы снабжена учителями в достаточном количестве только из этой певческой. Нягин подчеркивал, что «только образование рождает необходимость действий и только торжество мыслей и идей рождает торжество действий»58.
В Битоле Хитрово, а затем Н. Ф. Якубовский (1865-1873) всецело способствовали упорному отстаиванию болгарами права иметь богослужение на славянском языке, учить детей на своем родном языке, создать свое болгарское училище. Наконец, не без ходатайства русских дипломатов, упорство митрополита Венедикта было сломлено, и в декабре 1865 г. он разрешил открыть в центральном греческом училище города кафедру болгарского языка. В 1868 г. болгары Бито-лы организовали свое училище для мальчиков, а затем и для девочек. Следует подчеркнуть, что начавшееся противостояние между болгарами и греками, вернее эллинизированными влахами, привело сначала к заметному обособлению болгар в христианской общине Битолы, а затем, в конце 1869 г., к образованию и самой болгарской общины, которая объявила, что не признает ни нового митрополита Парфения, сменившего ненавистного митрополита Венедикта, ни греческого патриарха Григория VI59. Якубовский немедленно признал болгарскую общину Битолы и затем постоянно поддерживал ее денежными вспомоществованиями. Однако необходимо отметить, что до 1877 г. болгарская община Битолы все же не смогла обрести такой же самостоятельности, независимости и прочности, как болгарская община Варны. И властный ресурс Патриархии здесь себя еще не исчерпал.
Без сомнения, каждый регион Балканского полуострова имел свою специфику, и действия русских дипломатов в конкретных условиях каждого города отличались, но в целом их деятельность была направлена на введение болгарского языка в богослужение и школьное преподавание, на назначение церковного клира из болгар, на подготовку грамотных священников, то есть на решение болгарского церковного вопроса на местах в пользу болгарского населения.
В Инструкциях, данных в МИД России, дипломатам указывалось на необходимость примирять греков и болгар. Однако нельзя не признать, что консулы, особенно Ступин, Рачинский и Хитрово, люди с горячими сердцами, в своей деятельности увлекались «чрез меру национальною исключительностью в пользу болгар»60. Так, Рачинский стал «надежной моральной и материальной опорой» для жителей Варны не только, но и ряда городков северо-восточной
Болгарии. Будучи отзывчивым на оказание денежной помощи, он не смог не влезть в долги, что привело даже к расстройству его небольшого имения в Смоленской губернии. Именно эта причина побудила его подать прошение об увольнении от консульской службы61.
Радея об интересах болгар, русские консулы возбуждали болгарский вопрос в тех христианских общинах, где его еще не было (Варна и Битола), и не усмиряли, а, напротив, сеяли раздор. Проявившиеся несогласия на почве языка русские дипломаты энергично поддерживали и тем усугубляли противостояние между двумя народами.
Трудно согласиться с мнением болгарского историка И. Тоде-ва, придавшего слишком большое значение риторике донесений Ступина, который, особенно в начале службы в Адрианополе, часто рапортовал о своих успешных действиях по погашению вражды между болгарами и греками. Понятно, что опытный дипломат нередко окрашивал свои сведения в тона, которые от него ожидало начальство. Однако те компромиссы, которых действительно удалось достичь Ступину, были сделаны исключительно в пользу болгар. Вызывает также возражение и другая точка зрения Тодева, который подчеркивал, что для успеха болгарского движения требовалось полное размежевание болгар и греков, а деятельность русского консула, пытавшегося примирить два народа, в известной степени принесла регресс. Следует заметить, что жесткость позиции одной стороны -греков - порождала симметричный ответ, и это действительно вело к дальнейшему разжиганию неприязни между греками и болгарами, что наблюдалось в других городах Балкан. Но митрополит Кирилл и старшины Адрианополя проводили более гибкую политику по отношению к болгарам, нередко шли на уступки. К тому же зачастую общие беды и общие интересы заставляли два народа забывать свои претензии друг к другу, как было в 1859-1860 гг., когда они образовали тайное болгаро-греческое общество в связи с надеждами, вселенными Итальянской войной 1859 г. и действиями Дж. Гарибальди62, или в 1866-1867 гг. во время Критского восстания, когда в ожидании иного будущего стихли между ними все раздоры63. Таким образом, в Адрианополе хоть и образовалась трещина в отношениях между греками и болгарами, но она не превратилась в глубокую пропасть, как того требовал радикальный путь решения болгарского церковного вопроса.
В данной статье мы специально рассмотрели деятельность русских консулов в трех различных регионах Балкан. Как правило, русские дипломаты направляли свои усилия на признание болгарского
языка достойным для богослужения и изучения в школе, что должно было воспрепятствовать процессу эллинизации болгар, в том числе и адрианопольских. Ступин отмечал, что Адрианополь являлся «точкой крайней опоры болгарского племени», но оспаривался поборниками эллинского начала64. И труды Ступина, как и его коллег в Варне и Битоле, были не напрасны. В 1865 г. Леонтьев сообщал, что греки указывали на то, что именно Россия мешает им эллинизировать македонских и фракийских болгар65.
К сожалению, в Адрианополе среди зажиточных болгар так и не появились лидеры, способные к энергичным действиям. Слабы были и эснафские организации. Что мог сделать Ступин при отсутствии пассионарности у адрианопольских болгар? К тому же личность русского дипломата всегда находилась в центре повышенного внимания со стороны турецких властей, коллег из других стран, а также населения города. Русским дипломатам поэтому приходилось действовать осторожно, исподволь, постепенно привлекая на свою сторону влиятельных людей города, чтобы и для них стало насущной потребностью действовать в интересах своего народа и стать во главе болгарского населения города. Болгары Варны смогли создать свою общину и в отношениях с греками и эллинизованными гагаузами пройти точку бифуркации. Даже более взвешенная позиция Ольхи-на, которого П. Ников упрекал в стремлении примирить два народа, не повлияла на их решительность отстаивать свои права. В Адрианополе предпринималось несколько попыток создать болгарскую общину, но пассивность жителей, их бедность и неграмотность, отсутствие руководителей, а также устойчивость и привлекательность греческой культурной и экономической традиции, как и ряд других объективных причин, сводили их к нулю. Тодев писал, что Адрианополь оказался неспособным справиться с задачами, возложенными на него эпохой. Вместо того чтобы объединить болгарское население всего края для борьбы с эллинизмом, он сам нуждался в посторонней помощи66. Разве было под силу одному русскому консулу, лицу официальному, выполнить за болгарское население Адрианополя его миссию?
Энергичная деятельность русских консулов, становившихся надежной опорой для болгарского населения и его защитником перед турецкой администрацией, объективно способствовала дальнейшему расширению болгарского церковного движения, которое после Крымской войны охватывало все новые районы Балкан и превращалось в массовое.
Консулы не только дали импульс к возникновению церковного движения на местах, но они являлись и его гарантами: местные активисты и чорбаджии, чувствуя сильную поддержку, действовали смелее и напористее. Без сомнения, законодательные решения по церковному вопросу принимались в столице Османской империи, но без широкого движения в провинциях, без этого массового протеста против Вселенской патриархии, без массового отказа от греческих иерархов константинопольским болгарам было бы сложнее двигать дело вперед. И Н. П. Игнатьеву, активно вмешавшемуся в церковный спор, - оказывать давление как на Вселенского патриарха, так и на Порту.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Русия и българското национално-освободително движение. 18561876. София, 1987. Т. 1. Ч. 1. С. 79.
2 Там же. С. 110.
3 Выскочков Л. В. Николай I. М., 2006. С. 410.
4 Русия и българското национално-освободително движение. С. 318.
5 Там же. С. 56.
6 Там же. С. 232-234.
7 Там же. С. 58, 117.
8 Там же. С. 62.
9 Там же. С. 96.
10 Там же. С. 95-96.
11 Тодев И. Българско национално движение в Тракия 1800-1878. София, 1994. С. 53.
12 Русия и българското национално-освободително движение. С. 97-98.
13 Архив на Найден Геров. София, 1931. Т. 1. С. 30.
14 Там же. С. 39.
15 Биография А. В. Рачинского содержится в статье: Тонев В. Алек-сандър В. Рачински и учебното дело в България след Кримската война // В памет на академик Михаил Димитров. Изследвания върху Българското възраждане. София, 1974. С. 269-286.
16 Тонев В. Руското консулство във Варна и новобългарското образование // Българското възраждане и Русия. София, 1981. С. 551.
17 Ников П. Българското възраждане в Варна и варненско. Митрополит Иоаким и неговата корреспонденция. София, 1934. С. 55.
18 Русия и българското национално-освободително движение. С. 401.
19 Там же. С. 55-56; Тонев В. Александър В. Рачински и учебното дело. С. 281.
20 Русия и българското национално-освободително движение. С. 352.
21 Там же. С. 357.
22 Там же. С. 364.
23 Там же. С. 358, 364.
24 Там же. С. 401.
25 Там же.
26 Русия и българското национално-освободително движение. 18561876. София, 1987. Т. 1. Ч. 2. С. 255.
27 Там же. С. 337.
28 Там же. Т. 1. Ч. 1. С. 439.
29 Тонев В. Руското консулство във Варна. С. 555.
30 Русия и българското национално-освободително движение. 18561876. София, 1990. Т. 2. С. 195.
31 Там же. С. 142.
32 Отдел рукописей Российской Национальной библиотеки (далее -ОР РНБ). Ф. 356. Д. 362. Л. 1об., 5, 7.
33 АВПРИ. Ф. 161/1. Оп. 181/2. Д. 1184. Ч. 1. Л. 517об.
34 См.: Фролова М. М. К вопросу о содействии русских дипломатов болгарам г. Битолы в организации национального образования (60-е гг. XIX в.) // Славянский альманах 2013. М., 2014. С. 100-101.
35 АВПРИ. Ф. 161/1. Оп. 181/2. Д. 1184. Ч. 1. Л. 35об.; Македония през по-гледа на австрийски консули. 1851-1877/78. София, 1994. Т. 1. С. 127.
36 АВПРИ. Ф. 161/1. Оп. 181/2. Д. 1184. Ч. 1. Л. 32об.
37 Македония през погледа на австрийски консули. С. 270.
38 АВПРИ. Ф. 161/1. Оп. 181/2. Д. 1184. Ч. 2. Л. 519.
39 Русия и българското национално-освободително движение. Т. 2. С. 16.
40 АВПРИ. Ф. 161/1. Оп. 181/2. Д. 1184. Ч. 1. Л. 746.
41 См.: Петров Н. И. Начало греко-болгарской церковной распри. Киев, 1886. С. 48-50.
42 Русия и българското национално-освободително движение. Т. 1. Ч. 1. С. 248-249.
43 Там же. С. 249.
44 Там же. С. 118, 448, 471.
45 Степанова Л. И. Вклад России в подготовку болгарской интеллигенции (50-70-е гг. XIX в.). Кишинев, 1981. С. 159; Генчев Н. Българ-ската култура XV-XIX вв. София, 1988. С. 203.
46 Русия и българското национално-освободително движение. Т. 1. Ч. 1. С. 274.
47 Там же. Т. 2. С. 280.
48 Там же. Т. 1. Ч. 1. С. 249.
49 Там же. Т. 2. С. 214.
50 ОР РНБ. Ф. 356. Д. 436. Л. 6-9об.
51 Русия и българското национално-освободително движение. Т. 1. Ч. 1. С. 250.
52 Там же. Т. 2. С. 71-72.
53 Там же. С. 86.
54 Там же. С. 99.
55 Там же. С. 83.
56 Там же. С.108.
57 Там же. С. 213-214.
58 Там же. С. 280-281.
59 АВПРИ. Ф. 180. Оп. 517/2. Д. 1423. Л. 76; Косев Д. Русия, Франция и българското освободително движение 1860-1869. София, 1978. С. 177-178.
60 Русия и българското национално-освободително движение. Т. 2. С. 108.
61 Тонев В. Александър В. Рачински. С. 282, 285.
62 Русия и българското национално-освободително движение. Т. 1. Ч. 1. С. 294, 296, 298, 469, 488.
63 Там же. Т. 2. С. 295, 397.
64 Там же. Т. 1. Ч. 1. С. 327.
65 Там же. Т. 2. С. 209.
66 Тодев И. Българско национално движение в Тракия. С. 157.
Frolova M. M. Russian Consuls and the Bulgarian-Greek Confrontation in the Ecclesiastical Question and in the Field of School Education (Adrianople, Varna, Bitola, 1850s-1860s)
The article considers the activities of the Russian diplomatic representatives in Adrianople, Varna and Bitola, which, advocating introduction of the Bulgarian language in liturgy and school-teaching, all in all contributed not to pacification of Bulgarians and Greeks, but to their confrontation and deepening of their discord. Keywords: Russian consul, N. D. Stupin, A. V: Rachinsky,M. A. Khitrovo, Adroanople, Varna, Bitola, Greek-Bulgarian Church question, school.
