CC BY
66
гие из действующих лиц названы мною даже по именам и по фамилиям», а главный герой повести, «нигилист... был мною списан с натуры, так как жил в одном со мною селе» [8, с. 180-181].
Во второй редакции 1884 года образ Асклипиодота подвергся коренной переработке. «Нигилист» с берегов речки Грачевки во многом резко отличается от своего литературного предшественника Базарова и от образов нигилистов своего времени. Это фигура юного богатыря, еще не нашедшего свой путь. В нем кипят силы буйные, он талантлив, дерзок, но не знает, куда девать энергию и расходует ее на хулиганские выходки, на иногда добрые, иногда не совсем хорошие дела. Аскли-пиодот носит пенсне, у него роскошные кудри, звучный певучий баритон. Он самоотверженно ухаживает за больным отцом, обнаруживает в себе талант педагога, успешно обучая наукам то сына князя Баталина, то группу крестьянских детей. Справляется он даже с обязанностями начальника небольшой железнодорожной стан-
ции. Таким образом, перед нами предстает обычный молодой человек. Герой Салова далек от тягостных раздумий о революционной борьбе, ему также не свойственен пессимизм, разочарование в жизни и, в подтверждение этому, Салов завершает повесть комическим штрихом: его юный бунтарь в пенсне становится по настоянию отца... пасечником!
Проанализировав все вышесказанное, можно сделать вывод о том, что творчество Салова носит противоречивый характер. Писатель поддерживал основные идейные устремления литературы 60—80-х годов XIX века, воспринимал как ее основные художественные достижения (использование особого «очеркового» способа художественной типизации, субъективно-экспрессивных форм повествования), так следовал и традициям «натуральной школы», перерабатывая творческие достижения И.С. Тургенева, Н.С. Лескова. В то же время И.А. Салов вырабатывал собственные приемы, которые стали основой его творческой манеры.
Библиографический список
1. История русской литературы: В 4-х т. Т.4. Литература конца XIX— начала XX века (1881-1917) / А.Б. Муратова. — Л.: Наука: Ленингр. отд-ние, 1983.
2. Дело, 1884, №2, 2-я паг.
3. Уманьский А. Литературно-критические этюды. И.А. Салов / А. Уманьский — Волжский вестник, 1888, №53, 25 февр.
4. Медведский К. Современные литературные деятели. И.А. Салов / К. Медведский — Исторический вестник, 1893, №10.
5. См. об этом: Никифорова, В. И.А. Салов в «Отечественных записках» // XXVII Герценовские чтения. Литературоведение. — Л., 1975.
6. История русской литературы: В 3-х т. Т.3 / Д.Д. Благой. — М.: Наука, 1964.
7. Саратовский справочный листок, 1879, 8 июня, №134.
8. Салов, И.А. Из воспоминаний / И.А. Салов— Исторический вестник, 1906, №10.
Статья поступила в редакцию 22.04.08.
УДК 82.09 + 82-31 + 82.081
Н.Ю. Воробьева, соискатель ЮУрГУ, г. Челябинск
РОМАН-ЦИКЛ КАК СПЕЦИФИЧЕСКИЙ ЖАНР ЛИТЕРАТУРЫ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XX ВЕКА (НА МАТЕРИАЛЕ РОМАНОВ А. МАРИЕНГОФА «ЦИНИКИ» И Г. БРОХА «НЕВИНОВНЫЕ»)
Роман-цикл рассматривается как литературный феномен XX века: это качественно новая стадия развития жанра романа, полностью отражающая общественный, историко-культурный, литературный процесс в специфических, характерных для него формах и категориях.
Ключевые слова: жанр, трансформация, роман-цикл, синтез, хронотоп.
Роман был верным спутником человека с начала возникновения Новой истории. По словам Милана Кунде-ры, именно роман заботливо вырастила и воспитала Европа. Именно ему суждено было отразить реальное, пространственно-временное течение жизни в лицах и событиях, в движениях мысли и порывах души.
Однако эссеистика начиная с 20-х вплоть до 60-х годов XX века приходит к выводу о неизбежном разрушении структуры этого жанра.
Художественная практика романа опровергает так называемую жанровую смерть. Происходит изменение курса художественного осмысления и отражения жизни: роман становится формой свободного синтеза фрагментов, отрывков, соединения параллельных, отражающих друг друга историй, повествованием не только содержательно, но и формально многоплановым, что отражается в возникновении таких жанровых форм как роман-цикл, симультанный роман, цикл новелл и т. д.
Подсказанные историческими событиями начала XX века, они вобрали в себя ряд исключительных
структурных особенностей и предвосхитили исключительность поэтики «нового романа».
Роман-цикл — специфическая форма трансформации романного жанра первой половины XX века, характеризующаяся концептуальным единством внутренне автономных частей романа.
Роман-цикл начинает формироваться к концу 10-х — началу 20-х годов XX века. Появляется целый ряд ярких текстов, состоящих из множества эпизодов, каждый из которых имеет собственную структуру, но при этом составляет вместе с другими элементами целостное, концептуальное единство. К таким романам можно отнести «Улисса» Д. Джойса, «Иосифа и его братьев» Т. Манна, «Лунатиков» Г. Броха, и др.
Феномен возникновения романа-цикла можно проследить в рамках различных историко-культурных контекстов: с одной стороны — Германия времен становления гитлеровского режима с ее ценностным вакуумом (Г. Брох «Невиновные» (1951)), с другой — послереволюционная Россия эпохи зарождения нэпа, усиления десо-
циализации личности и повсеместного голода (А. Мариенгоф «Циники» (1928)).
Для осмысления любого культурного явления требуется некоторая степень временной отстраненности, наличие определенной дистанции между самим явлением и процессом его анализа. Этим обусловлена малая степень изученности данного феномена в целом и его отдельных явлений в частности.
Современное литературоведение отмечает, что роман-цикл стал закономерным откликом на происходящие события. «Линейный», «последовательный», «классический» роман не может отразить калейдоскопического хитросплетения времен и судеб в силу четко обусловленной жанром структуры.
М.М. Бахтин выделил три основных особенности, принципиально отличающих современный роман от всех остальных жанров:
1) стилистическую трехмерность романа, связанную с многоязычным сознанием, реализующимся в нем;
2) коренное изменение временных координат литературного образа в романе;
3) новую зону построения литературного образа в романе, именно зону максимального контакта с настоящим (современностью) в его незавершенности.
В последние десятилетия в отечественной критике активнее стали вестись сопоставительные исследования, о чем свидетельствуют статьи А.Г. Березиной «Герман Брох и Владимир Набоков в зеркале цитаты» (1994), А.В. Ерохина «Гоголь и Брох: личность и утопия» (1994), Т.Е. Пичугиной «Рецепция австрийской культуры рубежа веков в эссе Г. Броха «Гофмансталь и его время» и «Брох о Джойсе»» (2001).
«Обладает ли эта искаженная жизнь еще хоть какой-нибудь действительностью? Обладает ли эта гипертрофическая действительность еще хоть какой-нибудь жизненностью?» — восклицает в своем эссе «Распад ценностей» Г. Брох.
Действительно, роман, существующий в XX веке как особый жанр литературы, и по сей день вызывает споры, однако сторонники теории гибели романа находят все меньше аргументов для подтверждения своей концепции. Этот жанр, имеющий историю в несколько столетий, и претерпевающий модификационные изменения, просто перешел на качественно новую ступень своего развития. Именно в этой форме роман наиболее точно способен выполнять свою основную задачу — отражать современную ему реальность через призму авторского мировоззрения.
Роман-цикл — специфическая форма романного жанра, появившаяся в России, Германии, Австрии, Англии к началу Первой мировой войны и отразившая время прогрессирующей духовной стагнации и нравственного кризиса. Роман-цикл характеризуется автономностью каждой части, при внутреннем композиционном единстве.
По своей пространственно-временной характеристике роман-цикл отличается от канонического романа, так как на этом уровне перед автором стоит основная задача: создание максимально емкого художественного пространства, в полной мере отражающего фрагментарность современной ему картины мира.
Пространство романов «Невиновные» Г. Броха и «Циники» А. Мариенгофа можно расценивать как мозаичное, фрагментарное. В романе «Невиновные» Г. Броха представлена четкая циклизация хронотопа: помимо временного деления ткани текста (1913, 1923, 1933 годы), автор (в качестве основного сюжетного хода) использует мотив распутывания клубка чужих, замысловато сплетенных судеб и «Голосов» из разных лет. Роман «Циники» А. Мариенгофа охватывает десять лет (19181928 гг). Однако каждая глава, соответствующая году,
дробится на 30, 36, а в некоторых случаях и 49 «локальных хронотопов» на фоне одного, заданного судьбой главного героя, художественного пространства романа.
Постоянное смещение планов повествования придает роману динамичность, делает его более знаковым по отношению к отражаемой в нем эпохе: переход от мифологического через конкретно-историческое к частно-бытийному раздвигает границы жанра, актуализируя его. Например, в один момент мы можем увидеть события в нескольких ракурсах сразу: «Он внимательно разглядывает фотографию. В серебряном флюсе самовара отражается его лицо. А из голубоватого стекла в кружевной позолоченной раме вылезает нежная ребяческая улыбка с ямками на щеках» [2, с. 45]. И здесь же отчужденная, объективная, статичная констатация: «Большевики дерутся (по всей вероятности, мужественно) на трех фронтах, четырех участках и в двенадцати направлениях» [2, с. 45].
Благодаря своей специфике, роман-цикл характеризуется одновременным синтезированием нескольких клубков параллельных историй, что придает повествованию разветвленную многоуровневую структуру, в которой присутствует как несколько оригинальных типов героев, так и бесчисленное множество их двойников.
Основная сюжетная линия в романе Г. Броха — любовная история, однако в зависимости от критерия оценки этой истории, она распадается на ряд сюжетных клубков. С точки зрения последовательности во времени: две похожие истории, в каждой из которых участвуют три человека: господин фон Юн, баронесса и служанка Церлина в прошлом и Андреас, Мелитта и Xильдегард в настоящем. Истории развиваются аналогичным образом, и снова закручиваются возле Охотничьего домика как символа эвфемерной любви и спокойствия. С точки зрения различного понимания смысла любви: Андреас и Мелитта, господин фон Юн и баронесса — понимание любви как духовной близости; Андреас и Xильдегард, господин фон Юн и Церлина — понимание любви как физической близости. Однако в романе есть еще три формально параллельные истории: Xиль-дегард, баронессы, Церлины. Каждая из женщин является двойником другой, они неотделимы друг от друга в своей индифферентности к проявлениям внешнего мира — духовно они уже мертвы. Параллельно существуют еще две истории: история любви Цахариаса и история любви Андреаса.
В романе «Невиновные» сюжетные линии переплетаются не благодаря поступкам героев, а лишь потому, что переплетаются их рассказы, пути, судьбы. Они невиновны в том, что с ними происходит. Формально человек (в данном случае главный герой романа) действительно невиновен: в своей жизни он становится сторонним наблюдателем. В начале романа Андреас — гость в чужом хитросплетении судеб (нов. «На парусах под легким бризом»), далее — посторонний в кругу семейных дел (нов. «Рассказ служанки Церлины»), затем — слушатель чужой философии жизни (нов. «Четыре речи штудиенрата Цахариаса»). Он — сторонний наблюдатель даже в личной жизни: в своих отношениях с Мелиттой, так виртуозно организованных Церлиной, и в ее последующем убийстве, совершенном Xильдегард. Он невиновен, так как непричастен, но виновен своей непричастностью к собственной жизни.
Аналогичным образом компилируются две сюжетные линии романа «Циники»: системообразующим персонажем является Владимир. Именно его взглядом мы смотрим на кризисную ситуацию в стране, на его возлюбленную Ольгу и на ее любовника Сергея. До появления Ольги в судьбе Владимира жизнь Сергея протекает параллельно, но любовная история обеспечивает пересечение до поры до времени не соприкасающихся
судеб. Однако вскоре (подобно исчезновению Цахариаса из судьбы А.) Сергей пропадает в потоке революционной активности. Пути героев, очевидно, расходятся.
Главные герои обоих романов выбирают позицию «отстраненного невмешательства» (Владимир — по отношению к революции, Андреас — по отношению к собственному жизнеустройству), в то время как герои «оттеняющих историй» гипертрофированно активны в своих жизненных позициях (Сергей — ярый приверженец революционного большевизма, Цахариас — исполнитель собственной схемы «жизнепрепровождения»).
В силу того, что роман-цикл возникает как отражение современной ему кризисной реальности, многие традиционные для литературы темы решаются в нем по-иному: в обоих романах концепция существования любви в современной действительности намеренно и методично разрушается авторами. Тема любви неразрывно связана с темой смерти. В романе «Циники» такое понятие как любовь существует лишь как пережиток бесполезного сентиментального прошлого, от которого страдает главный герой. Причем любовь Владимира — не облагораживающее чувство бесконечного уважения и заботы о другом человеке, а замкнутое на самом себе переживание: «О, Боже! Сегодня я плакал от любви!» — восклицает главный герой. В отличие от «циников», «невиновные» сразу убивают любовь: «Любовь? Нет ее, любви!.. Я сознательно говорю «спаривание», не употребляя слово «любовь»: пусть другие народы говорят о любви, мы в этом слове больше не нуждаемся». В тексте романа последней вспышкой светлого чувства в этом мире была Мелитта, причем, несмотря на отстраненную позицию большинства героев, все они являются соучастниками ее убийства. Таким образом, можно сказать, что развертывание темы любви происходит в контексте темы смерти.
Романное сознание — сознание преемственности: каждое произведение — это ответ на предшествующие произведения, и каждое произведение содержит весь накопленный романом опыт. Но сознание нашего времени сосредоточено на современности, которая столь экспансивна, столь широка, что вытесняет прошлое с нашего горизонта и сводит время к одной лишь секунде настоящего. Включенный в эту систему, роман больше не является произведением (предназначенным длиться, соединяя прошлое и будущее), а является событием современности, как и другие события; актом, не имеющим завтра.
Немаловажной особенностью поэтики романа-цикла является присутствие в нем категории абсурда: абсурдность поступков главных героев, абсурдность основных исторических событий современности и общего вектора развития цивилизации. Помимо распада всех базовых ценностей нового поколения, авторы изображают в романах абсолютную неадекватность оценки героями собственной линии поведения, происходящих в мире событий. Постепенно смешиваются условные границы добра и зла, превращая мир в нечто динамичное, разнородное, но совершенно неуправляемое в своем стремительном движении к концу разумного существования. Не менее абсурдно циничное безразличие героев к чужой судьбе: люди, разъединенные собственным нежеланием видеть и слышать друг друга, локально существуют в социуме, подобно тому, как разрозненные новеллы организуют общее художественное пространство романа.
Роман-цикл действительно можно назвать литературным феноменом XX века: это качественно новая стадия развития жанра романа, полностью отражающая общественный, историко-культурный, литературный процесс в специфических, характерных для него формах и категориях.
Библиографический список
1. Брох, Г. Невиновные / Смерть Вергилия / Г. Брох. — М., 1990.
2. Мариенгоф, А. Циники /А. Мариенгоф. — М., 1991.
3. Бахтин, М.М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по истоической поэтике. Эстетика словесного творчества / М.М. Бахтин. — М., 1976.
4. Бент, М.И. Герман Брох о литературе / М.И. Бент // Вопросы литературы — №4. — М., 1998.
5. Затонский, Д.В. Австрийская литература в XX столетии / Д.В. Затонский. — М., 1985.
Статья поступила в редакцию 10.05.08.
УДК 801.55
Е.В. Самохина, аспирант БГПУ им. В.М. Шукшина, г. Бийск
ЧАСТОТНОСТЬ И МНОГОЗНАЧНОСТЬ ПРОИЗВОДЯЩЕГО СЛОВА КАК ФАКТОРЫ ПОЯВЛЕНИЯ ЛЕКСИКО-ДЕРИВАЦИОННЫХ ЛАКУН (на материале русского языка)
В статье рассматриваются различные точки зрения на причины и факторы появления в языке внутрисистемных лексико-словообразовательных лакун. На основе практического анализа делается вывод о том, что системные факторы, такие как семантика и многозначность производящего слова, а также такая функциональная его характеристика, как частотность употребления (в первом значении) определяют образование или необразование (лакуны) деривационных форм слова.
Ключевые слова: лакуна, семантика, многозначность, частотность, деривация.
К числу нерешенных проблем теоретической и практической лакунологии — одного из направлений современной лингвистики — относится проблема установления факторов, оказывающих влияние на образование «пробелов», незаполненных клеток языковой системы, которые принято называть внутрисистемными лакуна-
ми. Свою цель мы видим в том, чтобы рассмотреть уже существующие в лингвистике точки зрения на причины появления в языке внутрисистемных лакун и определить роль таких характеристик слова, как их принадлежность к определенному лексико-семантическому классу слов, потенциал многозначности производящих
