CC BY
31
РАЗМЫШЛЕНИЯ, СООБЩЕНИЯ, КОММЕНТАРИИ
Б.С.Орлов^
РОССИЯ НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ИДЕНТИЧНОСТЕЙ
Я благодарен “Литературной газете” за то, что она свела меня (сначала заочно) с отличным знатоком истории России и Германии - Михаилом Максимовичем Сокольским. А дело было так. Когда разгорелся спор вокруг исторических изысканий академика А.Фоменко, я решил высказаться на более широкую тему - какова подоплека разных исторических подходов, какое отношение имеют они к современности. Свою статью “Эхо ордынского ига” я отнес в редакцию газеты. Ее опубликовали под заголовком “Звоните в колокол, господа!” и с подзаголовком “Ни “великое славянское братство”, ни “евразийское содружество” нас не спасут” (ЛГ, 19.10.1999). Подзаголовок точно отразил мою позицию в данном вопросе. На статью были отклики, в том числе один отклик из Германии. “Литературку” внимательно читают в этой стране, в том числе наши соотечественники, которых туда по разным причинам, и в разное время, забросила судьба. Некий М.Сокольский как бы одобрил мою позицию и, в свою очередь, предлагал мне ознакомиться с его суждениями на этот счет - в сборнике статей на русском языке и в книге “Тысячелетий раскол. Россия: история, дух, опасности. Пятнадцать полемических эссе”1) (Sokolski M. Die tausendjahrige Spaltung. Marburg, 1997, 307 S.). Я прочитал эту книгу залпом как завлекательный детектив, по ходу обнаруживая для себя, что некоторые страницы российской истории предстают передо мною в совершенно ином виде, в иной интерпретации. Мне показалось, что книга чрезвычайно актуальна, помогает лучше разобраться в нынешней
• Орлов Борис Сергеевич — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник ИНИОН РАН, входил в руководство СДПР в 1991-1999 гг.
духовной, и не только духовной ситуации, в России. Впрочем, об этом судить читателю.
Позиция М.Сокольского изложена в краткой аннотации: “Эта книга -самое острое из существующих возражений против традиционного изложения событий русской истории как в старой панегирической, так и в “государственной” школе прошлого века, как в сталинской, советско-империалистической, так и в национал-патриотической (в духе Льва Гумилёва) историографии... Наряду с углублением некоторых “сенсационных” толкований, проводившихся автором уже в прежних русскоязычных сочинениях (например, об Александре Невском, литовско-русском государстве, Петре III, пожаре 1812 года), здесь при помощи убедительных доказательств даются совершенно новые оценки сущности и последствий таких событий, как Куликовская битва, Великая смута, реформы Петра I, большевистская революция и др.”.
Как видим, почти полный пересмотр устоявшихся представлений на узловые моменты российской истории. В какой степени столь высокая заявка подтверждается суждениями М.Сокольского, его аргументацией, обращением к историческим фактам? Знакомство с книгой позволяет нам дать ответ на этот вопрос.
Вот, к примеру, как подходит М.Сокольский к теме “приглашения варягов”, которая затрагивалась не так давно и на страницах “Литературной газеты”. Прибытие Рюрика на Новгородскую землю, пишет М.Сокольский, как бы это ни объяснялось - реальный это факт или легенда, было ли это ответом на “приглашение” местных племен или актом вторжения - ни в коем случае не следует трактовать так, что именно с этого момента и произошло основание государства. Это была типичная для той эпохи смена власти. При этом следует учитывать, что Рюрик ограничился пребыванием в городе, который представлял собой лишь дальний угол в огромном пространстве, населенном восточными славянами. И при этом он поселился не в самом Новгороде, а неподалеку от него и играл роль что-то вроде городского правителя. Государственность в элементарном смысле этого слова, подчеркивает М.Сокольский, вне сомнения существовала у восточных славян задолго до этого, и такие города как Киев и Смоленск ни в чем не уступали в этом смысле Новгороду. Союз восточных славян с варягами был
обычным, естественным, по тем временам, обстоятельством. И отношения с ними были довольно тесными, они были не только братьями по оружию, но и кровными родственниками. Отсюда М.Сокольский делает вывод, который проводит через всю свою книгу. Он полагает, что именно в эти времена у восточных славян, находившихся в самых разных, и отнюдь не враждебных, отношениях с другими населявшими Европу племенами, возникал, как он пишет, “исторический инстинкт”. Этот инстинкт на протяжении последующих столетий воплощался в формировании еврорусской идентичности. Со времени, особенно после нашествия Орды, возникает еще одна тенденция - евразийская идентичность, в основе которой - усиление власти правителя за счет подавления общества. В противоборстве этих тенденций, пишет М.Сокольский, и разворачивались русская история вплоть до наших дней.
В главе “Вещий Олег и хазары” М.Сокольский обращает внимание на то, что хотя хазары жили восточнее славянских племен, они были по своему духу куда “западнее”, чем большинство народов и племен Европы. Историк поясняет - для хазар религия не играла роли идеологии. Это было чисто личностное представление о картине мира. Точно также это было источником их личностного самоопределения. И князь Олег, который был первым бесспорным варягом на восточнославянском княжеском престоле, выступал как “мистический союзник иудаизма”, который исповедовали хазары, и в какой-то степени был олицетворением принципа Европы. В этой связи М.Сокольский полагает, что не было оснований говорить о некоем “хазарском иге” по аналогии с “татарским игом”.
Но первым осознанным западником, предвестником еврорусской цивилизации, М.Сокольский называет князя Ярослава. Он полагает, что не случайно именно этого князя называли “Мудрым”. Ярослав окружил себя советниками из северной части Европы, оттуда же он пригласил несколько невест для своих сыновей, свою любимую дочь отдал за норвежского короля, а свою младшую сестру - за польского монарха. Его дочь Анна вышла замуж за французского короля, третья дочь - за короля Венгрии. Еще один сын был помолвлен с византийской принцессой. Через эти родственные связи и другие обстоятельства Киевская Русь была составной частью Европы.
Но, замечает М.Сокольский, к моменту смерти Ярослава его представление об “общеевропейском доме” разрушилось. Символично, что он умер в 1054 г., том самом, в котором произошел окончательный разрыв между католицизмом и православием. Это сказалось прежде всего на русских делах. Возникла ожесточенная вражда, появился своего рода “железный занавес”, усилилась тенденция к восприятию “евразийского духа”.
М.Сокольский рассматривает князя Ярослава как предвестника европейской интеграции. При нем состоялось рождение самой ранней русской юридической литературы (“Русская правда”), при нем же начиналось русское описание истории. По окончании строительства храма святой Софии при ней была устроена библиотека с переводчиками и переписчиками книг. Здесь переводились сотни текстов с греческого языка, десятки текстов с латыни, болгарского, арабского и персидского языков. Возникали также оригинальные русские тексты различного содержания. Летопись сообщает, что сам князь читал эти книги “дни и ночи напролет”.
Все это культурное и духовное богатство, полагает М.Сокольский, было сознательно сокрыто и уничтожено в период русского Средневековья. Особую вину за это историк возлагает на князя Александра, которого позднее стали называть “Невским”. Князя Александра неоднократно изгоняли за его жестокие репрессии жители Новгорода. В результате этих событий и тесного знакомства с порядками в Орде, в ставку которой он приезжал неоднократно, князь Александр пришел к выводу, что деспотическая система властвования по азиатскому образцу может обеспечить ему и другим князьям неограниченное господство.
Эта установка нашла свое воплощение в деятельности московского княжества, а затем и царства. М.Сокольский вводит понятие “московский центризм” как культурное, экономическое и политическое подчинение русских земель прежде всего интересам московских князей. Формируется особый тип властвования, который затем окажет влияние на весь последующий ход истории России. Заметим, что эти соображения М.Сокольского перекликаются с разработками, которые уже много лет ведут российские историки Ю.С.Пивоваров и А.И.Фурсов, объединяя свои выводы общим понятием “Русская система”.
Но для М.Сокольского при этом существенно, что после того, как Москва, как он полагает, объявила себя Третьим Римом, она избрала для себя мессианское предназначение. Москва стала принципом и символом полного воплощения евразийской идентичности.
Особое внимание М.Сокольский уделяет Великолитовскому княжеству, полагая, что это было по своему составу русское государство. Так, во времена Гедимина, основателя литовского государства (начало XIV века) население ядра этой страны на 60-75% состояло из этнических русских. Позднее, когда Литва расширилась, число русских достигало 90%. При этом по многим позициям Литва отличалась не только от Москвы, но и от всех других государств этой эпохи. Объяснение М.Сокольского таково: страна жила в соответствии с формулой “Плюрализм, терпимость, диалог”. Вывод историка: “Русское великое княжество Литва, просуществовавшее четверть тысячелетия, было самым свободным государством мира. Города жили на принципах самоуправления, пользуясь привилегиями так называемого “Магдебургского права”, центральная власть сейм
— действовала по польскому образцу. Здесь жили разные народы, здесь впервые формировались украинская и белорусская национальности. В литовском городе появилась первая русская типография. Во времена, когда в других частях Европы свирепствовал религиозный фанатизм, только одна Литва оставалась бастионом веротерпимости. Здесь мирно соседствовали друг с другом православные, католики, протестанты, здесь на службе христианского монарха находились евреи, караимы и мусульмане, здесь находили убежище сторонники различных сект”. Заметим от себя, что эта точка зрения оспаривается рядом российских историков.
Как раз в эти времена, подчеркивает М.Сокольский, у России был самый большой исторический шанс развиваться в сторону гуманистически ориентированного общества. Иван III не только потеснил Литву, с этого момента начинается искажение образа Литвы как нерусского государства, через которое “яд латинства” пытается оказывать влияние на Святую Русь.
Одновременно при Иване III началось подавление уникальной Новгородской республики. Город на Ильмень-озере, замечает М.Сокольский, с самого начала был оплотом еврорусской культуры и духовности. Здесь возникли самые ранние эпические сказания, такие как “Садко” и “Василий Буслаев”. Здесь
начиналось распространение летописных записей, которых не знала никакая другая страна мира. В Новгороде существовала особая космополитическая атмосфера, которая нашла свое отражение в многочисленных переводах духовной и светской литературы, в так называемых “Хронографах”. Здесь появилось описание первых русских путешествий, таких как “Путешествие новгородского владыки Антония в Константинополь”. М. Сокольскому представляется существенным, что Новгородская церковь проявила свою самостоятельность по отношению к Византийской церкви. Главы Новгородской церкви избирались на народном собрании — вече, и они свое предназначение видели в защите прав и свобод республики. Здесь, в Новгороде, именно в середине XIV в возникло первое еврорусское народное движение сектантско-религиозной окраски. “Стригольники” (“обрезающие бороды”), как они сами себя называли,
подготавливали почву для духовных течений, наполненных гуманистическим этосом и рационалистическим взглядом на мир. Тем самым они как бы были предвестниками еврорусского мышления последующих столетий.
Великую смуту начала XVII в. М.Сокольский также рассматривает как проявление конфронтации между двумя выражениями русской идентичности -еврорусской и евразийской. Для него Лжедмитрий представлял собой выражение первой тенденции. Примечательно, что население городов, через которые проходили войска Лжедмитрия, поддерживали его, а жители Путивля, куда он бежал после первых неудач, буквально заставили его снова идти на Москву. Возможная победа Лжедмитрия, полагает М.Сокольский, означала бы собой решительный поворот в судьбе России.
Переходя ко временам Петра I М.Сокольский обращает внимание на деятельность князя Василия Голицына - фаворита сестры Петра Софьи. Он видит заслугу Голицына в том, что ему удалось заключить “договор о вечном мире” с Польшей и направить русскую экспансию против Османской империи. М.Сокольский называет Голицына “первым последовательным западником Нового времени” в России. К Петру I М.Сокольский относится критически. Его позиция - “Петр хотел Россию модернизировать, но отнюдь не гуманизировать”. Двойственность петровских реформ сказалась на русском самопонимании, привела к состоянию двойственной идентичности. С одной стороны, — имитация
европейского образа жизни, с другой, - тотальное непонимание глубинных основ еврорусизма. Евразийская миссионерская ориентация в последующем легла в основу разработок “русской идеи”.
Много внимания М.Сокольский уделяет деятельности Дмитрия Волкова, который, выступая в роли советника Петра III, готовил все основные документы, в том числе “Указ о вольности дворянства”. Вывод историка: “Февральский вечер 1762 года, когда Петр III скрепил своей подписью подготовленный Волковым “Указ о вольности дворянства”, знаменовал собой окончание русского Средневековья и наступление Нового времени. В своем начале это Новое время находилось под знаком еврорусизма. Ибо каждая страница этого документа носила отпечаток влечения к Европе, наблюдаемого с самых древних времен”.
Обращаясь к событиям ХХ в. и прежде всего оценивая характер большевистского переворота в октябре 1917 г., М.Сокольский полагает, что стратегической целью большевиков было стремление евраизировать Европу и мир. Точно так же евразийским был характер нацизма, хотя Гитлер выставлял себя спасителем Европы от азиатского натиска, а третий рейх “оплотом против большевизма”. Евразийский подход нашел наиболее законченное выражение в “имперской идее” Сталина.
М.Сокольский подчеркивает, что ныне в России “имперская идея” живет уже независимой жизнью. Однако в головах национал-патриотов она представляет собой наибольшую опасность и для России, и для Европы.
В последней главе своей книги М.Сокольский обращается к теме “Русский дух и будущее Европы”. Он обостренно ставит вопрос: у России одна альтернатива
- либо Европа, либо Апокалипсис. Вхождение в Европу будет означать возвращение России к ее еврорусским корням. Напротив, евразийская Россия -это фатальный союз с экстремистским, фундаменталистским исламом и со стремящимся к расширению своего жизненного пространства Китаем. В таком случае, полагает историк, Россия перестанет быть защитным валом для Европы от нашествия азиатских орд, но, напротив, будет выступать в роли передового отряда Азии. По этой причине, делает вывод М.Сокольский, будущее России и Европы тесно связаны друг с другом, судьба Европы зависит от той борьбы, которая столетиями ведется между двумя русскими идентичностями. “Наше будущее
может быть только совместным. В противном случае его вообще не будет”, -такими словами М. Сокольский заканчивает свою книгу.
Прежде чем высказать свое отношение к суждениям М.Сокольского, затрагивающим глубинный нерв исторического процесса в России, зададимся вопросом, какой жизненный опыт, позволяющий делать такие выводы, накоплен этим историком. И насколько хорошо он знает Европу и Россию, чтобы судить об особенностях уклада жизни на пространствах России и недавнего СССР? Из краткой биографии в конце книги мы узнаем, что М.Сокольский родился в Москве в 1923 г., т. е. ему сейчас 77 лет. В начале 30-х годов вместе с родителями жил в Германии (отец закупал оборудование для нашей промышленности) и, следовательно, мог быть свидетелем становления национал-социализма. После возвращения в Москву в 1934 г. учился в немецкоязычной школе имени Карла Либкнехта, воспитывался с детьми германских и австрийских антифашистов. 194142 гг. провел в блокадном Ленинграде и знает о тяготах войны не понаслышке. После войны 16 лет работал преподавателем английского языка в Душанбе и здесь познал специфику советского режима в его среднеазиатском варианте. В Москву он возвращается как уже профессиональный переводчик с немецкого языка и поэт. В точном переводе он дарит немецким читателям “Конька-горбунка” Ершова, стихи и сказки Чуковского и Маршака. Сокольский изучает немецкую литературу и пишет на эту тему кандидатскую диссертацию. Одновременно он углубляется в русскую историю, уделяя особое внимание духовным процессам. Из-под его пера появляются такие работы, как “Дух как наследие и ответственность”, “Дух перед мировой катастрофой”, “Метаморфозы народной души”. Суждения его существенным образом отличаются от официальных позиций того времени, и ему ничего не остается как публиковаться в “Самиздате”. В это же время он переезжает в Германию, занимается публицистической деятельностью, пишет статьи, читает лекции в университетах, выступает по радио, раскрывая перед немецким читателем и слушателем особенности духовной жизни в России в прежние времена и сегодня. В частности, он свободно переводит на немецкий язык стихотворения 99 поэтов как свидетелей свершающихся перемен и издает их под общим названием “Гласность сочиняет стихи”. В 1990 г. М.Сокольский издает на русском языке тогда еще в Советском Союзе книгу под названием: “Неверная память.
Герои и антигерои России”, где совершенно по-иному освещает деятельность, как сейчас принято говорить, знаковых фигур российской истории. С этих же позиций он пишет теперь уже на немецком языке труд “Тысячелетний раскол”, основные идеи которого я попытался кратко изложить. Из этой биографии видно, что Михаил Сокольский представляет собой типичную фигуру связующего между двумя культурами - русской и немецкой. Таким в недавнее время был Лев Зиновьевич Копелев.
Теперь о содержании самой книги. Не все выводы автора мне
представляются обоснованными. Особенно вывод о том, что в русской истории против еврорусского начала существовал заговор, у истоков которого стоит князь Александр с его антиевропейской, промонгольской ориентацией. Этот заговор, полагает историк, продолжался столетиями, находя все новых приверженцев (к ним М.Сокольский причисляет и Льва Гумилёва с его евразийской ориентацией). Заговоры в истории, конечно, имеют место. Но продолжительные тенденции формируются под влиянием совокупности самых различных обстоятельств. Для России существенным при этом было то, что она находилась и находится на стыке Европы и Азии, и не только в чисто географическом плане.
Не могу согласиться с тем, что Петр I намеревался Россию
модернизировать, но отнюдь не гуманизировать. Что понимать под
модернизацией? Выстраивание административных вертикалей ради того, чтобы государственная машина бесперебойно работала? Не думаю, что замыслы Петра I укладываются полностью в такое представление. Мне вспоминается в этой связи высказывание Герцена о том, что Россия ответила на реформы Петра гением Пушкина.
Но такие расхождения в научном споре в порядке вещей. Мне
представляется существенным выявление М.Сокольким главного противоборства в российской истории. Когда обращается внимание на столкновение еврорусского и евразийского подходов, продолжающееся столетиями, то ведь речь идет не о географии, но прежде всего о месте человека в историческом процессе, о порядке соподчинения главных субъектов этого процесса - либо человек и общество ставят себе на службу институты государства, либо государство силой подминает под себя и общество и государство. Либо основой успешной деятельности государства
является армия, как об этом недавно заявил президент, либо гражданское общество, посылающее творческие импульсы в сторону государственной деятельности и берущее ее под свой контроль. По этой причине суждения М.Сокольского мне представляются более чем актуальными.
Но тут возникает существенный вопрос, в том числе патриотическо-воспитательного характера. Как быть, если в сознании народном князь Александр Невский воспринимается как полководец, разгромивший “псов-рыцарей” на Чудском озере, а в интерпретации М.Сокольского он предстает как человек, положивший начало евразийской ориентации с ее пагубными последствиями для личности и гражданского общества? Если каждый школьник знает, что князь Дмитрий Донской разгромил ордынские полчища на Куликовом поле, то у М.Сокольского он — продолжатель дела Александра Невского в его промонгольской ориентации, а в личном плане далеко не храбрец, ускользнувший от поединка на Куликовом поле как предводитель русского войска, а затем убежавший в Кострому, бросивший Москву на растерзание полчищ Тохтамыша. Если князья и цари московского периода до Великой смуты предстают перед современниками в неприглядном свете, так на каких же примерах воспитывать молодое поколение? Какие предки должны “осенять” нашу жизнь, если вспомнить известное выражение Сталина в начале Отечественной войны? Вопрос не из легких. Но он опять же соприкасается с пониманием сути идентичности. Если мы за то, чтобы наши дети и внуки реалистически оценивали свое прошлое, и, следовательно, выступали как мыслящие граждане, то тут мы имеем дело с еврорусской ориентацией. А если мы хотим, чтобы сложившиеся исторические мифы, далекие от действительности, окрыляли наши деяния, и в первую очередь мифы державного и более того, националистического характера, то тут вырисовываются контуры евразийской ориентации.
Как германист со стажем, я всегда в таких случаях задаюсь вопросом, а как “у них”, в той же самой Германии? Ведь мифические герои какое столетие будоражили сознание немцев, подогревая в них националистические, соответственно милитаристские, настроения? Так получилось, что параллельно с книгой М.Сокольского я читал одновременно книгу германского историка, профессора Свободного Берлинского университета Хагена Шульце “Краткая
германская история” (Schulze H. Kleine deutsche Geschichte. — Munchen, 1996. — 276 S.). (Замечу, что у нас такого рода книги на русском языке - от зарождения германских племен до сегодняшних дней - нет по сей день.) Знакомство с этой книгой позволило мне сделать вывод, что объективное рассмотрение исторических событий нормальному демократическому обществу не во вред, а на пользу, ибо приучает граждан к объективному восприятию прошлого. Вот некоторые из штрихов этой книги, где Х.Шульце прямо или косвенно касается проблемы немецкой идентичности.
Подчеркивая, что на различных этапах существовали различные представления о прошлом Германии, Шульце отмечает: с падением Берлинской стены и созданием нового германского национального государства, одно существование которого меняет Европу, это государство поставлено перед необходимостью объяснить своим гражданам и всем другим европейцам, каким оно воспринимает самое себя. Чтобы сохранить шансы на будущее, замечает Шульце, мы должны знать, на каком прошлом основывается немецкая современность.
Уже с первой строки первой главы Х.Шульце заостряет вопрос: не в германских древних лесах начинается немецкая история, но в Риме, в том исключительно итальянском городе-государстве, который властвовал в Европе и который представлял собой цельную развитую цивилизацию. Битва в Тевтобургском лесу (некий аналог с Куликовской битвой), в котором германские племена во главе с Арминием одержали победу над римскими легионами и которое в XIX в. рассматривали как освобождение от господства Рима, а самого Арминия-Херманна как первого немецкого борца за свободу, ряд исследователей сегодня уже считает ошибочным ответвлением от римского цивилизационного процесса. Это было началом немецкого культурного “особого пути”, который ведет к сегодняшним дням, - подчеркивает Х.Шульце.
В течение XI и XII вв. немецкая нация оставалась неясной величиной, полагает берлинский историк. В отличие от Англии, Франции или Дании, где сложившиеся королевские династии послужили в качестве кристаллизационного ядра нации, этого не наблюдалось в Германии. Немецкая нация находилась в тени мифологизированной империи. Вывод Х.Шульце: следовательно у нас не было
истории немецкого Средневековья, немецкой имперскости, так же как и не было начала истории немцев, ибо они еще не подозревали о начале своей немецкости.
Еще один вывод: современные немцы, точно так же как и современные австрийцы, наряду со своими германскими и кельтскими предками имеют славянских предков. Немцы образуют смесь из большинства европейских народных групп древности и Средневековья, что объясняется их жизненным пространством в центре Европы.
О Германии XIX в. говорили, что это “запоздалая нация”. Уже на пути к Новому времени германская империя появилась с большим запозданием. Собственно, замечает Х.Шульце, это относится ко всей германской истории.
Еще одно важное наблюдение историка: сама нация вырастала из потребностей множества малых государств и правительств. При этом для отправления различных функций требовались не происхождение, но способности и знания. Формированию такого типа “слуг государства” содействовал по своим возможностям каждый князь, поощряя создание высших школ, университетов, академий. Таким образом во второй половине XVIII в. возникла образованная прослойка гражданско-сословного происхождения, состоявшая из чиновников, священнослужителей, профессоров, юристов, учителей, врачей, продавцов книг и других свободных профессий. У всех было одно общее: они не ссылались на свое происхождение, а руководствовались только полученным в ходе образования умением.
Далее: свою национальную идентичность немецкая просвещенная элита обрела в языковом отличии от распространенной по всей Европе французской культурной гегемонии. Следовательно, указывает Х.Шульце, немецкая нация возникла в головах просвещенных людей, и она представляла собой сугубо нацию культуры без непосредственных политических взаимосвязей.
Касаясь объединения Германии в 1871 г. Х.Шульце пишет, что основами империи были союз князей, прусское оружие и плебисцитарное согласие народа. Конституция империи предусматривала создание первой палаты - органа представительства германских княжеств. Этому “бундесрату” противостояла вторая палата - “рейхстаг”, как представительница народа. Конституция
представляла собой почти совершенный баланс между народным государством и
государством начальства. Существовал еще третий элемент, подлинная опора государственной власти — это армия и администрация.
Объясняя причины прихода Гитлера к власти, Х.Шульце, в частности, поясняет: в отличие от здравомыслящей рационалистической демократии диктатура национал-социализма удовлетворяла чувства, эмоции. Инсценирование политики в виде пышных парадов и партийных съездов, перевод ключевых лозунгов в привлекательную театральность, смешение повседневности с выразительными символами — ни один режим не преуспел в этом так, как национал-социалистический. При этом проявлялся двойственный характер апеллирования национал-социалистов к чувствам людей: внешняя ориентация на модернизацию в паре с глубоким архаизмом.
Касаясь перемен в послевоенной Западной Германии, Х.Шульце обращает внимание на то, что в вопросах распределительной политики федеральное правительство поступало почти революционным способом. В 1950 г. принятием соответствующего закона оно помогло 3 млн. человек, понесшим ущерб от войны. Оно приняло далее Закон о перемещенных лицах, прибывших из бывших восточных земель, Закон об уставе на предприятиях, регулирующий партнерские отношения, Закон об оплате труда в случае болезни, о пособиях на воспитание детей, приняло пенсионную реформу. Социальное государство, таким каким мы видим его сегодня, подчеркивает Х.Шульце, происходит из эры, когда у власти находилось правительство Аденауэра. И далее - внутренняя стабильность германской демократии во многом связана с “экономическим чудом” и с социальной политикой 50-х годов.
И последнее высказывание Х.Шульце, которым он завершает свою книгу: “германский вопрос”, который столь долго так беспокоил и немцев и европейцев, получил ответ. Теперь мы знаем, что такое Германия, чем она может и чем должна быть.
Но это как раз то, что не могут сказать про себя русские, и еще шире, россияне. Россия по-прежнему на перекрестке идентичностей, которые русский историк, живущий в Германии, М.Сокольский охарактеризовал как еврорусскую и евразийскую. За этим стоит и отношение к прошлому - либо реалистическая оценка того, что происходило на основе объективных фактов, либо обращение к
мифологизированным образам, якобы способствующим усилению любви к родине со стороны населения, и прежде всего молодежи. Хотим мы этого или нет, история все настойчивее стучится в двери современности и нам никуда не уйти от ее переосмысления, если мы намерены жить в ладу с самими собой, со своей совестью, со своей моралью. То, что немцам удалось отбросить всякие псевдопатриотические мифы и трезво оценить свое прошлое, пошло им только на пользу. Книга Х. Шульце - одно из тому подтверждений.
Создается впечатление, что президент и его окружение намерены избрать некий срединный путь - модернизация России, в том числе и с помощью Европы, и еще шире, стран Запада, с целью укрепления государства и одновременная ориентация на державные традиции, якобы способствующие укреплению духовного здоровья народа. Удастся ли повторить тот маневр, который осуществил Петр I в начале XVIII в., если учесть, что на дворе уже порог третьего тысячелетия, когда развиваются принципиально новые компьютерные технологии в условиях глобализации и когда наиболее динамичная часть человечества живет в условиях демократии, выставляя при этом критерий прав человека как главное условие цивилизованности того или иного общества. Не потеряем ли мы время, играя в геополитические державные игры прошлого? Не окажемся ли при этом той самой “опоздавшей нацией”, о чем говорит германский историк Х. Шульце применительно к немцам и их недавнему прошлому. Размышления М.Сокольского в его книге “Тысячелетний раскол” позволяют глубже осмыслить суть этой проблемы.
