CC BY
117
М. С. Соловьев
ОТ ЕВРАЗИЙСТВА ДО НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИЗМА.
Русская правая эмиграция на Северо-Западе в поисках своей идеологии
После окончания боевых действий Гражданской войны на территории России противостояние утвердившейся советской власти и ее противников приняло конспиративный характер, с использованием форм и методов нелегальной работы. Если со стороны Советского государства ее продолжило ВЧК-ОГПУ, то их противники, лишенные политического и государственного единства, делились на различные по масштабам, целям и средствам борьбы организации. Среди наиболее крупных из них, декларировавших общенациональный, а не узкопартийный характер своей общественно-политической деятельности, следует назвать в первую очередь «Организацию великого князя Николая Николаевича» (ОВКНН) и Русский общевоинский союз (РОВС).
Эвакуированные из Крыма в 1920 г. и размещенные впоследствии в Юго-восточной Европе части Русской армии, а также подчинившиеся П. Н. Врангелю русские национальные формирования, отступившие в Польшу, Прибалтику и Финляндию, имели свои органы войсковой разведки и контрразведки, продолжившие с той или иной степенью активности свою специфическую работу против Советской России.
В марте 1923 г. главнокомандующий Русской армией генерал барон П.Н. Врангель направил к великому князю Николаю Николаевичу генералов А. П. Кутепова и П. Н. Шатилова для переговоров о совместных действиях по объединению русских национальных сил и организации антибольшевистской борьбы. Фигура великого князя, в прошлом верховного главнокомандующего Русской армией в Первой мировой (Великой) войне, имела в эмиграции, пожалуй, наибольший политический вес и общенациональный авторитет, подкрепляемый также и тем обстоятельством, что Николай Николаевич не принимал участия ни в Гражданской войне, ни в политических распрях эмигрантских кругов. Подавляющее большинство русских эмигрантов либо было монархистами по своим политическим взглядам изначально, либо стало ими в период «смутного времени». Объяснялось это в основном тем, что «бесчисленные несчастья, принесенные гражданской войной, эмигранты нередко напрямую связывали с социализмом и демократией»1, поэтому для многих русских, даже и не бывших идейными монархистами до революции, понятие монархии стало синонимом и единственно возможным воплощением русской государственности, утраченной при новом строе. По некоторым данным, великий князь оставался популярен и в России, особенно среди старослужащих солдат. 5 мая Врангель объявил о своем подчинении великому князю как Верховному главнокомандующему, а 16 декабря 1923 г. Врангель принял решение о передаче всей политической, в том числе и разведывательной работы, проводимой штабом Русской армии, в ведение «Организации великого князя...». 21 марта 1924 г. по просьбе Николая Николаевича такую работу в «Организации» возглавил генерал А. П. Кутепов — последний командир лейб-гвардии Преображенского полка,
© М. С. Соловьев, 2008
[
впоследствии — командующий Добровольческим корпусом в Вооруженных силах юга России и 1-м армейским корпусом в Русской армии.
Политическая программа «Организации великого князя Николая Николаевича» и взгляды ее лидеров на будущее политическое устройство России после переворота достаточно известны и складывались в ходе консультаций с представителями «Монархической организации центральной России» («Треста»). О единстве взглядов лидеров «Организации великого князя Николая Николаевича» и РОВСа на будущее политическое устройство России можно судить по интервью великого князя бельгийской газете «Ла насьон Бельж», данному в сентябре 1925 г. В интервью Николай Николаевич особо оговорил то обстоятельство, что «несомненно, иностранное вмешательство быстро низложило бы теперешнее правительство, но ему не удалось бы завоевать доверие населения,—вот почему русские не могут просить или надеяться на иностранное вмешательство. Главные русские вопросы, я вас прошу особенно обратить внимание на мои слова, могут обсуждаться и разрешаться только на русской земле и в соответствии с желаниями русского народа. Сам русский народ должен разрешить свою судьбу и выбрать режим. Будущая организация России должна быть основана на законности, порядке и личной свободе. Я не претендент и не эмигрант в том смысле, который придали этим словам во время революции. Я гражданин и солдат, желающий только вернуться домой, чтобы помочь родине и согражданам. Когда по воле Божией восторжествует наше дело, сам русский народ решит, какая форма правления ему нужна»2.
Официальные заявления подтверждаются и нелегальной перепиской Кутепова с мнимыми или подлинными единомышленниками на Северо-Западе Советской России. Так, резидент «Организации великого князя Николая Николаевича» в Финляндии генерал Е. Г. Гегстрем следующим образом излагал программу «Организации» в доверительном письме бывшему соратнику Кутепова по Преображенскому полку Д. Д. Зуеву, служившему в штабе ЛВО Красной армии: «Все, что могу сказать по этому поводу.., все что великий князь всегда говорит мне и что просит распространять. Самое важное: всеобщая амнистия, вплоть до самых высших чинов Советской Республики; неприкосновенность крестьянской земли, о возврате которой помещикам и речи быть не может—последних придется вознаградить каким-нибудь другим способом; красная армия, которая должна оставаться верной своей родине и пока что служить большевикам; непризнание никаких прав на престол за Романовыми, в том числе и за самим великим князем, который, однако, считает своим долгом и обязанностью устранение от власти большевиков и доведение страны до Учредительного Собрания, не пользуясь иностранной помощью для достижения этой цели»3.
Особый интерес, на наш взгляд, представляют мысли Кутепова, которыми он поделился со своим бывшим сослуживцем, штабс-капитаном Преображенского полка Н. А. Муравьевым, прибывшим для встречи с генералом в Висбаден (Германия) в июле 1924 г. При первой встрече А. П. Кутепов изложил общие взгляды на политическую ситуацию и дальнейшие направления борьбы, которые в последующем в показаниях Муравьева состояли в следующем: «Он, Кутепов, работает при Николае Николаевиче, программа Ник./олая/ Ник./олаевича/ изложена в беседе с представителем американской печати на Пасхе 1924 г. В настоящее время Кутепов изучает Советские законы, считает, что многое придется сохранить, так как возврата к старому быть не должно. Николай Николаевич выдвигается в качестве диктатора. При перевороте в России все советы остаются на своих местах, из них лишь исключаются коммунисты, при диктаторе образуется совет из 6 лиц—трое из эмигрантов и трое из живущих в России, немедленно созывается сенат в составе всех сенаторов, бывших таковыми до 2 марта
1917 года. Армия просто перестает быть „Красной*4, весь комсостав остается на своих местах. После захвата власти созывается Земской собор, который и утвердит образ правления и изберет царя из дома Романовых. Избранный царь — буде не имеет мужского потомства — назначает себе наследника по своему усмотрению»4.
По немаловажному тогда вопросу о законности претензий на престол великого князя Кирилла Владимировича, внесшему значительный раскол в монархически ориентированные круги русской эмиграции, Кутепов заявил следующее: «К./ирилл/ В./лади-мирович/, во-первых, скомпрометировал себя еще до войны своим поведением, во-вторых, он сын лютеранки, а по законам Российской империи сын лютеранки не может быть императором, в-третьих, он 28 февраля 1917 года во главе гвардейского экипажа и с красным бантом на груди явился в Думу засвидетельствовать свое почтение временному правительству, т. е. нарушил присягу. Такому лицу совершенно не место на царском троне, вокруг него собрались разные авантюристы, распутницы и еврейские банкиры, которые его субсидируют и которым он сулит разные блага, возле него стоят князь Голицын-Муравлин, Мятлев, Рубинштейн и им подобные господа, вдохновительницей всей этой затеи является его жена Виктория Федоровна. Все здоровое и разумное отошло от Кирилла и теперь примыкает к Николаю Николаевичу. ...Так как по смерти Николая II и его детей законных наследников престола нет, то первым кандидатом является Н./иколай/ Н./иколаевич/, так как он, во-первых, старейший в роде, во-вторых еще в 1913 году был назначен Николаем II председателем семейного совета, и, в-третьих, лицо, не принимающее никакого участия в белом движении»5.
Таким образом, в отличие от большинства белых лидеров периода Гражданской войны, в программных документах которых о политическом будущем России говорилось лишь о его непредрешении и оставлении этого вопроса на волю всенародного референдума (Учредительного собрания), Кутепов откровенно выступал за восстановление монархии в России, хотя и через переходный период, признавая необходимость освящения ее установления всенародным волеизъявлением.
В беседе с сослуживцем Кутепов отметил необходимость признания многих произошедших в России изменений и сохранения некоторых советских нововведений: «Теперь я изучаю советские законы и должен сказать, что в них есть много разумного. При великом князе работает комиссия по составлению законов; в новый свод законов войдет добрая половина советских декретов. Глупо уверять себя, что у большевиков нет умных, даже талантливых людей; конечно, такие люди есть — как же могла Советская Россия жить семь лет, если бы там были лишь одни невежды. К сожалению, среди эмигрантов есть много людей, до сих пор не желающих понять всего того, что произошло за время революции»6.
Во время второй встречи с Муравьевым Кутепов указывал на необходимость придерживаться «николаевской» ориентации, жестко критикуя действия претендента на престол, великого князя Кирилла Владимировича: «Известная группа выдвигает Кирилла, они не понимают, что своим появлением перед Думой Кирилл сам лишил себя возможности заявлять какие-либо претензии на престол, а он теперь этим занимается; он обещал вернуть землю—и есть люди, которые ему верят, он хочет действовать немедленно и решительно, наподобие Юденича или Врангеля—и надеется на успех. Всяким жидовским банкирам, ссужающими (так в документе.—М. С.) его деньгами, он сулит кучу привилегий и даже баронские титулы. Задержка у него за очень маленьким: нет никакого войска и нанять больше негде.
Законного наследника престола нет, поэтому царя будет избирать Земский Собор, мы надеемся, что изберут Николая Николаевича, а он уже назначит сам себе
наследника—конечно, не Кирилла; не надо забывать, что у Кирилла есть супруга Виктория Федоровна, которая во что бы то ни стало желает быть царицей, только это ей не к лицу»7.
Генерал называл четкие сроки реализации программы «Организации великого князя Николая Николаевича»: «дольше года мы ждать не можем — великий князь хотя еще вполне бодр, но возраст его довольно преклонен, а кроме него ведь нет никакого имени. Я знаю, что он очень популярен среди старых солдат, а что касается образа правления, то русский народ также легко вернется к монархии, как перешел к Советской Республике. Ленин пользовался известными симпатиями крестьян, но после его смерти такого имени нет. Антисемитизм в России растет, особенно в Москве и на юге—все это мы учитываем, но играть на этом не будем»8.
Опасения Кутепова вызывала стремительно меняющаяся социально-политическая ситуация в Советской России: «Знаете, еще почему мы даем срок только один год. Ведь подрастающая молодежь основательно развращена большевиками, и с каждым годом развращается все больше. Все меньше остается людей, помнящих и любящих старое время, все меньше они имеют веса в окружающей их среде. Ведь нынешняя молодежь безбожна, совершенно чужда идеи любви к родине и проникнута классовой рознью. Нашей задачей будет истребить это идиотское понятие классов—все русские будут равны перед законом и всякий своим личным трудом сможет увеличить свое благосостояние. Конечно, торговцы и промышленники будут поощряемы, а не угнетаемы, как теперь. Церковь будет отделена от государства, но над ней будет известный контроль, чтобы она не претендовала на то место, которое занимала в старой России»9.
В то же время лидеры русской эмиграции понимали, что ограничиться только возвращением монархии, пусть даже при сохранении советских нововведений, для успешного идеологического противостояния советской власти явно недостаточно и пытались найти идеологию, равную по привлекательности и силе воздействия коммунизму. На начальном этапе идеей, которой предстояло стать вместо коммунизма идеологической основой государства и сыграть важную роль в деле восстановления великой, единой и неделимой России, должно было стать евразийство.
Одно из наиболее ярких течений общественной мысли русского зарубежья в 1920-е гг., евразийство представляло собой систему взглядов, в которой Россия представлялась как особый континент, самобытный культурно-географический мир, отличный от Европы и Азии. Хотя многие из составляющих евразийского движения (такие как отрицание европоцентризма и критика романо-германского Запада), несомненно, существовали и до революции, все же время и место его зарождения—Болгария 1920-1921 гг., куда прибывали потоки эмигрантов с белого юга России,—предопределяют характер евразийства: оно являлось попыткой объяснения произошедшей на родине катастрофы и новой идеологией, на основании которой могло бы начаться возрождение страны. Вскоре «начавшееся как чисто интеллектуальное движение, евразийство быстро политизировалось»10. Некоторые его лидеры (бывший гвардейский офицер, племянник П. Н. Врангеля П. С. Арапов, экономист и географ П. Н. Савицкий, музыковед П. П. Сувчинский, представитель «Совета союза Лейб-гвардии Преображенского полка» в Англии полковник П. Н. Малевский-Малевич) попытались добиться торжества евразийских идеалов в Советской России политическими методами, войдя для этого в тактический союз с А. П. Кутеповьш и, через его каналы, с монархической организацией центральной России («Трестом»). Так, в письме П.Н. Савицкому в июле 1924 г. П. С. Арапов убеждал его: «Мне кажется, что Вы не должны смущаться совмещением работы по линии нефти (евразийства.—М. С.) и по линии Треста. Я нахожусь совершенно в том же положении, что и Вы, и разрешаю
это приблизительно так, как, я думаю, разрешают эту проблему для себя масоны: состоят в какой-нибудь правительственной или иной организации. Вся задача заключается именно в том, чтобы из Треста сделать нефтяную организацию, способствующую достижению нефтяных целей. Так как по существу Трест является очень хорошим механизмом, но без души, то такой механизм может явиться оружием в руках любой группировки, цели которой приблизительно совпадают с чисто практическими целями Треста—т. е. свержение коммунистической власти и установление монархии—нам надлежит этим положением воспользоваться»11. Арапов был готов идти на совместные действия с ОВКНН, сообщая Савицкому, что «в общем же наша работа с людьми Бородина (Кутепова.—М. С.) может быть чрезвычайно полезной в смысле создания соответствующей атмосферы вокруг Юнкера (великий князь Николай Николаевич.—М. С.), что всегда не мешает и в смысле информации нефти»12.
С другой стороны, евразийство завоевывало все большее число адептов и среди военнослужащих РОВСа, являясь одной из немногих идей, по масштабности могущих стать противовесом большевизму. В Англии это движение возглавлял однополчанин А. П. Кутепова—преображенец П.Н. Малевский-Малевич, автор евразийского труда «Новая партия в России»13; приверженцем евразийства был плава кутеповской организации в Эстонии полковник Б. В. Энгельгардг. Евразийство стало в значительной степени не политической, но мировоззренческой основой многих боевиков и разведчиков ОВКНН-РОВСа. Для военных по складу людей, понимавших невозможность полного возвращения прежней основы российской государственности («за Веру, Царя, и Отечество»), но не обладавших, как правило, достаточным интеллектуальным потенциалом для создания своей новой идеоло-гемы, евразийство, не отрицающее принципов монархии и православия, стало в значительной степени и объяснением случившегося с горячо любимой родиной, и идеей, способной конкурировать с большевизмом. Значительная часть перебрасываемой в Советскую Россию агитационной литературы через каналы этих организаций была евразийского толка. Изучение деятельности ОВКНН-РОВСа на Северо-Западе России показывает, что в определенной степени, если не как в материале для заполнения идеологического вакуума, то как в дополнительных ресурсах для борьбы против советской власти в евразийцах был заинтересован и Кутепов, понимавший и признававший невозможность абсолютного возврата к старому дореволюционному укладу, несмотря на свою приверженность монархическому устройству русского государства. Курьер генерала Кутепова Н. Е. Полянский в январе 1927 г. так излагал цели евразийства одному из руководителей ленинградского антисоветского подполья: «Следующим этапом евразийства—создание партии с В. К. и (так в документе.—М. С.) Н. Н. во главе. Сейчас на национальной (это скрыто евразийством) почве происходит слияние крайних монархистов (кирилловцы), левых партий (Бурцев, Керенский) с николаевцами. Генерал КУТЕПОВ считает, что евразийство—та база, на которой надо всех соединять и вооружать для борьбы с коммунизмом-марксизмом. Евразийство должно дать философское обоснование всему будущему государственному строю и политике России после большевиков. Власть должна после переворота несомненно этап военной диктатуры (так в документе.—М. С.), но не внешней (эмигрантской), а внутренней, выдвинутой теми, кто жил в России. Эмиграция не собирается властвовать и диктовать, но помогать и облегчить работу»14.
С другой стороны, в одной из бесед Кутепова с другим эмиссаром в Советской России—Н.П. Стрекаловским, «взяв честное слово, что никому, кроме Ястребова (Д. Д. Зуева), он этого не скажет, Кутепов заявил, что он не евразиец, что к этому движению относится скорее отрицательно, считая, что евразийцы увлекаются, но со многими их по-
ложениями согласен. Лично придерживается государственной точки зрения и линии национально-государственной»15.
В России идеи евразийства также нашли сторонников. В Ленинграде, все еще остававшемся, несмотря на войны, голод, чистки и высылки, интеллектуальным центром страны, евразийство, так же как и среди вынужденных эмигрировать противников советской власти, распространилось в основном среди офицерства, научной интеллигенции и патриотически настроенного студенчества.
Во всяком случае, евразийцы активно пользовались каналами кутеповской организации для поддержания связи с единомышленниками в Ленинграде и с теми, кого надеялись убедить в правоте своих взглядов.
Так, в апреле 1925 г. представитель Совета союза Преображенского полка в Англии, один из видных евразийцев полковник П. Н. Малевский-Малевич (брат расстрелянного в 1927 г. в СССР по обвинению в шпионаже в пользу Англии бывшего офицера К. Н. МаЛевского-Малевича) направил письмо своему бывшему сослуживцу и однокашнику по Пажескому корпусу, начальнику отделения Штаба ЛВО РККА Д. Д. Зуеву: «Пишу Тебе от Усова (Кутепов), кот.(орый) обещает письмо отправить Тебе. Живу постоянно в Англии, но много разъезжаю по делам. Специально заинтересован Евразийством (может быть, слыхал)—издаем книги и брошюры для распространения в России. Кое-что наладилось, а наличие небольших средств позволяет нам усилить работу. Постараюсь выслать первую нашу книгу „Исход к Востоку44 и, если хочешь, пошлю постепенно и остальные. Имею возможность послать к Тебе человека, но не иначе, как с твоего согласия. Мой адрес Chessington Hall chessington surrey... или через Усова. Надеюсь, связь у нас установится. Выкрест из ляхов Полтавской Баталии 1683 НЗУГШЛМ (прозвище Малевского-Малевича в Пажеском корпусе.—МС.)»16,
Свое отношение к идеях евразийства Зуев высказал в письме Малевскому-Мале-вичу: «Здорова, старина! Счастлив иметь твою весточку. Память у тебя хороша и 1683 ты не забыл, баталии же спутал. Писали мы Нарву. Что ты знаешь о своих—не надо ли чего узнать. Книгу читал с интересом. Мост между Азией и Европой—дело можное и у нас — идеи носятся в воздухе. Лучше быть первым в Азии, чем последним в Европе—это сейчас проводят усиленно в жизнь. Буду рад получить дальнейшие книги. Твоего человека рад видеть очень, если он местный и несколько сложнее, если он приезжий, не знающий наших порядков. Живу там же, номер дома роты Кузьмина, номер квартиры баталиона Усова (Кутепова), ход со двора. ...Крепко жму руку и обнимаю. Царь Зулусов (вероятно, прозвище Зуева в Пажеском корпусе.—МС.)»17.
В другом, по-видимому, повторном письме Малевскому-Малевичу Зуев одобрял выдвижение идеи евразийства в качестве новой базовой идеи для воссоздания Российского государства: «Дорогой выкрест. Спасибо за сообщение. Посылай евразийца, жилье ему есть, если человек бывалый, опасности нет. Без идеи нет метода—правильно. Идея должна быть такова: Союз Республик, откуда выкинуты Советские и Социалистические. Советские пока по форме должны остаться. Полное признание за границей и немедленная материальная помощь — без упоминания об уплате долгов и прочих прелестей плана Дэвиса.
Ставка на сельское хозяйство и крестьянскую массу — которой нужна высокая цена на хлеб и низкая на промышленные изделия.
У нас сейчас общее недовольство в вопросах налогового бремени, среди интеллигенции—в вопросе обучения детей (рогатки как прежде для жидов), в рабочей (среде)—усталость от активности и нажима в производительности труда. Общее желание спокойствия и свободы, среди крестьянства—озлобление против решения земельного
вопроса и кодексов о земле и лесе, фактически лишивших крестьян свободы пользования землей и особенно враждебно относятся к выдвиганию бедноты, рассматриваемой не иначе как плохими „хозяевами и лодырями“. Хотя и последовали первые попытки „разъяснения" середняков и кулаков, но пока на местах все по-старому и более старательные хозяйства преследуются под разными предлогами. Особенно жестоко проводится взыскание недоимок и семенной ссуды.
Буду ждать твоего ответа. Особенно важно знать, может ли Англия действительно создать блокаду России и насколько она хозяйка среди лимитрофов, особенно Польши и Румынии, где пока что хозяйничают французы. Что сделано для парализования советского влияния на Востоке. Спасибо за Нарву—хитер же ты по-прежнему. Твой»18.
В следующем письме Малевский-Малевич писал: «Письмо твое от 16-го получил через Усова. Предлагаю тебе со мной встретиться в Финляндии, между 15 августа и 1 сентября, у писаря Хлебопекова в Уусикирки (возможно, брат помощника Кутепо-ва по негласной работе полковника А. А. Зайцова капитан В. А. Зайцов.—М. С.). Все твои расходы по поездке и накладные беру на себя. Личным свиданием мы достигнем больших результатов, чем письмами и даже посылкой людей. В развитие нашего разговора это будет делаться, впоследствии. Пожалуйста, пришли ответ срочно или по тому же адресу, или Mist А. V. Wolkoff, 47 Camppenhill Road. Надо мне заранее хлопотать о визах. В середине сентября собираюсь ехать по стопам Христовора (так в тексте.-—М. С.) с определенным политическим и материальным ($) назначением. Хотелось бы видеть тебя до этого и узнать твои планы и надежды. Высказанные тобой взгляды подходящи и близко подходят к нашим. 1. Федерация. 2. Объединяющее начало—царь (не монарх и не наследник, а родоначальник, даже если и старой династии). 3. Никакого парламентаризма, а совсистема, очищенная от коммунистических элементов. 4. Отталкивание от европейской цивилизации и уход в Евразию (не в Азию). 5. Утверждение церкви (патриаршество). 6. Переход от экономики социализма к умеренному капитализму. 7. Земля—крестьянам. 8. Денежная помощь иностранцев и невмешательство в русские дела. 9. Против интервенции...»19.
Такая «рабочая» программа евразийцев, по сути, перекликалась в ключевых моментах с программой Кутепова и была знаменем той части эмиграции, которая вела активную борьбу за возвращение на освобожденную родину. Кроме того, очевидно, что евразийцы активно пользовались каналами кутеповской организации для связи с единомышленниками в Ленинграде и вербовки новых сторонников.
В 1929 г. евразийство отчасти из-за внутренних противоречий, отчасти попав под влияние ОГПУ, окончательно раскололось как движение. По времени это совпало с крахом надежд Кутепова на организацию заговора внутри России и разгромом евразийской организации в Ленинграде, что положило конец надеждам на возможность победы «политического евразийства» в России.
После похищения Кутепова и потери достигнутых позиций и каналов связи, ареста или гибели многих кутеповских кадров надежды руководства РОВСа на самостоятельную организацию переворота в СССР существенно ослабели. Лидеры РОВСа и других русских организаций направили свои усилия на поиск возможных союзников среди новых антикоммунистических сил в Европе.
Данные изменения во многом объясняют интерес и симпатии значительной части русской эмиграции в Прибалтике и Финляндии к нарождающемуся национал-социализму i В, Германии и идеям фашизма в Италии, тем более, что «тридцатые годы стали периодом расцвета различных праворадикальных эмигрантских группировок, все более определенно принимавших черты „традиционного" фашистского движения»20. В отличие от представи-
телей западных демократий, в основном установивших к концу 1920-х гт. дипломатические отношения с СССР, нацисты откровенно заявили о своей враждебности к коммунизму, бывшему, по мнению оказавшихся за границей русских, виновником происшедших с их родиной несчастий. Если при жизни великого князя Николая Николаевича РОВС традиционно контактировал с организациями стран бывшей Антанты, то после его смерти, уже при А. П. Кутепове РОВС стал налаживать контакты с германскими организациями правого толка. Продолжил эту политику и преемник Кутепова генерал Евгений Карлович Миллер. Многие прибалтийские немцы—руководители и активные участники Белого дела (светлейший князь А. П. Ливен, Б. В. Энгельгардт и др.) и ранее были сторонниками германской ориентации. Теперь же «балтийские немцы, одинаково хорошо владевшие русским и немецким, образовали очень прочное промежуточное звено между приходившим в упадок правым флангом русской диаспоры и поднимавшими голову национал-социалистами»21. Помня «предательство» союзников и видя в этом отчасти причину поражения в Гражданской войне, многие белые генералы и офицеры связывали с крайне правыми немецкими политическими кругами будущее Германии и России на основе возможного военного союза. Кроме того, только нацисты Гитлера могли реально противостоять растущей опасности победы в Германии поддерживаемых Москвой коммунистов, что было бы серьезным ударом для русской антикоммунистической эмиграции. С другой стороны, многие немецкие представители национал-социализма—в особенности русские немцы—также были готовы к союзу с русскими националистами на почве антикоммунизма. Так, г. Паппе, германский подданный, генеральный конструктор Сталинградского тракторного завода и один из руководителей подпольного отделения РОНД в России, в письме единомышленникам в Германию писал: «Каждый немец, который активно участвует в национальном строительстве, не должен забывать русского брата в борьбе за свержение большевистского террора и помогать ему для того, чтобы мы вместе с ним и здесь достигай национализма. Сейчас несколько слов о моей общей деятельности с русскими товарищами. Несмотря на колоссальные трудности, с которыми нам приходится бороться, здесь работа наша довольно хорошо развивается, ...мы имеем здесь несколько хорошо организованных ячеек»22. Письмо содержало также просьбы о посылке спецтехники, денег, политических указаний и кончалось лозунгами «Слава России!» и «Хайль Гитлер!».
По мнению историка русского фашизма Д. Стефана, «в 1920-е гг. внимание эмигрантов... привлекал фашизм, воплощаемый Бенито Муссолини. Причем эти русские вовсе не обязательно были антисемитами, германофилами или беспринципными прагматиками»23. В ранних формах фашизма и национал-социализма 1920-х гг. для белых русских были, в первую очередь, привлекательны их апелляция к консервативно-охранительным началам, отстаивание национальных ценностей, примат единства народа и сильного государства. В этом смысле сходство идей раннего фашизма и Белого движения давало основание В. В. Шульгину, одному из идеологов и активнейших поборников Белого дела, полагать, что, несмотря на поражение в Гражданской войне, «мы свою идею вынесли из боя, сохранили, и я думаю, что она постепенно завоевывает мир. По крайней мере, фашизм, который сейчас является противником коммунизма в мировом масштабе, несомненно, в некоторой своей части есть наша эманация»24.
Иллюзии эмиграции в отношении целей нацистов наглядно выражены в переписке латвийского руководства Братства Русской правды с главой БРП в Гамбурге князем Г. С. Кочубеем: «Кажется, что здешние фантасты разных национальностей и партий предполагают, что у национал-социалистического руководства более агрессивные планы, чем на самом деле. Опасения латышей, надежды здешних немцев, и те и другие,—связанные с незнакомством с положением в действительности, с недостаточной объективной критикой,
приняли планы руководителей национал-социалистов, рассчитанные на отдаленное будущее, как подлежащие проведению в жизнь в самом ближайшем будущем.
Конечно, с планом заселения Востока и переноса значительной части промышленности на Восток связаны также и планы политической экспансии, но это больше идеи, чем формулированные планы с расчетом на деятельность ближайших месяцев... Можно очень рекомендовать войти в сношения с северо-германским правлением национал-социалистов. Для нас здесь это означало бы сильное увеличение нашего удельного веса по отношению к здешнему правительству и его органам, с другой же стороны, пока все еще находится в стадии развития и организации, можно было бы приобрести полезное влияние на национал-социалистов: позиция резко антисоветская, а пока пускай они остаются при своих любимых, на практике вряд ли проводимых, фантазиях о расчлененной после свержения большевиков России. Следовало бы только ослабить во всяком случае влияние явно русофобских элементов, делающееся заметным. Важно получить влияние на Розенберга...»25.
В отличие от других регионов русского рассеяния, неудачными в 1920-х—начале 1930-х гг. были и попытки организовать массовое фашистское движение в среде русской эмиграции в Балтийских странах. Несмотря на существование организаций фашистского толка, таких как подразделение НОРФ в Финляндии под руководством С. Ц. Добровольского, и сочувствие многих военнослужащих РОВС идеям раннего фашизма и национал-социализма, в целом РОВС должен был остаться, по завещанию Врангеля и мнению генералитета Союза, вне партий и вне политики как вооруженные силы всего будущего Российского государства. По свидетельству Добровольского, «Миллер фашистских взглядов не разделял, нам помощи не оказывал и мы, потерпев неудачу, ничего практически сделать не смогли»26.
Но уже позднее, в конце 1930-х гг., когда идеи фашизма—национал-социализма либо утвердились во многих странах Европы, либо имели в них огромное количество сторонников, а эмиграция все больше и больше теряла свое значение самостоятельной русской политической силы и оказывалась зависимой от иностранцев, глава РОВСа генерал Е.К. Миллер циркулярно указывал «...о необходимости всех чинов Русского Общевоинского союза быть основательно ознакомленными с теорией фашизма (национал-социализма), но и с тем, как на практике применяются эти теории в государственном масштабе — в Италии, Германии, Португалии и т.д.», в связи с тем, «что в настоящее время фашизм со всеми его видоизменениями, обусловленными особенностями данного государства, завоевывает все больше и больше последователей и не будет преувеличением сказать, что переживаемая нами эпоха может быть охарактеризована как эпоха борьбы новых фашистских форм государственного устройства с отживающей формой „парламентского демократизма". Ввиду изложенного, а также потому, что мы, члены Русского Общевоинского союза, являемся как бы естественными идейными фашистами, ознакомление с теорией и практикой фашизма для нас обязательно»27. Росту популярности национал-социалистической идеологии способствовала и деятельность русских партий этой направленности, таких как РФС на Дальнем Востоке или РОНД в Германии.
Ранний фашизм был притягателен для белых русских в связи с его антикоммунистической направленностью, стремлением к защите национально-государственных устоев, широкой социальной базой движения. Впоследствии, когда во главе как ключевых, так и многих второстепенных стран Европы встали представители фашистских (национал-социалистических) партий, признание его идей стало неизбежным условием продолжения борьбы за свержение коммунистической власти в России.
Однако уже через несколько лет, когда «фантазии о расчлененной после свержения большевиков России» стали вполне «формулированными» планами, союзнические симпатии белых русских к нацизму начали охладевать пропорционально тому, в какой мере проявлялись его захватнические устремления в России.
1 Давыдов А. Ю. Политические группировки российской эмиграции в первой половине 1920-х годов //Из истории российской эмиграции. Сб. ст. СПб., 1992. С. 17.
2 Беседа великого Князя Николая Николаевича с бельгийским журналистом (газета «Ла на-сьон Бельж» // Политическая история русской эмиграции. 1920-1940 гг. Документы и материалы. М., 1999. С. 10.
3 Архив УФСБ России по г. Санкт-Петербургу и Ленинградской области (Далее — АУФСБ). ФУД. Д. П-12999. Т. 2. Л. 225.
4 Там же. Л. 27.
5 Там же. Л. 28-29.
6 Там же. Т. 2. Л. 30.
7 Там же. Л. 31.
8 Там же. Л. 32-33.
9 Там же. Л. 34.
10 «Славянофилы эпохи футуризма». Из истории евразийского движения // Политическая история русской эмиграции. 1920-1940 гг. / Под ред. А. Ф. Киселева. М., 1999. С. 238.
11 Из письма П. С. Арапова П.Н. Савицкому//Политическая история... С. 248.
12 Там же.
13 Доронченков А. И. Российская эмиграция «первой волны» о национальных проблемах покинутого отечества СПб., 1997. С. 57.
14 АУФСБ. ФУД. Д. П-12999 Т. 1. Л. 123.
13 Там же. Л. 137.
16 Там же. Т. 2. Л. 48.
17 Там же. Л, 49.
18 Там же. Л. 58.
19 Там же. Л. 59.
20 Исаев И. А. О политической идеологии праворадикальных группировок в русской эмиграции 20-30 гг.//Великий Октябрь и непролетарские партии: Материалы конференции. М., 1982. С. 172.
21 Стефан Д. Русские фашисты. Трагедия и фарс в эмиграции. 1925—45 гг. М., 1992. С. 37-38.
22 АУФСБ. ФУД. Д. П-81012. Т. 2. Л. 113-114.
23 Стефан Д. Указ. соч. С. 49.
24 Шульгин В. В. Три столицы. М., 1991. С. 61.
25 АУФСБ. ФУД. Д. П-12188. Л. 112.
26 Там же. Д. П-46544. Л. 49.
27 Бортневский В. Г. В Париже исчезали генералы (Нераскрытые тайны зарубежной деятельности ОГПУ-НКВД) II Бортневский В. Г. Избранные труды. СПб., 1999. С. 389.
