CC BY
135
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
А.М. СУЛЕЙМЕНОВА,
аспирантка кафедры японской филологии
Восточного института ДВГУ
РЕЛИГИОЗНЫЕ МОТИВЫ В РОМАНТИЧЕСКОЙ ПОЭЗИИ ЕСАНО АКИКО
Романтическая поэзия танка начала XX в. представлена произведениями Ёсано Тэккана (1872 - 1935), Ёсано Акико (1878 - 1942), Масаока Сики (1867 - 1902), Исикава Такубоку (1886~1912)и других блестящих поэтов «серебряного века» японской литературы. В 1901 - 1906 гг. один за другим вышли сборники пятистиший Ёсано Акико, прославившейся первой антологией - «Мидарэгами» («Спутанные
волосы», 1901). В ранних произведениях типа «Саоги» («Маленький веер», 1904), «Докусо» («Ядовитые травы», 1904), «Коигоромо» («Наряд любви»,
1904), «Маихимэ» («Танцовщица», 1905) и других сборниках поэтесса своеобразно выразила дух новой японской женщины Японии - ищущей знаний, свежих, новых чувств, открыто объявляющей о них, не прячущейся за спиной мужчины, а поддерживающей и ведущей его за собой. Ёсано (девичья фамилия Хо*) Акико выступила как представительница нового поколения, которое выросло и проявило свои таланты в 90-е гг. XIX в. под влиянием идей западноевропейских романтиков и призывов просветителей эпохи Мэйдзи к изменению образа жизни пореформенной Японии.
Представляется интересным анализ некоторых религиозных мотивов в собраниях пятистиший Ёсано Акико, особенно раннего периода.
Акико росла в период изменений. Дома, в лавке сладостей города Сакаи, ее окружала рутина домашних дел и традиционная конфуцианская мораль, «дансон дзёхи» («уважение мужчин и порицание женщин»). В школе среди ровесниц девушка искала новых идей - равенства мужчин и женщин в развитии способностей, красивых принципов христианства и европейского Просвещения. О молодежи 80-х гг. XIX в. писал Арисима Такэо (1878 - 1923) в романе «Женщина» («Ару онна»): «Именно девушки - духовные сестры Иоко - и стали источником вдохновения пылких, романтически настроенных молодых людей, провозглашающих новые идеи со страниц журналов «Народная литература» и «Литературный мир». С тех самых пор ученые моралисты, педагоги и всевластные отцы семейств начали с подозрением вглядываться в обитательниц этой девичьей страны»1.
Стремление новой молодежи вырваться из круга консервативных людей, создать собственные группы художников, поэтов, ученых политиков было характерно для Японии времени взросления Акико. Подобно главной героине романа Арисима Такэо, будущий автор « Мидарэгами» выделялась среди подруг гордым, независимым характером и некими мальчишескими чертами в поведении. Родителям поэтессы приходилось заставлять ее работать в лавке, запрещать чтение книг и новых журналов типа «Бунгакукай» («Литературный мир»). Но Акико нашла своего кумира именно на страницах журналов. Это был Ёсано Тэккан, лидер новой волны в поэзии, группы Синейся (Общество новой поэзии), поэт и критик. В течение года влюбленная в него поэтесса посылала в журнал «Мёдзё»* первые стихотворные опусы, а в 1901 г. примерно из 400 стихотворений создала антологию «Мидарэгами».
Основной темой сборника поэтессы стала любовь к Тэккану, страстное и возвышенное чувство, которое раскрывает всё лучшее в человеке. С этой гуманистической темой пересекаются мотивы богов, демонов и святых в «Мидарэгами» и других ранних антологиях Акико.
Поэтесса всегда была увлечена освоением фольклорного наследия -легенд, мифов, песен. Отсюда в ее творчестве изобилие упоминаний «ками» («богов»), «ма» («дьяволов, демонов»). Все японские поэты и писатели рано или поздно обращались к тематике религиозного содержания. Акико не была исключением из общего ряда. К тому же поэзии она училась у Симадзаки Тосона (1872-1943) и других поэтов группы «Бунгакукай». Романтики «Бунгакукай» противопоставляли «лирический пафос, сентиментальную «религию сердца» и индивидуальные каноны, творимые самим поэтом, реализм здравого смысла... ханжеской морали людей с улицы и консервативных «ученых-моралистов»2.
Российский исследователь романтического периода японской поэзии А. А. Долин отмечает заметное влияние Запада в области религии: «В романтизме, с его склонностью к иррациональному, религия рассматривается как высшее проявление духовных сил, как основа художественного творчества»3. Но направление исканий молодой новой поэзии было иным, чем в предыдущую эпоху, Эдо (1603- 1868), которая ассоциировалась с конфуцианством. Синтоизм был привлекателен в период японо-корейской войны, когда многие японцы были охвачены шовинистическими настроениями. Но к началу двадцатого века пантеистические представления отошли на второй план. Буддизм отвергался романтиками как «проповедь всеобщей покорности,
самосозерцания»4. Романтики первой волны - Китамура Тококу (18681894), Симадзаки Тосон, за ними Камбара Ариакэ (1875-1952), Сусукида Кюкин (1877-1945) и другие поэты - увлекались христианством как средством обновления мира. Романтикам покаяние, исповедь, обет невинности казались воплощением идеального мира на Земле. В
увлечении католицизмом японских поэтов сказываются аналогии
восточных религий (дзэн-буддизма, в частности) и творчества
западноевропейских романтиков. Вордсворт, Шелли, Ките
противопоставляли «интуицию рациональному,
вдохновение - кропотливому анализу процессов и явлений», отмечает А. А. Долин5.
Акико также училась писать стихи под влиянием впечатления, живого, непосредственного ощущения «дзиккан» («истинного чувства»). Ее интересовало столь характерное для романтизма противоречие чувства и долга. Чувственная любовь, сладостно-ликующая, радостновозбужденная, выражается в ранних образах юной девушки с распущенными по плечам длинными, плавно ниспадающими волосами; утреннего небесного светила - Венеры, освещающей мир людей, темный и жестокий... Религиозно-духовное отречение воплотилось в образах ученых, проповедующих аскетизм, священников, погруженных в чтение сутры Лотоса, перебирающих четки.
Другая идея западных романтиков, подхваченная Тосоном и развитая Акико, - идея борьбы за себя, за свое чувство. А. А. Долин дает объяснение интересу романтиков к католичеству в конце XIX в. «На ранних этапах развития романтизма в Японии в христианстве поэтов привлекали новизна представлений о внутреннем мире, этический пафос, видимый гуманизм христианского вероучения и его приближенности к земной жизни, момент внутренней самостоятельности, присутствовавший в христианстве и отсутствующий в традиционном буддистско-синтоистском
мироощущении»6. Индивид впервые в истории японской культуры взял на себя ответственность за происходящее в жизни. Для девушки, не желавшей смиряться со второстепенным положением женщины дома и на людях, бросившей отчий дом ради любимого, ради Тэккана, революционный дух романтизма стал откровением. И в стихотворениях, касающихся искренности и фальши, поэтесса принимает сторону правдолюбца, срывающего маску лицемерия с «ученых, толкующих Путь».
Но были ли ее свободолюбивые взгляды атеистическими? Следует сразу отметить, что нет: в ранних сборниках поэтесса даже не разделяет мира людей и сверхъестественного мира.
Желая выделиться среди обычных земных людей, поэты общества «Мёдзё»* называли себя «хоси-но ко» («дети звезд»). Любовь для «детей звезд» была или высокой, незапятнанной, небесной («тэндзё»), или спустившейся в мир обычных людей, с их низменными обычаями, недостойными мира звезд. Это противопоставление мира звезд и мира людей начинается с первой страницы дебютной антологии, «Мидарэгами»:
Я-но тёу-ни В занавесках ночью
Сасамэки цукиси Угасая, звезда прошептала
Хоси-но има-о Песню любви,
Г экай-но хито-но Спутаны волосы мои
Бинлно хоцурэ е В этом мире подлунном.
(«Мидарэгами». 1.С.З)7.
Это пятистишие вызывает разногласия в среде критиков. Место действия - спальня с высоким альковом, над которым колышутся занавески, время действия - ночь («я»). Первая часть - «сасамэки цукиси / хоси-но има- о» («угасая, звезда прошептала / песню любви»), описывает звёздный мир. В «агэку» (первых двух строчках танка) глагол «сасамэку» («шептать»)
играет роль связки с существительным - «хоси» («звезда»), или «хоси-но има - о» («миг звезды»). «Има» («сейчас») трудно перевести, но, как считает критик Ицуми Куми, его можно трактовать как противопоставление настоящего и прошлого. «О» в антологии Акико часто применяет в качестве междометия. Заключительная часть пятистишия — «гэкай-но хито / бин-но хоцурэ ё») («спутаны волосы мои / в подлунном мире») - связана с «гэкай» (букв. - «мир снизу», «подлунный мир») и спутанностью мотивов («бин-но хоцурэ ё»). Распутывание волос («хоцурэ ё» - распутываю) выражает метание сердца героини - «гэкай-но хито» (человека из мира снизу). Вслед за Ицуми Куми, исследовательницей творчества Акико, можно высказать гипотезу, что «героиня, потерявшая связь с высокими, чистыми идеалами, мечется, пытаясь распутать клубок мучений»8.
Интересно, что с самого начала образ героини пятистишия трактовали по-разному люди, близкие к Акико. Тэккан в «Тэккан кава» называл ее «дитя звезд, попавшее в земной мир»; Уэда Бин включал ее в сонм «нас, поэтов, брошенных из рая в мир людей»9. Но в танка нет ничего соответствующего «ориру» («спускаться»), «орасэру» («:быть спущенным»). Скорее всего, пятистишие представляет собой сравнение любви звезд и мучение людей в «гэкай» (в «мире внизу»). Это подтверждают и слова Хирадэ Осаму -«человек из земного мира распускает волосы»10. Возможно, что некая сила спустила героиню танка в мир людей, лишила ее чистоты небожительницы.
Тему демонической силы любви Акико пыталась раскрыть в раннем стихотворении, опубликованном в «Литературе Кансая» (декабрь 1899 г.):
Ада-ни каку Бесом спутаны,
Курогами отто Черные волосы мои,
Фудзикосину Запечатали,
Такэ-ни амарэру Бамбуком скрепили
Танадзуса-но ками Боги любовное письмо11.
В этом стихотворении также видно появление интереса Акико к слову «ками» («боги»). Классическая японская литература (например,
средневековая повесть «Исэ-моногатари») иногда затрагивала тему богов, их влияния на судьбы людей. Поэтесса не осталась в стороне от увлеченности романтиков призывом небу, богам, темой равного права богов и людей. Симадзаки Тосон впервые в японской поэзии употреблял «утагами» («музы») наряду с богами, демонами, духами и «бессмертными» японского пантеистического сознания. Они служили Тосону для пробуждения вдохновения:
И горные духи, и дольние бесы На зов твой придут, о кудесник-поэт!
Пер. А.А. Долина12.
Боги («ками») в антологии «Мидарэгами» отождествляются с любимым и обстоятельствами встреч с ним.
Мидзу-ни нэси Плывет в воде
Сага-но оои-но Богиня одной ночи,
Хитоягами Река Оои в Сага,
Рогая-но ками-но Скрой же песню нашу
Утаи мэтамаэ
ма ва юкаму араба тоииси -но ками-но исусо саваритэ ага ками нурэну
Под пологом москитной сетки. («Мидарэгами». 14. С.5)
Чеичас простилась,
^казав «Прощай» друг другу, но эрга ночи любви толяю, вцепившись,
1 слезами себя орошаю.
(«Мидарэгами». 16. С.5)
Ти дзо моюру ка Саму хито я-но | Юмэ-но ядо Хару-о юку хито
Ками отосимэна
Как пылает кровь
Этой ночью холодной I В убежище грез!
Не смейтесь, о Боги,
Над нами, идущими по весне.
(«Мидарэгами. 4. С.З)
Пятистишия, описывающие конкретные детали встреч с любимым, всегда содержат упоминания «ками» («Богов»). Часто «ками» встречается со словосочетаниями «я-но ками» («Бог ночи»), как в танка «Има ва юкаму...», которому близки два стихотворения:
Я-но ками-но
Аса нори каэру Хицудзи тораэ Тисаки макура-но Сита-но какусаму
-но ками-но \то мотомэ ёру ира ая-но ин-но коу аса-но ару-но амэ-но ядо
Ночной Бог
Вскакивает поутру на коня, Схвачу барашка И подложу под голову Вместо маленькой подушки.
(«Мидарэгами». 24. С.6)
За богом ночи
Летит вослед, благоухая,
Аромат волос
Той, что носит белый узор,
Приют под весенним дождем.
(«Мидарэгами». 255. С.42)
В обеих танка живо ощущается влияние сказок - «:хицудзи» («:барашек»), «аса нори каэру» («поутру вскакивает на коня»), и классических пятистиший
- «сира ая» («белый узор»), «бин -но коу» («аромат волос»). Читатель сра зу может представить типичную мелодраматическую картину - женщина плачет, не в силах удержать любимого («вага ками нурэну» - «мои волосы влажны от слез»).
Бог («ками») временами становится просто беспощадным:
Тоя кокоро Аса-но окото-но Ецу-но о-но
Хитоцу-о това-ни
Ками кирисутэ
Ах, чуткое сердце!
Словно вырвана одна Их четырех струн
Маленького кото
Безжалостным Богом.
(«Мидарэгами». 70. С.13)
Женская душа уподобляется струнам маленького кото*, струнам, одну из которых равнодушный мужчина жестоко оборвал. Сердце любящей женщины сразу чувствует мельчайшие нюансы отношения «ками» («бога») к ней, и, как на резкий звук лопнувшей струны, оно реагирует на равнодушие мужчины. Ицуми Куми предполагает даже, что написанная танка
- отражение усложнившихся отношений героев после переезда Акико в Токио и нескольких недель совместной жизни.
Акико (и ее героиня) настолько влюблена, что даже незначительный запах заставляет ее сходить с ума, слепнуть («мэсии-но отомэ» - букв, «слепою девицей», или «сумасшедшей»). В пятистишии замечательно применен мотив запаха, который характерен для стихов Акико о любовной страсти. Много свежих запахов в другой танка «Мидарэгами»:
Юмэ-ни сэмэтэ «Несусь к Богам,
Сэмэтэ то омой Несусь Богам навстречу», —
Соно ками-ни Росой укрытая,
Коюри-но цую-но Маленькая лилия
Ута сасаякину Песенку прошептала.
(«Мидарэгами». 182. С.31)
Символы пятистишия - лилия, боги имеют уже другое значение -любовь и небесные Боги, позволяющие любить. «Ками» («Боги»), в соответствии с традиционными представлениями японцев управляют любовью, дают знаки в трудные минуты жизни.
Норасу ками Призывы Богов,
Дуга мисуру-ни Шум их крыл услыхала,
Мабути омоки Тяжелые веки
. Зяга" ё-но ями-но С трудом подняла,
Юмэ-но саенака Но тьма вековая кругом.
(«Мидарэгами». 65. С.44)
В этом пятистишии критики пытались отыскать религиозные настроения самой поэтессы, мистические образы «ками аугу» (букв. -«богов, машущих крыльями»), «норасу ками» («призывы богов»). Но в ранних произведениях поэтесса еще не была склонна к католицизму, которым увлечется в зрелые годы. «Вага ё-но ями» («Тьма вековая») -классический элемент «укиё» («бренного мира»), который окружает героиню. Атмосфера танка «Я-но тёу...», первой танка сборника, и приведенной танка «Норасу ками... » («Призывы богов... ) идентична, только в «Норасу ками...» добавляется нежелание проснуться в этом «вага-но ё» («нашем мире»). Проснувшись, мучающаяся женщина ничего, кроме тьмы обычного мира, не видит. Повторяется мотив спутанности желаний, спетый по-другому, чем в пятистишиях про «мидарэгами» («спутанные волосы»). У героини нет сил, чтобы поддаться призыву богов и продолжать жить.
Таких мрачных пятистиший в антологии незначительное количество. Первый поэтический сборник Акико, «Мидарэгами», окрашен в
оптимистические тона, например, при упоминании «эЛниси-но ками» («богов уз любви»). В классической любовной поэзии этот канонический прием невидимой причинно-следственной связи любящих героев применялся часто. В танка Акико боги любви общаются с богами уз судьбы, богами предопределения («эниси-но ками»):
Кои-но ками Боги любви
Мукуи-но мацуриси Получили ответ в виде
Кео-но ута Песни сегодня,
Эниси-но ками ва . Когда же о нас узнали
Ицуукэмасаму Боги любовных_уз ?
(«Мидарэгами». 258. С.43)
В творчестве поэтессы много подобных заимствований из народных
10. Зак. 1327
верований и фаталистических идей о предопределении, путах судеб.
Шдэ исогз Не плачь, торопись!
э-ни хабаки Мягкими руками
эниси Распутаю узлы,
и моцу ко-но Спутанные судьбой,
з матаму И буду ждать вечером.
(«Мидарэгами». 127. С.22)
В отличие от темы «боги любовных связей» в танка «Кои-но ками...», в пятистишии «Накадэ исогэ...» антологии «Мидарэгами» поэтесса описывает конкретную ситуацию, в которой героиня подбадривает любимого избавиться от пут судьбы и помогает распутать «эниси моцу» (букв, «путы, которые носит») и призывает не бояться жизни. Женский образ пятистишия точно соответствует характеру Акико - сильная, волевая, и в то же время способная уступить любимому, дать возможность действовать самому.
Еще две танка «Мидарэгами» содержат мотивы «эниси» («любовные узы»). Поэтесса вспоминает первую встречу с Тэкканом в местечке Хамадэра в августе 1900 г.:
Мацу кагэ ни Под сенью сосен
Мата мо аимиру Опять мы встретились,
Кими то варэ Не порицай богов,
Эниси-но ками-о Свяравших нас
Никуси то обасуна Любовными узами.
(«Мидарэгами». 325. С.54)
Фатализм «богов любви» обыгрывается и в другой танка:
)модзаси-но 6члРа в Другом
гитару ни матамо Любимого признала
Зддфкэри И^Гмутилась
.лваоурэмасу е ЕР любви со мной .
Сои-нгками тана Жестоко подшутили!
(«Мидарэгами». 166. С.27)
Словно по мановению руки бога любви, промелькнули «омодзаси» («черты лица») любимого человека. Сердце забилось, героиня смутилась («мадоикэри»), испугалась и поняла власть богов над людьми.
Таким образом, «ками» японского фольклора, позаимствованные
поэтессой из синтоистского пантеона, воспринимаются в положительном свете. Другое дело - святые, боддисатвы*, Будды. Акико часто прибегает к этим образам для выражения своего критического отношения к засилью святых в буддистско-конфуцианской системе верований японцев.
В 90-е гг. XIX в. интерес к религии среди молодых людей был высоким. «Если человек живет в суровое время, если горести и нужды преследуют его, разве не остается для него единственно возможным всепоглощающее увлечение религией?» - писал Тэккан в это время13. Но направление интереса было отличным от традиционного погружения в сутры: влияние христианства, католичества было сильным. Деятели «Медзе» и Акико в их числе были в самом авангарде новых веяний. В поэзии автора «Мидарэгами» христианские мотивы еще не были сильны, но зато преобладали обвинения моралистам, принимавшим то вид «толкующего Путь», то бесстрастных «25 Будд в храме».
1ва хада-но щуки тисио-ни Рурэмо мидэ ..абисикарадзуя ити-о току кими
|кх, посмотри же!
>дк приливает крови ток у атласной коже,
!е остановить его ^ ебе, толкующему Путь!
(«Мидарэгами». 26. С.6)
*
самэмаска Мити-о токимаска атосимаска ..докуе-но есо-ни и-о мэсимасэ на
вещеваешь,
•бъясняешь суть вещей,
[роповедуешЪ* ак послушай голос крови
I поиди Навстречу суДьбе.
(«Мидарэгами». 294. С.48)
Сео ва нигаси ару-но юубэ-о іку-но ин-%о -Івдзюуго босацу та укэтамаэ
эьки.
<утры горь
ак в весенних сумерках ! глубине храма шадцать пЯть боддисатв, ою песню услышите!
(«Мидарэгами». 20. С.6)
В этих пятистишиях поэтесса активно противопоставляет себя, человека, живущего в настоящем мире, полном красок, «учителям-моралистам» («току кими») - толкующим Путь», священникам
(«хидзири») и даже неподвижным статуям боддисатв.
Иногда Акико восхищается и улыбается при виде молодого священника, старательно читающего сутры.
Вуэ-но ото-ни %оо ка кЄо-о цусу тэ-о рдоми сомэси аю е мада ураваки
. Зри звуках флейты . _ ереписчик сутр руї ... риостановил,
^ахмурился в сомненье,, Ах, еше совсем молодой!
(«Мидарэгами. 121. С.21)
Уравакаки Дзоби еби самасу Хару-но мало Фурисодэ фурэтэ Кео кудзурэкину
Увидела в окно,
Как юный священник Ото сна очнулся,
Махнула широким рукавом, И раскрылся свиток сутр.
(«Мидарэгами». 229. С.38)
В образе молодого священника («уравакаки дзоу»), то переписывающего сутры, то читающего их нараспев в храме, поэтесса видит живого, из плоти и крови человека, не лишенного недостатков. Увидев красивую девушку или услышав фальшивую ноту, он ведет себя по-мальчишески непосредственно. Акико нравится эта живая реакция, похожая на «каруми» Басе.
Даже в изваянии великого Будды поэтесса находит человеческие черты:
Мисоу итодо Ситасими усуки Нацукасики
Вакаба кидати-но Нака-но русянабуцу
Черты липа Нежны и благодушны, Притягивают взор.
Среди молодых деревьев
Высится Будда Ваирочана*
(«Мидарэгами». 36. С.8)
Акико описывает знаменитую камакурскую статую Будды, как бы подходя все ближе и ближе к святому месту. Над аллеей молодых деревьев вы-
сится фигура, излучающая свет. В ней поэтесса изображает не абсолют, не некую божественную субстанцию, а вполне реального человека, к которому можно прийти посоветоваться, излить душу.
Идея трансформации божества в человека связывает эту танка с пятистишием «Камакура я» из сборника «Коигоромо» («Наряд любви»,
1905):
Шіакура я Ах, Камакура!
эни *ва арэдо . В бронзу оплаченный
ютокэ ва . Великий Будда
Йшан-ни овасу . Превращается в юношу
ацукидати кана В летней аллее.
(«Коигоромо». 6. С.128)
Японский критик Ириэ Харуюки полагает, что более отточенная стилистически «Камакура я! Была разработана поэтессой из первой танка, 36 - «Мисоу итодо...» . В двух пятистишиях есть упоминание места -«нацу вака кидати» («среди молодых деревьев»), «нацукидати» («летняя аллея»). Во втором стихотворении отмечается в первой строке и топоним
- Камакура, пригород Токио. Известно, что одна из самых привлекательных и романтических скульптур Будды находится в храме секты ДзЄдо монастыря Такатоку. Это изваяние высотой в 11,4 м привлекало многих поэтов эпохи Мэйдзи.
Известный исследователь творчества Ёсано Акико, Симма Синъити, считает, что «сам Будда и Амида Нерай неразличимы»16. Акико подтвердила свою ошибку, но не захотела изменять уже опубликованную танка, с таким ярко выраженным чувством реальности - «дзиккан». Другой исследователь творчества Акико, поэт Хиродэ Осаму, в «Критических суждениях новой волны вака» (1905) оценивал танка из «Мидарэгами» («Мисоу итодэ») таким образом: «Необычное начало - «мисоу итодэ» («черты лица»). В каждой строчке окончания прилагательных - «ситасими ясуки» («нежны и благодушны»), «нацукасики» («привлекающий сердца», в переводе - «привлекает сердца») на «ки», создают ритмический повтор». Но в 4-й строчке после наслоения прилагательных остается «Русянабуцу» («Будда Вайрочана»). Автор должен был смягчить ритм стихотворения, введя в четвертую строку «вакаба кидати-но» («среди молодых
деревьев»)16.
Поэт Ито Сатио (1864-1913), представитель группы «Асаби» («Подбел»), критиковал Акико за перегруженность чувственными образами в одном стихотворении. На эту же тему «Великий Будда в Камакуре» он создал танка, озаглавленную «Прочувствовано при посещении Будды в Камакуре»:
Камакура-но Так и будет стоять
Ооки хотокэ ва В Камакуре вечные века
Оодзора-о Этот Будда всех Будд.
Мифута то тецуцу Над собою раскрыв, как зонт,
Еродзу е мадэ-ни Голубое ясное небо".
(Пер. А. А. Долина)
Сообщество «Асиби», концентрировавшееся вокруг Масаока Сики (1867 -1902), придерживалось натуралистических взглядов на танка. Поэтому в стихотворении Ито Сатио был сделан упор на «сясэй» («отражение жизни»)
- скульптуру Будды под голубым небом. Введено единственное сравнение «оодзора-о мифута то тёцуцу» («Над собою раскрыв как зонт/ Г олубое ясное небо»). Сопоставляя образ Будды в реалистичной танка Ито Сатио и фантазии по мотивам собственных видений Акико, можно определить пылкое отношение романтически настроенной поэтессы к символу буддизма на фоне фотографически точно рассчитанного пятистишия последователя натурализма. Возвращаясь к теме монаха, можно сказать, что поэтесса предпочитает общаться с Буддой без посредников. Сама произносит молитву, открывая смятенное сердце и читателю, и истинному Пути.
адои накутэ Сео дзусуру варэ то итамау ка эхон-но хотокэ
Д,зёухон-но хотокэ Будды высших вещей.
(«Мидарэгами». 15. С.25)
ки кончатся, гда прочитаю я сутру ? Попробовать хочу Будды низших вещей,
Считается, что человек, посвятивший себя служению Будде, побеждает все мучения. И героиня желает испытать себя, дабы избавиться от мук любви, как средневековые поэтессы, читает сутру. Близка к пятистишию «Мадои накутэ...» танка о чувствах, контрастирующих с заунывным чтением сутр в храме.
Ката отитэ На плечи спадают,
Кёо-ни юраги-но Колышутся волосы,
Содзоро ками-о Спутанные мои
Томэ юусинся . Под заунывное чтение сутр.
Хару-но кумо коки Весенняя туча в грозу.
(«Мидарэгами». 10. С.18)
Акико называет себя «юусинся» («верующий человек»), но не только в смысле отношения к учению Будды, а по наполненности чувствами. Как и во всем сборнике, эти чувства - «юраги-но / содзоро ками» («колышутся волосы /спутанные мои»). Возникает необычный резонанс сбивчивого ритма сердца и заунывного чтения сутр. В тексте танка нет упоминия о характере пения сутр, но буддистские храмы известны своим мрачным и меланхолическим хором поющих монахов. Поэтесса и поющие монахи обращаются к Будде, но видят разное. Акико понимала истину как смелую красоту и ответную любовь; священнослужители -писаный закон, свод правил, не всегда понятный и свысока взирающий на распластанного у ног Будды человека.
Поэтесса в ранних произведениях («Мидарэгами», «Коигоромо», «Маихимэ») не отдает предпочтения христианству перед буддизмом. Мало того, Акико путается в буддистских терминах, увлекаясь красотой возникающего образа. Для нее никогда не была важна точность определения. Особенностью «Мидарэгами» критики считают «ситатарадзу» («скороговорку», «сбивчивый язык»), невнятные эпитеты и характеристики.
Главным в поэзии Ёсано Акико было сострадание к человеку, изображаемому то в улыбке Будды, вознесенного над бытием, то в фигуре отшельника, медитирующего в одиночестве:
Й1би-но ядо идзу ни хасии-но Соу-но кими-но . Имидзи то накину Нацу-но я-но цуки
убежище в пути. астыл на краю веранды *!онах-отшельник. ожалею его, обольюсь слезами 1од летней луной.
(«Мидарэгами». 42. С. 9)
В этой танка поэтесса старается поближе рассмотреть подвижника, оказаться в его положении. Во многих танка, описывающих жизнь в храме, Акико сожалеет о молодости монахов, посвятивших себя чтению сутр и воскурению фимиама. Здесь, в «Таби-но ядо», автор тронута до слез видом покорного монаха, погруженного в самосозерцание, отрешенность. Акико подразумевает в стихотворении собственное восклицание - «Что это за жизнь!» Гедонистическая полнота жизни героини «Мидарэгами» контрастирует с аскетическим самоограничением монаха.
Фигуры святых, монахов в ранних сборниках «Мидарэгами», «Коигоро-мо», «Саоги» часто сопровождаются образом «сира хасу» («белого лотоса»). Одна из глав «Мидарэгами» называется «Хасу-но ханабунэ» («Лодка из цветов лотоса»). Лотос разных оттенков (белый, розовый) считается классическим элементом поэзии танка. Белый лотос для японцев-буддистов чаще ассоциируется с Буддой Вайрочана, изображаемым на святых картинах сидящим на белом лотосе. К таким танка можно отнести следующие:
Коги каэру . Оуфунэ осоки Соу-но кими гурэн я ооки Сира хасу я ооки
Мерно гребешь,
Возвращаясь вечером,
Монах в лодке,
. На пруду много алых лотосов ?
. Белоснежных лотосов !
(«Мидарэгами». 99, С.18)
Зтоко киёси осуру ни соу-но равакаки уки ни кураси-но асу-о ханабунэ
расивого юношу Зезёт в лодке монах олоденький,
1о месяц слишком тускло светит ]дя любования цветами лотоса.
(«Мидарэгами». 158. С.26)
Ритм в двух стихотворениях замедленный, словно сопровождает чтение сутры, или некто третий медитирует в отдалении. Наблюдая поразительные картины - фигуры монаха, мужчины в лодке на фоне цветущих лотосов, - автор наслаждается природой. В антологии
«Мидарэгами» такие спокойные танка часто располагаются рядом с танка, в которых искусно воссозданы некоторое напряжение, тревога:
киба киру то урэси сусоно кэ-но сидзуку асу ни сосогитэ асакэ осиэму
окороми ни акаки кутибиру ни рэтэ мирэба гояканару ё ра хасу-но цую
Хотела срезать Цветок лотоса в пруду,
С алого подола
Сорвались каплина лепестки. Объясни, что это ?
(«Мидарэгами. 160. С.27)
Попробовала Молодыми губами Дотронуться,
И ах, какая холодная зоса на белом лотосе!
(«Мидарэгами». 161. С.27)
акэ-но ками _)томэ футариу Зуки усуки аёи сирахасу Иромадовадзу я
олосы до пят вух девушек-красавиц Тод тусклой луной... е ими ли очарован Зо тьме белеющий лотос ?
(«Мидарэгами. 176. С.ЗО)
Акико, верная манере противопоставлять истинное чувство отсутствию оного, буддистскому смирению, в трех пятистишиях «Мидарэгами» образует пары чувственного и духовного - «акэ» («алый»), «вакаки кутибиру» («молодые губы»), «такэ-но ками» («волосы до пят») и другие элементы яркого сенсуалистического мировосприятия,
контрастирующего с бесстрастностью белоснежного лотоса - «сира хасу-но цую» («роса на белом лотосе»). Лотос связан с миром монастыря, в котором любви избегали как одного из мучений. В последней танка красота девушек даже вводит в заблуждение невинный цветок.
В одной танка поэтесса вскользь упоминает о влиянии буддизма на Тэккана, любимого мужа и соратника по «Мёдзё». Тэккан был выходцем из семьи бедного священнослужителя Рэнгона. Рэнгон был сколь талантлив, столь и беден. Тэккану даже пришлось пойти в приемные дети к другу семьи, монаху Рэнгэцу*. Своим образом жизни, знаниями отец и Рэнгэцу повлияли на мировоззрение Тэккана. Акико описывает сцену, в которой двое героев случайно забредают к хижине отшельника, того самого Рэнгэцу:
Мити ва тама Рэнгэцу га ан-но Ато-ни дэтэну Умэ ни аиюку Ниси-но кёо-но яма
орога случайно ыходит на развалины <ижины монаха. дем вместе к сливе 1од западной горой в Киото.
(«Мидарэгами». 131.С.22)
В других ранних антологиях автор «Мидарэгами» касается темы отшельника, буддиста. Иногда пятистишия имеют характер реминисценций, иногда - скрытой цитаты из средневековой японской литературы. Например, в следующих стихотворениях:
ототогису зи сёу дзиюэй .Зн коку мо андзюу ни ситэ ёу ёмасу тэра
ение кукушки ридцатикратное л императрице, жизни, прошедшей
1од чтение сутры в храме.
(«Коигоромо». 3. С. 127)
ара соо дзю ироки хана тиру у кадзэ ни ито-но ко омоу он гэ-но кокоро
Когда с дерева Сяра Сорвёт белые цветы Вечерний ветер,
Обо мне подумаешь
Ты, милый ^те&э». 60. С.159)
ару-но амэ оуя-но яма-ни Энтиго-но окудо-но хикая Канэ ооку нару
вечерний дождь. ослушнику-мальчику а горе Коя день принятия сана ромко звонит колокол.
(«Маихимэ. 145. С.171)
В трех танка, приведенных выше, поэтесса описывает образы давно
живших людей и своих современников, но во всех стихотворениях чувствуется теплое, человеческое понимание тяжести возложенных обетов. В пятистишии «Хототогису» упомянуты годы «Дзисёу дзиюэй» -годы Такакура - Антоку (1177 - 1189) и «он коку» («императрица»). В танка читатель сразу поймет, о ком идет речь, - о монашествующей императрице Кэнрэй-монъин*. Читатель (не только японский), знакомый с трагической историей клана Тайра, погружается в атмосферу оплакивания героиней («онкоку») родственников, ушедших в мир иной. Согласно историческим хроникам и дневникам, междоусобная война между кланами Тайра и Минамото завершилась в 1185 г. полным разгромом Тайра, погиб даже малолетний сын Кэнрэй-монъин, император Антоку. Оставшаяся в полном одиночестве вдова-императрица провела после разгрома дома Тайра остаток дней в монастыре Дзяккоин, на северной окраине старой японской столицы, Киото.
Поэтесса XX в. сочетает классический символ вестника загробного мира, «хототогису» («кукушки») в первой строчке с заключительным выражением «кёу ёмасу тэра» («под чтение сутры в храме»). В результате складывается замечательный ритм стихотворения, помогающий читателю воссоздать образ красавицы, истово произносящей слова сутры, которая может открыть двери загробного мира, где ждут героиню её родные.
С танка «Хототогису» из «Коигоромо» связана и «Сара соо дзю...» («Когда с дерева Сяра...»). Связана самым обозначением Сяра - священного дерева, которое покрывается белыми, как у журавля оперенье, листьями перед погружением Будды в нирвану. Об этом говорится во введении в героический эпос «Хэйкэ-моногатари» («Повесть о доме Тайра», XIV в.):
Храм Г ион В отзвуке колоколов,
Оглашавших пределы Гиона,
Бренность деяний земных
Обрела непреложность закона.
Разом поблекла листва На деревьях сяра в час успенья —
Неотвратимо грядет
Увяданье, сменяя цветенье18.
На дереве Сяра (шореа), которое называют летней камелией, в июле распускаются белые цветы, огромные, диаметром 5 см. Белые цветы в танка Акико - цветы летней камелии. В храмах крупные деревья шореа почитались как священная связь со всеобщим законом изменения. Поэтесса старалась передать противопоставленное утверждение любви как чуда. Погружение Будды в нирвану было таким необычным явлением, как любовное чувство, изменяющее мир, проявляющееся в метаморфозе цветов дерева шореа. Поэтессе от души жаль послушника, отгороженного от мира стеной обетов и ограничений. В этом смысле она повторяет мотив «ученого-моралиста», «толкующего Путь» и отворачивающегося от влюбленной женщины, но читатель уже не слышит гневной проповеди «Мити-о
току кими» («Ты, толкующий Путь»). Смысл многих религиозных образов в антологиях «Коигоромо» и «Маихимэ», собраниях среднего возраста, отличается от «ками» («Богов»), изображенных в «Мидарэгами».
В этом стихотворении и пятистишии «Хару-но амэ...» («Весенний дождь») Ёсано Акико сочувствует людям, принявшим монашество или ведущим аскетический образ жизни. Во второй танка из «Маихимэ» читатель наблюдает вслед за автором сцену принятия послушания молодым человеком, скорее всего юношей, мальчиком в храме Сингон на горе Коя. Мальчик ожидает решающего дня - «токудо» («день принятия сана»), поэтому танка сопровождает колокольный звон. Представляется пышная, скучная церемония в высоком храме, и к нетерпеливому ожиданию мальчиком причащения добавляется печальная нота, размышление о судьбе юноши-послушника, «онтиго» («господин
послушник»). Поэтесса не протестует против выбора героем танка, она просто печально созерцает обритую голову и думает о том, что скоро красота юноши поблекнет в тиши храма.
Можно сказать, что поздние воспоминания об атмосфере возникновения образа послушника в этой танка связаны с неприятными впечатлениями детства Акико. Ее мать придерживалась традиционных буддистских представлений, постоянно жила в мрачном мире общения с загробным миром, воспевания мучений святых. Спасением от навязываемого буддизма для Акико стало открытие ею Святого Писания. В первой антологии, «Мидарэгами», отношение поэтессы к христианству выражается в нескольких танка:
антонаки ада хито хира-но умо ни мину итибики сатоси эйка-но ниои
Случайно
В единственном облаке Почувствовала Благоухание псалмов,
Судьбы предназначение.
(«Мидарэгами». 213. С.36)
)ути-но мидзу ни агэки сэйка-о аа мо хирои ора аогинаку Варэ мадои-но ко
з бездны вод ЗытаскиваюБиолию, терянную было, сам п
ебесам повинуюсь в слезах I, заблудшее дитя.
(«Мидарэгами». 215. С.36)
С «сэйка» («псалм») связано новое, свежее ощущение жизни. Однако, таких танка в «Мидарэгами» не много, и основным мотивом поэтических сборников Ёсано Акико Святое писание не становится.
Интересно,.что по сравнению с западными романтиками японские поэты были более увлечены атрибутикой католицизма, чем его идеями. Церковь в поэзии Китса, Вордсворта играла скорее роль преграды в некий райский сад. Но поэтам эпохи Мэйдзи мрачный мир христианства с его этикой примирения еще не был известен, и они возлагали на новую, неизвестную им религию свои надежды.
Еще раз стоит повторить, что «ками» поэтессы не были строгими богами монотеистического пантеона. Литераторы того времени стремились включить Иисуса и Марию в свои произведения, но чёткого представления о едином Боге у них не было. Так и Акико использует слово «ками» для того,
чтобы назвать божественное откровение, или чтобы персонифицировать любимого, или чтобы передать традиционное для японцев анимистическое представление о «ками» («бог», «боги»). Поэтому поэтесса смешивает японских небожителей и эллинистических Венеру, Флору, Купидона. Например, в «Мидарэгами»:
дзукомадэ "і ва каэру то ээ но ни їга ками хикину убаса ару варава
«Когда увидимся?» -ВвечерНих сумерках
Манитменя он, _
Крылатый бог любви Кудрявый Купидон.
(«Мидарэгами». 91. С.16)
В словах «цубаса ару варава» («крылатый бог») чувствуется влияние ярких мифов Греции и Рима.
Одним словом, для Акико-поэтессы христианство являлось романтическим, экзотичным миром, объектом поклонения, проявлением неведомой еще западной культуры. А для Акико-матери еще одним центром притяжения в католицизме стала дева Мария, объединяющая женщин пред алтарем в желании счастья детям, семье.
эй Мария ими ни мамэнару асита мэ то ан ни каисэму Си мо юмэ миниси
Матерь Божья,
К тебе, собравшись с духом,
Придут другие
За откровением, припав к алтарю, Этот день мне явился в виденье.
(«Коигоромо». 11. С.128)
руситамаэ утари-о коу то ими наку я эйбо ни ниарану норэ-но маэ-ни
ростился, говоришь, что двоих Кенщин любишь,
1 роняешь слезу предо мной, е настолько святой, как Мария.
(«Маихимэ. 37. С.156)
Акико, как представительница того первого поколения японцев, только прикоснувшегося к христианской истории, вслед за простыми христианами перечитывала сборники святых песнопений - псалмов, самых доступных верующему текстов. Поэтому часто героиней танка 1910—1920 гг. становится Богоматерь, всепрощающая и благородная дочь человеческая. Ёсано Акико включила деву Марию в пантеон образов, населяющих поэтические сборники.
Интерес к католицизму представлен в танка из «Мидарэгами»:
Хана ни сомуки От цветов отвернулся
Дабидэ-но ута-о И твердишь про себя
Есаму ни ва Песнь Давида, -
Амари ни вакаки Слишком я молода, ведь
Вагами тодзо омоу Об этом подумал, мои милый.
(«Мидарэгами». 368. С.60)
Повторяющийся в первом сборнике поэтессы образ монаха, аскета, выбравшего подвижнический образ жизни, лишённый радостей любви, удовольствий, переносится на юношу, посвящающего себя христианству или перечитывающего некоторые части Библии. Для Акико, далекой от христианства в молодости, были естественны представления о монастыре
как о темном, со строгими порядками месте. Поэтому она поместила в танка персонаж, отворачивающийся от цветов и молоденькой девушки-собеседницы, чтобы спеть песню Давида.
В романтическом прочтении поклонника песни Давида можно рассмотреть одобрительное отношение автора к древней «Песни Песней» из Ветхого Завета.
С годами простое тяготение к христианству перерастает в постоянную поддержку церкви, поощрение детей, увлеченных христианским ритуалом. Уэда Тэцу подчеркивает, что романтический дух «Мёдзё» был близок к ирреальному. «В романтизме есть тенденция противопоставления себя богам и религии, но она отличается от материалистической борьбы. Романтизм не опровергает метафизической природы, в которой может быть заключен и Бог»19. С этой точки зрения взгляды лидера романтической танка в поздние годы вполне объяснимо. По воспоминаниям дочери Акико, Мори Фудзико, поэтесса не была убежденной сторонницей христианства, «мама не верила в будущее, обещанное верой»20. В Акико боролись романтик и философ. Но на смертном одре 14 сентября 1940 г. поэтесса приняла крещение у отца Ито, который крестил ее дочерей и который дал Акико имя святой Елены. Это было совершено не только по просьбе второй дочери Нанасэ (Ямамото), но и по собственной воле. Не только исходя из воспоминаний младшей дочери Фудзико, но и с учетом черт характера Акико, ее «гири» и «ниндзё», нельзя представить, чтобы она приняла крещение вопреки собственной воле.
Ведь именно Акико в 20 с лишним лет написала ставшее хрестоматийным пятистишие:
Хито-но ко-ни В.-объятиях милого „
. Касэси ва цуми ка . Мне грешно находиться ?
Вага каина Мои ладони
^ироки ва ками-ни . В белизне богам великим
Надо юдзурубэки Не уступят точно.
(«Мидарэгами. 143. С. 24)
Примечания
" Хо (Феникс) - купеческая семья г. Сакаи, теперь пригорода Осака.
*«Мёдзё» — литературное общество, возглавляемое Ёсано Тэкканом и выпускавшее одноименный журнал с 1900 по 1908 гг.
*Кото — традиционный музыкальный инструмент эллиптической формы, с четырьмя шелковыми струнами, по которым водят смычком для создания резонанса.
*Боддисатвы — воплощение Будды на земле, святые.
*Будда Вайрочана — один из Будд в мифологии Махаяны, олицетворение сияния. *Рэнгэцу — псевдоним, переводится как «лотос-луна».
' Кэнрэй-монъин - вторая дочь диктатора Тайра-но Киёмори, настоящее имя Токуко.
1 Арисима Такэо. Женщина/ Пер. с яп. В. Гривнина. М., 1967. С. 34.
2 Шефтелевич Н.С. Новая японская поэзия Симадзаки Тосона. М., 1982. С.24.
3 Долин А. А. Формирование эстетических воззрений писателей японского романтизма. // Теоретические проблемы изучения литератур Дальнего Востока. 1974. С. 204.
4 Там же. С. 204.
5 Там же. С. 204.
6 Долин А. А. Японский романтизм и становление новой поэзии. М., 1978. С. 26.
7 Тэйхон Ёсано Акико дзэнсю (Полное собрание сочинений Ёсано Акико: В 22 т.). Токио,
1980. Т.1. Здесь и далее пятистишия сборников и переводы автора статьи приведены в со ответствии с нумерацией собрания.
8 Ицуми Куми. Синмидарэгами дзэнсяку (Новый полный комментарий к «Мидарэгами»). Токио, 1996. С.4.
15 Там же. С.4.
0 Там же. С.4.
1 Нисио Норихито. Мэйдзи-но атарасий онна (Новые женщины периода Мэйдзи). Токио,
1981. С. 140.
2 Долин А.А. Японский романтизм и становление новой поэзии. С. 190.
3 Там же. С. 27.
4 Ириэ Харуюки. Ёсано Акико-но бунгаку (Литература Ёсано Акико) // Киндай бунгаку (Современная литература). Токио, 1983.Т. 13.С. 109.
Симма Синъити. Ёсано Акико. Танка сиридзу. Хито то сакухин (Ёсано Акико. Серия танка. Человек и произведения). Токио, 1984. С. 173.
6 Ириэ Харуюки. С. 110.
7 Багряные пионы. Шедевры поэзии танка серебряного века / Пер. с яп. А.А. Долина. СПб., 2000. С. 180.
8 Повесть о доме Тайра: Эпос (Х111 в.)/ Пер с яп.; предисл. и коммент. И. Львовой; стихи в пер. А. Долина. М., 1982. С. 27.
Уэда Тэцу. Синейся то кирисутокё (Уэда Тэцу. Синейся и христианство) // Иватэ танка (Танка префектуры Иватэ). 1971. Т.16. № 14. С. 15.
2 Там же. С. 15.
Aida M. Suleymenova
Religious motives in the romantic poetry by Yosano Akiko
The critical research of tankas from some anthologies («Midaregami», «Saogi», Koigoromo», "Maihime") by Yosano Akiko (1878 - 1942) has been carried. Besides the main motives - love, jealousy, admiration at the sight of the view of Kyoto, the old capital of Japan, some religious motives have been found. At her first anthologies poetess was interested these motives as the way of ornamentation in her works, but her opinion had changed to the end of her life, and she developed the interest to the Catholicism.
------------------------>23*
