CC BY
43
Примечания
1. Добреньков В. И. Правда о глобализации / В.И. Добреньков // Апрельские чтения — 2004: [материалы научно-практической конференции «Глобализация России»]. — М.: Международный университет бизнеса и управления, 2004. — Часть 1.
2. Дриккер А. Эволюция культуры: информационный отбор / А. Дриккер. — СПб., 2000.
3. Льюис Р. Д. Деловые культуры в международном бизнесе: от столкновения к взаимопониманию / Р.Д. Льюис. — М.: Дело, 1999.
4. Trager. G. Culture as Communication: A Model and Analysis / G. Trager, E. Hall. — New York, 1954.
С. Г. Фатыхов
РЕЛИКТЫ
МАТРИАРХАЛЬНО-МАТРИФЕНОМЕННЫХ ТЕХНОЛОГИЙ
ЖИЗНИ И БЫТА
На основании изучения артефактов и ландшафтно-матриархальных комплексов обитания первобытного человека в статье выдвигается предположение, что с философской точки зрения женщина-мать была в матриархальных сообществах создателем психического, социального и материального преизбытка, чем из всего животного мира владеет только человек. Она преобразовала природную идею жизни в человеческую идею жизни и своим исследовательским порывом способствовала антропогенезу и развитию материальной культуры. Ключевые слова: теория культуры, ландшафтные матриархальные комплексы, прони-мальная символика, тотемная коммуна, персонализация среды и пространства.
On the basis of studying artifacts and the complexes of the matriarchal inhabitancy of the dwellings of the ancient people, this article is making an assumption, that from the philosophical point of view the woman-mother was a mental founder, and the is the source of the social and material overproduction. This is an ability of humans only. The mother has transformed nature and the ideas ofhuman life. Her research impulse has promoted the development of maternal culture. Keywords: theory of culture, landscape matriarchal complexes, expressional symbolism, totem commune, personification of environment and space.
Реликтовыми проявлениями, позволяющими прикоснуться к глубинам антропо- и культурогенеза, являются ландшафтные матриархальные комплексы с бытовыми и сакральными артефактами. На ранних стадиях становления человека современного физического типа открытые поведенческие реакции позволяли ему решать бытовые и пищевые проблемы, абсолютно неразрешимые для его предшественников. Покинув из-за меняющегося климата плиоцена лес, он переместиться в саванны, в долины рек, потом в пещеры, то есть ограничил среду обитания и как бы
одомашнил (обытокультурил) самого себя.
В таких условиях у него появились поведенческие реакции, отличные от детерминированной генетической программы животных. Он стал закреплять их знаками, улучшать систему отбора пищи и осваивать способы ее горячего приготовления. Ему стало хватать питания, что, как у домашних животных, сразу же увеличило плодовитость: вместо одного детеныша в три-четыре года мать-прародительница могла родить и прокормить двух.
Физические и психические ограниче-
ния каменных стен, пещер и навесов, с одной стороны, усиливали иерархическое расслоение, но, с другой стороны, создавали предпосылки образования парной семьи. В первую очередь пещеры и навесы были необходимы беременным или только что родившим самкам для их безопасного существования в период вынужденной оседлости (самцы могли обитать поблизости, добывая пищу и охраняя самок с детенышами).
Автор исследовал местобытование человека палеолитической и неолитической эпох на горном плато Джиноты (Узбекистан), которое позволяет сделать гипотетическую реконструкцию более ранних этапов становления жизненных технологий человека современного физического типа. Плато представляет собой площадь в 50 квадратных километров, по которой щедрой рукой природы «разбросаны» источенные дефляцией гранитные скалы в виде различных «чудищ», грибовидных навесов, гротов, фантастических фигур «животных и останцев с выветренными полостями (8, с. 49, 51; 9, с. 61-63). Почти на каждой из этих скал, несмотря на гранитную твердость, человеком поздних первобытных эпох выбиты изображения людей и животных. На нескольких из них имеются выветренные временем рисунки, исполненные оранжевой охрой, стиль которых близок к Зараутсай-ским мезолитическим писаницам. Один из таких рисунков, обнаруженных на своде грибовидного навеса, возвышающегося над излучиной горного ручья Али-Шейх, изображал спираль (водная стихия), человеческую пятерню (знак владычества, знак собственности (6, с. 354)) и почти дюжину птицечеловеков (род, клан, племя). На наш взгляд, это экземпляр одного из самых древних пиктографических писем первобытного человека расшифровывается примерно так: «Водный источник, который под вами, принадлежит нашему роду», или «Излучина этого ручья контролируется нашим родом».
Вторая красочная писаница находится в двух километрах вверх по ручью,
на сводах грота размерами в двухэтажный дом. Здесь в характерной для мезолита стремительной позе нарисованы охрой быки и животные из семейства оленьих; несколько антропоморфных фигур с плетьми и палицами в руках. Возможно, что это ранние изображения Громовержца, будущего Индры, Митры, или Перуна, производящего молнии.
В символическом сознании матриархальных народов эти плети представлялись наказующим бичем небесного божества. У славян, например, Громо-вик, держащий в руках плеть или прут, назывался пастырем небесных стад. Он «доит» этой плетью и палицей (Перку-новой пикой — эмблемой молнии) «облачных коров» и погоняет небесные стада. На сводах грота, который, по всей видимости, был своеобразным святилищем, заметны также параллельные линии и пятна. Наконец, третья писаница, выбита в 400 метрах от второй, опять же вверх по ручью, изображает бегущего человека с треугольной головой (9, с. 65).
Во многих местах горного плато, особенно возле гротов, в выветренных полостях валунов нами были обнаружены сколотые речные гальки и необыкновенной величины каменные топоры (очевидно, для выбивания на граните петроглифов), а в разведочных раскопах — темно-коричневые кремневые отще-пы, следы кострищ и т.д. В одном из гранитных гротов-туннелей, который свисает над ручьем под углом в 45 градусов, имеется отполированный телами людей желоб, очевидно, использовавшийся в ритуальных или лечебных целях. Возле него, как и возле других необыкновенных скал Джиноты, чабаны, которые называют валун «Сырганок-таш», установили высокие туги с белыми полотнищами, олицетворяющими материнскую пуповину и плаценту.
По всей видимости, желоб в туннеле был отполирован телами женщин, желавших благополучно разрешиться от бремени: вынашиваемый ребенок должен также быстро выскользнуть из женского лона, как сама женщина быстро
соскальзывает вниз по желобу (аллегория лона матери-прародительницы или вселенского лона). На эту мысль наталкивают замечания Г. Плосса о беременных афинянках, которые ради удачного разрешения от бремени отправлялись к северному склону «Холма нимф» и скатывались вниз по краю утеса. На месте ската, пишет Г. Плосс, камень совсем вытерся и сделался гладким, что, во всяком случае, говорит о распространенности и о древности обычая (7, с. 38).
Каменным желобом Джиноты как аллегорией и символом материнского лона могли пользоваться и мужчины при исполнении обрядов инициаций или обрядов рождений и перерождений, которые зафиксированы у австралийских аборигенов. Во время обрядов рождений-перерождений они использовали так называемою пронимальную символику — специальное полое бревно и специально выкопанную канаву, по которой проползал инициируемый (2, с. 198).
Под «пронимальной символикой» понимаются символика проемов (дыр, углублений, развилок) и операция про-нимания (протаскивания, продевания, погружения в проем). Этнографы выделяют три типа подобной символики:
1) бытовые предметы с отверстием или полостью, использование которых предполагает протаскивание/погружение в проем (полая утварь, челноки и иглы с ушком/развилкой, прялки-рогульки);
2) магические приспособления: урочные камни (с отверстиями), дырки от сучка и т.д.; 3) сакральные объекты на местности: священные камни (с углублением — «следом» святого или животного, «чашей» и т.д.) и деревья (с дуплом, развилкой ветвей или «воротцами», образованными вросшим обратно в ствол суком). Все они, так или иначе, связаны с символикой «материнства» (родов) и выполняли ярко выраженные ритуально-коммуникативные функции (2,
с. 149-160).
Таким образом, археологические, исторические факты и аналогии свидетельствуют о том, что все горное плато Джиноты предположительно было
зоной матриархально-матрифеномен-ной тотемной коммуны, где первобытный человек мог жить, охотиться, изготовлять каменные орудия, проводить пронимальные ритуалы в честь матери-прародительницы, налаживать коммуникационные связи с соседями, изобретать пиктографическое письмо, лечиться и заниматься на первобытном уровне творчеством.
В каменных нагромождениях Джи-ноты встречаются скалы, которые словно бы иллюстрируют эти догадки, и до сих пор, как у австралийцев, сакрализу-ются местными жителями. Гранитная глыба, которую местные чабаны называют Момо («Бабушка», «Прабабушка»), представляет собой нечто похожее на скульптуру женщины, убаюкивающей ребенка. Рядом — гранитное кресло Момо. Неподалеку — окаменевший пес и гранитный туннель «материнского лона» (9, с. 61-63). Эти творения природы мы назвали следующими именами: «Мать-прародительница, укачивающая ребенка», «Кресло матери-прародительницы, укачивающей ребенка», «Каменный пес, охраняющий мать-прародительницу, укачивающую ребенка», «Вагина матери-прародительницы». Можно предположить, что весь этот ритуальный ландшафт (особенно каменная «скульптура» женщины) иллюстрировал в глазах первобытного человека «превращенное тело» матери-прародительницы и существующий социальный порядок, подчеркивающий первородящую, милосердную, выдающуюся, господствующую роль женщины. На эту мысль также наводят едва просматриваемые шесть кольцевых структур на почве у «тела» матери-прародительницы, занесенные наслоениями, а также остатки современных святилищ и плацентарные вешки (туги-аулие), выставленные чабанами.
Ритуально-ландшафтный ансамбль Джиноты можно сравнить со скальными выходами в пустынях Центральной Австралии, отождествленными племенем валбири с женщинами-прародительницами, окаменевшими «во времена
Сновидений (10, с. 42-43), а также с природными скальными образованиями в штате Калифорния. В американском штате и по сей день местом поклонения индейцев племен каваиису и чумаши являются «Пещера Творений», каменный козырек которой напоминает внешние формы женского лона, и священная скала Пейнтид-Рок в равнине Карризо, похожая на огромную вульву (4, с. 161, 167-169).
У современных жителей Зарафшан-ской долины и хребта Каратау, где находится удивительный каменный ансамбль Джиноты, в памяти практически не осталось мифических мотивов, связанных с пребыванием здесь далеких предков, но можно в какой-то мере реконструировать эту эпоху, опираясь на мифическое наследие австралийцев. Необыкновенные объекты природы были своеобразной мировоззренческой опорой в древних культурах Австралии, и вокруг них всегда разворачивалась матриархальная картина мифа и реконструировалось время Больших Сновидений. Если мы перенесемся на 70 тысяч лет назад, когда, возможно, было заселено горное плато Джиноты (в это же время была заселена Австралия), то, используя австралийские мифы, можно представить себе фрагменты жизни древних джинотинцев. Как и аборигены Кимберли и Западной пустыни Австралии (11), джинотинцы верили, может быть, в мотив превращения своих мифических предков и животных, обитавших возле них, в большие валуны. Тогда каменная глыба Момо была у них своего рода «превращенным телом» женщины-вайюда (опоссума) австра-лийцев-арунта. В эту глыбу реинкарни-ровалась мать-прародительница, и эта глыба — священная тьюрунга древних джинотинцев.
Все необыкновенные каменные глыбы плато Джиноты (а их — сотни!) являлись для древних джинотинцев источниками зрительных образов, которые наталкивали на способ их использования (отражения) в мифе и ритуале. Как у австралийцев, каменные нагроможде-
ния образовывали в их сознании локальные центры, вокруг которых формировались материнские группы (подробный обзор таких центров в Австралии дает П. Л. Белков (1, с. 31-36). Австралийские мифические мотивы и ритуалы удивительно схожи с таковыми у папуасов Новой Гвинеи и населения Андаманских островов, что говорит об одной генетической линии и об одной эпохе заселения названных географических мест. Эта эпоха приходится на период южного исхода людей нашего физического типа из Африки (около 75-80 тысяч лет назад).
В это же время стала, вероятно, заселяться людьми современного физического типа и Центральная Азия, включая предгорья Нуратинского хребта и Зарафшанскую долину. Значит, можно предположить совпадение мифологических мотивов культур Австралии, Новой Гвинеи и Андаманских островов с джинотинской культурой. Тогда, очевидно, жизнь древних джинотинцев была так же заполнена образами «превращенных тел» предков и тотемов, образами каменных теней — гранитных валунов-фигур и петроглифов.
Другими словами, результаты наших исследований дают основания предполагать, что Джиноты, как подобные ландшафты у австралийцев, было разделено на локальные обрядовые центры — места эпифании предков, места прорыва священного прошлого в настоящее, инкарнаций и реинкарнаций первопред-ков, представителей животного и растительного мира (в Джинотах есть каменная «черепаха» с трехэтажный дом, огромная каменная «собака», каменный «гриб» и т.д. (8, с. 49-50)). Такая персонализация среды и пространства усиливала его мистификацию как места повседневной жизни предков и живущих поколений, места зачатия детей, погребения умерших, места стоянок, охоты и водных источников.
В Джинотах обитал разновременной, хорошо институциализированный матриархальный мир. В силу того, что на женщине лежала основная ответствен-
ность за сохранение и воспитание потомства (а из дородовой добрачной элементарной биосоциальной материнской семьи уже образовался клан или род), она могла быть в таком мире не только генератором многих культурных и социальных идей, но и прямым изобретателем нравственных, этико-этикет-ных, иерархических взаимоотношений, новых жизненных технологий и технических средств, улучшающих бытовые условия в матриархате.
Утверждение о том, что первоисточником всех законов и обычаев является мужской коллектив, а в матриархате правил закон инстинкта (5, с. 174, 193, 197, 205), нам кажется просто безосновательным. Являясь в семье человека разумного источником первообразов, именно женщина-мать, а не ее кочующий половой партнер, взлелеяла чувство родства, и уважение к ней породило первую идею о нравственном долге. На наш взгляд, именно в дородовой добрачной элементарной биосоциальной семье матери-прародительницы
— семье, ставшей впоследствии кровнородственной семьей, линиджем, а затем
— материнским родом, благодаря тому, что она являлась носителем идеологической подсистемы, первично сформировались этические идеи о правильности и неправильности действий, классификационные системы родства, идеи управления и социальной упорядо-
ченности: подчиненность или командование, приказ и его исполнение, табу и наказание и многое другое. Развиваясь, эти управленческие зачатки привели к установлению общественных отношений. Бабушки, матери, дочери, начиная с матриархата, обеспечивали через материнскую семью непрерывность традиций человечества и стали авторами таких социальных институтов, как род и племя. Женщины, по всей видимости, стали генераторами мифомагических воззрений, организаторами первых похоронных обрядов, создателями тотемистической кодификации рода, а вместе с нею и первых религиозных символов. В рамках социокультурной, технологической подсистем в матриархате были разработаны первые правила распределения пищи, открыты преимущество оседлого образа жизни и моногамии, сделано огромное количество дотехнических изобретений.
С философской точки зрения женщина-мать была в матриархате создателем психического, социального и материального преизбытка, чем из всего животного мира владеет только человек. Она преобразовала природную идею жизни в человеческую идею жизни и своим исследовательским порывом способствовала развитию материальной культуры (опредмеченное духовное богатство человека. — Л. Н. Коган (3, с. 7)).
Примечания
1. Белков П. Л. Миф и тотем в традиционном обществе аборигенов Австралии / П.Л. Белков; Российская акад. наук. Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера). — СПб.: МАЭ РАН, 2004.
2. Берндт Р. М. Мир первых австралийцев / Р.М. Берндт, К.Х. Берндт; сокр., пер. с англ. В.А. Жернова, В.М. Кудинова; под ред. О.Ю. Артемовой. — М.: Наука. Гл. ред. вост. лит., 1981.
3. Коган Л. Н. Социология культуры: учебное пособие / Л.Н. Коган; Министерство науки, высш. школы и техн. политики РФ. Уральский гос. ун-т им. А.М.Горького. — Екатеринбург, 1993.
4. Крапп Э. Боги с небес. Как интерпретация небесных знамений повлияла на развитие цивилизаций / Эдвин Крапп. — М.: Изд-во Эксмо, 2003.
5. Нойманн Э. Происхождение и развитие сознания: пер. с англ. / Эрих Нойманн. — М.: Рефл-бук; К.: Ваклер, 1998.
6. Об этом см.: Марр С. М. Мохаррам / С.М. Марр // СМАиЭ, XXVI: Традиционная культура народов Передней и Средней Азии / Акад. наук СССР. Инст-т этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая. — Л.: Наука, Ленингр. отд., 1970.
7. Плосс Г. Женщина в естествоведении и народоведении: Антропологическое исследование / Г. Плосс // Женщина: монография / [пер. с 5-го нем. изд., дополн. и переработ. после смерти автора д-ром М. Бартельсом]; под ред. д-ра А.Г. Фейнберга. — Сыктывкар — Киров: Перя-Маа — ГИПП «Вятка», 1995. — Т 1.
8. Фатыхов С. Г. Мировая история женщины: Опыт сравнительной фактографии / С.Г. Фатыхов. — Екатеринбург: Банк культурной информации, 2004.
9. Фатыхов С. Г. Мировая история женщины: Хроно-культурологическое и фактографическое осмысление / С.Г. Фатыхов. — Екатеринбург: Банк культурной информации, 2008.
10. Хлобыстина М. Д. Говорящие камни. Сибирские мифы и археология / М.Д. Хлобы-стина; Акад. наук СССР. Сибирское отд. — Новосибирск: Наука, 1987.
11. Berndt R. M. The World of the First Australians. Aboriginal traditional Boas F. Evolution or diffusion? /R.M. Berndt, C.H. Berndt. — AmAnth. — 1924. Vol. 26. — P. 340-344.
Н. Е. Шафажинская
ЭТАПЫ СТАНОВЛЕНИЯ И ЭВОЛЮЦИИ РУССКОГО ЖЕНСКОГО МОНАШЕСТВА: ДУХОВНЫЙ ОБЛИК ПЕРВЫХ ПОДВИЖНИЦ (Х-Х1У ВЕКА)
В статье описаны этапы становления и развития русского монашества, которое стало активно формироваться и расширяться после Крещения Руси. Особое внимание в данной работе уделяется раскрытию духовного облика первых русских великих княгинь-инокинь, соединивших в своей личности и судьбе христианскую нравственность, просвещенность и женские добродетели. Среди представленных героинь отечественной истории и культуры — святые благоверные княгини: анна новгородская, преп. Евфросиния Полоцкая, преп. Анна Кашинская, преп. Евфросиния Суздальская и преп. Евдокия Московская супруга великого благоверного князя Дмитрия Донского. Ключевые слова: теория культуры, русское женское монашество, эволюция, развитие, великая княгиня, духовно-просветительская деятельность, благотворительность.
Русское монашество, включая и женское, зародилось и развивалось на идеалах культуры святости Востока, Византии, с учетом специфики национального колорита и отечественных традиций. Известно, что первые монастыри появились на Руси еще до ее Крещения, а первые монахи были из греков. Красноречивой иллюстрацией первого этапа становления русского женского иночества служат строительство в Киеве церкви в честь Святой Софии и воздвижение монастыря великой княгиней равноапостольной Ольгой в 960 году.
Говоря о дальнейшей эволюции в истории и традициях женского монаше-
ства, важно вспомнить, что на Востоке оно уже выработало определенные формы обычного и чрезвычайного подвижничества: первый его вид проявился в жизни иноков согласно с требованиями монашеских уставов, а второй — в экстремальных подвигах аскетизма — таких, как столпничество, затворничество, юродство. Все виды этих духовных подвигов появились и в Русской церкви, а некоторые из них — в женском монашестве.
Вслед за крещением народа, по свидетельству митрополита Иллариона, на киевских горах стали появляться монастыри и черноризцы, особенно быстро
