CC BY
49
А.А. ДЫРДИН
РОМАН Л.ЛЕОНОВА «ПИРАМИДА» В КОНТЕКСТЕ ХРИСТИАНСКОЙ КУЛЬТУРЫ
«Пирамида» Л. Леонова - вершинное достижение писателя, итог более чем семидесятилетнего творческого пути. Некоторые мотивы романа возникли еще на раннем этапе творчества. Так, в поэме «Земля» и рассказе «Деяние беса Азлазивона» (1922), оставшихся неопубликованными, намечен образ сатаны, который восстает против Создателя. Прежде чем вылиться в окончательную художественную формулу, замысел эсхатологического повествования кристаллизовался в других произведениях Леонова. Одно из первых его звеньев - легенда о соперничестве Люцифера и Вельзевула, падении «черного» ангела в «Воре»: «Нонче в мире промеж собою борются Люципир и Бользызуб, а третьего ровно бы и нету» [1]. Будучи долгое время мифотемой творческого сознания Леонова этот замысел был реализован на исходе жизни - в 1994 году.
Как и во всех книгах писателя, в «Пирамиде» сопрягаются два уровня структуры: фабульный и ассоциативно-смысловой. Оба плана дополняют друг друга. Причем второй пласт тесно связан с русской философской прозой XIX -начала XX вв., вдохновленной христианской мыслью. Вообще говоря, здесь заложено множество идей-форм предшествующей культуры. У Леонова можно найти народно-религиозные элементы, образную перекличку с «Божественной комедией» Данте и «Фаустом» Гете, и духовную напряженность романов-трагедий Достоевского. Различие состоит лишь в том, что леоновские герои общаются с надприродными существами не только в видениях, но и наяву, не
ту ¿\ Т' Л? ' 1 ' -ЛТ I ^ .'Л ЛТ/ .~.Г1Л ^ .-ТП1ЧП / Г"» Л ГГЛ Г ЛЛ<ППГГ7 ЛЛ^ЛТХ Л*ТТТ ГГГ ТГГЧЧТГЧПЛ Г." 1 С Т"Х Л ГП7 X ГТЧ
хХиг^х.дал V опарта. чу^хаоел^хэ ^аг/хгАтгх ч/гил ¿юисдхч^д^л илса:пи>
сознанием едва ли не всю проблематику христианства. В гибельных обстоятельствах сталинской эпохи (действие романа отнесено к последнему предвоенному году) главные персонажи Леонова если не возрождаются в вере, то невероятно быстро растут в религиозном чувстве. К концу романа они достигают высоты подлинного откровения.
Подоплека изображенных в «Пирамиде» событий иррациональна. На московской окраине Старо-Федосеево, где издавна расположились некрополь с храмом, должно произойти примирение царства света и царства тьмы. Волей автора в свидетели этой несостоявшейся мистерии избираются бывший священник Матвей Лоскутов и его ссмья. Добро к зло воплощены на страницах романа не только символически. Они осязаемы, видимы и принадлежат к числу персонажей. Таким художественным приемом Леонов актуализировал старый богословский спор о природе сверхъестественных сил. Ангелоид Дымков и его антипод Шатаницкий - рефлексивно-мифологаческая реализация этой сквозной темы раннехристианских и средневековых произведений. В поеяеднем обр азе -ке нтавр е объединились Сатанашт из гностического мифа и карамазовский черт.
С ним в «Пирамиду» вошла враждебная человеку сила, которая соблазняет героев дерзновенной гипотезой о предвечной размолвке на небесах. Тем самым в текст вводится ключевой для его метафизики миф ангельского грехопадения.
В предисловии к роману Леонов говорил, что собирается изложить свою версию истории человечества на языке мифа и апокрифа [2] . Здесь он полностью доверяется мифологической логике, полагаясь на безграничные возможности имагинативного мышления. Но связи с христианским преданием автор не прерывает. Традиционное сознание всегда опирается на прототипы, на то, что освящено сакральным опытом. У Леонова ощутима та же тяга к типологии, к культурным образцам, содержащим богатый духовно-выразительный материал.
Источником мифологического сюжета, служащим повествовательной моделью, было неверное истолкование известного места 6-й главы Шестоднева: «Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы , и брали их в жены, какую кто избрал» [Быт. 6,2]. Дохристианские писатели и авторы апокрифов соединили эту сцену с мотивами титаномахии. Отголоски языческой мифологии проникают в послебиблейскую литературу и гностические тексты. «Сыны Божии» Ветхого Завета отождествляются с демонами - ангелами, которые низвергнуты с неба за свою гордыню. Эту версию поддерживали раннехристианские апологеты, такие, как Афинагор, Татиан и Тертуллиан. В 4 веке н. э. Отцы Церкви (Василий Великий, Иоанн Златоуст и Григорий Богослов) вернули изначальный смысл образам Св.Писакия. В «сынах Божиих» стали видеть потомков Сифа, а «дочери человеческие» понимаются как дочери Каинова племени. Идея падения ангелов была истолкована по-новому: не так, как в апокрифе Еноха, послужившем архетипом для многих патриотических текстов доникейекого периода.
К этому памятнику иудео-христианской апокалиптики приковано внимание леоноведов. Не умаляя его значения как импульса творческой мысли Леонова, заметим, что из самого апокрифа писатель берет лишь некоторые фрагменты.
тл\м гтгчпоп^лтдпг^ттл тгпрммиргупм ДОДОмхл стттат/тгг*^ ПО**ТЙ
Л- А^ ЧУ >>»* .А Д^ I -V жии V ¿»V «V А »/А АА »> « А « А
дословным повторением Тертуллиана [3]. Автор «Пирамиды» создает из осколков древней «енохиады», рассыпанных по разным апокрифическим сочинением, собственный миф. И здесь трудно провести границу между тем, что принадлежит письменному источнику, и тем, что рождено воображением Леонова. Он использует «Книгу Еноха» для построения своих мифологических образов. Апокрифическое иносказание дало толчок леоновскому мифотворчеству, подчиненному эсхатологической перспективе.
Поскольку судьбы героев «Пирамиды» определяются идеей трагического разлада в мире и человеческой душе, на первое место выходят те действующие лица, которые либо прямо обвиняют Бога в несовершенстве мироздания, либо впадают в соблазн ложной мудрости, подобно древнехристианским философам. Вот почему здесь так много ссылок на Оригена, Афинагора, того же Тертуллиана, Феодора Мопсуестийского. Это необходимо писателю для
изображения старо-федосеевского «ересиарха» о.Матвея. История его сомнений и возвращения «на колени Бога» [2. С.316] тесно и непосредственно соединяет роман с проблемой оправдания Творца.
Важно понять, что для Леонова все эти параллели суть лишь аналогии ищущего истины человеческого сознания. Факты и образы, имеющие сакральный смысл, даются им с оглядкой на традицию. Это, скорее, символы и прототипы, каковыми они представлены в христианском образотворчестве. Леонов поясняет настоящее прообразующими примерами из священной истории. В его романе Бог говорит с людьми посредством событий, а не слов. Каждый из героев «Пирамиды» имеет библейский архетип. Связь с ним легко устанавливается в контексте психологии и биографии персонажей. Так, о. Матвей повторил своей судьбой историю праведного Иова. В ситуации борьбы за первородство показаны его сыновья Вадим и Егор (соперничество Исава и Иакова). Мотивы «кроткой души» и «непорочной девы» характеризуют облик их сестры Дуни.
Перед нами пять вариантов, пять разновидностей веры: от патриархально-бытовой, олицетворяемой матушкой Прасковьей, до ее высших, мистических проявлений в образе Дуни Лоскутовой. Первым в данном ряду стоит дьякон Пикон Аблаев, сгоревший в огне собственной совести после публичного отречения. Он - воплощение мученика, принимающего добровольную смерть за веру. В нем есть что-то от Аввакума и раскольников-самосожженцев. Иную сторону религиозной духовности представляет о.Матвей, чье нетрадиционное, через испытание ересью, духовно-осмысленное принятие Бога легло в основу вероисповедной линии романа. Такое неустойчивое религиозное состояние
ТГГГ.-чт ЛЯ% ГТАМ/Ч ИгГГГ г»г / . « V» ««.-у» -ГШ- »"V. А »-•-. >4 —- _ »»«¿«м •.там» .. .1. . ...1.11 - «. ——•__—— . — —
их па^'ч/дпшл лирпсп. иди а ииСлихт-юи пиД1 \'Л 11ЧС чудим И
духовным авторитетом.
Вадим - блудный сын лоскутозского «святого семейства». Его взгляды резко меняются по ходу событий. На краю лагерной бездны, после отказа от социалистической утопии, он осознает профетическую силу отцовских слов: «С Богом не мудри, памятуя, что сказка должна быть страшная, сабля вострая, дружба прочная, вера детская» [2. С.500].
Наконец, последняя (по порядку, но не по значению) ипостась религиозного сознания - Дуня. Она - единственная носительница чистой, «детской» веры. Неслучайно к ней благосклонен автор: отведя героине не так много места в повествовании, он помещает образ Дуни (Евдокия - благоволение) в его мистический центр. Ее видения, прогулки с ангелом в будущее предопределяют апокалиптическое содержание «Пирамиды». Она и есть леоновский «тайнозритель», который созерцает обе реальности: видимый мир, где торжествует зло, и мир сверхчувственный, трансцендентный.
Мифотворящая интуиция автора «Пирамиды» поддерживается превосходным знанием, низовой народной словесности и христианских текстов. Его мифо-поэтическое воображение извлекает из них концептуальные смыслообразы. Одновременно речь героев насыщается цитатами, словами
псалмов, целыми комплексами фраз Священного Писания. Леонов строит монологи и диалоги, вкладывая в уста персонажей готовые словесные формулы. Соответственно с обсуждаемой темой об исконном изъяне человеческого существа - несовместимости духа и глины, послужившим «рабочим» материалом Создателю - подбираются аргументы. Их источники -античная философия, «общие места» русской классики вкупе с извлечениями из богословских трудов. Рефлексивная ткань настолько плотна и самодостаточна, что начинает затормаживать развитие сюжета. Философско-публицистическая стихия меняет ориентировку мысли. На страницы романа врывается кардинальная тема леоновского творчества. Это вопрос о русской трагедии, истоком которой один из спорящих считает (вместе с автором) отход России от православия. С помощью понятий христианской философии Леоновым раскрывается сущность национального духа, его подъемов и провалов. «Диалог народа с самим собой о вещах главнее хлеба насущного» поднимает на поверхность, как метафорически высказывается сам автор, «всю совокупность духовных накоплений, некогда именовавшуюся национальным русским Б о г о м» [2. С.606]. С этой вершины современный кризис нашего самосознания представляется временным заблуждением народной души. Разрыв между завышенными религиозно-мессианским идеалом Святой Руси и жизненной практикой так глубок, что этнос теряет направление на своем историческом поприще.
Историософская проблематика проецируется во внутренний мир героев. Они же, вступая в конфликт не с эпохой, а с вечной Истиной, мучительно восстанавливают животворящую связь с ней: «Голые приходим в мир, голые уходим без ничего, кроме того светильника, что зажигается нами при жизни» [2. С.267-268].
«Пирамида» - новый этап обращения писателя к христианской культуре. Если в прозе 1920-х - 1930-х годов Леонов берет материал в опосредованном народной религией виде - в форме притчи и сказания, то здесь он опирается на поедание и Писание. Наследуя поинципы христианской письменности, автоо
-»л. А ' 1
нисходит до способа рассуждений земного человека, до «языка родных осин». Этот прием несколько разгрузил текст романа от множества богословских паремий, сонма имен Отцов Церкви, православных святых и церковных иерархов. Принцип эстетической адаптации сказывается и в поэтике «Пирамиды». При создании словесного ряда использован метафорический язык Ветхого и Нового Завета. Сама система выразительных средств Библии влияет на стиль повествования. Мы найдем в нем и схематизацию, и прием концентрических кругов, и синтетическое изложение. Особенно выразителен композиционный ход, соответствующий принципу анфиладности в древнерусской эстетике. Он состоит в постепенном раскрытии сути факта, события, психологического «жеста». Сначала они лишь обозначаются. Потом происходит возвращение вспять, к моменту зарождения смысла, а от него - по спирали - происходит новое движение. Повествование развивается по
ступеням, приливами и отливами, причем элемент загадки, «тайны» будет сохранен до конца. Например, Леонов трижды в трех частях романа излагает апокриф Еноха, и каждый раз это его новая версия. Неоднократно упоминается «Апокалипсис» как итог литературных опытов студента Никанора Шамина -посредника между автором и старо-федосеевцами, но он дан только в финальных главах. Все подобные повторы усиливают значимость исходного образа-прототипа.
Главным приемом леоновского стиля станет типологическое употребление библеизмов, евангельских изречений и апокрифических смыслообразов. Словесная ткань «Пирамиды» буквально соткана из парафраз христианских писателей наподобие «Стромат» Климента Александрийского. Отсюда энциклопедичность романа, создающая иллюзию компилятивности. Из такого лабиринта трудно выбраться без путеводной нити. Поражает не объем фактов церковной истории, а умение автора в одной фразе выразить суть того или иного учения. И все же здесь необходим обширный комментарий: догматический, источниковедческий, культурно-исторический.
Что касается собственно религиозной концепции Леонова, то это вопрос слишком сложный. Он не может быть рассмотрен в узких рамках статьи. Заметим лишь, что писатель ориентирует идейно-художественный мир произведения на традицию православной культуры, какой она предстала на исходе XX века.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Леонов Л. Собр. соч.: В 10 т. М., 1982. Т.З. С. 490.
2. Леонов Л. Пирамида. Роман-наваждение в трех частях. М., 1994. В дальнейшем ссылки на это издание в тексте. Курсив в цитатах Леонова авторский.
3. Тертуллиан. Избр. соч. М., 1994. С. 345-346, 251 и др. Тертуллиан считал «Книгу Еноха» канонической для ветхозаветной традиции.
Дырдин Александр Александрович - кандидат филологических наук доцент кафедры «История и культура» УлГТУ. Окончил Уральский педагогический институт. Имеет статьи в области истории русской литературы XX века.
