CC BY
74
♦--------------------------------------------------------------------------------♦
УДК 316.3 НИ. Петров
МЕТОДОЛОГИЯ ПОСТКЛАССИЧЕСКИХ ПОДХОДОВ К СОЦИАЛЬНОМУ УПРАВЛЕНИЮ В ОБЩЕСТВЕ РИСКА
В статье рассматриваются методологические основы изменения стратегии восприятия и оценки рисков в социальном управлении. В информационном обществе риски специально производятся. Это производство легитимное, осуществляемое во всех сферах жизнедеятельности общества. На основании методологии выделения «микрофи-зического уровня власти» определяются два кластера рисков. Они условно обозначаются как «дисциплинарные» и «персональные» риски, которые ускользают от поверхностного взгляда, показывают возможности выделения целого спектра фундаментальных рисков информатизации.
Ключевые слова: риск, информация, управление, методология, микрофизика власти, информационное общество, общество риска.
N.I. Petrov
METHODOLOGY OF POSTCLASSICAL APPROACHES TO SOCIAL MANAGEMENT IN A RISK SOCIETY
The paper discusses the methodological basis of changes in the perception strategy and risk assessment in social management. In information society risks are generated on purpose. This is legitimate and happens in all spheres of society. Based on the methodology of "microphysical levels of power" the author defines two clusters of risk. They are called "disciplinary" and "personal" risks that can not be found with superficial analysis and that allow distinguishing a whole spectrum of fundamental risks of information.
Key words: risk, information, management, methodology, power microphysics, information society, risk society.
Управленческая деятельность всегда связана с выделением, оценкой и оптимизацией факторов риска. Но в ситуации становления информационной культуры традиционный спектр рисков не просто дополняется, но качественно меняется, что требует особого отношения. От наличия знания о различных формах проявления риска все чаще зависит успех социального управления.
Возникает объективная потребность в выработке новых подходов к обеспечению эффективного функционирования и постоянного изменения структуры социального управления организации в условиях риска. Необходим поиск адекватного методологического инструментария, который позволил бы обосновать подходы к социальному управлению в обществе риска.
В статье мы рассмотрим методологические основы изменения стратегии восприятия и оценки рисков в социальном управлении. Этимологически понятие «риск» ассоциируется с неопределенностью, скрытыми, неявными угрозами или опасностью и предполагает деятельность, ориентированную на перспективу и осознание, и учет таких опасностей. Он предстает неизбежным компонентом существования человеческой цивилизации. Риск присущ любой сфере человеческой деятельности, так как любое действие оказывает влияние на будущее и неразрывно связано с прогнозированием и планированием, а значит и с принятием решений вообще.
Классическая теория управления фундируется идеей порядка. Она акцентирует внимание на использовании методов оптимизации организационных, технических и социальных компонентов производственных систем, считая морально-психологические и социально-организационные факторы незначимыми для эффективного управления. Социальное управление при этом вытесняется на периферию внимания. Управление должно способствовать выявлению риска и его нейтрализации.
Первым понятие риска в качестве позитивной функциональной характеристики управленческой деятельности рассматривал Р. Кантильон (1680 - 1734). Его мышление содержит элементы, которые уже не вписываются в классическую политэкономию. Предприниматель в теории Р. Кантильона - это индивид, обладающий предвидением и желанием взять на себя риск [1, с. 142]. Это актор социальной жизни, устремленный в будущее, чьи действия характеризуются и надеждой получить доход, и готовностью к потерям. Поэтому управление связано не с однозначным вытеснением риска, а с его учетом и использованием.
Работы Р. Кантильона были знаковыми для понимания риска. Но эти аспекты были вытеснены на периферию внимания социально-экономической науки. До середины ХХ в. в науке доминировала классическая теория управления. Сторонники данного направления, основоположником которого может по праву считаться Ф.У. Тейлор [11], при рассмотрении оптимизации управления акцентируют внимание на интенсивности участия работников в процессе производства, на результатах его труда, оставляя вне поля зрения процесс постановки и достижения в трудовой деятельности личных целей работников, их вовлеченности и основных побудительных мотивов. Это практика научно обеспеченного детерминистского давления общности и технологии на человека, однозначно исключающая неопределенность и риск. Управленческие усилия связаны с вытеснением неопределенности за пределы организации. Идея социального порядка при этом становится регулятивной. Социальная реальность рассматривается как хаос, который требует порядка. При управлении необходима оценка степени неопределенности и риска достижения результирующих показателей проекта. При этом предполагаются два допущения. Во-первых, можно оценить риск, т.е. определить
♦
♦
размер, время и место наступления нежелательных последствий, и их конкретные причины. Во-вторых, проект может быть достаточно детализирован, так как смена приоритетов или правил игры - это риск, который в классической концепции даже не рассматривается.
С середины ХХ в. начинает складываться неклассическая концепция управления, и одной из ее существенных черт становится переоценка риска. С управленческих психологических позиций этот пересмотр связан с содержательной интерпретаций экспериментов Ла Пьера, Мэри П. Фоллет, Элтона Мэйо, Фрица Ротлис-берга и др. Данная концепция истолковывается внетех-нологически, как доктрина «человеческих отношений». Социальная практика новой доктрины основывалась на провозглашенном Мэйо принципе замены индивидуального вознаграждения групповым (коллективным), экономического - социально-психологическим. Были предложены и новые средства повышения производительности труда («просвещение служащих», «групповые решения», «паритетное управление» и т.п.), обращенные к определенным социальным группам и учитывающие все присущие им психологические и социальные особенности. Задача менеджмента, по мнению Мэйо, состояла в том, чтобы ограничить снизу огромные формальные структуры - бюрократических монстров, гоняющихся за материальной эффективностью, как-то обуздать их неформальной организацией, построенной на принципах человеческой солидарности и гуманизма.
Но суть отличий новой концепции ускользает от внешнего подхода. Поэтому в литературе неклассический подход к управлению зачастую интерпретируется как простое дополнение «классической доктрины с внесением в нее изменений, следующих из индивидуального поведения и влияния неформальной группы» [10, с. 24]. Это предполагает, что социальное управление имеет дело с оптимизацией и учетом принципиально неснимаемых системных рисков. На самом деле речь идет о расширении контролируемых переменных, от которых зависит успех планирования. Неопределенность теперь включена в процессы управления. Но выясняется, что в действительности многие неопределенные переменные не могут рассматриваться в классическом масштабе как контролируемые параметры.
Это подтверждает, что вытеснение риска - объективная социальная тенденция. Ситуация радикально меняется при возникновении информационного общества. В нем господствует новый тип коммуникаций, который Кастельс по аналогии именует «галактикой Интернет» [7]. Наряду с появлением возможности в информационном пространстве постклассического подхода к неопределенным переменным резко расширяется область нелинейных процессов. В них риски становятся неизбежными. Поэтому само понятие планирования и проектирования меняется. Однако строить свои планы на таком жестко заданном прогнозе рискованно, поскольку даже незначительное изменение исходных данных может привести к совершенно неожиданным результатам. Классическое восприятие случайностей, микровоздействий как несущественных факторов подвергается радикальному пересмотру.
Именно со становлением информационного общества начинает складываться постклассическое мышление, одной из существенных черт которого является
переоценка риска. Симптоматично, что изначально методология учета и использования неопределенности возникает в сфере социального планирования. Так, Хайек считает, что в основе цивилизации лежит тот факт, что «человек научился соблюдать правила поведения, последствия которых находились далеко за пределами его восприятия» [8, с. 128]. То есть цивилизация фундируется возможностью прогнозировать неопределенность. Риск - это негативный показатель свободы, и с уничтожением экономической свободы и возможностей риска рушится здание цивилизации [6, с. 57].
К середине 1980-х гг. изучение рисков становится все более запутанным и хаотичным: риск-анализу явно недоставало методологического обоснования. Реалии постсовременного общества не просто вынуждают переосмыслить классические определения, а выявляют наличие совершенно новых рисков, которые были скрыты на предыдущих этапах.
Но суть заключается не только в разнообразии рисков, их масштабе и направленности, но и в их роли. Подтверждается исторически широко известная мысль о двойственности, амбивалентности роли неопределенности и риска в процессах управления.
Симптоматическая теория риска Н. Лумана напрямую связана с критикой рациональности современного общества. Социология, пишет Луман, должна поставить вопрос о том, «как общество объясняет и выправляет отклонение от нормы, неудачу или непредвиденную случайность. Эта темная сторона жизни, этот груз разочарования, когда ожидания ни к чему не приводят, должны стать более очевидными, чем сильнее наша надежда на нормальный ход событий» [8, с. 141].
Выясняется, что степень учета и использования, т.е. научного осмысления риска говорит о характере и эффективности управления, так как риск «широко используется лишь в обществе, ориентированном на будущее» [5, с. 39]. «Риск и попытки оценки риска настолько существенны для колонизации будущего, - писал Гид-денс, - что его исследование может дать нам очень много в понимании основных элементов современности» [4, с. 61]. В течение двух последних десятилетий ХХ века Н. Луман, Э. Гидденс и У. Бек создали концепцию, в которой общество в целом идентифицируется как «общество риска» [3]. Согласно теории риска Н. Лума-на, общество, вышедшее к пределам модерна, обнаруживает себя вне механистических онтологий, в синер-гийном горизонте. Гидденс ввел чрезвычайно важное для понимания современного общества понятие «среда риска». Такая среда требует отчетливого осознания приоритетов, «человек должен хорошо разобраться со своей системой ценностей. Что ценнее - свобода или безопасность?» [9, с. 22]. То есть в обществе «производства риска» меняются не только методологические, но и мировоззренческие основания понимания общества.
Характерной чертой постсовременного общества, по Луману, является не столько потребность создания условий стабильного существования, сколько интерес к маргинальным альтернативам, которые разрушают условия для общественного консенсуса и подрывают основы коммуникации.
Таким образом, информационное общество не просто усугубляет риски массового развития коммуникаций, но порождает киберпространство, которое, делая медиати-
зацию социокультурности неизбежной, порождает целый спектр специфических несистемных рисков.
Риск в таком контексте становится неизбежным, так как определяется как «систематическое взаимодействие общества с угрозами и опасностями, индуцируемыми и производимыми модернизацией как таковой. Риски, в отличие от опасностей прошлых эпох, - следствия угрожающей мощи модернизации и порождаемых ею неуверенности и страха» [2, с. 45], они часть социальной системы. «Общество риска» - это фактически новая парадигма общественного развития. Ее суть состоит в том, что господствовавшая в индустриальном обществе «позитивная» логика общественного производства, заключавшаяся в накоплении и распределении богатства, все более перекрывается (вытесняется) «негативной» логикой производства и распространения рисков. В конечном счете расширяющееся производство рисков подрывает сам принцип рыночного хозяйства и частной собственности, поскольку не просто систематически обесценивается и экспроприируется (превращается в отходы, загрязняется, омертвляется и т.д.) произведенное общественное богатство. Информация становится важнейшим рычагом производства риска.
«Жить в эпоху "поздней современности", - пишет Гидденс, - значит жить в мире случайности и риска - неизменных спутников системы, стремящейся к установлению господства над природой и рефлексивному творению истории... Весь мир будущих событий открыт для преобразования людьми - в тех пределах, которые, насколько это возможно, устанавливаются в результате оценки риска» [4, с. 63]. Это меняет статус концепта риска в управлении, т.е. в обществе «производства риска» меняются приоритеты управления, для осмысления которых необходимо привлечь фундаментальные подходы. Ведь речь идет не о потере информации, а о том, что благодаря изменению одного бита информации можно изменить судьбу страны и даже мира. Исследования У. Беком логики распределения богатств и рисков предполагает существенное дополнение. Необходимо рассмотреть скрытые основания модерна и противоречия между его основами и тем, что происходит в обществе риска.
В частности, конструктивным представляется использование разработанной М. Фуко концепции «микрофизики власти», которая имеет самое непосредственное отношение к стратегии социального управления на всех уровнях.
Современная власть, пишет Фуко, принимает форму «дисциплинарной власти». Под дисциплинарной властью он понимает власть, трансформирующую людей в объекты с помощью «дисциплинарных практик». Эти «дисциплины» помогают сформировать «общество нормализации» - частично через специализированные дискурсы, используемые в специфических социальных «точках», частично через применение «аппарата знания», присущего этим дисциплинам и их дискурсам.
Специфика понимания власти у Фуко заключается, прежде всего, в том, что она проявляется как преобладание «научных дискурсов» над сознанием человека. Иначе говоря, знание, добываемое наукой, само по себе относительное и поэтому якобы сомнительное с точки
зрения «всеобщей истины», теперь становится неотделимым от человека. Фуко писал: «Исторический анализ этой злостной воли к знанию обнаруживает, что всякое знание основывается на несправедливости (что нет права, даже в акте познания, на истину или обоснование истины) и что сам инстинкт к знанию зловреден (иногда губителен для счастья человечества). Даже в той широко распространенной форме, которую она принимает сегодня, воля к знанию не способна постичь универсальную истину: человеку не дано уверенно и безмятежно господствовать над природой. Напротив, она непрестанно увеличивает риск, порождает опасности повсюду... ее рост не связан с установлением и упрочением свободного субъекта; скорее она все больше порабощает его своим инстинктивным насилием» [12, с. 157].
Поля дисциплинарной власти, которые охватывают все общество, ставят каждого человека на определенное место, приписывая ему ранг и тем самым, контролируя нейтрализуют неопределенность. Снимается риск негарантированного выхода на антропологическую границу. Человек в пространстве данных практик идентифицирует себя с дисциплинарным знанием. Он не мыслит себя вне институционально организованной и публично признанной в качестве значимой деятельности, т.е. как объект знания, познания и институциализации.
Неклассическая концепция управления ориентиро -вана на безрисковое пространство, где актор либеральной культуры идентифицирует себя с системой институтов. Бек пишет о том, что, как и в XIX в. модернизация разрушила структуру феодального общества и породила индустриальное общество, так же разрушается индустриальное общество сегодня, и рождается постсовременность. Те социокультурные страховки от рисков, которые обеспечивались принадлежностью к корпорации, сословию, общине, социальному классу и иным общностям, были разрушены. В индустриальном обществе механизмы нейтрализации риска в значительном степени слабеют и функционируют уже больше в дисциплинарной форме.
Таким образом, риск связан с изменениями в структуре знания. Скрытая функция дисциплинарного тандема «власть - знание» вытеснить риск на периферию внимания начинает давать сбои в обществе риска. Постсовременный мир соединяет в себе элементы дисциплинарного общества и общества риска. Практически общество риска можно рассматривать как вид общества, основанного на преодолении дисциплинаризации, поскольку многие из этих рисков связаны с «размыванием» структуры власти знания.
Такая деструкция проявляется как особые «дисциплинарные» риски. Для Фуко нет знания, которое в то же время не предполагает и не образует отношения власти. Нет науки, с одной стороны, и государства - с другой, но есть фундаментальные формы знания-власти, институализированные дисциплинарными практиками, которые, меняясь, проходят через всю историю европейской цивилизации. Именно знание призвано уменьшить риски инерции принятия решений. Перцептивными поддержками либеральной власти-знания являются литература, живопись, театр. Они находятся в синергии с дисциплинарными практиками и конституируют понимание мира как картины, истории как рассказа с заведомо предпо-
♦
♦
лагаемым концом, индивида как ансамбля социальных связей, а культуры как субститута горизонта духовности. Но информационная культура разрушает модерн не содержательно. Знаменитая фраза Маклюэна, что средство есть содержание, здесь как нельзя кстати. Дисциплинарное знание было символом системы институтов страхования социальности от рисков.
Особая неразрывная связь власти и знания конституирует дисциплинарные институты. Власть, таким образом, появляется в тех структурах человеческих отношений, которые ранее считались свободными от власти. И разрушение этих связей помимо буквального содержания резко повышает риски. Поэтому дисциплинарные риски показывают, как в постсовременной ситуации продолжается распад социальных связей и «распыляется» власть. Этот вид рисков проявляется в том, что позиция «дисциплинарного знания» персонифицируется экспертами. В либеральном обществе формируется институт экспертов, который, не обозначаясь политически, тем не менее приобретает самодовлеющее политическое значение, поскольку именно он определяет, что и насколько допустимо или, соответственно, опасно. Именно эксперты определяют уровень социально приемлемого риска для общества. Но в ситуации информационного общества привилегированное положение корпуса экспертов уже не оправдано и влечет за собой негативные последствия. То, что эксперты отождествляют себя с элитой и присваивают себе полномочия воспринимать всех остальных как алармистов, подрывающих общественный порядок, становится источником самостоятельного риска. Эксперты оказываются слоем, который прямо заинтересован в производстве и распространении рисков. Ведь реальности, производимой дисциплинарными институтами, становится все больше, и в ситуации медиатизации она является гиперреальностью, которая для нас реальнее, чем сама реальность (Бодрийяр). В ней стерто уже и само противоречие реального и воображаемого. Вряд ли ответственность за производство такой реальности можно связать с экспертами непосредственно, но невозможность опираться на дисциплинарно экспертные процедуры порождает особый класс рисков. И что самое главное - они остаются скрытыми. Реакцией на них может быть не осмысление или прямая критика экспертов, а разрушение традиционных структур, например «copyright». При таком повороте событий лавина рисков, связанных с переориентацией мышления на «copy left», которая вполне реализуется в информационной культуре, неизбежна. Общество находится лишь на пороге реализации данной медиакультурной конфигурации.
Другая группа рисков связана с процессами разво-площения человека, его виртуализацией. Если модерн освобождает человека от сословных, корпоративных, цеховых и иных патерналистских связей, то теперь разрушаются те общности, которые были основанием индустриального государства и гражданского общества в целом. При этом феномены информатизации выходят за пределы событий чисто технологического плана. Но технологии виртуализации, которые способны не только имитировать, но и симулировать действительность, мы пока оставляем в стороне. Человек меняется, становит-
ся бестелесным симулякром, «развеществленным» телом не только в киберпространстве, где встречается с какими-то странными ландшафтами, нереальными телами, но и в обычной сети. Пространство сети открывает огромные либертантные возможности, резко повышая неопределенность и связанные с ними риски. Свобода человека в сети - это просто констатация его ненужности дисциплинарным институтам. Это процесс, связанный не с личными мотивациями и ценностями, а с тотальной объективацией. Он не субъект, а персонаж, который может быть понят как тело, но тело виртуальное, т.е. может воспринимать себя традиционно как реального человека, только реален он виртуально. Именно поэтому симулякр не есть знак, но он сам может быть референтом по отношению к представляющему его знаку-симулякру следующего порядка. И здесь самая основная опасность - исчезновение индивида, опоры либерализма и культуры модерна в целом. На его месте возникает индивид, который предстает как бестелесный персонаж, обозначающий то, что осталось после вычета телесности и реального экзистенциального опыта проживания. Дивидуализация не просто разрушает одно из основоположений модерна. Проблемы субмодальностей субъекта открывают разрывы сохранившихся связей человека с самим собой. Он не знает, какая сторона его бытийного состава (например, эго-состояние) актуализирована в данный момент и становится игрушкой неведомых ему сил.
Таким образом, риск как повышение неопределенности и разрушение объективации события - это в постсовременной ситуации не исключительный случай, не «последствие» и не «побочный продукт» общественной жизни. Риски теперь постоянно производятся обществом, причем это производство легитимное, осуществляемое во всех сферах жизнедеятельности общества. На основании методологии выделения «микрофизиче-ского уровня власти» мы можем определить два кластера рисков. Они условно обозначаются как «дисциплинарные» и «персональные» риски, которые ускользают от поверхностного взгляда, показывают возможности выделения целого спектра фундаментальных рисков информатизации.
1. Агапова И.И. История экономических учений. М., 1997.
2. Бек У. От индустриального общества к обществу риска // THESIS. 1994. № 5.
3. Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. М., 2000.
4. Гидденс Э. Судьба, риск и безопасность // THESIS, 1994. Вып. 5.
5. Гидденс Э. Ускользающий мир: как глобализация меняет нашу жизнь. М., 2004.
6. Капелюшников Р. «Дорога к рабству» и «дорога к свободе»: полемика Ф.А. Хайека с тоталитаризмом // Вопросы философии. 1990. № 10.
7. Кастельс М. Галактика Интернет. Екатеринбург, 2004.
S. Луман Н. Понятие риска // THESIS. 1994. № 5.
9. Нориа Стюарт Т. Риск неопределенность и сомнение // Harvard Business Review (русское издание). 200б. Март.
10. ПурликВ., Тулаева Н. Маркетинг: ключ к успеху. М., 1991.
11. Управление - это наука и искусство. М., 1992.
12. Фуко М. Безопасность, территория, население: курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1977 - 197S учебном году. СПб., 2011.
