CC BY
121
список литературы
1. ГАПО. Ф. 5. Оп. 1. д. 3851. Л. 13.
2. Подсчитано на основании данных ГАПО. Ф.54. Оп. 1. Д. 3792.
3. Мухамедова Р. Г. Татары - мишари. М, 1972.
4. Агеев М. В. Победа колхозного строя в Мордовской АССР. Саранск, 1960.
5. Из истории формирования и развития рабочего класса Мордовии. Саранск, 1989.
6. ГАПО. Ф. 9. Оп. 1. Д. 597. Л.92.
7. Там же.
8. ГАПО. Ф. 9. ОП. 1 .Д. 597. Л.220.
9. Ермолаев В. Сравнительная характеристика татарского, русского и нацменского крестьянского хозяйств // Труд и хозяйство. 1927. № 11-12.
10. ГАПО. Ф. 9. Оп. 1. Д. 597. Л.194.
11. Халиков Н. А. Промыслы и ремёсла татар Поволжья и Приуралья. Казань, 1998.
12. Тюстин А. В. Пензенское торгово-промышленное предпринимательство в системе межрегиональных и внешнеэкономических отношений (вторая половина XVII - начало XX) // Земство. 1995. № 4.
УДК 370 (09)
роль народного образования в идеологизации советского общества в 1930-е гг.
Е. В. ПАНКРАТОВА
Пензенский государственный педагогический университет им. В. Г. Белинского кафедра менеджмента и экономических теорий
Статья посвящена анализу образовательного и воспитательного процесса в данный период. В статье проанализированы исторические условия становления и развития советского образования, обусловившего его цели и задачи. На основе изучения архивных материалов рассмотрено, каким образом государственная политика отражалась на реальной жизни учебных заведений Среднего Поволжья, какой отклик она находила среди преподавателей и учащихся. Освещена роль пионерской и комсомольской организаций в воспитательном процессе. В результате были сделаны выводы, что становление и развитие системы образования и воспитания в Среднем Поволжье является отражением государственной воспитательной и образовательной политики. Система образования была безальтернативна, приоритет отдавался политико-воспитательной работе.
Во все времена система народного образования яв- на узловом партсобрании». После увольнения он рабо-
ляется одним из основных структурных элементов социума. История русской школы и настроения русской власти и общества тесно связаны между собой. Все изменения в российском социуме сразу же отражались, как в зеркале, в школе, а октябрьские события 1917 г. были для российской школы поистине судьбоносными. Власть считала школу орудием коммунистического воспитания, видела в ней, пожалуй, единственное средство воспитания подрастающего поколения. Документы этого десятилетия пестрят такими фразами: «Октябрьская революция поставила перед школой цель: подготовить воинствующего строителя социализма», перед пролетарским ребенком стоит определенная цель, не такая, как говорил буржуазный ученый Дьюи, что цель воспитания - сам рост ребенка», «...воспитание ценных граждан, чтобы они были пригодны для строительства социализма» и т. д.
Так же нередко встречаются и суждения подобного рода: «преподавательский персонал буржуазной школы служил делу буржуазного обмана. Из пролетарской школы должна быть без сожаления изгнана та часть педагогического персонала, которая или не может, или не хочет быть орудием коммунистического просвещения масс» [3].
При постоянной нехватке педагогических кадров на всем протяжении 30-х гг. были нередки увольнения учителей с высшим образованием. Причина - политические обвинения. Так, в 1938 г. был снят с поста директора средней школы на станции Батраки Сызранского округа С. Р. Колыбин за «антипартийное выступление
тал учеником шлифовальщика на заводе. 1938 г. был периодом некоторого «потепления», поэтому стал возможен пересмотр принятого решения и восстановление С. Р. Колыбина в должности. Правда, этот случай не совсем типичен. В архивах множество документов о снятии учителей, преподавателей с работы за «идеологические несоответствия»: «учитель обществовед т. Локшин снят о работы за идеологически невыдержанное выступление на правлении горпроса», «отметить, что в результате политической близорукости руководства гороно во главе Ахунской школы в течение трех лет находилась дочь кулака Карпова, приведшая школу к полному развалу», «...преподаватель Пензенского механического техникума т. Тутенков, допустивший ряд политических ошибок в преподавании с работы освобожден», «решением бюро горкома ВКП(б) рекомендовано руководству плодово-пчеловодческого техникума освободить с работы преподавателя Воздвиженского за идеологические извращения» [6].
Чтобы обеспечить соответствие учительских кадров предъявляемым политическим требованиям, создавалась опять-таки сеть кружков, система партийнокомсомольской учебы, практиковались постоянные доклады на политические и хозяйственные темы. Партийные органы еще в конце 1920-х гг. давали такие распоряжения: «Привлекать проверенных на работе учителей из рабочих батраков, крестьян-бедняков в ряды партий» [13]. Так, в 1925 г. членами и кандидатами ВКП(б) в педтехникумах были 9,7 % преподавателей, в 1930 - 21,9 %. Среди самих учителей в 1930 г. только
11,2 % были членами партии и рост учительских партийных рядов был невелик вплоть до конца 1930-х гг. Зато не было недостатка в «установках» такого рода: «Фракции Райпроса предложить более решительно бороться с явлением кастовой замкнутости среди определенной части учительства, разработать практические меры, обеспечивающие всемерное укрепление связей учительства с рабоче-крестьянской общественностью. Реакционным элементам из слоев учительства в каждом случае дать решительный отпор».
Изучение протоколов заседаний бюро горкомов партии, где заслушивались итоги проверки работы учебных заведений, позволяет еще раз убедиться, что проблемы качества преподавания, знаний, организации учебного процесса не были в центре внимания. Вся забота - о состоянии политико-воспитательной работы: «Добиться немедленного повышения классовой бдительности во всей системе учебно-воспитательной работы, мобилизовать весь коллектив музыкального техникума на ликвидацию прорыва в постановке общественно-политических дисциплин, повести решительную борьбу с настроениями недооценки и игнорирования этих дисциплин среди студентов. Добиться установления крепкой связи с предприятиями, колхозами, укрепления рабочего пролетарского ядра в техникуме, преодоления всяких идейных извращений в теории, в постановке всех учебных дисциплин», «работу художественного техникума бюро горкома признает неудовлетворительной, т. к. постановка учебной и воспитательной работы не обеспечивает подготовку политической грамотности и коммунистического воспитания специалистов» [14]. Власти многократно делали заявления, подобные тому, что сказал Д. Косарев: «классовая борьба за социализм была и является основой большевистского воспитания нашей молодежи. Наши молодые люди не появились на свет готовыми социалистами. Их воспитывали люди, у которых кроме положительных черт нравы изрядно испорчены и засорены мелкобуржуазными, частнособственническими традициями... » [7].
Одной из самых популярных фраз в решениях местных властей по школьному образованию была констатация «идеологических вывихов». Качеству обучения внимания уделялось гораздо меньше. Главной заботой как самих учителей, так и вышестоящих органов были, прежде всего, идеологические вопросы. Региональные совещания комсомольцев - школьных работников происходили под лозунгом «Школьной учебе - высокое качество», речь шла о «классовой бдительности», «чистоте рядов», «чистоте марксистско-ленинского воспитания новых кадров». Местные органы власти постоянно критиковали школы за «искусственный отрыв обучения от воспитания», за то, что воспитательная работа оказалась на втором плане: «Работники школ не учли того обстоятельства, что рост активности трудящихся и общий подъем культуры в нашей стране, обусловленные успехами социалистического строительства, активизирующими полную бодрости и веры в свое будущее нашу советскую молодежь, выдвигает повышенные требования к школе»;
[25] «будучи в своей массе здоровой жизнерадостной сменой растущих борцов за социализм, наша школьная молодежь не испытавшая на себе капиталистического гнета, в некоторой незначительной своей части иногда попадает под влияние пролезших в школу капиталистических элементов и воспринимает враждебную пролетариату идеологию капиталистических недобитков. Партийные и, в особенности, комсомольские организации в ряде случаев проглядели разрушительную работу классового врага в школе, видя иногда в хулиганстве проявление «детской шалости», «резвости» и т. п., обнаружив неумение распознать здесь подрывной работы врага». При таких подходах неудивительно, что деформировалась не только вся воспитательная, но и учебная работа, а качество обучения трактовалось более чем своеобразно, т. е. в том же «классовом духе».
Главным критерием оценки работы учителя было участие в «общественно-политической работе», а не добросовестное служение своей профессии. Преподавание географии, истории, литературы, Конституции СССР были подчинены практике пропаганды культа Сталина, внедрению официальных мифов. Такая ситуация усугубилась после постановлений СНК СССР и ЦК ВКП(б), принятых в мае 1934 г. «О преподавании гражданской истории в школах СССР» и «О преподавании географии в начальной и средней школе» [18]. Условие повышения качества обучения были «указания тов. Сталина и решения ЦК, конспекты учебников по истории, которые одобрены ЦК» [1]. Специальными постановлениями об издании и продаже школьных учебников была осуждена практика дестандартизации учебников, отменено издание «рабочих книг» и «рассыпных учебников», предписано иметь по каждому предмету единый стабильный учебник. Это правило хотя и было полезным в некотором отношении, особенно для сельских школ с их невысоким уровнем квалификации учительских кадров, но, тем не менее, заложило основы унификации учебного материала и методики, поставило процесс обучения под жесткий контроль. Унификации процесса обучения служили и другие постановления СНК и ЦК партии: «О структуре начальной и средней школы в СССР», «Об организации учебной работы и внутреннем распорядке в начальной неполной средней и средней школе» [2]. В 1936 г. принимается новое постановление о подготовке учебников по истории. До этого историкам было поручено к июню 1935 г. подготовить новые учебники. В августе Сталин вместе со Ждановым и Кировым «.подверг суровой критике конспекты учебников». Была осуждена историческая схема М. Н. Покровского как «антинаучная», хотя он неоднократно высказывал свою приверженность марксистскому подходу в истории. В начале 1936 г. публикуется ряд партийных и правительственных документов, в которых подчеркивается, что «подъем исторического образования в СССР имеет важнейшее значение для дела нашего государства, нашей партии и для подрастающего поко-ления»[20].
Отношение к учителям было, на наш взгляд, потребительским. Их постоянно использовали во всех
хозяйственно-политических кампаниях, а сельских учителей - и в хлебозаготовках, и в посевной кампании: «Установить 100 % вовлечение просвещенцев в хозяйственно-политические кампании», «Организовать в течении сентября и октября месяцев вовлечение новых ударников, добиваясь к 16-годовщине Октябрьской революции 100 % охвата просвещенцев ударничеством» (из «Договора социалистического соревнования между Пензенским и Оренбургским горпросами». При этом отказ от общественной работы нередко жестоко карался: «...просвещенку т.Магуро заставляют выполнять техническую работу в сельсовете. Она отказалась, за что с/совет вынес решение о снятии т. Магуро с работы и передает дело в суд» [17]. Своеобразной формой общественной нагрузки для ряда учителей стало обучение ответственных работников партаппарата. Среди них даже во второй половине 30-х гг. ХХ в. оставалось много малограмотных. Зачастую все эти общественные нагрузки занимали больше времени, чем работа в школе, о чем свидетельствует выписка из плана участия учителей и других «просвещенцев» в культурно-массовой работе на период уборочных работ. Учителям предлагалось: «Провести сталинскую культэстафету на основе опыта 3-го большевистского сева на всех уборочных работах... Всю культмассовую работу перенести на поля (ликвидацию неграмотности, читку газет и соответствующей литературы и т. д.), на обслуживание производственных бригад, для чего разработать определенный минимум культмероприя-тий на отдельную бригаду, на отдельный участок работы» [8].
Несмотря на то, что учителя были вынуждены обслуживать власть, условия их жизни показывали истинное отношение к ним. С одной стороны, власти заявляли, что «.никакая школа в мире не имеет столь объективно хороших условий, как наша» (зав. крайоно Доменко на I краевом съезде учителей Средней Волги в 1933 г.) [24], с другой - в архивах и в печати множество материалов, свидетельствующих о постоянных задержках зарплаты учителям: «нерегулярная выдача зарплаты вошла в систему, нерегулярность снабжения пайком вошла в обычай» (1933 г.); [24] в 1934 г. в газете «Рабочая Пенза» публикуется заметка с характерным названием «О горячих завтраках и холодном отношении к школе и сельскому учительству», где говорится о недополученных учителями продуктовых пайках и керосине. «Учителя нижнеломовской средней школы забыли время, когда они аккуратно получали зарплату» [5]. Особенно в тяжком положении были сельские учителя. Газеты 1930-х годов буквально пестрят маленькими заметками об их тяжелой жизни: «Учителя не прикреплены к колхозу. Райпотребсоюз о снабжении не заботится. Педагоги за весь декабрь (1932) не получали никаких продуктов. Даже муку они вынуждены занимать у односельчан», «Дело со снабжением просвещенцев из рук вон плохо, за продуктами они ходят нередко за десятки верст, делая вынужденные прогулы» [17].
Учителя были вынуждены ходить «с протянутой рукой» и по поводу ремонта школ: «Три школы Кря-
жимского сельсовета совершенно негодны для учебных занятий. До 7 сентября их даже не начинали ремонтировать. Когда б сентября на пленуме сельсовета учителя поставили вопрос о необходимости срочного ремонта школ, в ответ последовало: «Некогда, у нас есть кампании поважнее». Хуже того, член сельсовета Бидетников И. Е. заявил: «Учителя - вторые дармоеды; ничем от них не отвяжешься, срывают всю работу своими приставаниями о школе. Совершенно естественно, что при подобном отношении к школе, в деревне Ивановке также не начат ремонт, а в Алексан-дровке школа стоит без крыши, потолка, пола и окон. Район не замечает безобразий, творимых Кряжимским сельсоветом. Учителя, исчерпав все средства, бессильны» [26]. Заметок подобного содержания множество: в отношении школы и учителей работал остаточный принцип. Правда, в газетах всегда были виноваты «стрелочники» - местные власти, руководители предприятий: «А какое отношение имеете вы к жизни хлебозавода?» - такой вопрос задан на заводе представителю школы первой ступени и ни на одно из двух созываемых школой собраний не изволили выслать своего представителя» [22]. В архивах множество документов, посвященных итогам подготовки к учебному году. Зачастую они составлены в одном ключе: «Признать подготовку к учебному году по городу и району сорванной», «Плохо с картами по истории, географии. Очень мало наглядных пособий. Хранятся те, которые есть, плохо» [15]. Учителя должны были принимать участие в «проработке» учеников, в голодные годы застигнутых на уборке колосков. Реальностью школьного образования было то, что учителя должны были воспитывать в детях «классовое чутье». На практике это оборачивалось насаждением «классовой» ненависти. Парадоксальным образом сами учителя нередко страдали из-за своего социального происхождения или недостаточного общественно-политического усердия. Таким образом, учителя, находясь сами под жестким контролем, вынуждены были такой же прессинг вести по отношению к своим ученикам, выполняя, так сказать, передаточную роль. Учителя, пришедшие в школу в 1930-е гг., как правило, уже не представляли ее иной, будучи сами продуктом этой системы. К тому же наиболее образованные учителя, обладавшие своим мнением о событиях в стране, чаще всего подвергались репрессиям. Иногда учителями работали бывшие неграмотные, пройдя ликбез, а зачастую окончившие четырехлетку. Особенно остро проблема нехватки подготовленных кадров стояла в начале 30-х годов XX в., что повлекло за собой множество инструкций, разосланных в гор- и райпросы. В 1933 г. в одной из них говорилось, что «в нашем крае насчитывается около 9000 учителей, не имеющих педагогического образования, пришедших в школу за последние 2-3 года в связи с всеобучем. Эти учителя имели общеобразовательный уровень в объеме 6-5 и даже 4-летки, после чего они прошли 2-3-х месячные курсы и допущены к педагогической деятельности» [9]. Так, в 1933 г. Пензенский райком ЦКП(б) констатировал, что «потребность в дополнительном числе учителей (для Пензенс-
кого района - 70 человек) покрывается лишь 15-ю лицами, прошедшими специальные курсы» [10]. В духе времени для того, чтобы решить задачу переподготовки учителей (или, как сказано в инструкции - «педмо-лодняка»), горрайпросы «должны изучить настроение молодых учителей, мобилизовав их на выполнение тех задач, которые ставит современный этап социалистического строительства». Трудно было ждать от таких учителей самостоятельной оценки происходившего в обществе..
В первой половине 1930-х гг. были часты обвинения в адрес учителей, что они не обращают внимания на то, что в их школе обучаются «кулацкие» дети. Учителям вменялось в обязанность «анализировать классовое лицо школьников», «устанавливать пути возможного влияния классового врага на школу». Бытовало понятие «классовое хулиганство». Резкие обвинения обрушились на учительницу из Бессонов-ки, выступившую в 1933 г. на конференции просвещенцев «в защиту кулака, дескать, зачем его изгонять, он не вредит, он разоружен» [21]. Подобная точка зрения, продиктованная элементарной человеческой жалостью, считалась, в лучшем случае «классовой близорукостью». Деревенские дети, ставшие свидетелями безжалостного раскулачивания, антигуманной высылки семей кулаков, в школах также продолжали подвергаться идеологической обработке. Одним из ее акцентов был атеизм. Е. Замятин в статье «Советские дети», написанной по поводу принудительного воспитания детей в тогдашней школе, говорил: «Советская антирелигиозная школа - это новый своеобразный тип конфессиональной школы, где в основу положена антирелигиозная религия коммунизма» [16]. Школы должны были обязательно участвовать в антирелигиозных «вылазках». Так, в начале 30-х гг. ХХ в. во многих райкомах прошли митинги с лозунгами «Переделаем церкви под школы!». «Школа - на безбожном фронте» [4]. Все больше школьников становились членами Союза воинствующих безбожников. Учителя должны были читать лекции практически по всем вопросам, в том числе и антирелигиозные. Атеистическая пропаганда велась в весьма грубой форме - после кампании вскрытия нетленных мощей в первые послереволюционные годы нравственных преград уже не было -тем самым дети приучались к тому, что неуважение к чужому внутреннему миру - норма.
Кроме того, был принят курс на жесткое методическое единообразие. Официально одобренные методические объединения в основном занимались не чисто методическими вопросами, а проблемами идейно-политической работы. На совещаниях учителей ставились вопросы о «задачах преподавания в связи и в свете постановлений партии правительства о коммунистическом воспитании учащихся» и т. д. Даже стихия детской фантазии вводилась в строго рационализированное, утилитарное русло, с обязательным идеологическим элементом, «советская школа находится под непосредственным руководством испытанной коммунистической партии и ее вождя т. Сталина, руководством, которое одерживает из года в год побе-
ду за победой на всех участках социалистического строительства» [19].
Однако, как свидетельствуют многочисленные справки, отчеты о работе школ Куйбышевского края «объективно хорошие условия» не обеспечивали столь же хорошую работу школ. Успеваемость была низкой, в иных школах до 50 %. Отсев большой. Велик процент не охваченных всеобучем. Так, на сентябрь 1938 г. «по школам Кузнецкого района всеобучем не было охвачено 1200 человек. Среди главных причин неохвата -материальная необеспеченность 50 % - из-за отсутствия одежды и обуви» [23]. В 1936 г. по РСФСР было 1579 тыс. второгодников, т. е. 12 % по отношению к общему числу учащихся. Были многократные случаи обучения и по третьему году. Не умаляя во многом подвижнический труд сельских учителей, отметим, что уровень их подготовки иногда был довольно низким. Косвенным свидетельством этого служат некоторые архивные документы, иллюстрирующие грамотность учительских кадров. Так, в Пензенском архиве в делах Кузнецкого РОНО есть записка от одного из учителей района: «Тов. Гаврилов прошу как товарища помоги выбраться из Кузнецкой действительности, так условия работы низкой степени не удовлетворяют. С комприветом. 19.08.38». Видимо, низкий уровень культуры самих учителей приводил к тому, что на этом уровне иногда находились и школы, где они работали: «Значительное количество школ ничего не делает по приведению школьных помещений в культурный вид -классные комнаты не побелены, форточки отсутствуют, вешалок недостаточно, нет баков для воды, у входа в классы, в самих классах грязь. В некоторых школах учащиеся неопрятны и грязны. На уроках сидят в пальто.» [11].
Школьные проблемы (как, впрочем, и все остальные) квалифицировались или как «вредительство», или - «отсутствием большевистского порядка в школе» [12].
Таким образом, целенаправленная идеологизация, характеризующая развитие советского общества в 30-е годы ХХ в., в полной мере затронула систему образования, что, в свою очередь, способствовало утверждению тоталитарного строя.
список литературы
1. Большевик. 1935. №23-24. С.3.
2. Там же. С. 164-165, 168-170.
3. Бухарин Н. И. Избранные произведения. М.: 1988. С.76.
4. Волжская коммуна. 1930. 10 января.
5. Волжская коммуна. 1936. 5 марта.
6. Государственный архив Пензенской области Ф.37. оп. 1. Д.472. Л. 21.
7. ГАПО. Ф. 1937. Оп. 4. Д. 4. Л.2.
8. ГАПО. Ф.1273. Оп.1. Д.16. Л.7.
9. ГАПО. Ф.-р. 1973. Оп.1. Д.16. Л.18.
10. ГАПО. Ф. 37. Оп.1. Д.46. Л.186-189.
11. ГАПО. Ф.-р. 1381. Оп.1. Д.63. Л.17.
12. ГАПО. Ф.-р. 912. Оп. 1. Д.80. Л.21.
13. Государственный архив Самарской области Ф. 655. Оп. 4. Д. 21. Л. 92.
14. ГАСО. Ф. 655. Оп. 4. Д. 20. Л. 93.
15. ГАСО. Ф. 655. Оп.4. Д.78. Л.14.
16. Замятин Е. Советские дети // Литературная учеба. 1990. Кн.3.
17. За коллективизацию. 1930. 7 ноября.
18. Народное образование в СССР. С.166.
19. Пензенская область за 40 лет Советской власти. Пенза. 1957. С.41.
20. Правда. 1936. 27 января.
21. Рабочая Пенза. 1933. 11 января.
22. Рабочая Пенза. 1933. 16 февраля.
23. Социалистический штурм. 1933. 1 сентября.
24. Социалистический штурм. 1933. 20 сентября.
25. Средне-Волжский комсомолец. 1932. 15 апреля.
26. Сталинский клич. 1937. 14 сентября.
УДК 902.9
источники и историография по изучению городского населения пензенской губернии в Х1Х-нАЧАлЕ хх вв.
А. В. ПЕРВУШКИН
Пензенский государственный педагогический университет им. В. Г. Белинского кафедра новейшей истории России и краеведения
В статье представлен анализ основных источников и исторических исследований, в которых рассматривается городское население Пензенской губернии в XIX - начале ХХ вв.
На современном этапе исторического развития Россия находиться на пути становления гражданского общества. Поэтому очевиден интерес к исследованию поведения различных социальных групп и способов их взаимодействия в предшествующие эпохи.
Внимание к социальной истории возрастает вместе с возрождением интереса к локальной истории. Актуальным становиться исследование особенностей эволюции различных категорий населения провинциальных городов, в том числе и городов Пензенской губернии.
Переходя к ретроспективе исследований, посвященных городскому населению Пензенской губернии необходимо в первую очередь определить тот круг источников, в которых просматривается тот или иной аспект жизни города. Характеризуя источниковую базу по истории городского населения Пензенской губернии, отметим, что она состоит как из опубликованных, так и неопубликованных данных. Неопубликованные источники включают в себя материалы центральных и местных архивов. Из центральных архивов большой интерес представляют данные Российского государственного исторического архива (РГИА): фонд департамента окладных сборов Министерства финансов (Ф. 573); фонд Земского отдела МВД (Ф. 1291). Указанные фонды содержат большое количество прошений о перемене людьми своего состояния и местожительства, что является, несомненно, важным для освещения юридической стороны проблемы. Архивные материалы Русского географического общества (разряд 28 -Пензенская губерния) предоставит нам обильный материал о быте и мировоззрении горожан. Также не менее ценными являются сведения фонда Министерства внутренних дел (Ф. 398) Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ). В нем содержатся не менее ценные сведения о правилах получения сословных свидетельств.
Однако при всей важности и значимости документов центральных архивов определяющими источниками в силу специфики темы стали материалы Государственного архива Пензенской области (ГАПО), ко-
торый содержит в своих фондах большое количество материалов связанных с данной проблематикой. Наиболее актуальными для подобного рода исследований являются документы из 10 фондов, многие из которых не были ранее востребованы исследователями. Ценная информация, касающаяся каждого изучаемого сословия, содержится в фондах: Канцелярии Пензенского губернатора (Ф. 5), Пензенского губернского правления (Ф. 6) и Пензенского губстаткомитета (Ф. 9). Материалы фондов Пензенского дворянского института (Ф. 59), Пензенского дворянского депутатского собрания (Ф. 196), Пензенской духовной консистории (Ф. 182) и Пензенской Городской думы (Ф. 108) раскрывают внутреннюю структуру каждого сословия. Фонды Прокурора Пензенского окружного суда (Ф. 43), Пензенского уездного полицейского управления (Ф. 103) и Пензенской Городской управы (Ф. 109) иллюстрируют характер взаимоотношений различных категорий с центральной властью.
Среди опубликованных источников особое значение занимают законодательные акты, по которым можно проследить эволюцию правового положения каждого городского сословия. Нормативные документы дают исчерпывающую информацию о правовом статусе сословия, но практически не отражают фактического положения дел. Это объясняется отставанием законодательства от жизни и архаизмом сословной структуры России [7].
Статистические источники представлены разнообразными сборниками, издававшимися на центральном и местном уровнях и предоставляющими информацию относительно социально-экономического положения каждой категории городского населения [5].
По характеру материала к статистическим сборникам близки «Памятные книжки», периодически издававшиеся в губернии. Они содержат данные о численности и составе городского населения. Эти сведения позволяют составить статистический портрет сословия, воссоздать основные аспекты его жизнедеятельности [4].
Большое значение при изучении истории сословий, демографических процессов, внутрисемейных
