CC BY
23
личных перспектив, апробирования новых критериев моральных правил и норм, конкуренции вкусов и предпочтений. Общее основание этого многообразия — сохранение условий для экологического здоровья планеты, для здоровой семьи и нравственного здоровья страны. Эти общие ценностные рамки, которые являются предпосылкой отказа от политики однонаправленности цивилизационной эволюции и вместе с тем движением к «корням», воспроизводящим и обновляющим цивилизационную традицию.
Без этого гордость международной политики ХХ в. — конец идеологической конфронтации и «холодной войны» — обернется новой головной болью в размышлениях над клубком межконфессиональных, межэтнических, межрегиональных противоречий без всякой надежды на их разрешение.
Статья написана специально для бюллетеня «Россия и мусульманский мир».
Михаил Мчедлов,
директор Исследовательского центра «Религия в современном обществе» РЕЛИГИОЗНЫЙ КОМПОНЕНТ ЭТНИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ
Взаимосвязь этнонациональных и религиозных факторов очевидна. Однако сами психологические, исторические, политические механизмы этой взаимосвязи далеко еще не раскрыты, в том числе применительно к современной российской действительности. Наибольшее влияние на реальную жизнь, на текущую политику оказывают не столько отдельно взятые религиозные или национальные факторы, сколько их симбиоз. Результаты наших социологических исследований фиксируют тесную связь религиозного и национального самосознания. Опросы неизменно констатируют различие в количестве собственно верующих и приверженцев конкретных конфессий. Отрицая свою религиозность при мировоззренческой самоидентификации, около 20% представителей различных народов России в то же время относят себя к приверженцам конкретных традиционных религиозных объединений. Так, в ходе наших исследований заявили о своей конфессиональной принадлежности 60 (2000) и 58 (2001) % респондентов, а верящих в Бога оказалось, соответственно, 43 и 37%.
Таким образом, православие или ислам воспринимаются не только как собственно религиозная система, а как естественная для респондентов культурная среда, национальный образ жизни («русский — поэтому православный», «татарин — поэтому мусульманин»). Эту тенденцию подтверждает и поведение неверующих респондентов. Мониторинг показал, что почти половина неверующих отмечают религиозные праздники, каждый пятый из них периодически посещает храм. Судя по опросам ВЦИОМа и нашим исследованиям, в прошлом году так или иначе отмечать Пасху собирались более 80% россиян — сегодня Пасха стала фактически общенародным праздником.
Однако отсюда не следует, что сколько-нибудь значительная часть общества готова во всем следовать конфессиональным нормам. Клерикальную модель общественной жизни («хотели бы Вы, чтобы общественная жизнь строилась на основе предписаний православия») поддерживают лишь около 5% самих православных, при исключительно отрицательном отношении к ней инославных, иноверцев и неверующих.
Те или иные религиозные и этнические ценности «осваиваются», признаются как неотъемлемые качества этноса в том случае, когда получают статус атрибутов национальной культуры (опираясь при этом на прочную спайку рационального и эмоционального, сознательного и бессознательного). Поэтому невозможно объяснить личное и общественное поведение людей, их национальные и религиозные пристрастия одной только логикой, сознательными мотивами, рациональными идеологемами. Чувство принадлежности к конкретному этносу тесно переплетено с эмоциями, латентными привычками, унаследованными устойчивыми психологическими компонентами. Как правило, отвергается любое «посягательство» на национальную идентичность. Характерно, например, что активных сторонников упразднения графы «национальность» из нового российского паспорта среди респондентов было вдвое меньше, чем активных противников.
С другой стороны, религиозная общность различных этносов проявляется не только в их духовно-культурной, но и в политической солидарности. Так, Северная Осетия, в большинстве своем православная, сегодня практически не подвержена идеям северокавказского сепаратизма. Поэтому понятие «братские народы» — отнюдь не только публицистическая метафора.
Переходный период в таком многонациональном и поликонфессиональном обществе, как российское, сопровождается не только напряжением в экономике и социально-политической сфере, но и гипертрофированием национальных интересов, действительных и мнимых. Местные элиты активно используют национальные и конфессиональные факторы в борьбе за власть, этнические и региональные привилегии, в конечном счете за собственные имущественные, материальные интересы. Социологические исследования свидетельствуют о том, что довольно значительные массы верующих разных конфессий (более 60% всех респондентов) озабочены тем, что межнациональные конфликты могут привести к развалу Российского государства, стабильно видят причину межнациональной напряженности и конфликтов в первую очередь в провокационных действиях политических элит. На этом фоне особо значима позиция религиозных организаций. В частности, Русская православная церковь оказалась единственной представительной общественной структурой, которая сохранила свою традиционную организационную структуру несмотря на государственные «разводы», отвергая все попытки дальнейшего расчленения исторической территории России и защищая интересы соотечественников, оказавшихся в ближнем зарубежье, пожалуй, более эффективно, чем МИД.
Особое значение для России имеют взаимоотношения православия и ислама — самых многочисленных конфессий страны (соответственно 75 и около 20% всех верующих). Евразийская Россия изначально обречена на то, чтобы избегать межцивилизационного противостояния по линии «Запад — мусульманский мир», и имеет многовековые традиции толерантного существования (у мусульман России эта традиция во многом унаследована от времен Золотой Орды, когда Русская церковь не платила податей и обладала полной свободой решения внутрицерковных проблем). В настоящее время руководители различных православных и мусульманских организаций также стремятся строить свои взаимоотношения на принципах доброжелательства и сотрудничества. Подобная толерантная и конструктивная политика проявляется в совместных выступлениях по поводу войны в Чечне, в реальном сотрудничестве на местах, в том числе в сфере благотворительности. Характерно, что в материалах конфессиональной печати (в отличие от ряда светских изданий) история взаимоотношений славян и тюрков, православных и мусульман России освещается без одностороннего акцентирования прошлых взаимных
обид. Проводятся идеи взаимообогащающего диалога культур, подчеркиваются традиции межрелигиозной терпимости, совместной защиты единого отечества, общего труда на благо всех российских этносов и конфессий. Подобная позиция характерна для большинства мусульманских (например, «Ислам минбэре») и православных (например, «Десятина») изданий.
Примечательны в связи с этим и наши данные о национальном составе конфессиональных групп. Естественно, среди православных преобладают русские (88,8%), но есть и представители народов, традиционно принадлежащих к мусульманской культуре (около 1%); с другой столоны, среди мусульман России — 2% этнических русских и еще 4% представителей других «немусульманских» этносов. Подобные «нестандартные» сочетания национальной и конфессиональной принадлежности — очевидное следствие тесного соприкосновения православных и мусульманских народов в пределах единого государства, низкого уровня конфликтности между ними, не в последнюю очередь — и смешанных браков. Хотя ностальгия по СССР со временем убывает, среди верующих, а в конфессиональном разрезе — у православных и особенно у мусульман, — она заметно выше, чем среди неверующих. Более того, доля сторонников идеи воссоздания союзного государства среди мусульман, по опросам разного времени, стабильно и неизменно оказывается в полтора — два раза выше, чем во всей совокупности респондентов. Видимо, это в немалой степени обусловлено тем, что последовавшие за распадом СССР межнациональные конфликты внутри Российской Федерации и на остальном постсоветском пространстве затронули прежде всего зоны исторического расселения мусульманских народов. Неслучайна и поддержка подавляющим большинством последователей ислама (около 90%) суждения «Россия — общий дом многих народов с равными правами, и никто в нем не должен иметь никаких преимуществ». За национальное и религиозное равноправие всегда и везде активнее других выступают представители национально-конфессиональных меньшинств, опасающихся дискриминации.
В ходе наших опросов респонденты особо выделяли не только общее умиротворяющее, сдерживающее напряженность социальных и национальных конфликтов воздействие религиозных учений, но и конкретные миротворческие акции (в том числе посредническую позицию Московского патриархата накануне трагических дней октября 1993 г.), неоднократные обращения лидеров российских конфессий
по конкретным международным поводам (Карабах, Абхазия, Приднестровье, бывшая Югославия и т. д.). Большинство опрошенных (около 60%) убеждены в наличии миротворческого потенциала религии и полагают, что она может способствовать установлению добрых отношений между представителями разных этносов и преодолению межнациональных конфликтов. При этом треть респондентов уверены, что глубоко верующий человек видит своего ближнего в представителе любой национальности.
В отличие от некоторых религиозных деятелей фундаменталистской ориентации само население, в том числе верующие (75% православных, около 70% мусульман), не принимает идей исключительности, единственной истинности той или иной религии и тем более конфронтационных выступлений против других конфессий. Тем более это касается лозунгов создания каких-либо политических образований по этноконфессиональному принципу (призывов объявить Россию православной державой или создать халифат на территории от Черного до Каспийского морей). Характерны в связи с этим и реальные электоральные результаты создававшихся в прошлом на конфессиональной основе политических объединений (что теперь законодательно запрещено): на парламентских выборах в декабре 1995 г. «Христианско-демократический союз — христиане России» получил лишь 0,3% голосов, общероссийское мусульманское движение «Hyp» — 0,6%, а общественно-политическое движение «Союз мусульман России» даже не смогло собрать необходимого количества подписей для участия в выборах.
Ориентация абсолютного большинства опрошенных на социальную терпимость и равенство всех этноконфессиональных общностей проявляется во многих сферах — от быта до политики. В ходе опроса 2001 г. лишь незначительная часть (3,6%) респондентов заявили, что на их отношение к другому человеку негативно влияет его принадлежность к иной конфессии; почти столько же (3,2%) респондентов сказали, что данное обстоятельство, напротив, оказывает позитивное влияние. На отношение основной массы (73,7%) к другим людям их иноконфессиональная принадлежность не влияет вообще. В этом массовом безразличии — как верующих, так и неверующих — к вопросам веры в межличностных отношениях можно видеть реальный показатель демократичности нашего общества, отсутствия у большинства его членов предубежденности против представителей
других этноконфессиональных общностей, укрепления в нем толерантных рациональных начал.
Естественно, что затяжной социально-экономический кризис сказывается и на этноконфессиональных отношениях. Бытовая ксенофобия и националистический экстремизм в первую очередь наблюдаются в молодежной среде, особенно в самой молодой возрастной группе (16—17 лет), в которой уровень нетерпимости по отношению к другим этносам и конфессиям вдвое—втрое выше, чем у старших возрастных групп. Очевидная причина состоит не только в возрастных максимализме и эмоциональности, но и в трудовой неустроенности молодежи.
В этих условиях реализация конституционного принципа равенства этноконфессиональных общностей требует тактичного поведения от должностных лиц на всех уровнях власти, которые должны не только не ущемлять интересы и права любых конфессий, но и не использовать свое положение для демонстрации личной симпатии к любой из них (видимо, пора законодательно закрепить подобную норму). Власть должна последовательно идти по пути утверждения в общественном сознании и государственно-правовой сфере концепции единого российского народа, состоящего из равноправных этноконфессиональных обшностей. Исключить возможность втягивания религиозных организаций в любые формы политической борьбы могло бы и «джентльменское соглашение» между ними, утверждающее их нейтральное отношение к соперничающим политическим силам. Естественно, что инициатива выработки и заключения подобного соглашения (например, на базе созданного по инициативе Отдела внешних церковных связей Московской патриархии Межрелигиозного совета России) может исходить только от самих религиозных деятелей, какое-либо вмешательство государственных органов в этот процесс способно лишь навредить. Координация миротворческой деятельности религиозных организаций на уровне, например, их постоянно действующего форума, несомненно, будет способствовать утверждению толерантности в такой многоконфессиональной и полиэтнической стране, как Россия.
«Свободная мысль XXI», М., 2004 г., № 1, с. 64-67.
