CC BY
25
РОЛЬ НАРОДНОГО ОБРАЗОВАНИЯ В СТАНОВЛЕНИИ И УКРЕПЛЕНИИ СОВЕТСКОЙ СИСТЕМЫ ПОЛИТИЧЕСКОГО КОНТРОЛЯ (1917-1941 годы) (на материалах Среднего Поволжья)
НА. Володина
54
Политический контроль как целенаправленное влияние государства на все сферы общественной, частной жизни и личную жизнь граждан является неотъемлемой характеристикой любого государства. При этом огромное значение имеют масштабы, формы и способы его реализации. Система политического контроля представляет собой совокупность его элементов, форм и методов, определяемых и контролируемых государством с целью воздействия на массовое сознание и контроля за поведением индивида на предмет соответствия идеологическим канонам.
После революции 1917 года в России стали формироваться или получили новое содержание основные элементы системы политического контроля: цензура, средства массовой информации, пропаганда и агитация, культура и искусство, «аппарат насилия», образование. В процессе становления советской системы политического контроля происходило усиление присутствия самого государства во всех сферах жизни общества. Одновременно с усилиями власти по созданию и укреплению собственной социальной базы проводилась активная политика, направленная на ликвидацию самих основ гражданского общества. В этот период происходит разру-
шение многих социальных структур традиционного общества и появление так называемого «массового общества» с присущими ему институтами и моделями поведения. Многочисленные и разветвленные горизонтальные связи, характерные для гражданского общества, сменились связями чисто вертикальными, построенными по принципу жесткой иерархии. Практически все социальные институты и организации, в том числе и институт образования, оказались огосударствленными в явной или скрытой форме.
Успешное функционирование системы политического контроля невозможно без наполненных соответствующим идеологическим содержанием образования и воспитания. Неслучайно развитие системы народного образования было признано советской властью одним из наиболее приоритетных направлений. Основной задачей «всего социалистического переворота» В.И. Ленин считал воспитание масс, которое должно было осуществляться, в первую очередь, через сеть образовательных учреждений. Главными направлениями в их работе стали всеобщее обязательное начальное обучение и ликвидация неграмотности и малограмотности. По данным переписи 1897 года только в Пензенской губернии неграмотные в возрасте 9 лет и старше составляли 85 процентов, а среди женщин - 96 процентов.
За первый послереволюционный год было вновь открыто 244 начальных и 26 школ повышенного типа [1]. Всеобщая, пусть и элементарная, грамотность должна была обеспечить максимально эффективное осуществление политического контроля, поскольку обеспечивала доступ к информации, основным носителем которой являлась печатная продукция. Развитию системы народного образования уделялось повышенное внимание, было введено бесплатное обучение. С 1917 года стала укрепляться система заочного обучения, при этом ограничение возраста поступавших не предусматривалось. К началу 1939 года в РСФСР заочным обучением было охвачено около 40 тыс. человек [2].
Создание разветвленной сети образовательных учреждений, от дошкольных до высших учебных заведений, а также кружков ликбеза позволяло власти непосредственно участвовать в процессе формирования личности.
Однако, несмотря на прилагаемые усилия, процесс ликвидации неграмотности в стране принимал затяжной характер. К началу 1930-х годов борьба с неграмотностью продолжала оставаться одной из важнейших государственных задач. В Среднем Поволжье значительную часть мест в школах занимали «переростки», количество неграмотных детей уменьшалось крайне медленно [3]. В качестве одной из основных причин, мешающих завершению процесса ликвидации неграмотности, зачастую объявлялось проникновение в ряды ликвидаторов неграмотности «враждебных элементов». Но были и более реальные трудности: недостаточное финансирование, острая нехватка учителей и их нежелание работать в деревне.
В 1928 году отмечалось, что «культурное состояние» Средневолжской области «находится на низком уровне», а «по грамотности мы находимся на последнем месте» [4]. На IV пленуме Средневолжского обкома ВКП(б) в апреле 1929 года особо подчеркивалась «необходимость принятия целой системы решительных мер по расширению сети школ, курсов, техникумов, вузов...» [5]. Уже в годы первой пятилетки в Средневолжском крае количество учебных заведений выросло до 17 вузов и втузов, в которых обучалось 7 тыс. студентов, насчитывалось 142 техникума с 43 тыс. учащихся [6]. Только на территории Пензенской области, образованной в 1939 году, число общеобразовательных школ всех видов увеличилось с 1635 в 1914/15 годах до 1856 к 1940/41 годам, а численность учащихся возросла с 128,8 тыс. до 301,1 тыс. человек [7]. К 1940 году в Пензе было 2 высших учебных заведения. Число средних специальных учебных заведений увеличилось с 3 в 1914/15 годах до 24 в 1940/41 годах, а число учащихся возросло соответственно с 0,6 тыс. человек до 55 7,9 тыс. [8]. В Куйбышевской области к 1940 году насчитывалось 9 вузов и 83 техникума, а число студентов достигло 32 тыс. [9].
Проблема неграмотности власть беспокоила, прежде всего, как препятствие для реализации политического контроля: неграмотный человек труднее воспринимает официальную идеологию. Катаклизмы 1930-х годов, материальные проблемы, кампанейщина приводили к тому, что ликбез затягивался.
В Поволжье работа по ликвидации неграмотности осложнялась двумя факторами: во-первых, в этом регио-
не грамотность по данным 19261929 годов была ниже, чем в целом по РСФСР - в основном за счет Среднего и Нижнего Поволжья; во-вторых, мно-гонациональностью региона. Среднее Поволжье постоянно упоминалось в связи с неудовлетворительным состоянием по ликбезу. Так, в докладной записке Наркомпроса в СНК РСФСР в конце 1937 года отмечалось, что «В Куйбышевской области из 110 тыс. неграмотных обучено около 20 тыс., обучается около 44 тыс.». Говорится и о низкой подготовке инспекторов по ликбезу: «в области из 40 районных инспекторов 25 не имеет среднего образования, а педагогическое имеют лишь 7» [10].
Ликбез зачастую подменялся идеологической работой. Идеологизация ликвидации неграмотности объявлялась необходимой «...для производительного труда, для плодотворной общественной работы» [11]. Кроме того, ликбез носил ярко выраженный классовый характер. В партийных документах особое внимание обращалось на необходимость скорейшей ликвидации безграмотности главным образом, среди бедняков и батраков, концентрации всех усилий в этом направлении. О том, что эти указания не оставались на бумаге, говорят архивные материалы и газетные публикации тех лет. Так, из анализа протоколов Рамзайского сельского совета Пензенской области следует, что группы по ликвидации безграмотности были скомплектованы только из бедняков и середняков [12]. В программу сети ликбеза были включены в качестве обязательных часы занятий на «по-литическо-хозяйственные» темы. Систематически проводились антирелигиозные беседы [13]. Ликбезовская
работа часто проводилась весьма суровыми методами. Так, в Камешкирс-кой волости Нижнеломовского уезда председатель исполкома арестовал двух человек за непосещение ликпунк-та [14] .Часто перед выездом в сельскую местность рабочие-культармейцы занимались на специальных курсах, проходили инструктаж, в ходе которого им объясняли, что борьба за грамотность «не узкое культурничество, как это было до революции, а перевоспитание человека на основе коммунистической идеологии» [15].
Таким образом, ликвидация безграмотности в масштабах страны сыграла большую роль в процессе эффективного внедрения в массовое сознание основных идеологических установок.
К началу 1930-х годов система народного образования окончательно утверждается как эффективный элемент советской системы политического контроля, эффективность которого неуклонно возрастала. В системе народного образования применялись весьма действенные методы политического контроля. Одним из них был жесткий отбор учителей и учащихся, преподавателей и студентов по принципу классовой принадлежности.
В первую очередь оценивались не профессиональные знания учителя, а его «политическое лицо», следовало создавать наилучшие условия «по выдвижению рабочих, батраков и бедняков» [16]. Подводя итоги приема в техникумы, в том числе и педагогические, власти были озадачены тем, чтобы «удержать пролетарский сектор учащихся». Отмечая «улучшение» социального состава принятых в техникумы в 1928-1929 годах (78% рабочих и батраков; 5,3% крестьян-бедняков; 23,8% малочисленных национальнос-
тей), Средне-Волжский крайком партии вместе с тем констатировал, что «улучшение социального состава достигнуто в значительной степени за счет понижения академических требований, предъявляемых к поступающим в техникумы» [17]. В этом же решении было записано: «Отмечая искривления классовой линии при приеме (прием чуждых элементов в Мордовском округе, выдача сельсоветом документов социально-чуждым элементам) предложить парторганизациям проверить имевшие место случаи и виновных привлечь к ответственности» [18].
В 1929 году Пензенский окружком ВКП(б) признал совершенно неудовлетворительным состав учащихся ШКМ. Согласно принятой резолюции, следовало «добиться решительного улучшения социального состава слушателей за счет вовлечения батраков, бедняков, колхозников (из бедноты и середняков) и, в последнюю очередь, середняков-единоличников, не допуская чуждый элемент - кулаков, детей попов и т.д. Там, где имеется засоренность ими через школьные организации сейчас же провести очищение...» [19]. В Самаре, «в школе № 6 им. М.В. Ломоносова учатся под именем рабоче-крестьянских детей, пользуясь всеми преимуществами таковых: дочь бывшего хлеботорговца и теперешнего спекулянта Чепорухина, дочь сельского попа - Сакина Валерия и дочь другого попа, поступившая под чужой фамилией» [20].
В середине 30-х годов ХХ века картина остается прежней. В 1934 году местные власти региона, признавая острейший дефицит учителей, особенно для семилетней и средней школы, тем не менее, главный недостаток
видят в «снижении процента приема партийцев, комсомольцев и рабочих» [21]. В этом же решении отмечался «ряд извращений марксистско-ленинской теории в преподавании как специальных, так и обществоведческих дисциплин (Самарский, Ульяновский педагогические вузы), что явилось результатом ослабления большевистской бдительности». В связи с этим было принято решение «мобилизовать массу студенчества и научных работников на борьбу с извращениями в работе педвузов» [22].
Вот лишь один факт из множества аналогичных, встречающихся на всем протяжении 1930-х годов. Газета «Средне-Волжский комсомолец» в 1932 году печатает «разгромную» статью о Городищенском педтехнику-ме: «... в среде студентов и комсомольцев процветает "теория" о возможности перевоспитания молодого кулака в коллективе. Комсомольская организация скатилась в правооппортунисти-ческое болото. Студент Михеев заявляет: "В стенах техникума не может быть никаких классовых давлений"». Тот факт, что в этом педтехникуме детям 57 кулаков дали стипендию, газета квалифицирует как «открытую защиту кулака» и обвиняет районный отдел народного образования в связи с этим в «политической близорукости» и в том, что «педтехникум засорен кулацкими детьми» [23].
Согласно документам начала 1930-х годов, среди учителей существовали три группы: «а) незначительная часть учительства обеспечивает активное участие школы в процессе социалистического строительства и отвечает уровню тех задач, которые требует от них пролетарское государство; б) подавляющее большинство всей массы
учительства, постепенно втягиваемое в разрешение общих политических и хозяйственных задач советского строительства, но еще не имеющих ясного представления об этих задачах, не отдает себе отчет в вопросах классовой борьбы и отражает мелкобуржуазные колебания определенных групп деревни; в) небольшая прослойка явно враждебных, сознательно саботирующих» [24]. Большая часть учительства была заведомо отнесена, так сказать, к не совсем полноценным гражданам, требующим настороженного отношения, наблюдения и «перевоспитания». В те годы подобное разделение на группы было весьма популярно и отражало стремление к нивелировке коллектива, его единообразию и симплификации сложных социальных процессов и явлений, что повышало эффективность политического контроля.
Поистине огромен массив архивных документов такого типа: «Исключить из партии Д.М. Смирнова (кафедра педагогики Сызранского пединститута) за пропаганду контрреволюцион-58 ных антиобщественных взглядов в своих лекциях ... Исключить Тимонина -студента пединститута (Куйбышев) за антисоветские настроения» и т.п. [25]. В связи с классовым отбором в числе преподавателей неизбежно оказывались не только педагоги старой школы, но также лица, не имеющие должного образования и профессиональных навыков. Приходилось констатировать тот факт, что «школы находятся в далеко неблагополучном состоянии, идет ли речь о социально-политическом облике многих преподавателей или о качестве их работы» [26].
Основной задачей стало окончательное «очищение рядов работаю-
щих в советских учреждениях кадров интеллигенции и, в частности, учительства от заведомо чуждых и враждебных нам элементов» [27]. В Среднем Поволжье постоянно поднимался вопрос об «усилении подготовки новых кадров учительства и интеллигенции вообще, в первую очередь из среды пролетариата, батрачества и трудящихся слоев крестьянства» [28]. Несмотря на остро стоящую проблему кадров, шел жесткий отсев тех, кто имел неподходящее социальное происхождение. В 1929 году Пензенский окружком ВКП(б) потребовал в школах крестьянской молодежи к предстоящему учебному году «пересмотреть и заменить неподходящих педагогов, укомплектовав соответствующий педагогический персонал по квалификации и социальному составу» [29].
Таким образом, учителя включались в механизм реализации политического контроля: находясь сами под жестким контролем, они вынуждены были такой же прессинг вести по отношению к своим ученикам. Учителя, пришедшие в школу в 1930-е годы, как правило, уже не представляли ее иной, будучи сами продуктом этой системы. К тому же наиболее образованные учителя, обладавшие своим мнением о событиях в стране, чаще всего подвергались репрессиям. Иногда учителями работали бывшие неграмотные, пройдя ликбез или четырехлетку. Трудно было ждать от таких учителей самостоятельной оценки происходившего в обществе.
Другим методом осуществления политического контроля в системе народного образования было наполнение образовательного и воспитательного процесса соответствующим идеологическим содержанием. Докумен-
ты этого десятилетия пестрят такими фразами: «Октябрьская революция поставила перед школой цель: подготовить воинствующего строителя социализма, перед пролетарским ребенком стоит определенная цель ...воспитание ценных граждан, чтобы они были пригодны для строительства социализма» и т.п.
Содержание обучения было направлено, прежде всего, на внедрение официальных идеологем: «Преподавание в школе должно быть поставлено таким образом, чтобы каждый урок был коммунистически направлен и пронизан воспитательными моментами» [30]. Одной из самых популярных фраз в решениях местных властей по школьному образованию была констатация «идеологических вывихов» [31]. Качеству обучения внимания уделялось гораздо меньше. Главной заботой как самих учителей, так и вышестоящих органов были идеологические вопросы. Так, на одном из региональных совещаний комсомольцев - школьных работников в 1932 году, которое происходило под лозунгом «Школьной учебе - высокое качество», речь шла о «классовой бдительности», «чистоте рядов», «чистоте марксистско-ленинского воспитания новых кадров» [32].
Ярким примером господствующих в то время представлений о целях и задачах воспитания является тематическая конференция, прошедшая в Пензенском художественном училище в октябре-ноябре 1930 года - «Классовый характер воспитания». Показательной она является как по высказанным мнениям, так и по тому, что эти мнения принадлежали людям, сформировавшимся, приобретшим знания уже в идеологизированной системе образования, что наглядно демонстрирует ее
эффективность. Называлась главная цель воспитания - «вырастить из нового поколения борцов-строителей, борцов за идеалы родного рабочего класса, строителей нового пролетарского государства» [33]. По сути, речь шла не о воспитании человека, а о привитии ему «правильных» политических взглядов, не входящих в противоречие с установками партии. В протоколе конференции от 25 ноября 1930 года целями образования объявлялись «подготовка воинствующего строителя социализма», «общественника», «марксиста», «строителя, который вел борьбу со всем, что мешает стройке, разъяснявшего о ненужности религии» [34]. Однако о том, что школа должна давать знания и окончивший ее человек должен быть образованным, не было упомянуто ни разу. Приоритет был полностью отдан политико-воспитательной работе, показателем эффективности обучения объявлялась верность «делу партии», а не уровень знаний и качество полученного образования.
Был принят жесткий курс на методическое единообразие. Официально одобренные методические объедине- 59 ния опять-таки в основном занимались не чисто методическими вопросами, а проблемами идейно-политической работы: «Советская школа находится под непосредственным руководством испытанной коммунистической партии и ее вождя т. Сталина, руководством, которое одерживает из года в год победу за победой на всех участках социалистического строительства» [35].
Недопустимым явлением считался отход от установленной программы, любое проявление инакомыслия. В первую очередь это относилось к общественным дисциплинам. Здесь от
преподавателей требовалось особо строгое следование программам. В Кооперативном техникуме в 1933 году, «в процессе преподавания истории ВКП(б)» были выявлены «грубые отклонения от программы и протаскивание троцкистской пропаганды. Преподаватель истории ВКП(б) упорно обходит вопросы борьбы большевизма с меньшевиками, троцкистами и контрабандистами контрреволюционного троцкизма, старается смазать сущность большевизма, дать историю партии в извращенном виде, подменять ленинизм троцкизмом» [36]. В Лесотехническом техникуме были зафиксированы «нарушения», допущенные зам. директора, секретарем ячейки ВКП(б) Буториным, который преподавал в техникуме обществоведение. Он объяснял студентам, что «отмирание государства у нас начинается с момента захвата власти пролетариатом, а не с момента ликвидации классов» [37]. Он также объяснял, что «в СССР имеется прибавочная стоимость...» [38].
Идеологизация накладывала свой отпечаток не только на морально-психологическую атмосферу школьной жизни, но и на содержание изучаемых в ней предметов, особенно гуманитарного цикла. Фальсификация исторической науки исказила, сделала иллюзорным представление об историческом процессе у многих поколений школьников, культ коллектива воспитывал инфантилизм, распространение мифа о враге на школьное образование вело к вульгарно-примитивному восприятию мира, насаждению ненависти.
Нельзя не отметить тот факт, что в среде учащейся молодежи и студенчества отношение к идеологизации
учебного процесса было неоднозначным. Не все были готовы согласиться с подобной расстановкой приоритетов. Однако жалобы учащихся и студентов на существующее содержание учебного процесса вызывали негативную реакцию со стороны властей. «Аполитичным культурничеством», «увлечением академизмом» было признано заявление студентов: «Нам нужно быть специалистами, что нам обществознание» [39]. Недовольство вызвало и обязательство студентов «повысить борьбу за качество учебы, за качество культуры», взятое в ответ на смерть С.М. Кирова и опубликованное в газете «За медицинские кадры» Самарского медицинского института. Реакция властей последовала незамедлительно: «В момент величайших трагических событий в стране, когда партия и рабочий класс на террористический акт подонков зиновьевской антисоветской группы отвечает, прежде всего, повышением своей революционной бдительности . газета Медицинского института беззубо призывает к борьбе за качество учебы».
Однако система народного образования была безальтернативна, поэтому стало возможным формирование единообразия восприятия, навязывание определенных моделей поведения, отсутствие критического мышления и инакомыслия.
Таким образом, система народного образования в 1917-1941 годах являлась важным структурным элементом советской системы политического контроля. Воздействуя на массовое сознание людей с раннего возраста, она обеспечивала соответствие их мыслей и чувств задаваемым государством идеологическим канонам. Власть считала школу орудием комму-
нистического воспитания, видела в ней, пожалуй, единственное средство воспитания подрастающего поколения.
ЛИТЕРАТУРА
1. ГАПО (Государственный архив Пензенской области). Ф.36. Оп.1. Д.65. Л.113.
2. Заочное образование в СССР // Школа взрослых. - 1939. - № 4-5. - С. 75.
3. СОГАСПИ (Самарский областной государственный архив социально-политической истории). Ф.655. Оп.2. Д.15. Л.17.
4. ГАПО. Ф.54. Оп.1. Д.25. Л.30.
5. РГАСПИ (Российский государственный архив социально-политической истории). Ф.17. Оп.21. Д. 2504. Л.30.
6. Коммунист. - 1932. - № 1-2. - С. 19-22.
7. Пензенская область в цифрах и фактах. - Приволжское книжное издательство, 1977. - С. 124.
8. Там же.
9. СОГАСПИ. Ф.656. Д.78. Л.42.
10. ГАРФ (Государственный архив Российской Федерации). Ф.2306. Оп.69. Д.2360. Л.28.
11. Крупская Н.К. Педагогические сочинения. - М., 1959. - Т. 5. - С. 561.
12. ГАПО. Ф.823. Оп.1. Д.12. Л. 3-5.
13. ГАПО. Ф.54. Оп.1. Д.347. Л. 159.
14. ГАПО. Ф.54. Оп.1. Д.347. Л.169.
15. ГАПО. Ф.54. Оп.1. Д.347. Л.159-160.
16. РГАСПИ. Ф.17. Оп.21. Д.2504. Л.30.
17. ГАСО (Государственный архив Самарской области). Ф.655. Оп.2. Д.6. Л.101-102.
18. ГАСО. Ф.655. Оп.2. Д.6. Л.101-102.
19. ГАПО. Ф.54. Оп.1. Д.208. Л.81об.
20. СОГАСПИ. Ф.1. Оп.1. Д.2582. Л.59.
21. ГАСО. Ф.1141. Оп.6. Д.21. Л.71.
22. Там же.
23. ГАСО. Ф.656. Оп.1. Д.46. Л.15-16.
24. ГАСО. Ф.655. Оп.1. Д.6. Л.79.
25. ГАСО. Ф.656. Оп.1. Д.46. Л.15-16.
26. ГАПО. Ф.54. Оп.1 Д.25. Л.76.
27. Там же. Л.77.
28. ГАПО. Ф.54. Оп.1 Д.160. Л.130.
29. ГАПО. Ф.54. Оп.1 Д.208. Л.81об.
30. СОГАСПИ. Ф.1141. Оп. 7. Д.57. Л.33.
31. ГАПО. Ф.р.37. Оп.1. Д.394. Л.15.
32. ГАПО. Ф.823. Оп.1. Д.12. Л.3-5.
33. ГАПО. Ф.р.- 912. Оп. 2. Д.3. Л.18.
34. ГАПО. Ф.р.- 912. Оп. 2. Д.3. Л.18.
35. ГАПО. Ф.1273. Оп.1. Д.16. Л.14.
36. ГАПО. Ф.37. Оп.1. Д.384. Л.10-11.
37. ГАПО. Ф.37. Оп.1. Д.474. Л.75.
38. ГАПО. Ф.37. Оп.1. Д.474. Л.78.
39. ГАПО. Ф.37. Оп.1. Д.384. Л.9.
61
