CC BY
30
Б.С.ОРЛОВ1
ДЕМОКРАТИЯ - ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА ЕВРОПЫ
Арнольд Тойнби, известный знаток мировых цивилизаций, в лекции, прочитанной им в 1927 г. и дополненной после второй мировой войны, высказался следующим образом о судьбах западной (европейской) цивилизации: "Европе уже не придется решать собственную судьбу. Ее будущее находится в руках двух гигантов, которые ныне затмевают ее" (1, с. 82). Английский историк, как, впрочем, и многие аналитики на Западе, не мог предположить, что один из этих "гигантов" — СССР, прекратит свое существование, а продолжившая свое существование на его развалинах Россия окажется в глубоком кризисе. И наоборот, та самая Европа, которой вот уже какое десятилетие предрекают "закат" (2), обрела второе дыхание и демонстрирует миру свое качественно новое состояние союза европейских государств; к нему готовы присоединиться страны, которые по чисто географическим понятиям никак нельзя отнести к европейскому ареалу. Чего недоучел в своих прогнозах Тойнби? Почему столь пессимистичным был его вывод?
Не берясь давать окончательные ответы на эти вопросы, хочу тем не менее выделить одно обстоятельство. В анализе английского историка не придается должного значения такому фактору, как демократия. Фактору, который не относится к характеристике одной цивилизации. Он является как бы связующим звеном между различными цивилизациями, в большой мере определяющим основные правила поведения человечества на его нынешней фазе
' Орлов Борис Сергеевич сотрудник ИНИОН.
- доктор исторических наук, главный научный
развития — вхождения в информационно-компьютерную сферу бытия. Несколько упрощая, можно сказать, что Европе, которая первую половину XX столетия провела в кровавых воинах невиданного масштаба, и входящим в нее странам, которые, как казалось, находились в состоянии непримиримых противоречий (Франция и Германия), удалось найти язык примирения, а затем и сотрудничества в рамках экономического и политического сообщества, прежде всего по той причине, что все без исключения государства — члены Европейского союза имеют глубоко укоренившиеся традиции демократии. Явление небывалое в истории человечества и несопоставимое ни с чем. Как своего рода оркестр, который ухитряется играть без дирижера и тем не менее воспроизводит музыку. Это свидетельство согласованности намерений и способности реализовать их должным образом. Последние по времени подтверждение тому —переход на единую валюту.
Приверженность демократии — это не просто какой-то новый эпизод в истории Европы, обусловленный стечением обстоятельств после второй мировой войны. "Это, на мой взгляд, основная традиция, проходящая через всю европейскую историю, тесно связанная с другой причиной — становлением и утверждением личности, индивида. Человек, способный самостоятельно оценивать происходящее и брать на себя ответственность за собственные поступки, формировался в условиях европейской политической культуры в широком смысле слова на протяжении столетии и тысячелетий.
Существует необъятная литература, посвященная анализу особенностей европейской демократии и принадлежащая перу самих европейских аналитиков. Мне хотелось бы обратить внимание на одно из этих исследований — французского историка Жана Бешлера "Демократия. Аналитический очерк" (3), которую ЮНЕСКО издала на русском языке и рекомендовала российским читателям. Ж.Бешлер выделяет три обстоятельства, позволяющие понять особенности становления демократии в Европе. Первое состоит в том, что по сравнению с другими цивилизациями Европа никогда не была объединена в империю, а всегда оставалась разделенной на несколько политий. Бешлер поясняет: "Если даже не углубляться так далеко в прошлое (хотя без этого не обойтись, когда речь идет о великих цивилизациях Европы, Ближнего и Среднего Востока, Индии или
Китая, где исследователю необходима перспектива по меньшей мере в пять тысяч лет) и ограничиться последним периодом нашей долгой истории, то мы увидим, что примерно с XV в., после столетия войн, ознаменовавших политический выход из феодализма, на европейской транс политической сцене всегда было одновременно не менее пяти и не более десяти активных политий. Перечисление их не займет много места: Англия и Франция во все времена; Испания, Ватикан, Венецианская республика, Нидерланды, Швеция, Австрия, Пруссия... — в разные эпохи" (3, с. 163).
Второе обстоятельство, которое выделяет Ж.Бешлер, это наличие аристократии. В Европе ни один монарх никогда не имел возможности проводить свою политику без аристократии. Все монархи должны были идти на уступки своим аристократам, поручать им государственные должности, терпеть контроль за своими действиями с их стороны, соглашаться с тем, чтобы огромная доля общественной деятельности входила в частную сферу и была им неподвластна. Откуда же взялась эта аристократия? Мнение Ж.Бешлера: "Мы находим ее впервые примерно пять тысяч лет назад, когда Европа стала индоевропейской... С тех пор у всех европейских этносов — греков, латинян, италийцев, кельтов, германцев, иллирийцев, славян, скандинавов — аристократия не сходила со сцены. Конечно, из века в век происходила смена носителей титулов и обновление родов под влиянием демографических, политических и экономических обстоятельств, однако это обновление всегда было органичным и постепенным" (3, с. 165).
В качестве третьего обстоятельства и даже "главного элемента" Ж.Бешлер указывает на крестьянство. В отличие от довольно распространенного мнения многих авторов о европейских крестьянах прошлых веков как серой, забитой, неграмотной массе, Ж.Бешлер отмечает: "Крестьянин — это не сельскохозяйственный работник. Это глава семьи, который вместе с женой и детьми если и не является собственником, то, по крайней мере, самостоятельно управляет своим хозяйством. Это мелкий предприниматель, у него есть частные интересы, которые он хочет защищать, и есть необходимые средства для этого, есть перспективы на будущее и надежда извлечь прибыль из своего труда. Такие крестьянские семьи живут не изолированно — они селятся или группами, или разбросанно на каком-то пространстве, в симбиозе друг с другом и образуя маленькую самоуправляющуюся республику" (3, с. 166). По мнению Ж.Бешлера,
именно эти крестьяне, а затем их дети и внуки, ставшие рабочими, торговцами, работниками свободных профессий, преподавателями, короче теми, кого называют "средним классом", составляли частный социальный фундамент сформировавшейся демократии. Отсюда вывод Ж.Бешлера: "Состав европейских обществ накануне современной индустриальной эпохи был повсюду аристократически-крестьянским" (3, с. 164).
В анализе Ж.Бешлера отсутствует еще одно важное обстоятельство, повлиявшее на становление общедемократической атмосферы в Европе — роль европейского города. Теме "Европейский город" посвящена работа АЛ.Ястребицкой, вышедшая в ИНИОН в 1993 г. (4). В ней автор неоднократно обращается к главному принципу средневековой городской жизни, который сформулировал Якоб Гримм в XIX в.: "Городской воздух делает свободным" (цит. по: 4, с. 71).
Но эту же мысль значительно раньше развивал германский историк Иоганн Шерр в своей книге "История цивилизации Германии"(5), третье издание которой на русском языке появилось в России в 1868 г. И.Шерр высоко оценивает деятельность герцога саксонского Генриха Птицелова, который вступил на трон в 919 г. Германский историк поясняет: "Не он создал в Германии немецкие города — их было много и до него, но он создал в Германии среднее сословие, предоставив городскому населению, вышедшему по большей части из сословия крепостных и рабов, некоторую степень правоспособности; таким образом был сделан первый шаг от рабства к гражданской свободе" (5, с. 87). Генрих даровал городам право чеканить монету, он приказал перенести в города народные собрания и проводить там все важнейшие торжества.
И.Шерр полагает, что уже в IV в. Гот Улъфила ввел в первый раз в немецкий язык слово "Bürger", что подразумевало понятие "горожанин". В русском переводе книги Шерра "бюргер" означает "городское мещанство". С учетом .этого следует соответственно воспринимать вывод И.Шерра: "Мещанство является главным образовательным элементом Германии. Образование и цивилизация выросли только благодаря городам" (5, с. 220). Вместе с тем "новейшее понятие человеческой равноправности было совершенно чуждо средним векам, и поэтому в среде самого мещанства по крайней мере долгое время строго соблюдалось различие сословий в городах" (5, с. 220). Обобщающий вывод И.Шерра: "Нам, потомкам,
следует принести здесь дань удивления и благодарности теням германских граждан и крестьян, которые сбивали спесь со средневекового феодализма в течение XIII, XIV и XV в. своей любовью к свободе и своим героизмом и отстаивали таким образом честь германского народа" (5, с. 257).
И.Шерр уделяет много внимания деятельности союза торговых городов Северной Германии — Ганзе (слово "ганза" в объяснении Шерра первоначально означало подать). В 1241 г. Гамбург и Любек заключили оборонительный союз, шесть лет спустя к ним присоединились Брауншвейг, а затем Бремен и другие города Северной Германии. Столицей Ганзы стал город Любек. Раз в три года здесь проходили собрания представителей городов, так называемые "союзные сеймы". Все города. Ганзы — а их со временем стало 85 — были разделены на четыре округа. Через сто с липшим лет, в 1364 г., в Кёльне был заключен союзный договор. Это была своего рода конституция Ганзы, где регулировались все стороны ее деятельности. Целью Ганзы объявлялись защита и распространение промышленности и торговли за пределами союза. При этом были созданы соответствующие представительства в Лондоне, Брюгге, Бергене, Новгороде. Предусматривались строгое соблюдение закона в городах союза, расширение и защита гражданской свободы. Можно говорить о том, что возникла своего рода "ганзейская демократия".
По оценке И.Шерра, "уже в XIV в. Ганза заняла такое политическое положение, которое по своему фактическому значению далеко превосходило значение тогдашней германской империи" (5, с. 229). Германский историк подчеркивает, что союз господствовал над всем севером Европы, торговлей и оружием подчинил себе королей Норвегии, Швеции и Дании, "раздавал и отбирал короны". Военный флот Ганзы очищал море от пиратов. "Ее цивилизующее влияние обнаружилось также в проведении дорог и прорытии каналов, а по этим двум отраслям в средние века не делалось почти ничего" (5, с. 228).
С современных позиций можно говорить о том, что Ганза, деятельность которой продолжалась несколько столетий, представляла собой прообраз нынешнего Европейского союза. Остается только пожалеть, что этот период европейской жизни почти не остался в памяти потомков. Кто знает сейчас о Ганзе за исключением узких специалистов?
Примерно то же самое можно сказать и об одном из торговых
партнеров Ганзы — Новгороде Великом. Даже историки, анализируя особенности политических процессов в России с древнейших времен, как бы мимоходом отмечают, что на севере России существовала "вечевая республика". А ведь она не просто существовала. Сформировалась своеобразная новгородская цивилизация, продолжавшаяся до того времени, пока на нее не наступил сапог московских самодержцев, а этот период насчитывает несколько столетий, примерно столько же, сколько властвовала в России династия Романовых.
Отличительная особенность этой цивилизации состоит в том, что она была городской, со многими признаками, присущими средневековому европейскому городу. И в этом смысле Новгород был частью не только ганзейства, но и общеевропейского процесса того времени. В основе новгородской жизни — принцип выборности. Выбирают главное духовное, лицо — архиепископа. Совместно решают, кого приглашать на княжение, поручая князю защиту города от чужеземцев, а если он чем-то не устраивает город, ему указывают на дверь. Выбирают главу правительства — посадника и его подручных. Выбирают тысяцкого — начальника местного военного ополчения. Город разделен на "концы", и в каждом из них своя процедура выборов.
Историография царского времени намеренно искажала порядок жизни в Новгороде, подавая его как бесконечные драки на вечевых сходах. Но проницательный читатель не мог не задаваться вопросом, как в такой обстановке полуанархии Новгород в течение нескольких веков мог управлять своими владениями, простиравшимися на север и на восток вплоть до Уральских гор, собирая с местного населения дань и поддерживая определенный порядок.
В обстоятельной монографии О.В.Мартышина "Вольный Новгород" указывается, что "Новгород был одним из центров, где начиналась русская государственность" (6, с. 3). Добавим от себя — в той демократической форме, от которой московские правители отказались со всеми вытекающими отсюда последствиями, и прежде всего для гражданина России. Республиканские традиции развивались также в Пскове, а затем — и об этом почти никто не знает — в Вятке. Иными словами, складывалась некая матрица "вечевого правления".
Новгород был городом высокой культуры. Ни в одном из
городов Европы не была столь широко распространена письменность, причем на бытовом уровне, Об этом свидетельствуют знаменитые письмена на бересте, дошедшие до наших дней благодаря усилиям археологов, и прежде всего ВЛ.Янина. В своей монографии "Я послал тебе бересту", третье издание которой с дополнениями и рассмотрением новых находок вышло в 1998 г. (7), автор так описывает распространение письменности в Новгороде: "Землевладельцы пишут своим управляющим, ключникам. Ключники пишут своим господам. Крестьяне пишут своим сеньорам, а сеньоры — своим крестьянам. Одни бояре пишут другим. Ростовщики переписывают своих должников и исчисляют их долги. Ремесленники переписываются со своими заказчиками. Мужья обращаются к женам, жены — к мужьям. Родители пишут детям, дети — родителям" (7, с. 51). Ничего подобного не наблюдалось в других городах Европы того времени. В.Л,Янин приводит сообщение летописи от 1030 г., согласно которому князь Ярослав Мудрый, придя в Новгород, собрал "от старост и поповых детей 300 учити книгам" (7, с. 55). Вот когда, а может быть еще раньше, начинались "новгородские университеты".
Но Новгород не был исключением. По мнению такого авторитета, как В.О.Ключевский, еще до призвания князей в Древней Руси существовали городовые области, которые образовались вокруг древних торговых городов: Киевская, Переяславская, Черниговская, Смоленская, Полоцкая, Новгородская, Ростовская. К ним присоединились образовавшиеся позднее области — Волынская, Галицкая, Муромско-Рязанская. Отношения между князьями в тот период, но и с главным городом областей стали договорными. "Волостной город вошел властным участником в политические соображения князей... Ограждая местные политические интересы договорами с князьями, эти города постепенно приобретали в своих областях значение руководящей политической силы, которая соперничала с князьями, а к концу XII века взяла над ними решительный перевес" (8, с. 71). Этот вывод Ключевского как бы перекликается с впечатлениями первых пришельцев из Скандинавии и с берегов Балтийского моря, которые отмечали в своих летописных свидетельствах, что им всюду попадались на пути города, "гардарики". Из этого следует важный вывод, что, как и вся Европа, российские области того времени представляли собой разветвленную городскую цивилизацию; среди них в силу целого ряда причин Новгород Великий занимал особое положение.
И именно Новгород стал для московских правителей, выстраивавших централизованную власть с заимствованием из традиций Золотой Орды полной подчиненности граждан своему властителю, существенным препятствием для создания самодержавной конструкции. Отсюда уничтожение самостоятельности города, полная ликвидация вечевых порядков, физическое устранение местной аристократии. Начало этому процессу положил Иван III, разгромив город в 1471 г. и выселив из него знатные аристократические роды. Как писал историк С.Ф.Платонов, "много новгородских бояр было казнено, еще больше было переселено на восток, в московские земли" (9, с. 185). Через сто лет это дело завершил его внук — царь Иван IV, который в 1570 г. устроил поход на Новгород. Как отмечает С.Ф.Платонов, из 6 тысяч дворов 5 тысяч было "запустошено" (9, с. 206). Снова жестокие казни, снова массовые высылки боярских семей.
В этот же период Иван IV через опричнину уничтожает московскую аристократию. Вновь читаем Платонова: "В течение последних 20 лет царствования Грозного опричнина охватила полгосударства и разорила все удельные гнезда, разорвав связь "княженецких родов" с их удельными территориями и сокрушив княжеское землевладение... Опалы, ссылки и казни заподозренных лиц, насилия опричников над "изменниками", чрезвычайная распущенность Грозного, жестоко истязавшего своих подданных во время оргий, — все это приводило Москву в трепет и робкое смирение перед тираном" (9, с. 205).
При этом поведение Грозного носило, так сказать, концептуальный характер. Суть своего понимания властвования Иван IV выразил в известной переписке с князем Курбским: "А жаловать своих холопов мы всегда были вольны, вольны были и казнить" (10, с. 136).
Германский исследователь Хаген Шульце в своей работе "Идентичность Европы и возвращение античности" обращает внимание на принципиальное отличие характера власти в Европе и в Московском царстве. На Западе было распространено представление, что "земная власть" должна быть ограничена; для деспотической власти таких ограничений не существует. Позицию Ивана Грозного в переписке с Курбским Х.Шульце характеризует как "апологию тотальной тирании" (11, с. 12).
На времена царствования Грозного приходится наибольшее попрание личности в России. Примечательна в этой связи трактовка положения в Московском царстве, приведенная сербом Юрием Крижаничем. Он приезжает к царю Алексею Михайловичу с проектом объединения славян, попадает в конце кондов в ссылку в Тобольск, там пишет свою известную книгу "Политика", которая пролежала 200 лет в архивах и только впоследствии увидела свет. При всех печальных обстоятельствах своей судьбы Ю.Крижанич остается патриотом русской жизни и как "злословие немцев" воспроизводит в своей книге суждения Якова фон Ульфельда, посла датского короля Фридриха II при дворе Ивана IV в 1578-1579 гг.: "Наказанье батогами и плетьми у них весьма распространено. А то, что и натура у них холопья, видно по нижайшим поклонам, при которых они бьют челом до пола; и после битья батогами восхваляют того, кто велел их бить" (12, с. 177).
"Подданные всех чинов и сословий, — продолжает Ю.Крижанич, воспроизводя текст датского посла, — должны все называть себя "холопами великого государя". Князья и бояре также должны проявлять холопство и подписывать свои челобитные уменьшительными именами: Федька, Ивашка, Пашка, Васька, а не Федор, Иван, Павел, Василий. Так же обращается к ним и великий государь, когда зовет кого-нибудь (из них). И если какой-нибудь боярин в чем-то провинится, ему назначают варварские и холопские наказания" (12, с. 178).
Реакция самого Крижанича на наблюдения датского посла: "А что касается грехов, то мы сами признаем, что мы 1решны. Но вы так расписываете наши грехи, будто у вас самих не было таких. А если бы у нас были общие гостиницы, как в некоторых ваших городах, а в тех гостиницах — портреты разных шлюх и всякой назначена особая цена, и какую (из них) гость захочет, то ему корчмарь и приведет? Да если бы, скажем, у нас было такое заведено, чего бы вы о нас говорили? Но правильно говорит Спаситель: "О, лицемер, вынь прежде бревно из своего глаза, а затем уж сучок из чужого" (12, с. 186).
Подведем некоторые итоги, вытекающие из всего вышесказанного. Обращение к страницам российской (и европейской) истории предпринято с одной-единственной целью — показать причины, по которым традиции демократии сначала нашли
отражение в деятельности "городской цивилизации" в Древней Руси.
и прежде всего в Новгороде Великом, а затем были подавлены в период становления Московского царства, и лишь позднее, начиная фактически с Петра I, стали вновь прорастать на российской почве. Точка зрения, распространенная на Западе, согласно которой реформы Петра носили лишь сугубо технологический характер, упрощает реальность.
Начнем с того, что Петр по-новому определил предназначение монарха — не исполнитель воли Божьей с неограниченными правами, а первый слуга Отечества. Через сто лет Николай I назовет себя первым дворянином. И еще через сто лет Россия обретет конституцию, вместе с монархом начнет отправлять государственные функции законодательный орган — Государственная Дума. Процесс нарастания демократических традиций был прерван Октябрьским переворотом большевиков 1917 г. В "подмороженном" тоталитарном состоянии Россия пробыла еще 70 с лишним лет. И только с августа 1991 г. она пытается вновь идти путем демократических реформ со всеми сопутствующими ошибками, издержками, кризисными ситуациями.
Но на фоне такого развития исторических событий более отчетливо проступают коренные различия в предпосылках становления демократии в Европе и в России. Там — отсутствие единой империи, здесь — нарастание имперской мощи с жестко централизованным механизмом власти, лишь в виде исключения допускающей относительную автономию (Польша, Финляндия, Бухарское ханство). В Европе имеется мощный слой аристократии с ее определяющим влиянием на культурные, духовные и политические процессы, в России — варварское и последовательное уничтожение слоев, которые можно условно отнести к русской аристократии. В Европе после периода феодализма крестьянин все больше обретает самостоятельность, и прежде всего экономическую, в России как раз на исходе средних веков происходит вторичное обращение к крепостничеству (по мнению Ж.Бешлера, "аристократия навязала крестьянству "второе крепостное право" — 3, с. 167), которое продолжалось до реформы 1861 г., а. затем фактически продлилось еще на сто лет, если вспомнить запреты крестьянам иметь свой паспорт в сталинские времена.
И Европе пришлось пройти через искушение, тоталитаризмом, если вспомнить существование соответствующих режимов, прежде всего в Германии и Италии. Но после второй мировой войны не без
помощи иностранных держав, среди которых по причудливой иронии судьбы оказалась страна со своим вариантом тоталитарного режима, страны Западной Европы последовательно укрепляли демократические институты и начиная с 1951 г. после подписания договора об учреждении ЕОУС, включились в процесс интеграции, продолжающийся по сей день.
Довольно часто приходится встречаться с мнениями западных аналитиков, согласно которым было бы неплохо пойти по этому пути и странам, некогда составлявшим единое целое в лице Советского Союза. В представлении этих аналитиков, вокруг России могло бы сформироваться сообщество, которое поддерживало бы тесные связи с Европейским союзом. В результате на обширном евразийском пространстве от Бреста (Франция) до Владивостока образовались бы два интеграционных полюса или центра, которые, тесно взаимодействуя друг с другом, в перспективе стали бы уже единым интеграционным полем.
Однако в таком представлении, которое на первый взгляд выглядит весьма разумным и перспективным, есть несколько "но". В Европейском союзе нет главной, "центральной" страны, и даже любые намеки на такую роль воспринимаются крайне болезненно, особенно когда речь заходит о Германии. В постсоветском пространстве по целому ряду причин доминирующее положение занимает Россия. А именно это обстоятельство осложняет интеграционный процесс, поскольку некоторые страны не согласны с бытовавшим до недавних пор представлением о России как о "старшем брате", если, к примеру, взять ту же Украину, хотя президент России Б.Н.Ельцин на встрече глав стран СНГ в апреле 1999 г. специально подчеркивал, что в Содружестве не должно быть разделения на "старших" и "младших" братьев.
Входящие в Содружество независимых государств страны, развивая в силу необходимости экономические отношения с Россией, отдают себе отчет в том, что для осуществления технологического прорыва одной ориентации на Россию им недостаточно. Дело в том, что сама Россия существенно отстала во многих отраслях, исключая военную, в период пребывания за "железным занавесом" и нуждается в расширении технологических контактов с Западом. Но это означает, что страны СНГ как бы одним глазом посматривают на Москву, а другим — на Запад, и прежде всего на Европу, стремясь завязать с ней более тесные и к тому же особые
отношения. Это касается в первую очередь Украины, стран Закавказья и др.
Но, пожалуй, самым существенным с точки зрения ускорения интеграционных процессов в рамках СНС препятствием является то, что в этих странах крайне низок уровень развития демократии. Освобождаясь от тоталитарного прошлого, — а это касается не только экономических и политических институтов и механизмов, но и психологического настроя людей, их отношения к прошлому и настоящему — эти страны переживают трудный переходный период во всех областях своей жизнедеятельности. При этом даже столь слабая степень развития демократии также весьма различна в отдельных странах СНГ, что обусловлено целым рядом обстоятельств — исторических, ментальных и просто персональных. И на встречах высокого уровня в рамках СНГ мы видим вместе с демократически избранным президентом России, права которого четко определены в демократически принятой конституции, представителя Туркмении, который по своему статусу "туркменбаши" напоминает модернизированного среднеазиатского хана. В таких условиях выходить на одинаковое соблюдение правил поведения в политике и экономике чрезвычайно трудно.
А степень подобных трудностей очевидна всем, кто следит за процессом создания общеевропейской интеграции демократическими странами Западной Европы. Коллективная отставка членов Европейской комиссии — этого варианта правительства Европейского союза — лишь одно из подтверждений того, что даже в условиях развитой демократии крайне сложно выстраивать наднациональные институты и действенные механизмы контроля за их деятельностью.
На Западе нет недостатка в литературе, в которой ставится под сомнение будущее демократии (13). Вошли в обиход даже такие термины, как "УегсковБеИе Оетокгаие", т.е. демократия одряхлевшая, исчерпавшая себя. Но на практике это не подтверждается. К примеру, на выборы в бундестаг ФРГ 27 сентября 1998 г. пришло 82,3% избирателей, причем за экстремистов, т.е. противников демократии, было подано всего 3% голосов. Эти результаты никоим образом не свидетельствуют об упадке интереса к демократии как способу организации жизни общества.
На пороге нового тысячелетия, когда процессы глобализации затрагивают интересы не только отдельных стран, но и всего
мирового сообщества, становится все более очевидной необходимость в эффективном, деятельном управлении этими процессами. Все чаще ставится вопрос о формировании некоего подобия мирового правительства, которое могло бы взять на себя решение вопросов, затрагивающих все человечество. Проблема заключается в том, как создать это правительство, кто будет определять его задачи и контролировать его деятельность.
Ситуация, сложившаяся ныне в ООН, показывает, что этой международной организации такая задача не по плечу И туг мы снова обращаемся к опыту Европейского союза, к его практике законодательной деятельности. Осмысление этого опыта приводит к выводу о том, что чем больше стран стремится к решению проблем по общепринятым правилам демократии, тем легче приходить к созданию международных интеграционных механизмов Хотя это дело далекого будущего, но оно не безнадежно. В этом как раз и убеждает деятельность Европейского союза с визитной карточкой на которой написано одно, но очень емкое слово - демократия.
Примечания
1. Тойнби А.Дж. Цивилизация перед судом истории / Сост. Рашковский Е Б - М 1.996 - 4S0 с. ' '
2. Шпенглер О. Закат Европы. - М., I99S. - Т. 1. - 663 е.; т. 2. - 606 с
3. Бешлер Ж. Демократия: Аналит. очерк /ЮНЕСКО. - Париж, 1994. - 206 с.
4. лирсбицк.'ш A.JI, Европейский город. - М., 1993. - 272 с
5. Шерр И. История цивилизации Германии. - СПб, 1S6S. - 643 с
6. Мартьшшн О.В. Вольный Новгород: Обществ.-полит, строй и право феодальной респ. - М., 1992. - 3S4c.
7. Янин В.Л. Я послал тебе бересту. - М., 1998. - 464 с.
8. Ключевский В.О. О русской истории / Сост., авт. предасл. и примеч. Артемов В В ■ ред. Буганова В.И. - М., 1993. - 576 с.
9. Платонов С.Ф. Лекции по русской истории / Вступит, ст. Фукс АН - М 1993 736 с. ''
10. Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. - М., 1993. - 429 с.
11. Schuize Н. Die Identität Europas und die Wiederkehr der Antike / Zenlrum ffir Europ. Integrationsforschiuig. - Boim, 1999. - 34 S.
12. Крижанич IO. Политика. - M., 1997, - 527 c.
13. Sclilesniger A., jr. Has democracy а й«ше? // Foreign affairs. - NY 1997 - Vol 75 N5. - p.2-17. ' '
