CC BY
71
РУССКАЯ, СОВЕТСКАЯ И ПОСТСОВЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА И ФИЛОСОФИЯ: «ТОЧКИ РАЗРЫВОВ»
И «УЗЛЫ СБОРКИ» (К 150-летию со дня рождения И.А. Бунина) Материалы международной научной конференции
24-27 ноября 2020 года в Белгородском государственном институте искусств и культуры состоится международная научная конференция, посвящённая проблемам трагических разломов и разрывов в судьбе и творчестве русских писателей и мыслителей, как и всей отечественной культуры, на протяжении последних ста лет. Наш журнал начинает публикацию статей на основе докладов, предложенных в рамках тематики конференции.
УДК 821.161.1
РОССИЯ КАК ЦЕННОСТНО-СМЫСЛОВАЯ ДОМИНАНТА В СУДЬБЕ И ТВОРЧЕСТВЕ И.А. БУНИНА
М.А. Кулабухова1), Д.А. Кулабухов2)
1)Белгородский государственный институт искусств и культуры 2)Белгородский государственный национальный исследовательский университет
1)e-mail: kulabukhova-b giki @yandex. т
2)e-mail: kulabukhov@bsu.edu.ru
В статье представлено значение образа России в судьбе и творчестве И.А. Бунина. В контексте комплексного подхода к наследию И.А. Бунина объясняется смысловое родство художественных текстов как результатов художественно-философских, эстетических и духовно-нравственных исканий автора. Трагедия личной и общей судьбы, проявляющаяся в усилении мотива потерянной России в художественном мире И.А. Бунина, предопределяет и особую миссию И.А. Бунина как выразителя мыслей и чувств русской эмиграции первой волны, и возвращение к непреходящим духовным ценностям русской культуры самого писателя и многие поколения его читателей.
Ключевые слова: Иван Алексеевич Бунин, образ России, духовное пространство Родины, исторические реалии, личностный фактор, художественный мир, национальное самосознание, национальное достоинство, чувственная память, эмиграция, поэтизация, публицистичность, мотив потерянной России, культура.
В сонме русских писателей Иван Алексеевич Бунин занимает особое место как выдающийся русский прозаик и поэт конца XIX -первой половины XX века, уроженец срединной России, с исключительным достоинством прошедший путь изгнанника и сохранивший в памяти и книгах свою Россию. Пришедший из благодатных, заповедных недр исконной России, с истоков дней впитывавший многовековые устои дворянской книжной культуры и постигавший космос родной природы, отражённый в традициях простонародно-крестьянской культуры, Бунин навсегда кровно, духовно связан с родимой землей, её беспредельными просторами, старыми дорогами, звонкими песнями. Россия уходящая (а затем и потерянная) вошла в сознание Бунина и сердце его и - благодаря точному слову, богатейшему родному языку - предстала в его работах во всей своей многоликости, природной красоте и духовной силе. Постоянно изменявшийся (всё расширявшийся) образ Родины в сознании и художественном мире писателя-эмигранта стал результатом художественно-философских, эстетических и духовно-нравственных исканий автора, итогом переживания им трагической личной и общей судьбы.
Генетическую связь с чернозёмной, глубинной, «беспредельной родной» Россией И.А. Бунин, родившийся 22 (23) октября 1870 года в старинной, но обедневшей дворянской семье в городе Воронеже, в самом её центре, ощущал всегда. Чувством гордости за своих предков, которые «всегда были связаны с народом и с землёй» [3, VI, с. 543], писатель-изгнанник Иван Бунин «поделился» с Алексеем Арсеньевым, героем книги «Жизнь Арсеньева»: «Знаю, что род наш «знатный, хотя и захудалый», и что я всю жизнь чувствовал эту знатность, гордясь и радуясь, что я не из тех, у кого нет ни рода, ни племени <...>» [3, VI, с. 67]. Подробное описание представленного в романе «Жизнь Арсеньева» герба Буниных, вошедшего в «Общий Гербовник дворянских родов Всероссийской империи», - свидетельство особой гордости делами предков, которые укрепляли чернозёмные окраинные земли России от приходивших со стороны её южных границ (Дикого поля) врагов; ревностно служили Отечеству на военном и светском поприще, рачительно владели поместьями. Рядом с поместьями Буниных находились владения Толстых, Тургеневых, Пушкиных, Лермонтовых.
И.А. Бунин мог проявлять и нарочитое, слишком демонстративное равнодушие «к своей голубой крови» [3, IX, с. 254], что по авторитетному мнению Г.М. Благасовой, было вынужденным шагом, способом ограждения от упрёков современников, настаивавших на дворянской спеси, кичливости, барском пренебрежении к народу [1, с. 9]. Впрочем эти попытки защититься совсем не мешали И.А. Бунину отмечать и очевидную древность дворянского рода, и значительный вклад в историю и культуру Отечества выдающихся его представителей, среди которых - замечательная женщина начала XIX в., поэтесса, переводчица А.П. Бунина, снискавшая себе славу русской Сапфо, Десятой Музы, Северной Коринны, и величайший поэт допушкинского периода русской литературы, один из её корифеев В.А. Жуковский. Исторически сложившиеся родственные и дружеские связи, «общее землячество» воспринимались И.А. Буниным обострённо личностно, волновали его ум и воображение, оказывали очевидное влияние на формирование мировоззрения, на память, духовные идеалы.
Значительную роль в становлении личности будущего писателя сыграли его родители. Отец, Алексей Николаевич (1827 - 1906), был помещиком Орловской и Тульской губерний, по «беспечности и расточительности» быстро разорившимся, участником Крымской войны 1853 - 1856 гг. Человек «необыкновенно сильный и здоровый <...> порывистый, решительный, открытый и великодушный» [3, IX, с. 255], обладатель вспыльчивого, но необычно отходчивого <...> характера [3, VI, с. 13], имевший «живой и образный ум», «картинный язык», редкое воображение («видел то, что читал» [3, IX, с. 258]), необыкновенную остроту чувств, которую И.А. Бунин и унаследовал, великолепный рассказчик, с удовольствием рассказывавший о своих беседах с Л.Н. Толстым, о встречах во время охоты с И.С. Тургеневым, Алексей Николаевич, принадлежа к «тем редким людям, которые, несмотря на крупные недостатки, почти пороки, всех пленяют, возбуждают к себе любовь, интерес за благостность ко всем и ко всему на земле, за художественную одарённость, за неиссякаемую весёлость, за подлинную щедрость натуры» [9, с. 31], бесспорно, послужил прототипом образа отца главного героя романа «Жизнь Арсеньева», проводящего жизнь свою «в той счастливой праздности, которая была столь обычна тогда не
только для деревенского дворянского существования, но и вообще для русского.» [3, VI, с. 13].
Мать И.А. Бунина, Людмила Александровна (в девичестве Чубарова (1835? - 1910), согласно семейным преданиям, происходившая из княжеского рода, отличалась характером, противоположным характеру своего супруга, тонким и нежным; бесконечно преданная семье, способная ради семьи проявить решительность и твёрдость, в силу своей «горячей религиозности <...> возложила на себя и с редкой стойкостью переносила лет двадцать пять, вплоть до кончины» [3, IX, с. 255], строгий пост. Людмила Александровна «подолгу молилась перед своими тёмными большими иконами, ночью простаивала часами на коленях, часто плакала, грустила <...> А тревожиться и горевать у неё уже были основательные причины: долги всё росли, дохода с хутора было мало, а семья увеличивалась - было уже пять человек детей» [11, с. 31]. Свойства натуры Людмилы Александровны Буниной как идеальные черты любящей, скорбящей матери «унаследовала» в художественном мире Ив. Бунина мать Алёши Арсеньева, женщина, которая «поразила <...> душу (Алеши. - М.К., В.Р., О.Р., Д.К.) именно мукой <...> была она и воплощённой печалью: сколько слёз видел <...> (маленький Арсеньев. -М.К., В.Р., О.Р., Д.К.) на её глазах» [3, VI, с. 15], и потому пронзительная сыновняя любовь к матери становится «самой горькой любовью всей (его. - М.К., В.Р., О.Р., Д.К.) жизни» [3, VI, с. 15].
Представления о близких в сознании ребёнка дополнялись впечатлениями об окружающем мире, который стремительно расширил свои горизонты, когда семья Буниных в 1874 году переехала из Воронежа в наследственное поместье на хуторе Бутырки Предтечевской волости Елецкого уезда Орловской губернии, где «в глубочайшей полевой тишине. прошло всё <...> детство, полное поэзии печальной и своеобразной» [3, IX, с. 254], где изумлённый отрок услышал от матери и отца, от дворовых людей, крестьян и их детей множество преданий, сказок, песен, легенд, где окружали «собаки, лошади, овцы, коровы, работники <...> кучер, староста, стряпухи, скотницы, няньки, мать и отец, гимназисты - братья, сестра» [3, VI, с. 9], где будущему писателю впервые открылись Красота и Мудрость жизни. Именно здесь, на земле Подстепья, в сознание маленького Вани Бунина вошла «беспредельная родная Русь» и все, кто её населял с их «простотой и первобытностью»,
«с какой-то былинной свободой и беззаветностью» [3, V, с. 68-69]. Здесь, в пространстве русской усадебной дворянской культуры, где «сложилась <...> своеобразная духовная атмосфера - независимого творческого созерцания, дерзающего по-своему видеть и честно выговаривать узренное, не считаясь ни с чем, кроме личной религиозной, художественной или познавательной совести.» [7, с. 27], Иван Алексеевич Бунин навсегда осознал свою генетическую связь с глубинной Россией, с жизнью и бытом её народа, с матерью-природой, с многовековой историей и культурой. Как отмечал И.А. Ильин, «тут всё соединилось, и этот крепкий, строгий климат с его большими колебаниями и бурными порывами; и ласковый, мечтательно-просторный ландшафт; и столетний отбор крови и культуры; и непосредственная близость к простонародной крестьянской стихии, к дыханию земли; и досуг помещичьей усадьбы с её культом родовой, наследственной традиции служения» [7, с. 27]. «В этом непонятном, вечном и огромном мире <...> в беспредельности прошлого и будущего» [3, VI, 152-153] возникла трепетная, «благоговейная» связь писателя с родом, с теми людьми, что «были здесь когда-то, - рождались, росли, любили, женились, старились и умирали, словом, радовались и печалились, а затем навсегда исчезали» (27.07.1917) [13].
Золотая пора детства, любовь к родителям, память поколений в художественном сознании будущего писателя соединились с любовью к усадебной России, «где велик<ая> глуш<ь>. Пустынные поля, одинокая усадьба среди них. Зимой безграничное снежное море, летом - море хлебов, трав и цветов. и вечная тишина этих полей, их загадочное молчание» [3, VI, с. 8]), где рано проявились потребность в чтении, редкая впечатлительность и живое воображение, спровоцировавшие жгучий интерес к классике, а затем и подражание юного поэта А.С. Пушкину, М.Ю. Лермонтову, В.А. Жуковскому, А.А. Фету, А.К. Толстому, Я.П. Полонскому, Н.А. Некрасову, Ф.И. Тютчеву. Наделённый чрезвычайной чувствительностью, чувством сопричастности бытию, с ранних лет Иван Бунин пытался постичь значение трёх великих тайн -жизни, любви и смерти, которые станут главными темами творчества, неотделимыми от «прапамяти» («генетической памяти»), «невещественной, духовной, психологической и одновременно
вещественной, биологической связи со столь же таинственными духовно-вещественными основами бытия» [10, с. 9-10].
И это чувство сопричастности родному краю, его природе, усадебному - поместно-дворянскому и крестьянскому - миру России крепло по мере взросления автора, по мере обретения им творческого голоса и признания, по мере стремительного расширения его географического и культурно-исторического кругозора.
Елец как исток уездной жизни России, город, в котором едва ли не впервые будущий писатель ощутил невыразимое одиночество и тоску по родным и дому, город, связанный с образом Варвары Пащенко; усадьба Озёрки, в которой недоучившийся - за неявку с каникул и неуплату за обучение - гимназист, вернувшись домой, окружённый дорогими и близкими людьми, провёл самое счастливое время, возрастая духовно, изучая языки, гуманитарные, естественные и общественные науки под началом старшего брата Юлия, сосланного в родительский дом под надзор полиции; близлежащие сёла Глотово, Васильевское, где Бунин навещал родственников; Харьков, Ялта, Севастополь, Орёл, Полтава -лишь некоторые места выпавшего на долю Бунина - несмотря на фактическое бездомье, отсутствие у писателя в продолжении его долгой жизни собственного жилья - блаженного, счастливого странничества, потому что этот мир для Бунина родной, родина, и счастье - «как раз в самом этом мире» [6, с. 397], и в том, что - как он отметит уже в романе «Жизнь Арсеньева» эмигрантского периода - «мы. русские, подлинно русские, что живём той особой, простой, с виду скромной жизнью, которая и есть настоящая русская жизнь и лучше которой нет и не может быть» [3, VI, с. 62].
Это «семейно-биографическое «мы»» [6, с. 400] вполне закономерно появляется в рассказе «Косцы», созданном в Париже в 1921 году. В рассказе писатель воссоздаёт реалии некогда великой и счастливой России. Если в начале рассказа определённо противопоставляются «мы» и «они» («дальние» рязанские» косцы [3, V, с. 69]), то уже в середине текста [3, V, с. 69-70] этого размежевания не обнаруживается благодаря песне - светлым ризам души народа. Эмигрант Бунин, запечатлевая Россию ушедшую, несколько раз указывает на не сознаваемое, но кровное родство, на единство культуры как отражение культурного бессознательного, с её бесчисленными
богатствами, на общее небо как одно их воплощений России. Знаком прощания с Россией, «родимой сторонушкой» [3, V, с. 71], становится для каждого из «детей своей родины» [3, V, с. 70] (и для бунинских косцов, и для него самого, и для нас, сопереживающих сегодня горечи минувших утрат) песня, звучащая как вздох и выдох единой груди, как сладкое воспоминание о счастье и как плач, возвещающий о катастрофе, разрушившей этот благословенный Божий мир. Взывающая к милосердию некогда всепрощавшего Бога, песня, как воплощение души и певцов, и автора, и читателей, позволяет не только оплакать утраченную Россию, но и молить о прощении и воскресении её.
Одним из первых предчувствуя и прозревая грядущую катастрофу России как духовно-государственного целого, как огромного Дома, в котором «холодно, росисто и <...> хорошо жить на свете!» [3, II, с. 182] (в частности, в рассказе «Антоновские яблоки», в знаковых повестях «Деревня», «Суходол»), Бунин предупреждает - обретая «большой стиль», в котором органично сочетаются пластически-чувственная образность с реалистической конкретностью» [11, с. 359] - о том, что может произойти с Россией, если она «обручится» с бунтовщиками, подобными Дениске Серому, если в ней победят дикарь и хам.
В канун переломных событий отечественной истории России Бунин, переживая непреходящее острое ощущение катастрофичности мира, космического зла, с новой силой обращается к «трагическим основам русской души», среди которых - смерть, изломанность непохожих судеб, власть случая, ненужность своего и чужого существования, неизбежность исхода и красота вечного мира. В своих рассказах нового типа 1910-х гг., ставших единством «эпического» времени и «лирического» пространства, писатель, воплощающий потрясённое до основания сознание человека «нового времени», оценивает временное, соотнося его с вечным, что объясняет устойчивость обращения к смысловым доминантам, в частности, к тайнам жизни и рода, любви и смерти, красоты и природы, судьбы и памяти, а также наличие постоянных образов-символов, позволяющих представить безграничное («огромные, широкие и вечные» «вещи» [9, с. 291]): простор полей и степей, дорожную даль, бездонное небо, звёзды, бескрайнее море и пр.
Октябрьскую революцию Бунин категорически не принял, «как Пушкинский бунт», решительно отвергая «повальное сумасшествие», «кровавое безумие», всякую насильственную попытку перестроить многовековой уклад жизни общества, перелицевать жизнь России. Хаосу бытия в этот период безвременья Бунин противопоставляет вечное, незыблемость основ бытия, которые яростно защищает в дневнике революционных лет «Окаянные дни», «книге гнева и скорби». Пытаясь спасти Россию обесчещенную, расстрелянную, распятую и осознавая необратимость процесса распада государственности, цивилизации, Бунин указывает - видя эти ужасающие трансформации и в столицах, и в глубинке - на стихийность, неуправляемость, непреодолимость чудовищных метаморфоз «народа Пушкина и Толстого», когда в трагическую эпоху «в человеке просыпается обезьяна» [2, с. 43]; «Имени нет тем бессмысленным зверствам, которые творит русский народ» [2, с.73]; «Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали.» [2, с. 42].
В период эмиграции пленительный образ ушедшей России, воплощения счастья, благоденствия, величия, остаётся по-прежнему ведущим в художественном мире писателя. Резко выделяется среди других произведений писателя по разноаспектности жизненного материала, по тематической широте, по жанровой природе роман «Жизнь Арсеньева» (1927 - 1933), в котором посредством памяти, «очень русский человек», писатель-эмигрант И.А. Бунин пытается фотографически точно восстановить прошлую Россию, используя воспоминания о счастливом детстве и юности, освободив текст от ненужных подробностей и деталей, превращая его в философско-поэтическое размышление над жизнью, лирико-философский роман о самопознании и постижении мира, о рождении художника, о канувшей в небытие России.
Итоговое произведение И.А. Бунина - и в собственно художественном, и в содержательном отношении - уникально. Обратившись к «воплощению в слове» процесса собственного самопознания, собственного творческого «Я», к созданию собственного жизнеописания, писатель постепенно отказывается от первоначального замысла, от идеи изображения частной судьбы в пользу книги о
человеческой жизни вообще, начала которой - любовь и красота, «смена дней и ночей, дел и отдыха, встреч и бесед, удовольствий и неприятностей, иногда называемых событиями» [3, VI, с. 152153]. «Жизнь Арсеньева» - роман о загадочной и непостижимой России, о её быте и бытии, о жизни, которая не поддаётся представлению и характеристике.
Весть о вручении Бунину Нобелевской премии в Советском Союзе встретили гробовым молчанием. Только через 3 недели «Литературная газета» заклеймила решение шведских академиков редакционной статьей, назвав писателя «матёрым волком контрреволюции». Посол СССР в Швеции А. Коллонтай получила задание сорвать или любой ценой омрачить приезд Бунина в Стокгольм. 28 декабря в письме руководству Коллонтай с гордостью сообщила, что - благодаря давлению на шведские власти - удалось обуздать местную прессу по поводу неумеренных восхвалений белоэмигранта Бунина. Но сорвать вручение премии ей так и не удалось.
С особым воодушевлением на весть о премии отозвалась русская эмиграция. Для эмигрантов Нобелевская премия Бунина стала огромным событием, подлинным оправданием их изгнаннической, исполненной страданий жизни.
Полученные от Шведской академии деньги не сделали И.А. Бунина богатым. Он потратил их с истинно русской беспечностью, в том числе раздавая всем, кто обращался к писателю за помощью. Из 715 000 франков 100 000 выделил на оказание помощи нуждающимся литераторам.
В 30-е годы во Франции, Италии, Германии, Бельгии, Югославии, Чехословакии, прибалтийских странах были устроены торжества в честь Нобелевского лауреата Ивана Бунина как последовательного защитника и продолжателя традиций великой русской культуры.
Конец 30-х годов, приближение Второй мировой войны побуждают Бунина более глубоко задуматься о судьбах цивилизации. Писатель продолжал жить интересами России, всё отчётливее ощущая трагическую разлуку с родиной, прямых высказываний о СССР он избегал.
Годы войны Иван Алексеевич провёл в Грассе, без колебаний заняв патриотическую позицию, глубоко личностно и остро переживая события, происходящие на родине. В период немецкой оккупации Бунин
отклонял все предложения нацистов о сотрудничестве (несмотря на безденежье, существование семьи впроголодь), прятал в своём доме скрывавшихся от гестапо евреев.
Слушая - вопреки запретам со стороны оккупационных войск -эфир, Бунин жадно следил за ходом военных действий, мысленно возвращаясь на землю предков, туда, где - родные могилы, обличая врагов России, которые посягнули на святыню, рискнули замахнуться на великую страну: «.озверелые люди продолжают своё дьяволово дело -убийства и разрушения всего, всего!..» (04.03.1942) [14]. Писатель, некогда гневно обличавший большевиков и пр. (что особенно ярко проявилось в его публицистике, книге «Окаянные дни»), осознаёт свою особую миссию, по-настоящему ощущая себя частью великого народа-победителя.
В годы войны Бунин работал над книгой «Тёмные аллеи», которую составили рассказы о любви, удивительном Божьем даре и которую сам писатель считал «самой совершенной по мастерству» (в первую очередь, рассказ «Чистый понедельник», за возможность написать который не уставал благодарить Бога).
Рассказ «Холодная осень», являющийся одной из творческих вершин писателя, стал своеобразным подведением итогов человека-скитальца, проведшего конец жизни на чужбине. Сравнительно небольшой (объёмом в 4 страницы) монолог безымянной соотечественницы, потрясающий скорбным величием, мужеством и достоинством героини, прошедшей путь страшных потерь, горьких утрат, превращается в размышление о несении креста православным народом и всей Россией. Это в сущности - монолог самой России в изгнании, казалось бы, потерявшей всё. Как следует из коротко рассказанной истории частной жизни, судьба каждого человека навсегда с историей страны и мира. И даже оставшись в одиночку, человек, который наделён способностью и любить, и помнить, и верить, и благодарить Бога за дар жизни, не одинок. Патриотические настроения и героини рассказа, и писателя позволяет подчеркнуть и время написания произведения (1944 год). Сопричастность большому историческому времени, свершающимся эпохальным событиям, осознание духовного родства с народом оказывает примиряющее воздействие, позволяет преодолеть политические разногласия, пожертвовав малым ради общего, соборного.
Победу советского народа над фашизмом в доме Буниных встретили с огромной радостью и воодушевлением.
В послевоенное время И.А. Бунин пристально следил за событиями в литературной жизни Отечества (так, высокой оценки первого русского писателя-нобелиата были удостоены проза К.Г. Паустовского и поэма А.Т. Твардовского «Василий Тёркин»), встречался с советскими писателями, получил паспорт гражданина СССР; однако возвратиться в Россию Бунину было не суждено. Главной причиной долгого отлучения Ивана Бунина от советского читателя, многолетнего забвения были его знаменитые «Окаянные дни» и хлёсткая, гневная, бескомпромиссная публицистика, в которых события русской революции показаны Буниным во всей их наготе с обжигающей, почти физической осязаемостью.
Вопреки мировой известности Бунина в Советском Союзе в течение четверти века его имя находилось под полным запретом. Только в 1956 году в СССР появилось первое - сокращённое и вычищенное цензурой - 5-томное собрание сочинений Ивана Бунина.
По воспоминаниям В.Н. Муромцевой-Буниной, Бунин как-то «говорил о трагичности своей судьбы. Принадлежа по рождению к одному классу, он в силу своей бедности и судьбы воспитался в другой среде, с которой не мог как следует слиться, так как многое, даже в ранней молодости, его отталкивало» [11, с. 69]. Впоследствии сословная гордость и инстинкт государственности толкали его всё дальше «вправо» . Потому писатель и становится духовным лидером, ориентиром для белого движения (вспомним, антибольшевистскую лекцию «Великий дурман», прочитанную 21 сентября 1919 года в занятой белыми Одессе).
Редким по пронзительности и боли документом, своеобразным итогом мучительных размышлений писателя-изгнанника стала его программная речь «Миссия русской эмиграции», произнесённая 16 февраля 1924 года на вечере русских писателей и вызвавшая одинаковую бурю и в левом крыле эмиграции, и в большевистской России. И пресса либеральных демократов (газета Милюкова), и большевистские издания (в частности, «Московская правда»), назвав статьи практически одинаково («Голоса из гроба» и «Парад мертвецов»), испугавшись резких оценок писателя, который считал победу большевистской власти концом России, этого «велик<ого>, ломивш<егося> от всякого скарба дом <а>» [5, с. 150], единодушно обвинили Бунина как помещика-мракобеса,
дворянина-крепостника, представителя разбитого класса в клевете. Соединяющий личное, родовое и национальное, Бунин вполне уместно вспоминает слова В.О. Ключевского как страшное предостережение на все времена: «Конец русскому государству будет тогда, когда разрушатся наши нравственные основы, когда погаснут лампады над гробницей Сергия Преподобного и закроются врата Его Лавры» [5, с. 151-152].
В художественном мире И.А. Бунина гранями собирательного образа России, выступающего мощнейшей архетипической основой, непременными условиями Детства, Дома, Семьи, функциональными ролями всех примиряющей русской мечты, вбирающей богатства народной и дворянской культуры, формирующей непостижимый и притягательный национальный характер, являются:
- русский язык, вмещающий в себя «всю душу, всё прошлое, весь духовный уклад и все творческие замыслы народа» [7, с. 610], и всё то, что было на нём создано. Бунин внимательно вслушивался в речь человека, независимо от его происхождения, отмечая, в частности, «Мой отец обычно говорил прекрасным русским языком, простым и правильным <...> Старые, набожные дворовые употребляли много церковно-славянских слов <...> Ливан (ладан), Краниево Место (Голгофа), пядница (маленькая иконка, в пядь).» [5, с. 377-378]. Чуткий к живому разговорному языку, Бунин-писатель активно использует наблюдения в своих произведениях (Вспомним, к примеру, речь козловского однодворца Якова Демидовича Нечаева, героя рассказа «Божье древо» [3, V, с. 350]);
- православная вера и молитва, «сосредоточенная и страстная обращённость души к Богу» [7, с. 615], как основа спокойствия, смирения, достоинства, как исток совести и соучастия в общей судьбе. Дающая религиозный опыт, молитва становится способом самоидентификации в Божьем мире и для Бунина, и для его героев, и для читателей: «Вси рабы твоя, Боже, упокой во дворех твоих и в недрех Авраама <...> отцы и братии наши, други и сродники!» [3, VI, с. 8]. Молитва является способом обретения других святынь Русской Православной Церкви и России.
Жизнь героев Бунина, его соотечественников, вполне мотивированно наполняется молитвами или их фрагментами, человек в своём земном пути испрашивает помощи свыше, где бы он ни находился:
«Жизнь моя - трепетное и радостное причастие вечному и временному, близкому и далёкому, всем векам и странам, жизни всего бывшего и сущего на этой земле, столь любимой мною.» [3, V, с. 314-315]).
Скудная, бедная, подчас почти нищенская в материальном отношении земная жизнь отступает перед величием всё возвышающего душу небесного, где - образы Иисуса Христа, Богородицы, православного храма, церковной службы, иконы. Как неоднократно отмечал писатель Бунин, попрание духовных основ России и её -православной по сути - культуры станет началом её конца: «.Есть ещё нечто, что гораздо больше даже и России и особенно её материальных интересов. Это - мой Бог и моя душа» [4, с. 155];
- природный и культурно-исторический ландшафт Отечества, благодаря которому человеку открывается «беспредельная родная Русь, гибельная для него, балованного, разве только своей свободой, простором и сказочным богатством» [3, V, с. 72]. Осознание территориального величия Отечества сопряжено с пониманием жертв, совершённых за него, с рождением ответственности за его нынешнюю судьбу. В романе «Жизнь Арсеньева» постижение этого простора для каждого начинается с мира, который по Божьей воле всё расширяется вокруг подрастающего человека: вначале это «скотный двор, конюшня, каретный сарай.» [3, VI, с. 19], сад, птичьи гнёзда, лощины, просёлки, перекрестки, а вслед за ними и город, «блеск солнца, стёкол, вывесок <.> дивный музыкальный кавардак» [3, VI, с. 11], наконец, то, что с детства и до кончины тянет человека: «даль, ширь, глубина, высота, неизвестное, опасное, то, где можно размахнуться жизнью, даже потерять её.» [3, VI, 21]. Беспредельность и ширь России, сопоставимые разве что с чистым полем, «которого даже и представить себе не может европейский человек» [3, VI, с. 40], традиционно в сознании писателя, как и в представлениях многих поколений его предков, и тех крестьян, что веками жили рядом, сливаются в окружавший человека «великий простор, без всяких преград и границ» [3, VI, с. 40]. Потому герой романа «Жизнь Арсеньева» и вопрошает: «Где в самом деле кончалась наша усадьба и начиналось это беспредельное поле, с которым сливалась она?» [3, VI, с. 40];
- родовая и коллективная память (обеспечивающая не сумятицу двойственности, а чувство сопричастности происходящему, единство
национального сознания и процесс культурно-исторической самоидентификации). Память семейная и народная позволяют «освоить волею наше прошлое и волею замыслить наше будущее» [7, с. 624]. Нередко пробуждение в сознании этой прапамяти, «ощущенья связи с былым, далёким, общим, всегда расширяющим нашу душу, наше личное существование» [3, VI, с. 56], наступает неожиданно, в результате, на первый взгляд, ни к чему не обязывающего замечания, вроде: «Вороны живут по несколько сот лет и <...> может быть, этот ворон жил ещё при татарах» [3, VI, с. 56-57]. Это национальное сознание рождает идеальные представления о настоящих героях, которые получают от этой земли и крепость, и величие (в отличие от «маленьких, слабых, бедных людей, сознательно уходящих от своего народа.» [4, VII, с. 578]).
Являясь носителем русской культуры, её наследия, отражённого в укладе, образе жизни большинства соотечественников, в первую очередь, представляющих Россию усадебную, Бунин был обречён на запечатление того, что стало его образом жизни, началом его двойственной природы, предопределившей самые полярные оценки и характеристики человека и писателя: от равнодушия и холодности до страстности и обличительности. Эта антиномичность качеств Бунина была порождением антиномичности русского национального характера, мотивацией личностной причастности к объектам творчества, что и дает Бунину право говорить не только от лица своих героев, но и от себя самого, преподавая многим поколениям соотечественников уроки русскости, подлинно русской жизни, которая «скромна-то <...> только с виду, а на деле обильна, как нигде.» [3, VI, с. 62].
Бунин, осознавая масштабы падения великой России, не закрывая глаза на её слабости, укрепляя её в достоинствах («Из нас, как из древа, -и дубина, и икона» [2, с. 54]), тем не менее, верит в её преображение: «Говорили - скорбно и трогательно - говорили на древней Руси: «Подождём, православные, когда Бог переменит орду» ...» [5, с. 155].
По мнению писателя Бунина, воистину страшны Иваны Непомнящие, творящие «в степи, где нет культуры, нет сложного и прочного быта, а есть только бродячая кибитка, время и бытие точно проваливаются куда-то, и памяти, и воспоминаний почти нет» [5, с. 168]. В оценке И.А. Бунина, воспоминание (собственно память, обеспечивающая связь времён, преемственность, сохранение традиций) и
есть культура: «Воспоминание <.> живущее в крови, тайно связующее нас с десятками и сотнями поколений наших отцов <.> воспоминание это, религиозно звучащее во всём нашем существе, и есть поэзия» [5, с. 168]. Именно благодаря памяти, подобной Розе Иерихона, корням и стеблям прошлого, погружённым в «живую воду сердца» [3, V, с. 8], жизнь жительствует, «жива моя душа, моя Любовь.» [3, V, с. 7];
- народная мудрость, отражённая в устном народном творчестве и его отдельных формах (пословице, примете, предании, легенде, песне), укореняющих человека в пространстве народной культуры, наполняющих душу «национальным мифом, тем хором образов, в которых народ созерцает себя и свою судьбу, исторически глядя в прошлое и пророчески глядя в будущее» (Курсив И.А. Ильина. - М.К., В.Р., О.Р., Д.К.) [7, с. 617]. Так, способом трансляции многовековых мечтаний человека и народа, выражением их подчас самых несбыточных надежд становится сказка, в которой «самыми пленительными были <.> слова о неизвестном и необычном. «В некотором царстве, в некотором государстве, за тридевять земель.» [3, VI, с. 21]. Визуализируя в духе народной традиции мир идеальной Руси, Бунин осознанно усиливает контраст с подлинной трагедией всей России и её народа, некогда охраняемого Богом: «Были для него ковры-самолёты, шапки-невидимки, текли реки молочные, таились клады самоцветные, от всех смертных чар были ключи вечно живой воды ...» [3, V, с. 277].
Одной из любимых Ив. Буниным фольклорных форм становится в его художественном мире песня, которая «глубока, как человеческое страдание, искренна, как молитва, сладостна, как любовь и утешение» [7, с. 613];
- добродетель трудолюбия, благодаря которой человек осознаёт Отечество как результат соборного, нелёгкого труда, как бесконечное действие, требующее самоотречения и ежедневной жертвенности. Физически тяжёлый, никогда не прекращающийся крестьянский труд, цикличный, будучи обусловленным природно-климатическими условиями, предопределяющий и упорядоченный ритм народной жизни и судьбы каждого человека на земле, становится в оценке русского писателя неотъемлемой составляющей усадебной России, поэтому произведения Ив. Бунина изобилуют подробностями, картинами тяжких будней народа-крестьянина: «в поле <.> пашут, то есть идут и идут,
качаясь, оступаясь в мягкой борозде, приноравливая к натуживающейся лошади и себя, и тяжело скрипящую соху, на подвои которой лезут серые пласты земли, разутые, без шапок мужики <...>» [3, VI, с. 22-23];
- творчество, созидание, поэзия. Для И.А. Бунина русская поэзия (литература), ставшая тем благодатным лоном, на котором крепла его творческая натура, появлялся духовный восторг, восхищение, явилась «одной из высших радостей, пережитых <.> на земле» [3, VI, с. 37].
Соединяя Россию и русское Слово, выражение души, нравственных идеалов человека и народа, Бунин одной из первостепенных причин падения России называет упадок литературы. Уничтожение основ Бунин вполне резонно представляет, констатируя омертвение русской литературы, «словесную пошлость и словесный блуд» [5, с. 130], обратившись к изменению типа русского писателя: «Деды и отцы наши, начавшие и прославившие русскую литературу <.> знали свой народ, не могли не знать его, весь век живя с ним в кровной близости . А потом «порвалась цепь великая» .» [5, с. 123].
И способом преодоления нового, разрушившего старый мир, для Бунина становится собственная позиция, запечатленная в творчестве, нередко единичная в словесном хаосе. По мнению идеологических оппонентов, представитель «отжившего племени, мертвецов» [5, с. 226], «глупый, косный, слепой, глухой» [5, с. 231], Бунин категорически против «заборной орфографии», на которой написано «самое низкое, подлое, злое, лживое, что только есть на земле» [5, с. 228]. Писатель, свидетельствующий о кардинальных изменениях нашей культуры, в очередной раз отмечая её шаткость, непрочность, катастрофичность: «Второе тысячелетие идёт нашей культуре. Был у нас Киев, Новгород, Псков, Москва, Петербург, было изумительное зодчество и иконописное искусство, было «Слово о полку Игореве», был Петр Первый и Александр Второй, мы на весь свет прославились нашей музыкой, литературой, в которой был Ломоносов, Державин, Кольцов, Пушкин, Толстой. Но нет, нам всё мало, всё не то.» [5, с. 254], - указывает на то, что до сих пор сидит в нас «некое истинно роковое влечение к дикарю и хаму» [5, с. 255]. Вполне резонно Бунин вспоминает слова Чехова: «Как врач вам говорю: это всё от некультурности.» [5, с. 256].
Крайне непримиримое, обострённое, почти болезненное, резко негативное отношение Бунина к тем, кто отрицает историю и культуру
прошлого: язык, веру, подвиг предков, общие святыни, могилы и памятники и пр. - вполне объяснимо: русский язык и всё, что на нём создано, православные традиции, усадебная Россия, её сокровища (книги, живопись, музыка, архитектура и пр.) - «<его> собственные» (И.А. Ильин), поэтому то, что происходило с Россией, «живой духовной силой» (Курсив И.А. Ильина. - М.К., В.Р., О.Р., Д.К.) [7, с. 592], с русским народом, превращаемым в русскую толпу, лишённую своей истории и культуры, он не мог воспринимать отстранённо-холодно, тем более равнодушно.
Страстность, подчёркнутая эмоциональность Бунина-хранителя и защитника культуры, по-настоящему оцениваемой в разлуке с Родиной, её языком и традициями, в наибольшей мере проявилась в публицистике, органичной части художественного наследия Бунина. Здесь писатель предстает не холодным созерцателем-парнасцем, смиренным летописцем Руси, а гневным обличителем антигуманных, асоциальных процессов, связанных с падением России, с утратой её базовых концептов.
Бунина страшит уничтожение вечного и традиционного в период национальной катастрофы: «.воистину возвратился мир на стези древние» [5, с. 25], «.и растет молодое человеческое племя среди хамства и варварства, голода и холода, мора и запустения» («Не могу говорить», 1919) [5, с. 25].
Осознавая неизбежность противостояния Китежа (Святой Руси) и Инонии (России безбожной и нерусской), прежней России и России скифов (А. Блока), пьяных хулиганов (А. Блока, С. Есенина), матершинников (С. Есенина), отрекавшихся от Отечества (А.Н. Толстой), развратников и кощунствующих (И. Бабель), Бунин, «белый воин», безусловный лидер тех, кто исповедовал православно-монархические идеалы, стремится не допустить в русскую литературу и культуру кощунство и идеологизацию, пошлость и хамство.
В продолжение своей жизни писатель-патриот И.А. Бунин доказывает: главным средством спасения России, преодоления забвения, беспамятства, единственно верным способом формирования общих чувств соотечественников, устремлённых к общему будущему, является культура, сохраняющая язык, веру, святыни, историю, имена и подвиги предков, традиции, результаты народного и авторского творчества,
ценности и идеалы народа, его духовные приоритеты, общие для всех, разделяемые всеми.
Порождённое целостным миром усадебной России, отразившее многомерный русский космос, литературное наследие И.А. Бунина является не только художественно-образным способом культурно-исторической, национальной идентификации автора, но уникальным -основанным на соединении поэтизации и страстной публицистичности -«культурным посланием» о России, средством актуализации православной картины мира, русской культуры как основы антиномичного русского национального характера, единственным условием и целью прогрессивного развития человека, общества и государства.
Создавая одушевлённый образ потерянной России в условиях констатации неизбежности трагических событий в истории Отечества первой четверти XX в., Бунин - вопреки сложившейся классической традиции - актуализирует не столько вопрос мессианства России, сколько более резонный в тот исторический период вопрос самопознания народа, нации, сопричастности человека и истории. Уроки русскости: веры, любви, совести, свободы, достоинства - преподанные нам писателем И.А. Буниным, способствуют и воскрешению посредством чувственной памяти в национальном сознании идеальной России, стяжательницы высокого духа (а не её исторического двойника), и созданию России XXI в., «духовным гнездом» которой является отечественная культура как фундамент взаимодействия религиозного, чувственного и рационального начал.
Вопреки такой подлинно русской черте многих современников, как скептицизм, состоящей в «говорении всегда и обо всём», совершенно особенно остро в эмиграции осознавая свою принадлежность Родине (любовь к которой и основы бытия которой представлены в итоговой книге - романе «Жизнь Арсеньева»), Бунин верит в то, что, утраченные в пределах России большевистской, но сохранённые в человеческой памяти, в образцах культуры, священные основы Отечества (свобода, ответственность, способность различать добро и зло, преклонение перед героями, влечение к созиданию) не погибнут, потому и утверждает, уверенный и в покаянии, и в воскресении России: «.Не поколеблено одно: наша твёрдая вера, что Россия, породившая Пушкина, всё же не
может погибнуть, измениться в вечных основах своих и что воистину не одолеют её до конца силы Адовы» [5, с. 457].
Список литературы
1.Благасова, Г.М. Слово о Бунине / Г.М. Благасова // Творчество И.А. Бунина и литературный процесс XX века : Материалы межвузовской научно-практической конференции, посвящённой 125-летию со дня рождения И.А. Бунина. 24-25 октября 1995 г. - Белгород : Изд-во БГПУ, 1996. - С. 5-10.
2.Бунин, И.А. Окаянные дни / И.А. Бунин / Сост. А.В. Кочетов ; Вступ. ст. О.Н. Михайлова. - Москва : Современник, 1991. - 255 с.
3.Бунин, И.А. Собрание сочинений : В 9 т. / И.А. Бунин. - Москва : Художественная литература, 1965-1967.
4.Бунин, И.А. Собрание сочинений : В 8 т. Т. VII. О Чехове. Дневники, Автобиографические заметки. Статьи и выступления, 1894 - 1913 / Предисловия М.А. Алданова и В.Н. Буниной. Сост., подгот. текста, коммент. А.К. Бабореко. - Москва : Моск. рабочий, 2000. - 670 с.
5.Бунин, И.А. Публицистика 1918 - 1953 годов / Под общ. ред. О.Н. Михайлова ; Вступ. ст. О.Н. Михайлова ; Коммент. С.Н. Морозова, Д.Д. Николаева, Е.М. Трубиловой. - Москва : Наследие, 1998. - 640 с.
6.Есаулов, Е.А. Культурное бессознательное и воскресение России / Е.А. Есаулов // Проблемы исторической поэтики. - 2011. - № 9. - С. 389 - 407.
7.Ильин, И.А. Путь духовного обновления / И.А. Ильин. - Минск : Изд-во Белорусского Экзархата Московского Патриархата, 2012. - 928 с.
8. Литературное наследство. Т. 84 в 2 кн. : Кн. I. - Москва: Наука, 1973. - 695 с.
9.Литературное наследство. Т. 84 в 2 кн. : Кн. II. - Москва: Наука, 1973. - 551 с.
10.Мальцев, Ю. Иван Бунин. 1870-1953 / Ю. Мальцев. - Frankfurt/Main - Москва : Посев, 1994.
11.Муромцева-Бунина, В.Н. Жизнь Бунина. Беседы с памятью / В.Н. Муромцева-Бунина. - Москва : Сов. писатель, 1989. - 512 с.
12.Русские писатели. 1800 - 1917 : Биографический словарь / Редкол.: П.А. Николаев (гл. ред.) и др. - Москва : Сов. энциклопедия, 1989. - Т. 1: А - Г. - 672 с. : ил.
13.Устами Буниных: 1915 - 1918 [Электронный ресурс]. - URL: http://bunin-lit.ru/bunin/bio/ustami-buninyh/1915-1918.htm (дата обращения: 14.06.2020).
14.Устами Буниных: 1941 - 1942 [Электронный ресурс]. - URL: http://bunin-lit.ru/bunin/bio/ustami-buninyh/1942-1943.htm (дата обращения: 13.06.2020).
RUSSIA AS A VALUE-SEMANTIC DOMINANT IN THE FATE AND WORK OF I. A. BUNIN
M.A. Kulabukhova1), D.A. Kulabukhov2)
1)Belgorod state institute of arts and culture 2)Belgorod National Reseach University 1)e-mail: kulabukhova-b giki @yandex .ru 2)e-mail: kulabukhov@bsu.edu.ru
The article presents the significance of the image of Russia in the fate and work of I. A. Bunin. In the context of an integrated approach to the heritage of I. A. Bunin, the semantic relationship of artistic texts as the results of artistic and philosophical, aesthetic, and spiritual and moral searches of the author is explained. The tragedy of personal and common fate, manifested in the strengthening of the motive of lost Russia in the artistic world of I.A. Bunin, predetermines both the special mission of I.A. Bunin as an expresser of the thoughts and feelings of the first wave of Russian emigration, and the return to the enduring spiritual values of Russian culture of the writer himself and many generations of his readers.
Keywords: I.A. Bunin, image of Russia, spiritual space of the Motherland, historical realities, personal factor, artistic world, national identity, national dignity, sensory memory, emigration, poetization, journalism, motive of lost Russia, culture.
