CC BY
56Е.Б. Калоева*
РОЛЬ НАЦИОНАЛИЗМА И ПОПУЛИЗМА В СУДЬБАХ НАРОДОВ ЮГОСЛАВИИ В ХХ-ХХ1 вв.
(Обзор)
На примере распада СФРЮ можно проследить сложное и противоречивое переплетение проблем национальной идентичности, национализма и демократии. Рассмотрим разные точки зрения и аргументы представителей интеллектуальной элиты сербов, хорватов и словенцев, являвшихся не только наблюдателями, но и активными участниками проходивших процессов.
Не секрет, что после Второй мировой войны в Югославии был проведен наиболее успешный эксперимент по созданию в Европе многонациональной федерации. Однако для рассмотрения проблемы, сформулированной в названии обзора, стоит обратиться к более раннему периоду. Сербы, самая многочисленная национальная группа, проживающая в Югославии, по причинам исторического характера на протяжении столетий были рассредоточены на широком пространстве, развиваясь в условиях различных политических культур. Так, часть их жила в двух малых независимых государствах, в Сербии и Черногории, некоторые - в относительно современной, бюрократической, многонациональной Австро-Венгрии, а другие до 1912 г. находились под властью турок. Впервые в истории они были объединены после распада Австро-Венгрии в конце Первой мировой войны в составе «первой» Югославии.
«Первая» Югославия в целом приняла исторически сложившиеся до возникновения страны государственные и краевые границы. Когда в конце Второй мировой войны коммунисты основали «вто-
* Калоева Е.Б. - канд. ист. наук, старший науч. сотр. ОМЭПИ ИЭ РАН.
рую» Югославию, они сознательно пошли по этому же пути. Как считает американский социолог сербского происхождения В. Денич, автор книги «Этнический национализм» (а в целом 18 книг, переведенных на разные языки), тем самым было предотвращено доминирование сербов в федерации в период существования «второй» Югославии - точнее, с 1944 по 1988 г. Сербы не имели привилегий в федеративном государстве даже на самом высоком уровне.
Другой позитивной характеристикой югославской федерации, по мнению исследователя, было то, что она имела несколько национальных центров автономной власти. В таких федерациях, как Бельгия и Канада, где есть только два главных национальных центра, все, что одна сторона получает, другая рассматривает как свой проигрыш. Что же касается югославской федерации, то здесь все республики и края были в политическом смысле автономными партнерами. Федеральный центр занимал нейтральную позицию, а республиканские руководители не находились в обязательном порядке в оппозиции.
С одной стороны, в 1960-1970-е годы влиятельную роль в федеральном центре играли кадры из небольших республик, Македонии и Словении. Так же формировалась сфера экономического управления. С другой стороны, сербы и черногорцы преобладали среди офицерского состава. До 1966 г., когда Тито сменил Ранко-вича, сербы преобладали и в органах государственной безопасности. Такое разделение власти было результатом сознательно проводимой Тито политики по предотвращению доминации одной национальной группы.
В результате исследователь приходит к следующему выводу: несмотря на все упреки, которые были обращены к авторитарной коммунистической власти как таковой, она по сути дела с одинаковым неприятием относилась к национализмам всех этнических корней. Это не значит, что вопрос национализма до середины 80-х годов игнорировался, но означает, что он решался достаточно сложными и утонченными способами.
До конца 80-х годов казалось, что все остальные вопросы -демократизации, развитой экономики и, в первую очередь, вхождения в ЕС или Европейскую ассоциацию свободной торговли - важнее национального. Национальный вопрос волновал в основном лишь романтически настроенных националистов-маргиналов, лиц, ощущавших себя побежденными в гражданской войне 1941-1945 гг., популистски настроенных деятелей искусства.
Однако начиная с 1986 г. оживившийся национализм заслонил все остальные политические вопросы. Еще раз обращаясь к недавнему прошлому, В. Денич пишет: «Проводимая политика, которая народам Югославии и двум наиболее многочисленным национальным меньшинствам предоставляла внутри федерации национальные права, была одним из достижений нового режима. Вместе с тем сторонники национального шовинизма, особенно среди традиционных правых и антикоммунистически настроенной эмиграции, неминуемо были недовольны любым решением, которое шло в разрез с их максималистскими программами. Сущность же многонациональной федерации состояла в том, чтобы ни одна национальная группа не смогла реализовать свою "максималистскую" программу за счет интересов других. Таким образом, решение коммунистами национального вопроса после Второй мировой войны, в отличие от нерешенной проблемы демократических прав, было разумным и наносило удар по всем националистам» (1, с. 92).
Установленные после Второй мировой войны новые внутренние югославские границы в основе своей пролегали по прежним историческим и административным. «Невозможно себе представить какие-либо новые "более справедливые" границы, установление которых не приводило бы к бесконечному кровопролитию» (1, с. 92). Распад Югославии, по мнению В. Денича, исторически явился шагом назад - место независимого и неприсоединившегося государства заняли конфликтующие и находящиеся в состоянии войны страны.
Национализм в Югославии привел к жестоким конфликтам между руководством Сербии и всеми остальными республиками, к уничтожению всей системы союзных институтов. Он по существу превратил югославскую народную армию в независимый от государства институт, который начал проводить убийственную и разорительную войну против Хорватии и Боснии.
Национальный вопрос разрушил партийную монополию Союза коммунистов, заменив ее взаимной враждой руководств республик. Он вызвал вооруженный конфликт и противостояние значительной части сербского меньшинства в Хорватии против власти, выбранной в этой республике на первых свободных многопартийных выборах.
Переходя к рассмотрению кровавой бойни, разразившейся на территории Боснии и Герцеговины, В. Денич пишет: «Признание существования Боснии как независимого государства было ложным шагом, а соглашение Вэнса - Оуэна превратилось в механизм, лега-
лизовавший роспуск прежнего боснийского правительства. И сербы, и хорваты создали "независимые" мини-государства, основанные на принципе этнической гомогенности. План Вэнса - Оуэна просто легитимировал свершившийся факт, подтвердив тем самым, что единственные реальные игроки в этой игре - этническо-религиоз-ные объединения» (1, с. 11).
Неоднократно в своей книге В. Денич подчеркивает, что все те, кто выступал за создание этнических или национальных государств вместо федеративных, сознательно или неосознанно соглашались с политикой этнических чисток, приводящих к геноциду, который можно было наблюдать в боснийской войне 1992-1993 гг. «Это означает, что романтически настроенные национальные поэты, историки, интеллектуалы и их зарубежные читатели разделяют вину с теми, кто проводил этнические чистки» (1, с. 12).
С этой точки зрения интересно обратиться к интервью известного сербского историка Зорицы Стипетич, данному ей журналу НИН (27.01.2005). В нем она подчеркивает, что нельзя пройти мимо «Меморандума» Сербской академии наук и искусств 1986 г. В Хорватии распространена точка зрения, что этот «Меморандум» по сути дела представляет собой объявление Сербией войны другим республикам Югославии, прежде всего Хорватии и Словении. Авторы «Меморандума» - Коста Михайлович, Василие Крестич и Михайло Маркович - убеждали, что они стремились спасти Югославию, в составе которой уже не хотели быть Хорватия и Словения. Но З. Стипетич считает, что «Меморандум» представлял собой платформу «Великой Сербии». «Что значит спасение Югославии? Югославия имела позитивный исторический баланс, который заключался в сохранении и развитии народов, и было ясно, что эту свою функцию она выполнила до конца. К сохранению Югославии уже больше никто не стремился, включая и Македонию. Что же утверждалось в "Меморандуме"? В нем Сербия названа жертвой в монархической Югославии. Был выдвинут тезис о том, что социалистическая Югославия стала "темницей народов". В Хорватии же этот "семантический оборот" произошел в 90-е гг., когда коммунистическое движение было провозглашено тоталитарным и антихорватским, а усташеское движение - освободительным» (2, с. 59).
Итак, вслед за В. Деничем и З. Стипетич подчеркивает, что концепции единой Сербии и единой Хорватии несут на себе печать экстремистского национализма XX столетия. «Не произошло ничего такого, что Европа ранее не видела и не переживала, однако нико-
му не пришло в голову вспомнить, что лозунги "все сербы в одном государстве" или "хорваты из Боснии и Герцеговины относятся к Хорватии" вызывают ассоциации с идентичным лозунгом Гитлера перед началом Второй мировой войны: "Все немцы в одном государстве". Процессы, которые происходили на наших просторах, не были исторически новыми, напротив, они представляли собой запоздалые процессы и потому были устрашающими. Никто не верил, что грозный исторический опыт может повториться еще в более кровавом виде» (2, с. 59).
В. Денич пишет о политических манипуляциях националистов вокруг проблемы массовых убийств во время Второй мировой войны. По его мнению, журналисты, придерживающиеся националистических убеждений, разного рода псевдоисторики политизируют и искажают до неузнаваемости происшедшие массовые убийства, какими бы ужасающими они ни были сами по себе. «Нет сомнения в том, что официальные данные, которые сразу же после войны предоставила Югославия, были преувеличены для того, чтобы получить от Германии большую компенсацию» (1, с. 33-34).
Наряду с тяжелыми потерями за время гражданской войны и в движении Сопротивления 1941-1945 гг. по всей Югославии происходили массовые убийства гражданского населения. Это прежде всего расправы усташей над сербским населением в Хорватии, а также в Боснии и Герцеговине. Уничтожались и хорваты левой ориентации, а также евреи и цыгане. Меньшими по числу жертв, но не уступающими по жестокости были расправы сербских четников над мусульманами в Боснии, Черногории и в сербской части Санджака, а также в хорватских селах. К этому нужно добавить массовые расправы венгров над сербами в Воеводине, жестокость албанцев и болгар по отношению к сербам, а также бесчинства итальянцев. Немцы поубивали десятки тысяч гражданских лиц, в основном сербов, а огромное число депортировали в лагеря и на принудительную работу. Большинство евреев в Югославии было истреблено.
Партизаны и Югославская народная армия - больше под влиянием идеологии, чем национализма, истребили десятки тысяч сдавшихся усташей и сербских четников, которые после плена в Австрии были возвращены Британией в Югославию. После окончания войны новая власть также истребила многих реальных или выдуманных неприятелей. «Между тем огромная часть военных жертв больше является последствием национальной неприязни,
мести, чем результатом позиции, занимаемой во время войны. Бесчинства, творившиеся во время Второй мировой войны, не остались только историческим фактом. Они стали частью современной политической истории» (1, с. 33). Очень часто они используются в узкопартийных целях и представляют собой основу для взаимных обвинений в геноциде, которые могут быть использованы, как сейчас, так и в будущем, для оправдания новых убийств. Например, югославская армия и сербские власти приводили факты массового убийства сербов во время Второй мировой войны как оправдание военных действий против Хорватии в период распада СФРЮ. Хорватские же националисты преувеличивали число жертв партизан, с тем чтобы возбудить и оправдать ненависть к Югославии и сербам.
Для того чтобы лучше понять ситуацию, которая привела к распаду Югославии, нужно, по мнению В. Денича, исследовать взаимосвязь между национализмом в Словении, Сербии и Косово. Одна из глав его книги носит название «Сербия: опасный популистский национализм».
Традиционно Сербия была центром демократии, либеральной интеллигенции и передовых политических элит. Между тем она была и единственной республикой, национализм которой мог быть и стал судьбоносным для федерации как таковой с момента революции и до середины 1980-х годов. Сербия меньше всего была склонна к национальному сепаратизму, поскольку сербский национализм традиционно носил центристский характер, а сербы были популистски нетолерантны по отношению к коллективным правам всех меньшинств, проживающих в многонациональном государстве. В литературе, публицистике и историографии с начала 80-х годов подчеркивались роль сербов в объединении южнославянских народов, огромные жертвы, которые сербы в Первую мировую войну принесли на алтарь нового югославского государства, а также новые жертвы во Второй мировой войне. Хотя для этого и есть определенные исторические основания, стоит заметить, что, например, далматинские хорваты сыграли пропорционально более значимую роль в революции, чем сербы из собственно Сербии. Нельзя не согласиться с В. Деничем в том, что «политические проблемы подчас представляют собой смесь мифов и фактов, крепко укоренившихся в популистской культуре». Патологические представления о страданиях того или иного народа берут свое начало в среде националистической интеллигенции и мелкой буржуазии, а затем становятся
частью словаря сербской политики и культуры, прежде всего в средствах массовой информации» (1, с. 102).
Возвеличивание заслуг сербского войска, которое боролось в Первую мировую войну, было одним из отправных пунктов национализма еще в начале прошлого века. Способ же, каким в историографии изображается роль, которую сербы сыграли при объединении южнославянских народов в единое государство в 1918 г., стал еще одним источником сербского национализма.
По сути дела, существуют два толкования этого объединения. Одно из них делает акцент на добровольном характере объединения южнославянских народов после распада Австро-Венгрии в одно государство вместе с Сербией и Черногорией. Другое рассматривает объединение как следствие освобождения славянских братьев сербскими войсками. Вторая версия преобладала в довоенном Королевстве Югославии. «Такие исторические мифы нечто иное, как политическая отрава, особенно когда ими злоупотребляют журналисты, сеющие зерна шовинизма», - полагает автор (1, с. 102).
В. Денич подчеркивает, что отделить мифы от исторической реальности нелегко. Не они ли и составляют основу популизма -спутника национализма? В Сербии, по его мнению, существуют три главных национальных мифа: миф о героической сербской армии в Первую мировую войну, миф о страданиях сербов во время Второй мировой войны, особенно в Хорватии, и миф о Косово.
Последний берет свое начало со времен средневековой битвы в Косово, в которой сербские войска вместе с албанскими и боснийскими частями потерпели поражение от турок. Эта битва является историческим фактом, тогда как все остальное, как считает исследователь, - мифом. Так, даже князь Лазар, потерпевший поражение, не был сербским королем, хотя и управлял большинством сербских земель. Стоит отметить, что легенды и эпические песни имеют большое значение в стране с сильной устной традицией. Косово стало символом победы турок над сербами и их порабощения, а также подчинения всех остальных балканских славян. Победа же христианских балканских стран - Болгарии, Греции, Черногории, Сербии - в Первой балканской войне (1912) над турками означала конец турецкого господства на Балканах. Войны велись против Оттоманской империи, наиболее мощного объединения мусульман в Европе и на Ближнем Востоке, что усилило идентификацию нации и религии. Победа христианских стран в Первой балканской войне имела больше символическое значение, поскольку одновре-
менно принесла свободу христианскому населению Косово, Македонии, Греции и подчинила им мусульманское турецкое и албанское население.
«Сербская православная церковь стала почти синонимом сербского национализма, так как оба одинаково связаны с мифологией косовского цикла эпической поэзии. Церковь создала многие мифы, которые прежде всего основываются на мифе о страдании сербского народа. Косово из легенды не имеет почти ничего общего с исторической реальностью, так же как роль Сербской православной церкви в ее легендах не имеет почти ничего общего с той коллаборационистской ролью, которую она играла в Оттоманской и Австрийской империях» (1, с. 103).
Косовский цикл героических песен играл ключевую роль как в зарождении современного сербского национализма, так и в возрождении сербской нации в XIX в. Период турецкого господства, продолжавшийся пять столетий и оставшийся в сознании сербов, македонцев, болгар, греков мрачной порой, привел к созданию общего наследия, основанного на христианской православной традиции и влияющего на современную политическую культуру.
Недовольство сербских националистов постреволюционной Югославией насчитывает не один десяток лет. До начала 80-х годов негодование по поводу отсутствия единого сербского государства выражалось в основном в среде интеллектуалов. Упомянутый выше «Меморандум» Сербской академии наук и искусства, предложивший национальную программу объединения сербов, позднее сыграл важную роль и, по мнению многих, лег в основу программы сербского руководства Слободана Милошевича.
В результате возросла роль в политике опасного популистского и официально поддерживаемого национализма, который в начале был направлен на защиту сербов от давления местного албанского большинства на территории Косово. Ситуация в Косово, как считает В. Денич, стала опасной, когда политическое руководство Союза коммунистов Сербии и ведущие интеллектуалы приняли на вооружение получившее широкое распространение в «желтой прессе» гротескное выражение «геноцид сербского народа». Бескомпромиссную позицию сербов по косовскому вопросу было легко распространить на защиту сербов от «геноцида» в Хорватии и Боснии. Идеологический механизм был тот же самый. «В среде сербской националистически настроенной интеллигенции росла
ксенофобия, а идеологическая поддержка такому развитию по-прежнему поступала из Сербской академии наук и искусства» (1, с. 105).
По мере углубления конфликта между сербами и албанцами в Косово сербский национализм начал угрожать остальным субъектам федерации, вызвав национал-популистскую реакцию с хорватской стороны. Профедеративно настроенные хорватские коммунисты потерпели на выборах поражение, а к власти пришли националисты - сторонники Туджмана.
«Массовые национал-популистские демонстрации в Сербии спровоцировали конфликт между руководством Сербии, которое поддерживало и использовало эти демонстрации для того, чтобы полностью взять власть в автономных краях и проводить твердую линию по отношению к остаткам федерации. Все это ослабляло политическую власть до тех пор, пока армия не была брошена сначала непосредственно в политические разборки, а затем не подключилась к военным действиям на территории Хорватии» (1, с. 111).
По мнению В. Денича, в течение последних двух лет существования Югославии (1989-1991) сербское руководство упустило бесчисленное количество возможностей сохранения хоть какой-то, пусть самой свободной, югославской конфедерации. Югославия распалась в ожесточенной борьбе между армией, Сербией и сербским меньшинством в Хорватии, с одной стороны, и Хорватией -с другой. После этого стали неминуемыми межэтническая гражданская война в Боснии и Герцеговине и гражданские войны или внутренние потрясения в Сербии и Хорватии. Война привела к огромному числу жертв: тысячам убитых и десяткам тысяч раненых, огромным потокам хорватских и сербских беженцев, в большинстве своем из этнически смешанных краев, где сербы и хорваты веками жили вместе.
Что касается Боснии, то здесь конфликт с самого начала ознаменовался еще большими злодеяниями, вылившимися в массовые «этнические чистки» и насилие со всех сторон. Сохранились документальные свидетельства массового истребления мусульман, а также злодеяний мусульман и хорват, их концентрационных лагерях. Все это являлось частью политики, проводимой высшими военными и политическими кругами.
В рассматриваемой книге вполне обоснованно подчеркивается плохая услуга, которую науке и межэтническому миру оказали целые поколения национальных историков, этнографов, писателей и поэтов, стремящихся доказать особую роль и превосходство сво-
их народов. Так, сербский этнограф Й. Цвийич доказывал, что тип людей, проживающих в горах (который в большинстве своем относится к сербам), представляет собой народ с твердыми государст-веннотворческими устоями, тогда как другой тип (в основном хорваты) имеет более послушный менталитет. Хорватский этнограф Динко Томашич утверждает, что хорваты - прирожденные демократы и строители государства, тогда как сербы - более склонны к войне и насилию, а также к авторитарной власти. «Создание современной национальной идентичности, - пишет В. Денич, - по большей части представляло собой сознательный проект. С ним истина имеет мало общего или вообще никак не связана» (1, с. 123).
В вооруженном конфликте, разразившемся на территории Боснии, в Сербии и Хорватии, были и противники, и соучастники в разделе Югославии за счет самой многочисленной этнической группы - мусульманских славян. Собирались ли Ф. Туджман и С. Милошевич разделить Боснию и Герцеговину так, чтобы воскресла Бановина Хорватска и была бы создана Единая Сербия? До сих пор не найден ни один исторический источник, который бы это подтверждал, однако существуют достоверные свидетельства того, что тайный план, касающийся этого, был выработан на встрече Тудж-мана и Милошевича в Караджорджеве 25 марта 1991 г.
Известно, что «великие вожди» малых балканских народов ради реализации своих великодержавных претензий сформировали так называемые экспертные группы, перед которыми была поставлена задача начертить карты с новыми границами будущих государств и спланировать «гуманное переселение» народов с тем, чтобы была достигнута максимально возможная национальная гомогенизация. «Хотя уже не стало обоих творцов этого адского плана, заговор молчания об этом еще в силе на сербской стороне, тогда как на хорватской - его провалили некоторые из основных акторов тамошней политической сцены» (3, с. 72).
Особенно впечатляющее свидетельство о планированной хорватско-сербской ампутации Боснии и Герцеговины дается в книге мемуаров академика Д. Биланджича «История вблизи». В отрывках этой книги, опубликованных в журнале НИН за 2006 г., говорится о том, что Туджман еще в период социализма стремился к восстановлению границ Хорватской Бановины 1939 г.
Первое заседание созданных Туджманом и Милошевичем экспертных групп состоялось 10 апреля 1991 г. В ходе обмена мнениями с двух сторон было установлено, что Сербия не хочет кон-
федерации, а Хорватия не признает имеющуюся в настоящий момент федерацию. Сербия поможет Хорватии создать самостоятельное государство и ожидает, что Хорватия в ответ на это поможет создать Сербии новое самостоятельное сербское государство. Выступивший во втором раунде переговоров с сербской стороны академик К. Михайлович заявил, что общие интересы сербов и хорватов диктуют раздел Боснии и Герцеговины: возможно, это последний шанс для обоих народов. Границы следуют установить таким образом, чтобы как можно больше сербов и хорватов проживали в своих государствах. Выступавший подчеркнул, что Босния и Герцеговина развивается в ущерб сербам и хорватам, и потому речь не может идти о том, чтобы она сохранилась как республика. Далее, «Словении сразу же следует предоставить право выхода. Ситуация с Черногорией понятна, она будет вместе с Сербией. Результаты референдума в Македонии трудно прогнозировать. Результатом референдумов в Сербии и Хорватии станет образование самостоятельных государств» (3, с. 73).
Все четверо хорватов, участвовавших в переговорах (Й. Шен-тия, Д. Биланджич, З. Лепотич и С. Сокол), единогласно отказались вести переговоры о «крайине», подчеркнув, что «они не отдадут ни пяди земли современной Хорватии». В ответ сербы выдвинули тезис, что право на самоопределение имеют граждане, а не республики. На это хорваты ответили, что в таком случае данный принцип нужно применить и по отношению к албанцам в Косово, и к венграм в Воеводине. В качестве аргумента против точки зрения хорват сербы заявили, что албанцы и мадьяры не являются южнославянскими народами и потому не имеют права на свою точку зрения. На вопрос Д. Биланджича, к кому, например, должна относиться община, в которой 50% мусульман, 30% хорват и 20% сербов, представители сербской стороны ответили: «Мусульмане в расчет не принимаются - значит, хорватам» (3, с. 74).
Читая все это, невольно думаешь, сколь далеки от истины заявления политологов, утверждающих, что СФРЮ разрушил внешний фактор.
На третьем раунде переговоров Туджман еще раз заявил, что сейчас исторический момент для того, чтобы Хорватия и Сербия реализовали свои интересы. В унисон ему К. Михайлович заявил, что Босния и Герцеговина должна быть разделена даже в случае возрождения прежнего централизованного устройства, а мусульмане могут переселиться в Турцию.
В этом же номере журнала опубликованы отрывки из интервью «Веснику» бывшего президента Македонии Кира Глигорова, в котором он сказал: «Я должен разыгрывать роль хорошего хозяина, который ничего не знает, однако я знал, что Милошевич и Туджман договорились о войне в Боснии и Герцеговине и о разделе республики» (3, с. 75). По словам президента Хорватии С. Месича, оба лидера - и Туджман, и Милошевич - находились в эйфории по поводу увеличения размеров своих национальных государств, что должно было помочь им укрепиться во власти.
Свою деструктивную роль сыграли и словенские сепаратисты, победившие на первых свободных выборах в Словении. Они поспешили силой установить контроль над границами и таможенными переходами на международных границах между все еще существующей Югославией, Италией и Австрией. «Словенские националисты в последние три года отчаянно стремились отделиться от Югославии, - пишет В. Денич. - В это время сербское националистическое руководство во главе с С. Милошевичем, коммунистическим политиком, который сумел пропитать популистской националистической идеологией прежний коммунистический и государственный аппарат, деформировало югославскую конституцию и закон. В этом Милошевич опирался на армию. В различной степени все политики той поры ответственны за массовые убийства и разорения» (1, с. 134). Позволив распасться Югославии (одни -потому, что поставили цель сохранить статус-кво, другие - для того, чтобы достигнуть полного суверенитета своей собственной нации), политические элиты, по мнению В. Денича, урезали действительную независимость своих народов. Стоила ли национальная самоидентификация такой цены?
«Распад относительно успешно функционировавшей государственной экономики, вызванный в 90-е годы сепаратистским национализмом в ответ на попытки Сербии навязать de facto свою гегемонию, еще больше усилил зависимость от международных и транснациональных институтов» (1, с. 135).
В параграфе книги, носящем название «Манипулирование национальными противоречиями», В. Денич пишет: «Главные политические игроки, вероятно, до самого конца не намеревались уничтожить Югославию. Они только хотели больше власти и были готовы использовать с этой целью свои права и недовольство масс. В меньшей степени гражданскую войну вызвал рост национальной ненависти снизу, в большей степени она явилась последствием полити-
ческих решений, принимаемых наверху, использования средств массовой информации, особенно телевидения». В качестве примера такой кампании, проводимой средствами массовой информации, В. Денич приводит измышления журналистов о том, что существует некий биологический ген, заставляющий сербов ненавидеть хорватов, и наоборот. На самом деле исторический опыт говорит о том, что, кроме расправ над сербами, проводившихся хорватскими фашистами и носивших локальный характер, а также истребления мусульман и хорватов сербскими четниками во время Второй мировой войны, сербы с хорватами более или менее терпимо жили полных четыре века. Не стоит забывать и тот факт, что приблизительно три столетия сербские и хорватские пограничники вместе охраняли границы австрийской империи, а также венецианские владения в Далмации и в самой Европе от турецкой агрессии.
На протяжении истории было много факторов, отрицательно сказывавшихся на отношениях сербов и хорватов. Одним из них явилось упорное, сектантское соперничество православной и католической церкви. В целом, как считает исследователь, католическая церковь была менее толерантной, что во многом объясняется подстрекательством со стороны австрийских и венецианских клерикалов, которые ожидали, что хорваты превратят упрямых православных в католиков. Это продолжалось до XIX в.
В XX в. свою лепту в разжигание национальной неприязни внесли эмигранты. Большая часть сербской и хорватской политической эмиграции придерживалась правых взглядов и была клери-кальна. Эмигрантские политические взгляды обычно представляют собой смесь клерикализма, романтической историографии и псевдонаучной националистической этнографии и окутаны таинственными теориями заговоров, включая масонов, иезуитов и шпионские службы. Все это, как отмечает В. Денич, стало идеологией новых националистических политиков - антикоммунистов и сопровождалось финансовой помощью, в особенности со стороны хорватской правонастроенной эмиграции (1, с. 141).
Профашистский и коммунистический виды паранойи хорошо соседствовали друг с другом. Они распространились в широких слоях населения, которые не видели альтернативы своим привычным убеждениям и уходящей в прошлое общественно-политической системе. Это стало мировоззрением интеллектуально и морально ленивых людей: легко, когда все можно объяснить заговорами против бедного народа, которому угрожает опасность в лице
традиционных неприятелей нации. Итак, необходимо единство в борьбе против внутренних и внешних врагов.
Рассуждая таким образом, сербские националисты считали само собой разумеющимся, что албанцы находятся в тайном союзе с мировым заговором исламского фундаментализма, а хорваты -очевидно, рука тайного заговора или Ватикана против православного христианства, или Германии, которая стремится господствовать в Восточной Европе. Для хорватских же националистов сербы - воплощение варварства лживых «византийцев», намеревающихся уничтожить западную цивилизацию и христианскую (католическую) культуру. Все эти убеждения как с одной, так и с другой стороны невероятно легко можно использовать для того, чтобы вырос тираж средств массовой информации, прежде всего, «желтой», шовинистической прессы, и влияние телевидения и радио. Это политика поиска своей идентичности в самом примитивном ее виде - «мы против них».
Таким образом, национал-популизм как в Сербии, так и в Хорватии, по мнению В. Денича, - часть малоприятного будущего, при котором в посткоммунистических государствах, столкнувшихся с процессами дезинтеграции и потребностью в реформах, будут значительную роль играть ксенофобия и национализм.
Однако массовые популистские и националистические демонстрации, прокатившиеся по бывшей Югославии, являлись и выражением возрастающего разочарования широких слоев населения. Новые посткоммунистические государства потеряли контроль над своими экономиками и не в состоянии были обеспечить законность и соблюдение прав, личную безопасность и сохранность имущества своих граждан. Демонстрации, по словам В. Денича, представляли собой протест против такого состояния вещей и наказание за столь продолжительную блокаду политической системы. Они также представляли собой популистскую форму демократии, которая взяла на себя роль доказательства демократизации политической системы.
Возвращаясь к кровопролитной войне в Боснии и Герцеговине, В. Денич пишет: «Сербские и хорватские националистические вожди в Боснии не хотели признавать идею о государстве, основанном на правах граждан, требуя государства на основе прав этнических национальных групп. Кантонизация Боснии и создание "чистых" национальных государств неминуемо приводили к массовым убийствам, зверствам, ограблениям, изнасилованиям и концентрацион-
ным лагерям как инструментам новой демографической политики. Хотя сербские националисты здесь сыграли немаловажную роль, нельзя забывать и о массовых переселениях сербов из Хорватии и Боснии - около 300-400 тыс. человек. Ни одно из этих переселений не было проведено гуманным образом» (1, с. 143).
Одна из завершающих книгу глав носит название «В бывшей Югославии нет победителей». Сербы стали гражданами второго сорта в Хорватии, которую возглавили правые националисты и в которой не последнюю роль играли профашистские эмигранты, вернувшиеся в страну, и малообразованная ультралевая молодежь, исповедующая философию, представляющую собой смесь скинхе-довского мировоззрения с ностальгией по прошлому, в котором действовали усташи.
«Варварство хорватских подразделений в Боснии, разорение Мостара, концентрационные лагеря и этнические чистки приравняли политические институты в Хорватии и особенно в Боснии к тем массовым злодеяниям, в которых виновен сербский режим и его боснийские сторонники... И все же я уверен, что наиболее сокрушительный удар по Югославии нанес агрессивный националистический популизм режима Милошевича. Между тем вообще не ясно, почему логика борьбы за раздел государства возобладала над логикой борьбы за демократическую, многоэтническую конфедерацию, в которой можно было избежать самого худшего и таким образом обеспечить здоровую основу для будущего развития. Дело в том, что сепаратистское меньшинство, которое победило в Словении и Хорватии, стремилось любой ценой создать национальное государство и было мало озабочено проблемами демократии и легитимности» (1, с. 171-172). Несоциалистические элиты имели в первые посткоммунистические годы слишком большое влияние на средства массовой информации и общественное мнение. Они узаконили обновленный этнический национализм и оживили традиционную риторику исторической несправедливости.
«Малые народы - карикатура истории» - под таким названием в НИН (27.01.05) было напечатано интервью одного из наиболее известных словенских интеллектуалов Т. Кермаунера, который несколько лет назад полностью отошел от общественно-политической жизни (по его собственным словам), но более 10 лет назад серией «Письма сербскому приятелю» начал критический диалог словенских и сербских интеллектуалов, который прервали трагические события, разыгравшиеся на территории СФРЮ.
По словам Т. Кермаунера, ни одна цитата из этого его труда, который в Словении вышел из печати еще в 1957 г., а в конце 80-х годов прошлого века публиковался в Сербии, не была приведена правильно. Больше всего иронии у оппонентов словенского капитализма вызвала идея еврословенства, предложение идти вместе с сербами от сталинизма-карделизма и анархизма-национализма через проевропеизм - вперед. Ослепление тогдашних сербских интеллектуалов, сторонников Милошевича, а также диссидентов, как считает Кермаунер, было так сильно, что они видели только то, что хотели, - реализацию задачи построения национального государства. Такая целеустремленность должна была найти свою кульминацию в международных религиозных войнах, как это уже было в Западной Европе. Говоря словами Кермаунера, он «указывал сербам и словенцам на тот недобрый путь, по которому они пошли до тех пор, пока по взлету Милошевича не понял, что уже поздно» (2, с. 66). По мнению словенского автора, Милошевич объединил архаизм и национализм с псевдосоциализмом и диктаторским государством.
На вопрос журналиста, почему словенскому и хорватскому политическому руководству удалось осуществить свои национальные цели, а сербскому - нет, Кермаунер ответил: «Очевидно, что сербы в 90-е годы искренне верили в миссии сербства, в магические псевдоценности, в православие, в святость войны и жертв. Хорватская же партия после 1991 г., как и словенская, вернулась к социал-демократической традиции» (2, с. 62).
Однако определенную роль сыграл и тот фактор, что в Словении не было фигуры, аналогичной Милошевичу и Туджману. На вопрос журналиста, способна ли Сербия после Милошевича к критической рефлексии, он ответил, что не уверен в этом. «Слишком много самокритики, которая переходит в деструкцию и дальше - в жалость к себе, в мазохистскую радость от отчаяния и страданий, что не идет на пользу обществу». Сербские деятели культуры и политики должны были бы начать генеральную чистку своих взглядов на те или иные исторические события.
В начале 90-х годов Т. Кермаунер был одним из первых, кто критиковал мифоманию, которая неизбежно ведет к войнам. В связи с этим ему был задан вопрос, как он оценивает судьбу остальных республик СФРЮ и в особенности Сербии в связи с нерешенной ключевой проблемой - Косово. Ответ: «Когда в 1985 г. мы говорили на эту тему с Добрицей Чосичем, он согласился со мной, что Косово нужно разделить. При этом Д. Чосич попросил, чтобы эти его слова
не стали известны в сербских политических и общественных кругах» (2, с. 67). Обращаясь к современной ситуации в Словении, Кермаунер заявил, что в Словении нарушаются права «новых иностранцев» и других меньшинств, против чего выступает часть общественности. Однако на выборах и референдумах побеждают популисты. «Популизм силен не только в Словении, но и на всем Западе, он был мощен и в старом Риме, повсюду и всегда. Вопрос заключается в том, насколько далеко идет этот популизм. Каждый титульный коренной народ в государстве нуждается в другом, второразрядном, и на нем самоутверждается» (2, с. 67).
Нет сомнений в том, что словенцы боятся возросшей силы сербского, хорватского, боснийского меньшинства. В Австрии же по-прежнему неугодны корушские словенцы, хотя их там осталось ничтожно мало. Итальянцам действуют на нервы приморские словенцы, хотя их число также незначительно. Так будет всегда. Важно, по мнению словенского политика, не перейти границу, которая в каждый исторический момент находится на новом месте. Толерантность - всегда относительная вещь. Важно, чтобы дело не дошло до некоторых чрезмерных инцидентов и насилия.
Говоря о современном национализме, В. Денич пишет: «Современный национализм не только в Югославии, но и в остальной Восточной Европе развивается по каким-то причудливым правилам, которые иногда носят ярко выраженный антирациональный и архаичный характер. Ранний итальянский фашизм был классическим прототипом современных проявлений национального ренессанса. Национализм состоит из страстей и эмоций, поэтому он носит пострациональный и постуниверсальный характер и не поддается холодному анализу. В связи с этим национализм крайне недемократичен. Он не склонен к компромиссам и равенству, что составляет сущность современной демократической политики. Строительство демократии в многонациональных государствах в эру пробудившегося национализма явится наиболее сложной политической проблемой XXI века» (1, с. 152-153). Сложность же в том, что, кроме национализма и религии, мало что несет в себе положительный заряд для рядового человека.
Отдельно автор останавливается на культуре молодых, которая в основном аполитична и материальна. Она носит потребительский характер и имеет склонность заимствовать новейшие западные модели. Среди молодых из рабочего класса существует субкультура «панков» и «скинхедов», открытая для ксенофобии и
мобилизации на национальной основе. При неблагоприятной экономической ситуации и слабой демократии эти течения могли бы представлять собой силы нового национал-фашизма.
Искушение прибегнуть к националистической этноцентристской популистской и псевдоэгалитарной демагогии будет очень велико и в конце концов на короткий промежуток времени возобладает. Иногда такой демагогией пользуются остатки прежней коммунистической номенклатуры, кадры прежних институтов. Вероятность этого возрастет, если не будет времени развить аутентичные движения и политические партии, которые бы заполнили политический вакуум, возникший с уходом в прошлое коммунистических партий.
Посткоммунистические общества, представляющие собой общественные и политические гибриды, не могут определяться такими привычными категориями, как «социалистические» и «капиталистические». Как считает В. Денич, не только сейчас, но и в будущем общества постсоциалистических стран будут носить смешанный характер, в них будут господствовать смешанные институциональные и экономические формы собственности - общественные, государственные, кооперативные, частные и смесь всех вышеперечисленных. Он считает, что такая смесь не только желаема, но и разумна. Скорость же, с которой различные государства будут строить новые демократические общества и политическую культуру, неодинакова. «Принимая во внимание присутствие сильных националистических сил и правого популизма, весь процесс будет труден и насыщен конфликтами. В некоторых случаях возникнут коалиции бывших коммунистов с националистами правового толка и популистами. Ряд стран, но не все, разовьются в демократические общества, в которых политократия не будет играть главенствующую роль» (1, с. 83).
Злой дух национализма выпорхнул из бочки, подчеркивает автор. Судьба демократии зависит от того, кто и как всем этим будет управлять. «В силу этого те, кто первым призвал духов исторического популистского национализма, невзирая на причины, демократические требования и успехи, - несут серьезную политическую ответственность» (1, с. 47). Националисты как традиционной ориентации, так и популистской представляют собой основное препятствие для перехода к демократии. Им удалось перетянуть на свою сторону народные массы, а потому всякая успешная демократическая программа должна учитывать национальные интересы и
стремление нации к самовыражению, соединив их с воплощением в жизнь гражданских прав.
Для демократов соответствующей альтернативой национализму не может быть только холодное бюрократическое общество, построенное на рационалистических началах, с минимальным учетом общих интересов, диктуемых «еврократией» в ЕС и либералами в США. Не могут ею быть и социально-дарвинистские джунгли сторонников свободного рынка. Демократическое общество не может быть построено в государстве, которое в первую очередь рассматривается как рынок или место, где приходят к соглашению противостоящие друг другу этнические или общественные движения, не связанные никаким представлением о благе. По мнению В. Денича, демократическое гражданское общество возможно только в том случае, если существует идея общего добра и общей политической цели. Теоретически это возможно благодаря демократической социалистической политике, а также возрастанию в обществе роли христианства.
Список литературы
1. Бете В. Е1шСк1 пасюпа^ат. - Ве(^га<1, 1996. - 201 8.
2. НИН. - Белград, 2005. - 27.01. - С. 57-59; 66-67.
3. НИН. - Белград, 2006. - 27.07. - С. 72-75.
