CC BY
50
Историки помнят, как, когда и в какой последовательности отвоевывалась возможность писать правду. Факты, характеризующие революцию, Гражданскую войну, Ленина объективно, тем более негативные, про сачива-лись трудно. В 1991 г. перестройка «подошла» к истории «философского парохода». «Московские новости» хотели уточнить публикацию в «Знамени» о том, что-де летом 1922 г. Ленин заболел и ОГЛУ, воспользовавшись этим, организовало и провело печально знаменитую высылку ученых и других ро ссийских интеллектуалов. Поскольку я занимаюсь национальной политикой, то находила документы о высылке из Украины и Белоруссии, из Казани. Видела и документы, характеризующие общественно-политическую атмосферу в период дискутируемой и сегодня «смены курса» - надолго ли он и всерьез ли? Материалы Оргбюро уж выдавались. Меня попросили
написать статью о высылке 1922 г. Но документы Политбюро о том, кто же принял решение о высылке, еще были закрыты.
И все-таки это решение в архиве мне показали. Я очень благодарна тем, кто это сделал, при этом добавив: «Ты должна написать так, чтобы никго не понял, что ты этот документ видела».
Я написала статью о том, что пора перестать «валить» на ОГПУ грехи за высылку: инициатор ее - Ленин, высылка проводилась по постановлению Политбюро. Со мной захотел поговорить главный редактор - Егор Яковлев. Он говорил о том, что ему лично тяжело воспринять, что Ленин имел к высылке прямое отношение. Я его убеждала, что факт теперь уже не замолчать. Присутствовавший при разговоре О. Попцов считал, что изменять статью не следует. Яковлев же просил «как-то» поразмышлять над мотивацией Ленина...
С трудом, но я нашла «благоприятную мотивацию»: дескать, выслав ученых в 1922 г, Ленин сохранил им жизнь. Позже Сталин бы их уничтожил, это и случилось с теми, кого удалось «выдернуть» из тогда еще не известного списка. Я и сейчас так считаю. Личный вклад в историографию свелся к публикации трех слов: «О списке - утвердить». Все остальное -политика, которая тенью (и, увы, часто грозной) следует за историком. Спустя пару месяцев провал августовского путча открыл путь к рассекречиванию многих документов.
Сегодня об этом и вспоминать смешно: общестю проявляет больше интереса не к делу, а к телу Ленина. И в этом проблема. Не стоило бы вспоминать, если бы в году, кажется, 1993-м Д. Штурман в статье о Б. Бруцкусе в «Новом мире» раскритиковала меня за эту мотивацию. Статья же была, по сути, о другом: кто - ОГПУ или Ленин - инициатор высылки. Я даже советовалась с коллегами, отвечать ли, понимает ли критик, в какой атмосфере мы жили и работали, как радовались возможности опубликовать ранее закрытый документ, как нам показывали эти документы. Мне текст документа открыли только на нужных двух строчках. Первая показывала дату заседания Политбюро ЦК, а вторая текст: «Слушали: о списке. Постановили: утвердить». Но все эти так известные обстоятельства в той атмосфере вселенского сочувствия нам оказались Д. Штурман не важны. Ей почему-то хотелось заставить меня считать себя виноватой за высылку именно Б. Бруцкуса...
Чувстю вины - чувство гуманное. Христианство сформировало тип сознания, в котором оно играет важную роль. Культура Запада, так считают культурологи, - это культура вины. Принципиально важно и понимание греха, как ошибки в поведении, исправляемой лишь покаянием (осознанием). Осознанием - это принципиально важно.
Я долго подхожу к ощущению, которое сформировалось после прочтения книги О. Будницкого потому, что среди историков (политики теперь исполняют арию «певца за сценой», а есть еще и спонсоры), продолжаются ожесточенные сражения. Эти бои е сть следствие раскола общества. В ходе
боев историческая наука из идеологического инструмента «промывания мозгов» постепенно (очень трудно) превращается в компонент культуры обще ства. Она развивает комплекс познавательных, научных, про светитель-ских, образовательных, прогностических функций. Идет трудный синтез гу манит арного знания и культурного творче ства. Перед учеными стоит сложнейшая задача создать новую культурную и интеллектуальную историю России как проце сса идентификации себя в мировой истории. История российских революций - при всем ее трагизме для всех российских народов - ярчайший контекст такого осмысления. Более горького, трагического, но и сложного аспекта в нем, чем проблема еврейства, - не найти. С этой точки зрения саму постановку проблемы следовало бы приветстювать и поздравить автора с вышедшей книгой. Но повременим пока, поразмышляем...
В книге собраны, систематизированы многие факты из трагической истории положения евреев и в черте оседло сти, и в гсды революции и Гражданской войны. Труды по истории евреев пишутся, как справедливо заметил М. Даймонт, как правило, евреями для евреев или учеными для ученых. Читателю-еврею книга О. Будницкого или напомнит, или преподаст впервые многие, увы, хорошо знакомые факты. Что ж, «здесь ни убавить, ни прибавить, так это было на земле». Читатель-ученый эти факты знает. Во всяком случае, обязан знать.
Но у книги О. Будницкого обязательно будет и другой читатель. Вот о его восприятии книги и поведем разговор. Еврейская и русская темы в современной России пользуются крайней популярно стью. Эго необходимо констатировать, вспоминая времена, когда советский режим с его фальшивым интернационализмом жестко пресекал публикацию неприятных фактов как собственных деяний, так и, отдадим ему должное, многих деяний своих противников. Особенно это касалось событий и фактов революции и Гражданской войны. Теперь «овеивают» ореолом героизма, жртвенно сти и иного подобного всех участников этой трагедии. Найдется немало тех, кто прочитает книгу с откровенным злорадством. Кого? Чтобы ответить, стоит лишь пройтись вечером по московским, питерским, юронежским улицам. Я имею в виду не только скинхедов...
Советский режим воображал, что монографии по истории должны учить правилам хорошего тона и правильному поведению. Но и либералы, и патриоты прорвали завесу, предоставив рядовому читателю факты реальных событий. Признаюсь, поняв пафос книги с первых страниц, я стала искать, привел ли автор самые раздирающие душу факты. Привел. Я задаю себе вопрос: какую цель преследовал автор? повестить современного читателя? Неужели автор (как и советский режим) столь наивен? Очевидно, что сегодня общестю крайне заинтересовано в анализе национальных проблем, особенно русско-еврейских отношений, как говорится, по гамбургскому счету. По сути, оно, может быть, впервые на правильном (а не том, о котором говорил А. Солженицын как о «добродушном неразличении»), но тяжком пути самопознания. Но ему нужно помочь пройти этот путь. В силу
тяжкости пути с него очень легко свернуть на путь ошибочный. Общественное сознание, страдающее в немалой степени инфантилизмом, не научено критическому осмыслению. Оно не научено этому ни преподаванием истории в школе в советские времена (родители), ни, к сожалению, пока и преподаванием ее в постсоветской школе (молодежь). Чем завалены книжные прилавки? Разными Н. Стариковыми, М. Калашниковыми, С. Кугушевы-ми... Свои книги они называют расследованиями. Прокурорское название... Такова же и нескрываемая цель. Не способствуют они осмыслению и трудно сти современного реформирования России. Что слышит и видит обыватель по радио и телевидению? О российских олигархах?
Я это пишу не для того, чтобы, упаси Бог меня заподозрили в том, что дикие факты от читателя нужно скрывать. Слава Богу, с этим покончено. С фактографической стороны у меня к книге нет претензий. Но я знаю и не менее дикие факты из истории башкирских страданий. А 40 тыс. погибших в Гражданскую войну калмыков? А 300 тыс. казахов в годы коллективизации? А сотни тысяч «наказанных народов», их жертв? А миллионы русских, раскулаченных и репре ссированных, эмигрировавших, полегших в боях «своих» со «своими»? Не в центре революции и Гражданской войны стоял еврейский вопрос. Он стоял особо.
Автор пишет, что вывел из контекста анализа евреев-интернационали-стов. К счастью, это ему не удалось. Но, к сожалению, только однажды на страницах книги появляется слово «мессианизм» с привязкой к цитате Н. Бердяева (с. 62). Но тем самым О. Будницкий ограничил «вертикаль», глубину анализа своего богатейшего материала в направлении, самом необходимом в сегодняшней российской атмосфере. На самом деле, это очень продуктивная в методологическом и историо софсюм отношении привязка. Российские либералы были интересны всему обществу (вспомним ночные очереди за подпиской «Нового мира») тогда, когда печатались тексты тех, высланных в 1922 г. Сопоставим эти очереди с нынешними тиражами журналов. Какова их роль в сегодняшней российской жизни? К стыду своему, я сразу и не вспомню фамилий главных редакторов!
Н. Бердяев, и не только он, хорошо понимали, о чем писали. Наверное, их подход к истории российской революции можно назвать метаисто-рическим. Лишь при таком подходе к российской революции центральное место в ней занимают два субъекта - русские со своим мессианским сознанием и евреи со своим мессианским сознанием. Отличия в их мессианстве не только во временном о сновании, но и в прагматически-содержагельном.
Вначале разберемся с понятием. Бердяев говорит о мессианстве, О. Будницкий о мессианизме. Мессианство - это свойство сознания, пропитанное великой (как показывает история, как правило, утопической) идеей для достижния цели (столь же великой и столь же утопической). Мессианизм ж, на мой взгляд, - это способ поведения, сформированный на базе мессианской идеи. Для того чтобы привить народу мессианизм, нужна эффективная структура (цельная система): церковь, государственная вдасть,
шюла, наконец. Их задана - извлечь из мессианской идеи полезную для системы прагматическую цель.
Мессианское сознание народа-«Богоносца», хотя и более короткий период, формировалось существенно ограниченным (идея Третьего Рима). Идея хранить христианские ценности вылилась в идею хранить территорию. Не даром самые дикие эксцессы автор находит в поведении казаче ства -это так понятно. Эта инверсия мессианства целенаправленно насаждалась самодержавием, церковью, государственной системой образования. Средств и механизмов манипулировать таким сознанием было в избытке. Синод до 1917 г. - это идеологичесю е министерство в структуре самодержавной власти. Только у него было около 40 тыс. церковно-приходских школ. Революция выставила оценку работе и первого, и второй, и третьей. Всеобщее обучение введет, увы, уже Сталин.
У «Богом избранного» народа таких мощных механизмов и средств было поменьше. Но мессианское сознание евреев хранили синагога, авторитет раввинов, собств енная система образования (9,5 тыс. хедеров и иеши-ботов), местные органы самоуправления. Черта оседлости, увы, тоже играла свою роль: эту границу евреи (молодежь!) штурмовали с не меньшим энтузиазмом, чем французы Бастилию. Причем, в разных направлениях - в русские территории (черта оседлости хитроумно отграничивала от евреев собственно русское население), и в Европу.
Опыта взаимопонимания, взаимодействия двух мессианских сознаний и у русских, и у евреев практически не было. Черту оседлости фактически ликвидировала Первая мировая война, обстоятельство, мало способствующее взаимопониманию (и тем более, гуманности) при том, как она вообще велась. На церкви - и православную, и иудаистскую - в этом смысле рассчитывать нельзя: такова их природа. Положение церквей в России было разным. О. Будницкий оговаривает, что история русской церкви в революции изучена. Однако в России история церкви - это не история народа То же относится и к истории властных институтов. Да, православная церковь была при власти, но иудаистская в этом отношении была свободней.
И русские, и евреи в революцию и в Гражданскую войну, каждый по-своему, принялись тюрить новый мир, находясь в плену собственного мессианства. Первые - едва вырвавшись из векового крепостного права, вторые - из местечковой атмосферы черты оседлости. «Разгоревшееся национальное чувство в России это стихия - и я, старый интернационалист, скажу теперь даже: святая стихия - и с ней надо считаться», цитирует сам О. Будницкий источник (с. 355-356). Писатель И.Ф. Наживин «в своеобразном покаянии в интеллигентсюм интернационализме», как оценивает О. Будницкий, пишет, что в основе антипатии к еврейству лежит «что-то... такое глубокое, что оно решительно ускользает от всякого исследования» (с. 355). Как у русских был разный «по сткрепо стной» опыт, так и в черте оседло сти он был разным (был и хасидизм, но был и Вильнюс, снискавший название «Иерусалим на территории России»), Огромное число фактов книги свиде-
тельствует, что совместную русско-еврейскую историю (а революция и Гражданская война и есть совместная русско-еврейская история) нельзя понять вне религиозного контекста, ощутить ее трагизм и величие, осознать ее смысл в их целостной исторической связи. Эта история не сводится только к ужасающим фактам погромов, убийств, грабежей и прочего подобного.
Ведь имелось и третье евангелие - «Капитал» К. Маркса - светское евангелие мирового коммунизма. У О. Будницкого Маркс упомянут лишь 4 раза и походя (один раз в цитате Бердяева в сноске). Но в цитате из высланного также в 1922 г Ф. Степуна (с. 65) читаем: «Я никак не мог увидеть живого смысла в том, что внук виленского раввина и сын ко венского маклера, никогда не видавшие русской земли и русского мужика, ежминутно ссылаясь на Карла Маркса, горячо спорят друг с другом о том, в каких формах рязанскому, сибирскому и полтавскому крестьянству надо владеть своею землею». О. Будницкий «переспоривает» цитату Степуна прекрасной цитатой из М. Винавера (с. 65), но опровергаемой большинством фактического материала его книги. Здесь как раз к месту цитата из Бердяева о том, что Маркс был прекрасный социолог, но плохой антрополог. Национальность, этот «проклятый горб и прекрасный дар», пишет Л. Ушцкая в «Даниэле Штайне,переводчике» (Подчеркнуто мною. - Т. К.), «диктует логику и образ мыслей, сковывает и пеленает».
Но задача историка в «русском бунте, бессмысленном и беспощадном», равно как и в том, что «местечковые мальчики двинулись в города, чтобы стать чекистами, инженерами, поэтами, шахматистами и музыкантами», -увидеть стремление совместить идеи Нового Завета, Талмуда и «Капитала». Как много среди тех и других было мучеников и героев, к которым примкнули и искренне заблуждающиеся, и негодяи, и отъявленные преступники, начисто потерявшие человеческий облик! В сложнейшей комбинации несовместимых идей, в разгуле страстей, озверении и одичалости, отступлении от морали, тем не менее, Страна Советов замышлялась как наднациональная «модернизационная империя», как преемник Просвещения и лидер Прогресса. Мы стали забывать, что этот период назывался и периодом «военного коммунизма»... И в этом качестве, как представлялось «интернационалистам» (и русским, и евреям), следовало выявить, приучить, переплавить, вовлечь в себя различный человеческий материал, который «годился для прогре сса», для сов етско-имперского модернизационного строительства. Все, что тому сопротивлялось, отвергалось. Оно клеймилось как «буржуазные» пережитки и зачастую прямо репрессировалось. В. Маяювс-кий не случайно писал: «Наш Бог - бег».
Огромное количество исторических фактов для реализации о стро актуального и крайне необходимого читателю-обывателю подхода в книге О. Будницкого есть. Но он свернул с пути, который с «русской» стороны отчасти разработал Бердяев («Истоки и смысл русского коммунизма»). У О. Будницкого это путь фактического выяснения: кто больше перед кем виноват? Русские перед евреями или евреи перед русскими? Это путь - оценоч-
ный, по сути - современная инверсия классового подхода, не приближающаяся к заповеданному одним еврейским интеллектуалом - Б. Спинозой: не плакать, не возмущаться, а понимать... По сути, это путь, унижающий и саму идею мессианства, этот источник великого вклада и евреев (тысячелетиями), и русских (столетиями) в мировую культуру, в универсальные ценно сти, в идеи социальной справедливости, в прогресс. Опыта, без которого и еврейская, и русская истории начала XX в. превращаются в историю обид и выяснения отношений уже и в XXI в. В данном случае - еще на одной территории и в избранные автором гсды, пусть и ставшие неким рубежом в некой региональной истории.
Поздравим-таки автора: О. Будницкий написал книгу, о которой будут горячо спорить. Но читателю пока еще самому придется искать ответ на вопрос, почему дорога, казалось, ведшая в рай, оказалась трагически кровавой и тупиковой.
Т.Ю. Красовицшя
243
