CC BY
36ОКЛИ С.
РИМСКОЕ ЗАВОЕВАНИЕ ИТАЛИИ OAKLEY S.
The Roman conquest of Italy // War and Society in the Roman World / Ed. by Rich J., Shipley G. - L.; N.Y., 1993. -
P. 9-37.
В работе Стефена Окли рассматриваются социальные и экономические основы раннего (до великих завоевательных войн в Средиземноморье) периода римской экспансии в контексте так называемой «модели ежегодной войны», практиковавшейся Римом, как считает автор, в ран-нереспубликанскую эпоху.
Военные кампании Римской республики на протяжении большей части V в. до н.э., пишет исследователь, фактически являются продолжением начавшейся задолго до этого серии конфликтов в Центральной Италии между горными народами (вольсками, эквами, самнитами) и обитавшими на равнине латинами (включая самих римлян) и герниками. Учитывая примитивную организацию обеих сторон, эти конфликты не были регулярной войной, но по большей части грабительскими рейдами на территорию противника. Античные писатели (Ливий и Дионисий) подчеркивают постоянство римских наступательных действий, организуемых консулами и диктаторами, но даже они иногда признают, что результаты этих походов сводились в основном к опустошению полей и угону скота. Однако в конце V в. до н.э. после осады этрусского города Вейи и связанного с ней введения солдатского жалования военные кампании римлян приобретают все более систематический и профессиональный характер. В следующем, IV столетии до н.э., с точки зрения автора, зарождаются многие классические черты римской экспансии,
среди которых он особо выделяет широкое использование союзнических людских ресурсов и колонизацию завоеванных земель (с.14).
За время покорения римлянами всей территории Апеннинс-кого полуострова в течение примерно 150 лет (до 265 г. до н.э.) только для 13 лет нет сообщений в источниках о военных действиях. Эта модель ежегодной войны, отмечает С.Окли, стала, таким образом, еще одной ведущей чертой римской экспансии за много десятилетий до того, как римские легионы вышли за пределы Италии. Современные исследования римского империализма, пишет он, подчеркивают исключительную воинственность римского общества, интенсивность его военной деятельности, в которой регулярно принимала участие значительная часть гражданского населения. Государственные институты Римской республики были военными по характеру и функциям, а ее культура была пропитана воинской этикой. Однако эти факты, хотя и важные сами по себе, не объясняют природы римского империализма, являясь, скорее, лишь его симптомами.
Одним из возможных вариантов объяснения данного фено-мена, с точки зрения автора, может служить теория итальянского уче-ного А.Момильяно, который видел решение проблемы в характере отношений Рима с его италийскими союзниками. Все категории последних, различные в правовом отношении, имели одну общую обязанность — поставлять войска в римскую армию, что давало в распоряжение Рима огромные резервы военной силы, которые к тому же постоянно возрастали по мере расширения завоеваний и присоединения к римской федерации все новых италийских общин. Но эта система имела еще более глубокий эффект. Поскольку союзники выполняли исключительно военные функции, их военные обязательства были единственной видимой связью между ними и Римом, а война, следовательно, — единственной формой, в которой римско-италийский союз только и мог реализовывать свое существование. Сохранить такую систему можно было, лишь постоянно поддерживая ее в действующем состоянии, т.е. в состоянии почти перманентной войны, максимально используя людские ресурсы союзников. Прекращение войн означало бы и прекращение выполнения союзнических обязательств и, как следствие, распад союза (с. 17).
Разумеется, пишет С.Окли, теория А.Момильяно не может служить исчерпывающим объяснением римской агрессии, и правы те исследователи, которые полагают, что ее причины были обусловлены также, а возможно и в первую очередь, самой структурой римского общества. Но рассматривая столь сложный феномен, как римский империализм, сле-
дует учитывать все возможные варианты его интерпретации. Необходимо также, отмечает он, иметь в виду, что ежегодная война была эндемическим состоянием не только Рима, но и всех остальных италийских государств и племен. Римское завоевание лишило их возможности самостоятельно вести боевые действия, но оно не могло устранить в этих обществах внутренние структуры, ориентированные на агрессию. Таким образом, заслуга А.Момильяно, считает автор, состоит в том, что он выявил необходимость для римлян, сознательно или неосознанно, направлять эту агрессию для достижения собственных целей. Растрачиваемая прежде в войнах друг с другом и с Римом, союзническая военная мощь была теперь соединена, чтобы обеспечить численное превосходство, победу и завоевания для Рима. Но война под римским руководством сама по себе была весьма прибыльным делом и тем самым еще больше поощряла воинственность италийцев. В качестве военных партнеров Рима союзники получали свою долю выгод, причем не только в форме «движимой» добычи, но и в виде земель, конфискованных у побежденных врагов и используемых для выведения колоний с участием как римлян, так и италиков. Этим как бы восполнялись прежние территориальные потери союзных общин, побежденных в свое время Римом и лишенных части собственных земель. Жертвуя своей политической независимостью, италийские союзники Рима обретали безопасность, защиту и прибыль за относительно умеренную плату, поскольку основное бремя войн несли все же римские граждане. Это позволяет понять лояльность союзников Риму и объяснить как динамизм, так и прочность созданной им системы (с. 18).
В качестве важнейшего стимула римской экспансии автор выделяет захват новых земель и их колонизацию, что позволяло решать внутренние, крайне острые проблемы римского общества, такие как хроническая задолженность мелких землевладельцев-крестьян и утрата ими вследствие этого своих участков земли. Реально программа колонизации означала «экспорт» из Рима лишних бедняков и, следовательно, снижение уровня социальной напряженности в обществе. В то же время она позволяла неимущим поправить свое материальное положение путем получения новых, более обширных участков земли и тем самым избежать долговой зависимости. Характерно, пишет С.Окли, что именно в период ослабления колонизационного процесса (между галльским погромом Рима и войной с Латинским союзом, т.е. с 389 по 342 г. до н.э.), когда в источниках отсутствуют упоминания о распределении земель, тема долгов становится наиболее острой в сочинениях античных историков,
описывающих эти годы (с. 21). Примечательно, что после 342 г., когда были ликвидированы все остатки патрицианской монополии на ager publicus и начала осуществляться великая программа колонизации, в ходе которой римляне расселились по всей Центральной Италии, источники едва касаются некогда любимой темы долгов. Что касается известного закона (lex Poetelia) об отмене nexum (формы долгового рабства), который должен быть датирован 326 либо 313 г. до н.э., он, по мнению С.Окли, в равной степени мог означать как рост задолженности, так и ее сокращение.
В целом, однако, как полагает автор, острота проблемы долгов в Риме постепенно уменьшалась, и расселение многочисленных плебеев на завоеванных территориях служит объяснением этой тенденции. Таким образом, пишет исследователь, сама структура римского общества и развивавшиеся в нем социально-экономические процессы заключали в себе внутренний импульс к войне, захвату земли и колонизации. Следовательно, заключает он, колонизация занимала центральное место в феномене римского империализма до 264 г. до н.э. (с. 22).
Наряду с захватом земли, захват рабов, по-видимому, становится еще одним важным стимулом к ведению войн уже в рассматриваемый период. В последнее время, пишет С.Окли, ученые все более склоняются к тому, что римская экономика в значительной степени начинает базироваться на рабстве уже в IV и в первой половине III в. до н.э., а не во II в., как считалось ранее. Это предположение может быть подкреплено как различными сведениями письменных источников, так и более общими соображениями.
Наиболее важным свидетельством значимости рабства в середине IV в. до н.э. является утверждение Ливия о том, что 5%-ный налог на манумиссию (отпуск на волю) рабов восходит к закону, принятому еще в 357 г. до н.э. Анализ контекста, в котором он упоминается, не выявил никаких мотивов для фабрикации или фальсификации этого факта анналистами. Из этого следует, что уже в середине IV в. до н.э. совершалось достаточно много подобных актов, чтобы государство могло рассматривать их как источник дохода, и, соответственно, имелось значительное количество рабов. Косвенным подтверждением их многочисленности служит также вопрос о включении вольноотпущенников во все римские трибы, а не только в четыре городские, поднятый цензором Аппием Клавдием Цеком в 312 г. до н.э. Вряд ли этот вопрос, отмечает автор, вызвал бы
столь острую дискуссию в римском обществе, если бы число вольноотпущенников было незначительным (с. 23-24).
Одним из главных источников рабства была война. И на этот счет имеются прямые цифровые данные. Так, из сообщений Ливия о боевых действиях в Центральной Италии в период между 297 и 293 гг. до н.э. следует, что только за эти пять лет было захвачено в плен и обращено в рабство около 69 тыс. человек. В свете всей последующей практики римских войн нет особых оснований сомневаться в достоверности этих цифр. Вряд ли также ситуация в этой сфере в 290-х годах была каким-то новым явлением в римской истории (с. 25).
Политические конфликты V и IV столетий до н.э., пишет С.Окли, становятся понятны, если только принять как факт значительную разницу в размерах землевладения (и, следовательно, богатства) между состоятельными и малоимущими гражданами. Дополнительный труд был необходим в крупных поместьях, и эта потребность объясняет существование института долгового рабства в Риме. Однако вместе с прогрессирующим улучшением положения бедняков в течение IV в. в результате социальных реформ и колонизации и вместе с упадком, а затем и отменой института пехит этот традиционный источник дополнительного труда становился все менее доступным. В этих условиях поступление рабов извне в ходе все более успешных войн в данный период должно было восполнить нехватку рабочей силы. Отсюда легко предположить, что подневольный труд свободнорожденных римских бедняков все более заменялся трудом рабов. При этом постоянное расширение сферы римской агрессии вело к бурному росту территории а§ег риЬИс^, являвшейся объектом эксплуатации преимущественно богатых людей, а это, в свою очередь, означало рост потребности в рабах. И даже более или менее состоятельные крестьяне, если судить по афинским аналогиям, могли позволить себе приобрести в помощь одного или нескольких рабов, полагает автор. Таким образом, отмечает он, уже в ходе Самнитских войн (327-290 гг. до н.э.) возможность получения все большего количества рабов в качестве побочного продукта успешных боевых действий должно было стать важным фактором в формировании в римском обществе взгляда на войну как на весьма прибыльное дело (с. 26).
Экономические выгоды войны проявляли себя и другими путями. Хорошо известно, пишет С.Окли, что внешний облик Рима и многих других городов Италии сильно изменился во 11-1 вв. до н.э. благодаря строительству и украшению, финансируемому за счет заморских завоеваний. Менее
известно то, что в одних только литературных источниках имеются важные сведения, позволяющие отнести начало этого процесса ко времени около 300 г. до н.э. Действительно, только 18 храмов было возведено в период от 753 до 303 г. до н.э., в то время как между 302 и 291 гг. до н.э., т.е. всего за 11 лет, римляне построили девять новых храмов. Но помимо храмов в те же годы велось строительство акведуков и дорог. Большой объем строительства приходился также на новые колонии. Все это требовало огромных издержек. И если рабы должны были обеспечивать большую часть трудовых затрат, то финансирование всего остального, вероятно, осуществлялось из военной добычи, взятой у самнитов и других врагов. В этом контексте вполне оправданным выглядит предположение некоторых ученых о том, что римляне впервые начали чеканить собственную монету в силу необходимости финансировать строительство Аппиевой дороги (с. 27). Так, изменение внешнего облика Рима символизировало расширение сферы его господства в Италии.
В целом, заключает автор, Рим был обществом, формируемым непрерывной войной, и в основных своих чертах эта модель (война — ограбление завоеванной территории — финансирование за счет этого следующей войны — захват добычи и рабов — захват земли — образование крупных поместий, обрабатываемых преимущественно рабами, — рост городов и богатства Италии) сложилась уже около 300 г. до н.э. (с. 28). «Жаждущих добычи и рабов, нуждающихся в свободных землях, движимых вперед идеологией победы и ежегодным ритмом войны, римлян 300 г. до н.э., — пишет он, — с трудом можно рассматривать как сражающихся только для защиты отечества... и хотя было бы абсурдом полагать, что именно римляне начинали все те войны, в которые они были вовлечены, идея Полибия о том, что уже ко времени войны с Пирром они задумали план господства в Италии, возможно, заслуживает доверия» (с. 31).
А.Е.Медовичев
