CC BY
40
УДК 81 - 11 ББК 81-2
Е. Л. Пастернак
РОЛЬ РАННИХ ИНДОЛОГИЧЕСКИХ ОПЫТОВ АНКЕТИЛЬ- ДЮПЕРРОНА В ФОРМИРОВАНИИ ФРАНЦУЗСКОЙ ЛИНГВИСТИКИ
В статье рассматривается вклад французского востоковеда XVIII в. А-Ж Анкетиль-Дюперрона в формирование основных методов санскритологоии и сравнительноисторического языкознания. Рассматриваются две параллельные линии течения лингвистической мысли: философская и историческая. Исследуемый период представляется важнейшим этапом становления лингвистики.
Ключевые слова: язык и культура; санскритология; родство языков; индоевропеистика; ориентализация; исторический метод.
E. L. Pasternak
THE ROLE OF THE EARLY INDOLOGICAL ESSAYS OF ANQUETIL-DUPERRON IN THE FORMING OF FRENCH LINGUISTIC.
The author considers the eminence of the first French orientalist A.-J. Anquetil-Duperron and his contribution to the formation of the comparative linguistics. The article contains a comparative analysis of the two tendences of the early linguistics thaught: philosophical and historical. The works of the orientalists and philosopers of the XVIII century are estimated as a basis for a new type of the analysis of languages.
Key words: language and culture; sanscritology; parency of languages; indoeuropeistic; orientalism; historical method.
В немногочисленных критических работах (J-M. Andre & M-F. Basels, L. Campbell, J. De-loche и др.) А.-Ж. Анкетиль Дюперрон (1731— 1805), как правило, называется первым французским востоковедом (le premier orientaliste frangais), хотя в современной критике вопрос о первенстве нередко решается в пользу его старшего современника Г-Л Керду [Murr, 1987 : 17-34, 45-87]. Выраженное лидерство Анке-тиля состояло, скорее, в стремлении к ориен-тализации французского общества, которая к концу XVIII столетия становится все более актуальной и в силу исторических и социальных обстоятельств, и в связи с повышенным интересом, возникшим в странах-колонистах к культуре колоний.
Анкетиль-Дюперрон, кроме своей историко-культурной миссии (Гhomo peleri-nus), запомнился французам и европейцам как первый переводчик (а судя по некоторым критическим откликам, скорее, пересказыватель текстов Авесты).
Следует отметить, что для исследования культуры и языка индийцев Анкетиль около
семи лет (с 1754 по 1761 гг.) прожил в Индии. Главным своим делом он считал не столько перевод на французский язык Авесты, сколько обогащение европейского общества рукописями, содержавшими результаты его работы с информантами. Тем не менее даже не это обстоятельство, сделавшее его знаменитым, определяет первенство этого автора в ряду цитируемых ученых-создателей французского «раздела» ранней индоевропеистики.
Отметим, что один факт, так или иначе связанный с переводом Авесты, представляется существенным предварением к собственно индоевропеистским его изысканиям. После опубликования французского текста Авесты Анкетиль становится одним из самых упоминаемых и цитируемых авторов. Особенно показательной представляется реакция французского мыслящего общества на это сочинение
- в ней явно ощущается некая готовность к сенсационным открытиям, чего практически не ожидалось и не наблюдалось ранее. Если некоторые сочинения, создававшиеся в рамках старой школы, имели принципиально но-
ваторский, но не сенсационный характер, то книги, относимые к новым традициям, нередко выглядели сенсацией. Этот внешний, чисто формальный пункт, демонстративно отличающий старое от нового, показателен - в нем видится стремление к факту и в среде ученых, и в среде читателей, в особенности, если заново обретенный факт обладает выраженной привлекательностью, которой было так много в культурологических, этнологических и лингвистических материалах, полученных парижской Королевской библиотекой с Востока.
В самом событии (многолетняя восточная экспедиция, результатом которой становится собрание более двухсот единиц рукописей) прослеживаются весьма характерные черты, определяющие и сам образ человека, мыслящего и действующего иначе, нежели кабинетный ученый-теоретик, и принципы его работы. Пример Анкетиль-Дюперрона представляется показательным для установления романтического склада мысли и действия, очевидным образом противоречащего традиционному научному мировоззрению философа-просветителя.
Итак, опубликованный перевод Авесты стал ярким событием. Представленный материал поражал живостью и наглядной фактур-ностью и спровоцировал ряд откликов, в которых выражалось сомнение в самой его достоверности. Одним из наиболее непримиримых критиков Анкетиля явился Уильям Джонс, главным пунктом обвинения которого служила «нарочитая глупость» всего произведения, указывающая на соответственное ментальное состояние упоминаемых в нем лиц (см. об этом подробнее [Edward, 1980].
Благодаря миссии Анкетиль-Дюперрона задавались стиль и темп нового типа сочинений по истории и языкознанию - путешествия обеспечивали экспериментальный характер работы, и набранный фактический материал уже становился собственностью автора. Результата работы над материалом читатели и корреспонденты ждали с жадностью, чем может объясняться явная взаимная агрессивность критиков и авторов. Такова типичная ситуация, в которой создавались первые сочинения санскритологического периода во Франции.
Главным своим сочинением Анкетиль считал «Индию и ее взаимоотношения с Евро-
пой» («L’Inde en rapport avec l Europe») [Dup-erron Anquentil, 1798]. Прежде всего, стоит сказать несколько слов об исторических предпосылках его создания: одним из наиболее интересных для современного исследователя общих ситуативных положений представляется принципиальное смещение интересов ученых (философов и теоретиков языка и культуры) от греко-римской античности в сторону египетского и индийского культурного наследия. Подобная динамика в области трансформации системы интеллектуальных ценностей характерна вообще для европейской науки XVIII столетия. Одним из первых признаков указанной тенденции может считаться (представленный, в частности, в подробной интерпретации Э.-Б. де Кондильяком) трактат У.Уорбертона «...О египетских иероглифах» [Кондильяк, 2006]. Кроме того, в ее пользу свидетельствует и ряд других сочинений (только во французской традиции это Lambert, de Marsy, Sonnerat и др.).
Не пускаясь в рассуждения о политических и «меркантилистских» интересах европейцев, центр которых в основном и сосредоточивался в Индии, стоит признать очевидное следствие операций, связанных с этими интересами - чем больше экспедиций возвращалось из Индии, тем обширнее становился экспортируемый материал, в том числе представлявший существенный интерес и для науки о языке. Однако не следует полагать, что причиной указанного смещения интереса являлась только всем известная европейская экспансия на Восток и соответствующей причиной научных споров (наиболее выраженным примером которых является уже упоминавшийся спор между Джонсом и Анкетиль-Дюперроном) было только пресловутое геополитическое соперничество Англии и Франции. Стоит указать на общее и гораздо более существенное для данного исследования положение - ориентализация философов и теоретиков языка выглядит вполне естественным явлением, отвечающим двум потребностям: в изменении собственно подхода к научному материалу и в прерывании догматической традиции, отчасти построенной на позициях античной философии.
Уход от античной системы мысли предполагает новую базу в виде нового материала. И именно в этой точке сходится поиск сознания
и реализация исследования уже обнаруженных и собранных памятников языка и культуры.
Таково первое существенное обстоятельство, вызвавшее перемену подхода к исследованию языка и выбор специально предназначенного для этого исследования материала.
Стоит отметить и особенный тип исследователя, так ярко воплощенный в самом явлении Анкетиля. В отличие от большинства своих предшественников, он не был миссионером и отправился в Индию, что называется, по велению сердца. Известно, что он отправился в экспедицию в Индию с одной целью. В 1754 г., будучи студентом, вполне заинтересованным в самостоятельных востоковедческих исследованиях, он увидел факсимильное издание оксфордской Увпйгйайа и решил сделать достоянием своих соотечественников наиболее представительное собрание текстов древнеиндийского языка. Вдохновленный и предвиденным богатством материала, и очевидным патриотизмом, он нанялся простым матросом в Ост-Индскую кампанию и отправился в путешествие в Индию, которое длилось семь лет.
Анкетиль-Дюперрон занимался все эти годы с информантами, в основном, с парсами. Многолетняя работа с ними, помимо собрания текстов, представленных некоторое время спустя в виде упоминавшегося перевода Авесты, стала основой для сопоставительного анализа множества элементов собранного им языкового материала.
Анализ собственно теории языка, излагаемой в «Индии...», необходим не только в силу очевидности ее формообразующей роли для новой методологии, но и для возможного пересмотра значения сочинений этого автора для французской лингвистики. До сегодняшнего дня Анкетиля называют человеком, привнесшим во французскую культуру вкус и любовь к восточному мифу, сыгравшие немаловажную роль в формировании романтической системы мысли.
Однако прежде чем пускаться в даже самые поверхностные рассуждения о наиболее существенных сочинениях и теориях, составляющих основу ранней санскритологии, необходимо составить четкую хронологическую картину развития этого направления в языкознании.
Задолго до знаменитого выступления Уильяма Джонса уже существовали санскритологические работы и, более того, были широко доступны. Скорее всего, первым из исследователей санскрита (но никак не просто из знатоков, которых было немало среди путешественников и миссионеров) следует считать немецкого миссионера Генриха Рота (Heinrich Roth, 1620-1668). По завершении своего служения в Индии и незадолго до смерти Рот опубликовал на латинском языке грамматику санскрита, словарь и перевод на латинский язык некоторых священных текстов. Таким образом, зарождение санскритологии можно датировать шестидесятыми годами XVIII сто--летия, поскольку грамматика языка, словарь и двуязычный вариант издания памятника представляют собой корпус лингвистических работ, которые могли сделаться основой для построения дальнейших, более мощных и выразительных исследований.
Совершенно аналогичный набор работ (то есть грамматика, словарь и перевод текстов) полвека спустя был представлен в качестве результата миссионерской деятельности французского иезуита и санскритолога Жана-Франсуа Понса (Jean-Fran9ois Pons, 16981753).
Значимость миссионерских трудов для лингвистики нельзя недооценивать. Очевидно, что изначально исследование языка индийцев имело исключительно практическую цель - понимать тех, кого следует обратить в свою веру. Наиболее амбициозные миссионеры стремились установить непосредственный контакт с брахманами, которым принадлежало сокровенное знание и которые владели священными текстами. Поскольку любые научные изыскания, в особенности, в области религиоведения, философии и языка поощрялись французскими властями, то результатов миссионерской научной деятельности ожидали во Франции - они публиковались и широко обсуждались. Именно так сочинения миссионеров-лингвистов и философов становились доступными и читаемыми.
Эта тенденция уже к 1734 году привела к тому, что в Королевской библиотеке в Париже находилось около двухсот санскритских рукописей и несколько санскритских грамматик. Если вспомнить о том, как Кондильяк сетовал на то обстоятельство, что ему не удает-
ся и не удастся «докопаться» до древнейшего языка, который может считаться праязыком (langue-mere) других языков (напомним, что его «Опыт о происхождении человеческих знаний» был опубликован в 1746 г.), то этот пример параллельного течения двух ответвлений лингвистической мысли может послужить более чем красноречивой иллюстрацией столкновения двух систем мышления -догматической и романтической [Кондильяк, 1980 : 230 и след.].
Не следует пытаться ответить на вопрос, был ли знаком кто-либо из философов-лингвистов (Кондильяк, Руссо, Ламетри, Ка-банис и пр.) с индологической коллекцией, хранившейся в Королевской библиотеке. Прямых свидетельств этому не найдено. Очевидно лишь одно обстоятельство - характер миссионерских индологических работ был широко известен многим французам, которые причисляли себя к разряду мыслящих, пишущих и читающих. Просветительская деятельность иезуитов давно являлась одной из основ интеллектуализации всего французского общества. Таким образом, не столько неведение философов-лингвистов, сколько принципиально новый взгляд на исследуемый ими корпус лингвистических вопросов становится причиной игнорирования довольно представительного санскритского материала.
Как уже говорилось, смещение научного интереса в сторону Востока происходило во Франции именно под влиянием обильных индологических поступлений.
Очевидно, что Индия как особая цивилизация была давно известна европейцам. Более того, судя по свидетельствам только французских историков санскритологии (Descamps, Edward, Bamboat), из Александрии ежегодно к берегам Индии отправлялось около ста двадцати кораблей в год. Это свидетельство само по себе не менее красноречиво, чем например, путешествие в Индию философа Плотина или обширные познания Св. Ипполита, жившего в Риме в III в., о многосторонней актуальности этой цивилизации для европейской, начиная с самых ранних ступеней развития последней. Таким образом, можно судить о привлекательности индийской культуры и цивилизации для европейцев.
И тем не менее санскритология могла зародиться не на уровне гипотезы, но в фор-
ме целого направления в языкознании только при наличии определенных, необходимых для этого условий.
Первое, наиболее простое и очевидное условие - это аккумулирование лингвистического материала и его перцепция европейцами. Для ведения научной экспериментаторской лингвистической работы было необходимо определенное время, период, нужный для того, чтобы европейцы-миссионеры и экспериментаторы сами заговорили на исследуемом языке.
Миссии, обычно длившиеся несколько лет, предполагали перемещения и соответственное общение миссионера с информантами, принадлежавшими к разным социальным группам. Так постепенно преображается и сама миссионерская грамматика - автор, составляющий ее, владеет языком если не в совершенстве, то на необходимом профессиональном уровне. Таким образом, санскритский, зендский (старое название авестийского) языки для европейца постепенно теряют привычную высокую степень отчуждения. Далее -чем больше памятников собирается в процессе работы с информантами разных социальных групп, тем большей становится доступность материала.
Это первое условие может служить залогом некоего равновесия, устанавливаемого между двумя линиями рассуждений о языке. Старая школа продолжала формулировать основы своих главных принципов - происхождение, предназначение и функции языка, соотношение мысли и речи. Кроме того, в теориях и грамматиках проводятся изыскания в области языковых универсалий общих правил для всех языков, и на уровне состояния языка, и на уровне его формирования.
Вторым условием следует считать необходимую для исследования сумму методов и приемов, так называемый инструментарий, созданный ранее теоретиками языка и проверяемый на новом материале. Соблюдение этого условия необходимо для функционирования научного направления. Здесь вновь крайне актуальным представляется напоминание о необходимости признания исследователями языка принципа историзма. Это означает принципиально иное осмысление лингвистической данности, явно отличающееся от прежнего. Поскольку Г.-Л. Керду практиче-
ски сформировал принцип историзма, включаемый в анализ развития цивилизации и языка, то главным трудом для его последователей стало применение этого принципа на собранном материале.
Определение восприятия историзма учеными XVIII в. представляется крайне существенным. Поскольку именно в это время все чаще упоминается проблема развития языка во времени и пространстве, решение ее стало невозможным исключительно на эмпирической и интуитивной основах, приоритетное положение которых в системе рассуждений о языке теряет свою силу.
Если представители старой философской школы Просвещения не включали индологических материалов в корпус своих исследований, то новые ученые-миссионеры (главными представителями французской протоиндоевропеистики, следует считать, помимо Анкетиль-Дюперрона, Керду, Понса, Дюбуа, Дегиня ) в лингвистических комментариях к собранным текстам не могли не использовать сформированный ранее метод.
Некоторые исследователи в определении образа жизни такого ученого прибегают к термину «путешествие-обучение» («voyage-formation») (J-M. Andre, M.-F. Basels и др.). Так, в процессе работы над материалом, который мог длиться, как в случае Анкетиль-Дюперрона, несколько лет, а в случае Керду
- практически несколько десятилетий, появляется новый образ ученого-языковеда, полностью отличный от его предшественника -человека XVIII столетия, который работает в кабинете, подобно Кондильяку и даже воинствующему Ламетри.
«Ученый-странник» («homo pelegrinus») проводит годы в восточной экспедиции и формирует свое научное мировоззрение и методологию в кочевых условиях. Однако по возвращении в свой кабинет в европейской столице он превращается в своего предшественника и тратит иногда ровно столько же времени на анализ и обработку всего собранного в странствиях материала и, естественно, использует методологический корпус, разработанный до него.
Вслед за основанием Калькуттского востоковедческого общества (Societe asiatique) в 1784 году в нескольких европейских столицах учреждаются специальные востоковедческие
центры: в Париже - это Школа Восточных языков (1795г.) и кафедра санскрита в Коллеж де Франс, открытая по указу Людовика XVIII. Таким образом подчеркивалась высокая актуальность языка и культуры индийцев для общества тех самых европейских стран, которые в течение долгого времени проявляли в отношении к Индии исключительно меркантилистские интересы.
Эти события стали еще более сильным аргументом в пользу того, чтобы отучить теоретиков языка от давно устаревшей, но весьма сильной идеи считать греческий и латынь модификациями древнееврейского языка. Сила и убедительность санскритологии на самых ранних официально зафиксированных этапах ее развития поставили точку и в прежней ге-броцентристской теории и в истории традиционного «приоритетного» интереса к античности.
В большинстве французских источников по истории лингвистики и санскритологии именно 1784 г. называют началом нового этапа в языкознании.
Однако представляется уместным утверждение, что создание Общества явилось красноречивым моментом истории, который впоследствии будет считаться вехой, определившей на государственном уровне научные приоритеты.
Датировка основных периодов санскритологии может быть произведена не столько на основе решений, принимавшихся на государственном уровне, сколько на основе собранного, необходимого для всестороннего лингвистического анализа материала. Таким образом, основателем санскритологической традиции во Франции уместно будет называть Пона, и учеными, существенно продвинувшими эту традицию и принесшими неоценимый вклад в общую коллекцию памятников, - Кер-ду и Анкетиль-Дюперрона.
Кроме того, поскольку имена Анкетиль-Дюперрона и Уильяма Джонса связывают в критических сочинениях не только в контексте созидания или формирования науки, но нередко и в контексте спора, характер которого был вполне в духе уже цитированных споров предшествовавших ученых-философов, то следует прояснить некоторые исключительно статусные позиции, которые отчасти могут
определять и чисто лингвистические претензии, которые Джонс предъявлял Анкетилю.
В силу общеизвестных исторических событий очевидно, что все приоритетные позиции в отношении санскритологии и индологии вообще по праву были предназначены английским исследователям и государственным деятелям ввиду явного превосходства Англии перед Францией в сфере присутствия на территории Индии, то Уильям Джонс как признанный первооткрыватель сравнительного метода не мог смириться с переводом Авесты скорее всего или в основном потому, что ее автором был француз.
Поскольку оба этих имени в дальнейших критике и истории науки помещены в слишком выразительный общеисторический контекст, то и в современных исследованиях можно встретить соответствующие указанному контексту эпитеты. Ситуация, в которой титул первооткрывателя должен быть защищен, конечно, типична для любого сенсационного открытия, а степень сенсационности первых санскритологических исследований слишком очевидна. Однако для позднейших ученых, предпринимающих попытки воссоздания истории науки, именно эта высокая сенсационность представляет собой одно из очевидных затруднений, встречающихся на пути исследователя. В этой связи необходимо с максимальной отчетливостью определять подлинность открытий, сделанных авторами исследуемых сочинений. Кроме того, следует вспомнить и о том, что сходство санскрита с европейскими языками отмечалось разными исследователями задолго до Джонса (Известный историк индоевропеистики Л. Кэмпбелл указывает среди наиболее ранних сочинения G. Cambrensis, Comenius, Dante, Gelenius, Goropius, Jager, J-J Scaliger и других) [Campbell, 2003 : 43 и след.].
Таким образом, не касаясь темы лидерства, которая не может быть включена в число центральных тем данного исследования, является в высшей степени целесообразным проанализировать подлинный вклад названных французских ученых в формирующуюся индоевропеистику и по возможности точно определить степень привлечения в их работе методологических принципов, созданных их предшественниками, представляющими старую школу теории языка.
Эта задача представляется наиболее важной из общего комплекса задач и вопросов, возникающих в ходе рассуждения об истории санскритологии, так как решение ее может быть весомым доказательством преемственности в области методологии, очевидно, существующей даже в условиях обозначенной выше ситуации прерывающихся традиций и перемены приоритетов в области гуманитарных наук. Естественно, что те существеннейшие преобразования в системе воззрений на язык, которые были вызваны интенсификацией санскритологического направления, нуждались в обновленной совокупности частных методов исследования языка. Однако сам избранный термин предполагает наличие прежних разработанных методов в их заново задуманном, осмысленном, обновленном применении.
Главное положение сравнительноисторического метода, сводящееся к определению в каждом языке неповторимых особенностей, раскрывающихся только при сравнении с другими языками; и само это сравнение обнаруживает у некоторых из них родство -представляется наиболее развитым и, благодаря учению Керду, более чем наглядно проявившемся во французской традиции исследования языка.
Существенный принцип исследования языков, предполагающий их объединение в группы и семьи, менее выраженно, но вполне ощутимо содержался в разных работах рассматриваемого периода. Ошибочность самой идеи, которой руководствовался Ж.-Ж. Руссо и его последователи, группируя языки по географическим ареалам, или Бернар Лами - по степени удаленности от Ближнего Востока, считавшегося началом цивилизации и прародиной человеческого языка, не может никоим образом способствовать определению принципа группировки на основе родства. Эти положения являются только изначальными разработками подобного подхода. Тем не менее инстинктивное стремление исследователей к объединению языков в группы явилось предпосылкой к их последующему объединению на основе родства. Напомним, что принципы сопоставления и группирования языков в самой начальной форме уже были изложены Лейбницем за полстолетия до экспедиции Ан-кетиля. Отчасти востоковедческие исследо-
вания в области языков в последней четверти XVIII века могут выглядеть исполнением воли Лейбница, высказанной им в «Новых опытах...»: «Я желал бы, чтобы ученые поработали .над уэльским, бискайским, славянским, финским, турецким, персидским, армянским, грузинским и другими языками, чтобы лучше установить гармонию между ними, которая. окажется весьма полезной при объяснении происхождения народов» [Лейбниц, 1983 : 287].
Таким образом, сопоставительное исследование языков как метод уже было внедрено в сознание исследователей в качестве залога для открытия серии разработок к еще более крупной и ценной научной теме - истории человечества.
Положение о непрерывном развитии языка представляется наиболее разработанным во всем корпусе языковедческих вопросов, разрешаемых в работах французских лингвистов-философов XVIII столетия.
Проследив в довольно сжатом пунктирном виде за основными методологическими линиями и сопоставив их с данными исследуемых выше лингвистических учений, можно говорить о складывающейся обновленной методологической ситуации во французской науке о языке.
Тем не менее не представляется возможным рассуждение о трансформациях в системе одного метода, без включения исследования того материала, который и станет основой функционирования нового метода.
Именно в связи с этим утверждением представляется наиболее актуальным анализ лингвистического наследия Анкетиль-Дюперрона. Определение вклада этого ученого в формирование французской лингвистики тем более актуально, что его имя, упоминаемое довольно часто в работах по индологии, истории Востока и культурологии, как правило, ассоциируется с общим представлением о геройстве в науке. Его называют первооткрывателем, пионером, героем, Колумбом востоковедения.
Подобное позиционирование Анкетиль-Дюперрона, естественно, усложняет задачу объективного определения научной ценности его лингвистических трудов.
Как уже отмечалось выше, первые пар-сийские манускрипты оказались в Оксфорде в 1723 году. С этого времени постепенно
шел процесс накопления коллекций древнеиндийских манускриптов в английских библиотеках. Обладание бесценными документами естественно предполагает возможность работы с этими рукописями, то есть прежде всего выполнение адекватного их перевода и обширных комментариев и заметок, сделанных в ходе работы. Таким образом, становится очевидным, что, для того чтобы обнародовать эти бесценные дары, недостаточно собирать их и перевозить в Европу, нужно еще и научиться работать с рукописями, написанными на неизвестном и трудно определяемом языке. Именно такова была идея Анкетиль-Дюперрона, озарившая его, как только он прочел манускрипт из оксфордской библиотеки. Следует сказать, что Анкетиль учился богословию в Сорбонне и по окончании курса продолжал учиться в Голландии в семинариях Амерсфоорта и Рийнберга, которых называли «последним оплотом янсенизма». В соответствии с этими обстоятельствами можно судить о богословской и философской базе, сформировавшей научное мировоззрение Ан-кетиля. К моменту принятия решения о многолетнем путешествии он был достаточно хорошо образован и, вне сомнения, помимо вошедшего в историю стремления к совершению героического действия, имел существенную теоретическую подготовку для длительной экспериментаторской работы в области культуры и языка.
Библиографический список
1. Кондильяк, Э.-Б. де. Опыт о происхождении человеческих знаний [Текст] / Э.-Б. де Кондильяк // Соч. В 3 т. Т. I. - М. : Мысль, 1980.
2. Кондильяк, Э.-Б. де. О языке и методе [Текст] / Э.Б. де Кондильяк. - М. : УРСС, 2006.
3. Лейбниц, Г.В. Новые опыты о человеческом разумении [Текст] // / Г.В. Лейбниц // Соч. В 4 т. Т. 2. -М.: Мысль, 1983.
4. Campbell, L. Why Sir William Jones got it all wrong. [Тех^ / L. Campbell // Univ. of Canterbury Press. -2003.
5. Duperron Anquetil, A.J.L’Inde en rapport avec l’Europe [Тех^ / A.J. Duperron Anquetil. - Paris : Lesguillez freres, 1798.
6. Edward, S. L’Oriertalisme [Тех^ / S. Edward. - Paris : Seuil, 1980.
7. Murr, S. L’Indologie du pere Coeurdoux [Тех^ / S. Murr. - Paris : Seuil, 1987.
