CC BY
69
Русская военная эмиграция 20 - 40-х годов XX в.: Документы и материалы. Т. 4. У истоков «Русского общевоинского союза». 1924 г. / Сост. В.А. Авдеев, Ю.А. Алексеев, И.И. Бас и к, А. Т. Жадобин, А.А. Зданович,
В.Н. Карпов, В.В. Марковчин, В.И. Муранов. М.: РГГУ, 2007. - 980 с.
Писатель Марк Твен, для которого исторический источник служил не более чем эскизом к художественному образу, однажды признался: «Правда удивительнее вымысла, потому что вымысел должен держаться в пределах вероятного, а правда нет». Глубина афоризма великого американца станет отчетливо видна всякому, кто почтит своим вниманием выпущенный в апреле 2007 г. Издательским центром РГГУ очередной, 4-й, том серии сборников «Русская военная эмиграция 20 - 40-х годов XX в.: Документы и материалы». Это солидная подборка документов, многогранно освещающих события на этот раз только одного, зато чрезвычайно важного в историческом смысле года - 1924-го.
Как и предыдущие, настоящий том возник благодаря большой изыскательской и исследовательской работе сотрудников Института военной истории Министерства обороны РФ, Федеральной службы безопасности РФ и Службы внешней разведки России. Новацией стал выход сборника в Издательском центре РГГУ, удачно отразившейся на его оформлении. Прежний мрачноватый переплет, прикрытый простоватой суперобложкой, сменил новый, выполненный с припрессовкой матовой пленки, сразу придавший тому привлекательный вид.
Том «У истоков “Русского общевоинского союза”. 1924 г.» в основной своей части содержит тексты (целиком или в извлечениях) 187 документов наряду с 62 документами в качестве приложений. Большинство их было извлечено из фондов Центральных архивов ФСБ и Службы внешней разведки РФ, остальные представлены выборкой из фондов ГА РФ (бывшего РЗИА) и архивного отдела Администрации г. Новороссийска.
Тематически том построен на раскрытии идейно-политических, организационных, социальных и нравственных коллизий внутри Российского, преимущественно военного, зарубежья накануне и в первые месяцы после образования Русского общевоинского союза (РОВ С). Глава I («Притязания на российский престол») - самая небольшая по числу собранных в ней документов, знакомит с одной из главных сенсаций русской эмигрантской политической жизни 1924 г: объявлением себя носителем императорской власти вел. кн. Кириллом Владимировичем и реакцией на нее монархистов и сторонников генерала П.Н. Врангеля. Глава II («Врангель, Кутепов и другие...») дает представление о политических, организационных, институциональных, региональных аспектах существования частей Русской армии и ее командования за границей, а также некоторых частных сюжетах, восполняющих контекст излагаемой темы (обращение к армии митрополита Антония, генерала А.И. Деникина и т.п.). Главы III («От военных обществ к Русскому общевоинскому союзу»), ГУ-я («Общество галлиполийцев»), У-я («Офицерские союзы и общества во Франции»), У-я («Создание Русского общевоинского со-
юза») и УП-я («Казачество в Европе») представляют калейдоскоп многочисленных и ярких лиц и событий, из которых, собственно, и складывалась изо дня в день, из года в год жизнь военных эмигрантов в европейских странах.
Как и в предыдущих томах серии, читателю предлагается редкая возможность взглянуть на военную эмиграцию с двух сторон: и ее собственными глазами, и оком советской разведки. Оперативно-распорядительный и отчетно-информационный характер документов создает, даже при выборочном чтении, психологический эффект нахождения в эпицентре непримиримой и нескончаемой борьбы между белыми и красными, выплеснувшейся уже за пределы России. Приемы ее становились все более изощренными, распространяясь в покрытое тайной и окутанное легендами противостояние «рыцарей плаща и кинжала», но преследуя все ту же, одну-единственную цель - уничтожение противника, если не сейчас, то в будущем, всеми доступными средствами. Консенсус тут был не возможен.
По мере публикации томов серии «Русская военная эмиграция 20 -40-х годов XX в.», взлелеянный в 1990-х гг., и в научной литературе, и в СМИ, миф о Российском зарубежье как о «земле обетованной» для всех честных и благородных людей, «волею судеб» оказавшихся на чужбине и отмоливших грехи революции и Гражданской войны, начинает бледнеть перед несравненно более сложной исторической реальностью, кропотливо воссоздаваемой публикаторами. Перефразируя известную сентенцию Ф.И. Тютчева о сути русской истории до и после Петра I, можно так обрисовать содержание Белого движения до эмиграции и после: вначале - одно уголовное дело, потом - сплошная панихида. И здесь, как нам видится, кроется эффект чисто психологического воздействия генеральской патетики и обывательских стенаний на того, кто взялся изучать источники эмигрантского происхождения. Благородный слог белоэмигрантов, их трагическое, часто безысходное положение не должны застить взор исследователя, заставляя отдавать им предпочтение перед их противниками, якобы «низкими» происхождением и «подлыми» своими целями. Безнравственность, жестокость и цинизм, унесенные белыми и красными с щедро политых русской кровью полей Гражданской войны, никуда не делись. Увы, в этом убеждаешься, перелистывая изданный том.
Вот характерный пример. В главе I «Притязания на российский престол» мы становимся свидетелями противоборства двух военно-монархических кланов - «николаевцев» и «кирилловцев». Нам, вроде бы успевшим накрепко отвыкнуть от советских литературных и кинематографических штампов в изображении эмигрантского монархического движения, дается право самим судить о его сути и ключевых фигурах. И что же мы видим? В очередном «курортном» манифесте и без того переполошивший эмиграцию своим самовосхождением на российский престол, вел. кн. Кирилл Владимирович заповедует в случае своей кончины передать его тому, на кого укажет «промысел» и «Основные законы Российской империи» (с. 27). Что перед нами: трагедия, фарс, комедия или старое как мир желание властителей, реальных и мнимых, играть чужими судьбами? Похоже, всего было через край и в «занятии» трона князем-«февралистом», демонстративно отрек-
шимся от последнего императора, и в попытке «наперекор стихиям, рассудку вопреки» повести за собой бесправных и беззащитных в несчастье людей. А возможно, это была плохо закамуфлированная «царственной» велеречивостью попытка прибрать к рукам колоссальную российскую собственность за границей. Иначе чем объяснить активное использование вел. кн. Кириллом Владимировичем мюнхенской полиции для воздействия на нелояльную к нему эмигрантскую публику? (с. 33).
Указание Ленина на ждущих своего часа в трех днях пути от советской границы белогвардейцев, на необходимость самым серьезным образом изучать врага, как видно из документов, для чекистов 1920-х гг. стало руководством к действию. Неудивительно, что сбор и анализ информации о военной эмиграции, как и эмигрантской массе в целом, в ИНО ГПУ были организованы на высокой профессиональной основе. Нося целевой, сугубо прагматический характер, донесения советской агентуры являют собой незаменимый источник для проникновения в настроения различных слоев и категорий эмиграции, в мотивы как коллективного поведения, так и личных поступков. Так, именно из них мы узнаем о производимом нуждой у 90 % эмигрантов «духовном сдвиге», толкающем на воровство и мошенничество (с. 229). И об истинном, в партийном отношении - эсеровском, облике пражского отделения Земгора, присвоившего средства, отпущенные чехословацким правительством на нужды российских беженцев (с. 701-708). Показательны и поучительны открывшиеся теперь расхождения и неприязнь между руководителями преобразующейся в РОВС Русской армии - П.Н. Врангелем и А.П. Кутеповым (с. 88-89), великого князя Николая Николаевича и Врангеля (с. 447-448). Или же свидетельства всеобъемлющей роли военных представителей П.Н. Врангеля в вершении судеб простых эмигрантов, подобной манипуляциям Кирилла Владимировича с русской диаспорой в Баварии (с. 99).
Парад признаний советского правительства европейскими странами в 1924 г., наряду с неизбежным процессом распыления армии, заставило П.Н. Врангеля оседлать «политическую лошадь», восседая на которой он мог демонстрировать и бывшим подчиненным, и всей эмиграции, и западной общественности сохранение некоего подобия организованной военной силы. Не все здесь фикция. Едва планы «весеннего похода» против большевистского режима были так или иначе сданы в архив, ему на смену явился проект РОВСа. Это та же жесткая вертикаль военной власти, но уже с максимальным устранением признаков былого демократизма (выборности должностей начальников обществ и союзов) (с. 617), но также и прежнее требование регулярных денежных, причем в увеличившихся размерах, пожертвований с рядового состава (с. 596). Что это как ни добровольно-принудительное общество вспомоществования генералам несуществующей армии? Провозглашение П.Н. Врангелем «духовной сплоченности» ее взамен якобы не страшного «физического разрежения» (с. 86) на деле подкреплялось усилиями его же контрразведки по предотвращению отъезда офицеров на родину (с. 114).
В этой связи особый интерес представляют публикуемые в «Приложении № 2» (с. 755-877) 53 документа о порядках «фильтрации» и перипетиях
возвращения в Россию бывших белых офицеров. Среди них - приказ ГПУ от 24 марта 1923 г. (с. 815 - 817), в котором предписываются жесткие меры по предотвращению «врангелевского шпионажа». Они могут показаться драконовскими или прямо не оправданными в отношении исстрадавшихся на чужбине людей. Но вот перед нами опубликованный в «Приложении № 1» «журнал деятельности» полковника-кубанца Д.М. Козликина - эмиссара генерала
С.Г. Улагая, прибывшего нелегально из-за границы и сколотившего отряд, действовавший против большевистских властей на Кубани летом 1923 - весной 1924 гг. (с. 735-744). В одном ряду с ним стоят «заметки» подъесаула И.Ф. Малохутина, также переброшенным в Советскую Россию сотрудником контрразведки С.Г. Улагая с целью активизации борьбы с большевиками (с. 745748). И это не случайные эпизоды: созданная как раз в 1924 г. «казна великого князя Николая Николаевича» (с. 182—184) была призвана обеспечить ведение разведывательно-диверсионной работы на советской территории.
Вероятно, не все разделят наше толкование уникальных документов, вошедших в 4-й том серии «Русская военная эмиграция 20 - 40-х годов XX в.». Это естественно. Важнее другое: всякий неравнодушный читатель имеет теперь возможность прочесть и проанализировать их самостоятельно. И уже ясно, что без них не обойдется теперь ни один серьезный исследователь Российского зарубежья.
И.А. Белоконь
