CC BY
15
экономического университета. - 2011. - № 4(38).
- ISSN 1994-5094.
3. Семёнов В. П. Проблемы стандартизации, совместимости и взаимодействия органов государственной власти, бизнес-процессов и граждан в условиях широкого внедрения информационных технологий [Текст] / В. П. Семёнов, С. А. Овчинников // Информационнокоммуникационные технологии в сфере культуры : сб. науч. тр. по итогам междунар. научно-метод. конф. (г. Саратов, 19-24 сентября 2011 г.); под ред. Г. А. Суминой. - Саратов, 2011. - ISBN 978-5-4345-0049-4.
4. Овчинников С. А. Зарубежный опыт построения электронного правительства и роль информационной экспертизы в этом процессе [Текст] / С. А. Овчинников, А. В. Трофименко // Вестник Саратовского государственного социально-экономического университета. - 2011.
- № 2(36). - ISSN 1994-5094.
5. Овчинников С. А. Угрозы личности, обществу и государству при внедрении информационных технологий [Текст] / С. А. Овчинников, С. Е. Гришин // Информационная безопасность регионов : научно-практический журнал. - 2011. - № 2(9).
- ISSN 1995-5731.
Материалы поступили в редакцию 03.02.2012 г.
УДК 316.422:316.324.8:005.52
РИСКИ ИНФОРМАЦИОННОМ КУЛЬТУРЫ В ГОРИЗОНТЕ МИКРОФИЗИКИ ВЛАСТИ
© Петров Николай Иванович
доктор философских наук, профессор, Почётный работник высшего профессионального образования Российской Федерации, профессор кафедры философии и политологии, Саратовский государственный социальноэкономический университет.
В статье предлагается концептуализация рисков информационной культуры через призму концепций микрофизики власти.
Ключевые слова: риск, информация, культура, микрофизика власти, информационное общество.
В ситуации становления информационной культуры традиционный спектр рисков не только дополняется, он качественно меняется. Это требует не просто особого отношения, но пересмотра ценностной модели общества. Подобное моделирование порождает концепцию «общества риска»[з]. Это приводит к значительным переменам мотивационно ценностных структур. Если нормативным идеалом прошлых эпох были эмансипация, прогресс, порядок, то нормативный идеал общества риска
- открытость, безопасность. Это требует обращения к фундаментальным социокультурным допущениям постсовременного общества.
В данной статье рассматриваются риски информационной культуры через призму концепций микрофизики власти.
Этимологически понятие «риск» ассоциируется с неопределённостью, скрытыми, неяв-
ными угрозами или опасностью и предполагает деятельность, ориентированную перспективой осознания и учёта таких опасностей. Он предстаёт неизбежным фактором существования человеческой цивилизации. Риск присущ всем сферам человеческой деятельности, так как любое действие оказывает влияние на будущее и неразрывно связано с прогнозированием и планированием, а значит, и с принятием решений вообще.
Классическое мышление фундируется идеей порядка. Риск при этом вытесняется на периферию внимания как симптом беспорядочности и неопределённости. Первым понятие риска в качестве позитивной функциональной характеристики социальной деятельности рассматривает Р. Кантильон (1680-1734). Его мышление содержит элементы, которые противоречат стереотипам классической поли-
тэкономии. В теории Р. Кантильона [1, с. 142] предприниматель- это индивид, обладающий желанием взять на себя риск. Это актор социальной жизни, устремлённый в будущее, чьи действия характеризуются и надеждой получить доход и готовностью к потерям. Он пытается производить риск. Работы Р. Кантильона были знаковыми для понимания риска. Но эти аспекты отодвинулись на периферию внимания социально экономической науки. Основная социальная тенденция связана в рамках классического мышления с усилиями преодолением неопределённости и вытеснением риска.
Но с середины ХХ в. начинает складываться неклассическое мышление, и одной из его существенных черт предстаёт переоценка риска. Симптоматично, что изначально методология учёта и использования неопределённости возникает в социальной сфере. Так, Ф. Хайек считает: в основе цивилизации лежит тот факт, что «человек научился соблюдать правила поведения, последствия которых находились далеко за пределами его восприятия»[8, с. 128], то есть включать неопределённость в область актуального внимания. Риск - это негативный показатель свободы, и нигилирование риска уничтожает институты свободы, разрушает здание цивилизации [6, с. 57]. Эмансипация и риск оказываются тесно связанными.
Но к середине 1980-х гг. риск-анализу явно недоставало методологического обоснования. Реалии постсовременного общества вынуждают не просто переосмыслить классические определения, а проявляют наличие совершенно новых рисков, которые были скрыты на предыдущих этапах. Особенно прихотливо проявляются риски в ситуации возрастания нелинейности синер-гийности процессов в неравновесных системах, к каковым и относятся социальные. Классическое восприятие случайностей, микровоздействий как несущественных факторов подвергается радикальному пересмотру. Меняется масштаб рисков, их направленность и роли. Проявляются такие свойства риска и неопределённости, как двойственность, амбивалентность и противоречивость. Симптоматическая теория риска Н. Лумана напрямую связана с критикой рациональности современного общества. Социология, по мнению Лумана, должна поставить вопрос о том, «как общество объясняет и выправляет отклонение от нормы, неудачу или непредвиденную случайность. Эта тёмная сторона жизни, груз разочарования, когда ожидания ни к чему не приводят, должны стать более очевидными, чем сильнее наша надежда на нормальный ход событий» [8, с 141].
Выясняется, что степень учёта и использования, то есть научного осмысления риска
говорит о характере и эффективности управления, так как риск «широко используется лишь в обществе, ориентированном на будущее» [5, с. 39]. Риск и попытки его оценки настолько существенны для колонизации будущего, -писал Гидденс, - что его исследование может дать нам очень много в понимании основных элементов современности [4, с. 61]. В течение двух последних десятилетий прошлого века
Н. Луман, Э. Гидденс и У. Бек создали концепцию, в которой общество в целом индентифи-цируется как «общество риска» [3]. Согласно теории риска Н. Лумана, общество, вышедшее к пределам модерна, обнаруживает себя вне механистических онтологий в синергийном горизонте. Гидденс ввёл чрезвычайно важное для современного общества понятие «среда риска», которая требует отчётливой расстановки приоритетов, человек должен разобраться со своей системой ценностей: что важнее - свобода или безопасность [9, с. 22]. То есть в обществе «производства риска» меняются не только методологические, но мировоззренческие основания понимания человеческого бытия.
Характерной чертой постсовременного общества, по Луману, является не столько потребность создания условий стабильного существования, сколько интерес к маргинальным альтернативам, которые разрушают условия для общественного консенсуса и подрывают основы коммуникации. И здесь сталкиваются два процесса: повышение неопределённости и медиатизация. Эти два цивилизационных проекта прихотливо сочетаются, порождая неожиданные конфигурации мысли. Риски, связанные с информационными процессами, радикально отличны от традиционных объектных рисков. Внешне информационные риски возникают при создании, передаче, хранении и использовании информации с помощью электронных носителей и иных средств связи. Они весьма опасны, так как речь может идти об информации в жизненно важных сферах. Но информатизация повышает опасность и в иных аспектах. Информационная культура изначально характеризуется наличием уровней риска, которых не было в обществе модерна. В информационном обществе господствует новый тип коммуникаций, который М. Кастельс, по аналогии, именует «галактикой Интернет» [7]. И в такой среде риск - это уже не исключительный случай, не «последствие» и не «побочный продукт» технологии и общественной жизни. Риски постоянно производятся, причём легитимно, осуществляясь во всех сферах жизнедеятельности общества: экономической, политической, социальной и культурной.
Риск в таком контексте переопределяется и становится неизбежным как «систематическое
взаимодействие общества с угрозами и опас-
ностями, индуцируемыми и производимыми модернизацией как таковой. Риски, в отличие от опасностей прошлых эпох, - следствия угрожающей мощи модернизации и порождаемых ею неуверенности и страха» [2, с. 45]. «Общество риска» - это фактически новая парадигма общественного развития. Её интерпретируют в макрофизическом масштабе как вытеснение господствовавшей в индустриальном обществе «позитивной» логики общественного производства, которая заключается в накоплении и распределении богатства. Логика производства и распространения рисков перекрывает макропозитивность. Но, в конечном счёте, расширяющееся производство рисков подрывает сам принцип рыночного хозяйства и частной собственности, поскольку не просто систематически обесценивается и экспроприируется (превращается в отходы, загрязняется, омертвляется и т. д.) произведённое общественное богатство, но на микрофизическом уровне разрушается дисциплинарная определённость как топологическая страховка. В ситуации покидания «срединных» областей культуры информация становится важнейшим фактором производства и общественного благополучия. Медиасреда предстаёт как пограничная область повышенного риска. Современная коммуникация, по Луману, предполагает выбор между альтернативами, что само по себе является рисковым. Но, несмотря на подрыв основ традиционной рациональности, коммуникация остаётся тем средством, с помощью которого общество как система производит и воспроизводит себя. Именно коммуникация обеспечивает социальное сцепление. Луман ищет решение проблемы нормализации общества в аутопойэтическом типе коммуникации. Термин «аутопойэтический» означает, что формирование и структурирование системы не являются следствием воздействия внешних факторов, в частности дисциплинарных систем «власти-знания».
И для осмысления этих новых реалий необходимо изменить масштаб рассмотрения. В частности, конструктивной представляется разработанная М. Фуко концепция «микрофизики власти», которая открывает возможность увидеть информационную культуру в современном масштабе.
Фуко, вслед за Парсонсом и Арендт, считает классический подход сводящим власть к негативной репрессивной силе неадекватным для понимания процессов общества риска. Фуко полагает, что теории, описывающие перспективы господства классических властных отношений, вряд ли способны адекватно представить и объяснить современные формы отношений власти,
которые, связаны с информационной культурой и предполагают открытость связи власти и знания. Понятие власти не носит у Фуко однозначно негативного смысла. Властный захват, подчинение, как правило, обходится методами, технологиями, не предполагающими насилие. Репрессивность власти это лишь эффект и идео-логема побуждения, производства, стимуляции, затруднения, расширения или ограничивания. Такие отношения, по мнению Фуко, принимают форму «дисциплинарной власти», которая трансформирует людей в объекты с помощью «дисциплинарных практик». Процесс «дисци-плинаризации» позволяет «нормализировать общество» через использование специализированных дискурсов в специфических социальных «точках», что предполагает активное развитие и применение «аппарата знания», присущего этим дискурсам.
Таким образом, власть обнаруживается в тех структурах человеческих отношений, которые ранее считались свободными от неё. Фуко это излагает так: «Власть находится везде; не потому, что она охватывает всё, а потому что она исходит отовсюду». Фуко рассматривает власть как специфический механизм вынуждения, как «способ видоизменения действий с помощью других действий». Она «не располагается здесь или там, никогда не находится в чьих-то руках, никогда не присваивается как товар или часть богатства».
Специфика понятия «власть» у Фуко заключается, прежде всего, в том, что она предстает как господство «научных дискурсов» над сознанием человека. Иначе говоря, «знание», добываемое наукой, само по себе относительное с точки зрения «всеобщей истины», сливаясь с деятельностью дисциплинарных пространств, становится абсолютным и единственно возможным. Механизм его превращения в орудие власти объясняется довольно просто, если мы вспомним, что само сознание человека как таковое ещё в рамках структурализма мыслилось исключительно как языковое. С точки зрения панъязыкового сознания нельзя себе представить даже возможность любого сознания вне дискурса. С другой стороны, если язык предопределяет мышление и те формы, которые оно в нём обретает, - так называемые «мыслительные формы»,
- то и порождающие их научные дисциплины одновременно формируют «поле сознания», постоянно его расширяя своей деятельностью,
и, что является для Фуко самым важным, тем самым осуществляя функцию контроля над сознанием человека. Как утверждает Фуко, «исторический анализ этой злостной воли к знанию обнаруживает, что всякое знание основывается на несправедливости (что нет права, даже в акте
познания, на истину или обоснование истины) и что сам инстинкт к знанию зловреден (иногда губителен для счастья человечества). Даже в той широко распространённой форме, которую она принимает сегодня, воля к знанию неспособна постичь универсальную истину: человеку не дано уверенно и безмятежно господствовать над природой. Напротив, она непрестанно увеличивает риск, порождает опасности повсюду... её рост не связан с установлением и упрочением свободного субъекта; скорее она всё больше порабощает его своим инстинктивным насилием» [11, с. 157].
Таким образом, ориентация на производство риска связана с изменениями в структуре знания. Традиционный тандем власть-знание вытесняет риск, нейтрализуя его. Поэтому та форма, которая, преодолевает дисциплинари-зацию, маркируется как общество риска. Такое общество дисциплинировано лишь инерционно. Оно предполагает содержательное преодоление дисциплинаризации, и поэтому производство рисков может быть понято как «размывание» структуры «власти-знания».
У. Бек утверждает, что точно так же, как в девятнадцатом веке модернизация разрушила структуру феодального общества и породила индустриальное общество, так и производство рисков разрушает индустриальное общество и фундирует постсовременность. Модерн уничтожает свои основы и предпосылки. Дисциплинаризация вступает в противоречие с информационной культурой.
Человек, эмансипированный от традиционных жизненных взаимосвязей, отчуждается не только от истории и культуры, но и от собственного бытийного состава. Те социокультурные страховки рисков, которые обеспечивались принадлежностью к корпорации, сословию, общине, социальному классу и иным общностям, нигилируются эмансипацией. В индустриальном обществе механизмы нейтрализации риска в значительной степени слабеют и функционируют уже больше в дисциплинарной форме.
Поля дисциплинарной власти нейтрализуют неопределённость. Они задают топологию, которая виртуально ориентирована миросистем-ностью, социальной антропологией и утопизмом. Общество закрыто, а история завершена и соответственно топологически нормализована. Согласно социокультурной «разметке» каждый человек оказывается на определённом ему месте, в предписанной роли, что диктует ранг и социально дисциплинарную нормализацию. Подобная социокультурная смена парадигм снимает риск выхода к иному, на антропологическую границу. Человек в пространстве данных практик не отличает себя от дисциплинарного знания. Но структуры идентичности замкнуты
на внешние принудительные структуры знания. Он не мыслит себя вне институционально организованной и публично признанной в качестве значимой деятельности, то есть как объект знания, познания и институциализации. Захваченный сертифицированным и квалифицированным обществом в качестве значимых мотивациями и общественно полезными ценностями, человек лишается возможности выхода за пределы этого поля. Он идентифицирует себя с одномерными проекциями дисциплинарных практик, институциализированных «Мы персонификаций». Герменевтика субъекта нигилиру-ется объективациями, которые нейтрализуют неопределённость. Собственная интенсивность субъекта нейтрализована, ибо его многомерность, самопонимание, экзистенциальная глубина чреваты рисками, которые могут помешать виртуальным проектам преобразования и должны быть заменены внешне определённой формой институциализированного Я.
Актор либеральной культуры идентифицирует себя с системой знания, питающего институты дисциплинаризации. Это позволяет нейтрализовать неопределённость за счёт того, что субъект дисциплинарных пространств уверен в собственной возможности «разбираться в себе самом посредством одних лишь актов познания, когда больше от него ничего не требуется - ни модификации, ни изменения своего бытия... Знание накапливается в объективном социальном процессе» [10, с. 277]. Дисциплинаризация скрывает социальную обусловленность культурных представлений, и они предстают самоочевидными и абсолютными.
Феноменология этого обнаруживается Фуко в том, как дисциплинарные пространства разыгрывают социальные отношения и осуществляют власть через союз со знанием. По логике рассуждений учёного, знания образуют дисциплинарное поле, убеждающее человека в значимости и универсальности институциональных проекций Я. Это проявляет особые микрофизические отношения знания и власти. Их разрушение чревато особыми «дисциплинарными» рисками. Поэтому эпистема как поле действия тандема власти и знания закрыто и утаивается криптой.
Для Фуко нет знания, которое в то же время не предполагает и не образует отношения власти. Нет науки, с одной стороны, и государства - с другой, но есть фундаментальные формы «знания-власти», институализированные дисциплинарными практиками, которые, меняясь, проходят через всю историю европейской цивилизации. Следуя данной теории, они обступают нас и, хотя не говорят нам прямо, кем мы являемся, тем не менее показывают, что от
нас требуется, растворяя человека в дискурсе, «микрофизически» определяют желательную самоинтерпретацию. Именно знание призвано уменьшить риски инерции принятия решений. Всякая власть - это персональный вызов самому человеку. Актуализируется идентичность, которая рассеивает субъекта в пользу чего-то иного, чем он сам. Перцептивными поддержками являются литература, живопись, театр. Они находятся в синергии с дисциплинарными практиками и конституируют понимание мира как картины, истории, рассказа с заведомо предполагаемым концом, индивида как ансамбля социальных связей, а культуры как субститута горизонта духовности. Но информационная культура разрушает модерн не содержательно. Знаменитая фраза М. Маклюэна, что средство есть содержание, здесь как нельзя кстати. Дисциплинарное знание было символом системы институтов страхования социальности от рисков.
Особая неразрывная связь власти и знания конституирует дисциплинарные институты. И разрушение этой связи, помимо буквального содержания, резко повышает риски. Поэтому дисциплинарные риски показывают, как в постсовременной ситуации продолжается распад социальных связей и «распыляется» власть. Позиция «дисциплинарного знания» персонифицируется экспертами. В либеральном обществе формируется институт экспертов, который, не обозначаясь политически, тем не менее приобретает самодовлеющее политическое значение, поскольку именно он определяет, что и насколько допустимо или опасно. Именно эксперты определяют уровень социально-приемлемого риска для общества. Они воплощают крипту и скрытую энциклопедичностью и объектной нейтральностью изложения цензуру. В обществе модерна фигура эксперта редуцируется к бюрократии. Это действительно так, но бюрократия
- это лишь малая часть носителей дисциплинарного знания. В ситуации информатизации общества особое положение корпуса экспертов уже не оправдано и влечёт за собой негативные последствия. То, что эксперты отождествляют себя с элитой и присваивают себе полномочия воспринимать всех остальных как алармистов, подрывающих общественный порядок, становится источником самостоятельного риска. Сеть отторгает институциальные редукции. Данный уровень рисков присущ бюрократии как социальному институту изначально и прослеживается начиная с исторически первичной критики «бюромании» Энсентом Де-Гурне. Информатизация разрушает традиционные основы бюрократии. Например, обязательность наличия письменных документов в офисе (бюро)
в системах e-goverment значительно нарушается. И это становится источником особой группы технических рисков.
Но позиция эксперта весьма противоречива, так как он, как представитель и адвокат дисциплинарных практик, производящих реальность, оказывается заинтересованным в производстве рисков. Это приводит к тому, что реальности, производимой дисциплинарными институтами, становится всё больше и в ситуации медиатизации она становится гиперреальностью. Последняя уже реальнее, чем сама реальность (Бодрийяр). В ней стёрто исходное противоречие действительного и воображаемого. Вряд ли ответственность за производство такой реальности можно связать с экспертами, но невозможность опираться на дисциплинарно экспертные процедуры порождает особый класс рисков. Реакцией на них может быть не осмысление или прямая критика дисциплинарных институтов, так как они эпистемологически скрыты. Опасность возрастает многократно в связи с тем, что принятые в обществе модерна правовые процедуры в киберпространстве теряют свою эффективность. Так, авторское право не распространяется однозначно на среду Интернет, и встают как правовые, так и моральные проблемы. Уже в период становления авторского права в Англии XVП-XVШ вв. и Франции XVШ-XIX вв. была отмечена невозможность отождествления правового режима обращения материальных вещей и нематериальных феноменов. Авторские права на виртуальные феномены защищаются с помощью совершенно иных правовых средств, нежели принятых в системе модерна. Право на творческие результаты неразрывно связано с личностью его создателя, и передача его какому-либо дисциплинарному институту недопустима. Аналогично в сфере экономики вопрос об оценке и даже об идентификации нематериальных ресурсов весьма неоднозначен и спорен. Достаточно обратиться к разночтениям международных стандартов финансовой отчётности (МСФО 38 «Нематериальные активы») и Российскими стандартами (ПБУ 14/2007) по поводу не только оценки и амортизации, но также самого признания того или иного феномена нематериальным ресурсом или активом. Однако экономически правовые реалии отражают более фундаментальный сдвиг, который можно увидеть на других уровнях. Говоря об авторском праве, достаточно вспомнить, что антикопирайт - это не продукт последнего десятилетия, он имеет более чем вековую историю. В ситуации информатизации общества он обретает легальный и постоянно растущий голос в политике. Так, он персонифицируется партиями пиратов. Они уже не воспринимавшиеся как маргинальная группа
леваков. На парламентских выборах в 2006 г. в Швеции представители партии пиратов набрали 0,6% голосов, а на выборах в Европарламент в 2009 г. получили уже 7,3% голосов и получили в Европарламенте одно из 18-ти мест, закрепленных за Швецией. Аналогичные партии стали массово возникать и в других европейских странах: Австрии, Венгрии, Германии. Но это лишь одна из иллюстраций того, как в ситуации гиперреализации и роста неопределённости размываются институционализации санкционирования доступа к информации. За этим стоит разрушение скрытых предпосылок дисциплинарной власти и расширение культуры модерна. На поверхности обсуждения присутствует, как правило, либертарианское, доходящее до паранойи недоверие к любой официальной информации, но за этим стоит более фундаментальный сдвиг деилогизации. Раскрытие крипты, то есть системы тайн и умалчиваний, может рассматриваться как следствие производства дисциплинарных рисков, распыляющих власть.
Другая группа рисков связана с процессами развоплощения человека, его виртуализацией. Если модерн освобождает человека от сословных, корпоративных, цеховых и иных патерналистских связей, то теперь разрушаются те общности, которые были основанием индустриального государства и гражданского общества в целом. При этом феномены информатизации выходят за пределы событий чисто технологического плана. Технологии виртуализации, которые способны не только имитировать, но и симулировать действительность, мы пока оставляем в стороне. Не только входя в киберпространство, где человек встречается с какими-то странными ландшафтами, нереальными телами, но и в обычной сети он меняется, становясь бестелесным - симулякром, «развеществлённым» телом. Пространство Сети открывает огромные либертантные возможности, резко повышая неопределённость и связанные с ними риски. То, что человек в сети свободен, - это просто констатация его ненужности дисциплинарным институтам, процесс, связанный не с личными мотивациями и ценностями, а с тотальной объективацией.
Участник Сети не субъект, а персонаж, который может не быть понят объектно. То есть он по инерции воспринимает себя традиционно как реального человека, но является лишь виртуальным персонажем. Он оказывается в игре симулякров. Но симулякр не есть знак, так как он сам может быть референтом по отношению к представляющему его знаку-симулякру следующего порядка. И здесь разрушается система определённостей. Наука предстаёт как пространство моделей, но главное размыва-
ется опора либерализма и культуры модерна в целом - индивид. На его месте возникает дивид - бестелесный персонаж, обозначающий то, что осталось после вычета телесности и реального экзистенциального опыта проживания. Дивидуализация не просто разрушает одно из основоположений модерна. Проблемы субмодальностей субъекта открывают разрывы сохранившихся связей человека с самим собой. Он не знает, какая сторона его бытийного состава (например, эго-состояние, онтологическая или виртуальная проекции) актуализирована в данный момент, и становится игрушкой сил, ему неведомых.
Таким образом, информатизация культу -ры переводит общество в иную модальность, которая непосредственно связана с производством рисков. Эти системные риски ускользают от стандартных классификаций. Для анализа таких рисков конструктивным оказывается сформулированная Фуко концепция «микрофизики власти». Выделенные виды демонстрируют возможности возникновения рисков в традиционно устойчивых сферах. Мы можем условно назвать на основании методологии выделения «микро-физического уровня власти» два кластера рисков: «дисциплинарные» и «персональные». Причём первая группа рисков связана с распылением власти, тогда как вторая - с деонтологизацией субъекта сетей. В свою очередь, данные риски позволяют выделить целый спектр «вторичных» рисков информатизации.
Библиографический список
1. Агапова И. И. История экономических учений [Текст]. - М. : ВиМ, 1997.
2. Бек У. От индустриального общества к обществу риска [Текст] // THESIS. - Вып 5. - 1994.
3. Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну [Текст]. - М., 2000. - 236 с. - ISBN 5-89826-059-5.
4. Гидденс Э. Судьба, риск и безопасность [Текст] // THESIS. - Вып. 5. - 1994.
5. Гидденс Э. Ускользающий мир: как глобализация меняет нашу жизнь [Текст]. - М., 2004.
- 198 с. - ISBN 5-7777-0304-6.
6. Капелюшников Р. И. «Дорога к рабству» и «дорога к свободе»: полемика Ф. А. Хайека с тоталитаризмом [Текст] // Вопросы философии. - 1990. - № 10. - ISSN 0042-8744.
7. Кастельс М. Галактика Интернет [Текст].
- Екатеринбург: У-Фактория (при участии издательства Гуманитарного университета), 2004.
- 328 с. - ISBN 5-94799-373-2.
8. Луман Н. Понятие риска [Текст] // THESIS.
- Вып 5.- 1994.
9. Нориа Стюарт Т. Риск, неопределённость и сомнение [Текст] // Harvard Business Review Russia. - 2006. - Март. - ISSN 4606895000345.
10. Фуко М. Герменевтика субъекта [Текст] // де Франс в 1977-1978 учебном году. - СПб., 2011. Социо-Логос. - Вып. 1. - М., 1991. - 288 с. - ISBN - 544 с. - ISBN 978-5-02-037115-6. 5-87983-074-8.
11. Фуко М. Безопасность, территория, население [Текст] : курс лекций, прочитанных в Коллеж
Материалы поступили в редакцию 16.03.2012 г.
УДК 316.354
УПРАВЛЕНИЕ СФЕРОЙ КУЛЬТУРЫ НА УРОВНЕ РЕГИОНА
© Фиглин Лев Аронович
доктор социологических наук, профессор, действительный член Российской Академии социальных наук, Почётный работник высшего профессионального образования РФ, профессор кафедры экономической социологии, Саратовский государственный социально-экономический университет.
© Рязанов Александр Владимирович
доктор философских наук, доцент, заведующий кафедрой философии, Поволжский институт им. П. А. Столыпина - филиал РАНХиГС.
Статья посвящена проблемам управления сферой культуры на уровне региона Российской Федерации. Отмечена важность сферы культуры для адекватного самоощущения проживающих в нём граждан.
Ключевые слова: управление, регион, сфера культуры, перспективы.
В1
е
данной статье под регионом понима-^ется субъект Российской Федерации. Субъект управления - структуры и акторы, обладающие для этого полномочиями и заинтересованные в сохранении российского государства как единого целого. Управление культурной политикой - институализированные и неин-ституализированные действия, направленные на сохранение и преумножение человеческого потенциала на определённой территории.
В настоящее время регионы России находятся в весьма сложном положении. Несмотря на то, что они большей своей частью дотационные, Федеральный центр забирает значительную долю (больше половины) региональных налогов. В лучшем положении находятся субъекты, имеющие с Федеральным центром особые договора (например, Татарстан и Башкортостан), их отчисления, по сравнению с остальными, существенно меньше. В целом, если рассматривать ситуацию с точки зрения усиления центростремительных
тенденций, - она вызывает опасения. Москва «поглощает» каждый год сотни тысяч приезжих.
Для многих субъектов России характерно распространение «маятниковой» миграции в столицу, когда значительная часть трудоспособного населения постоянно работает в Москве. Такая ситуация, продолжаясь из года в год, приводит к высвобождению значительного количества людей из под влияния региональной культуры, порождая маргиналов. Возвращаясь домой из столицы, они видят следы запустения, неработающие, некогда крупные предприятия, ветшающие здания, родственников и знакомых, остающихся на «обочине жизни». Естественно, такой разрыв в доходах по регионам вызывает внутреннюю миграцию в массовом масштабе, а поскольку границ с бывшими республиками Советского Союза практически нет, то и миграцию внешнюю, измеряющуюся миллионами человек. Эти процессы становятся причинами
