CC BY
7А.Ю. Согомонов Рефлексивная и/или стандартная биография: судьбы университетского интеллектуала
на стыке времен
Я думаю, что удачлив тот, чей способ поведения отвечает свойствам времени, и точно так же неудачлив тот, кто своим поведением оказывается в раздоре со временем.
Никколо Макиавелли
ТЕРМИН «университетские интеллектуалы» весьма условный - предполагается, что далеко не весь университетский «корпус магистров» можно считать «интеллектуальным», но при этом весьма эвристичный - с его помощью можно отличить университетский интеллектуализм от любого другого.
Университетские интеллектуалы всегда играли и поныне играют ключевую роль в легитимации знания, его производстве и трансмиссии. В Новой истории в альянсе с властью они выступали в обличии «законодателей» Знания, устанавливающих водораздел между истиной и заблуждением. Сегодня они все больше превращаются в свободных «интерпретаторов», играющих со знанием, скорее, как с «рыночным товаром», который надо маркетологически правильно произвести, упаковать и отправить нужному адресату.
Поколение университетских интеллектуалов наших дней во всем мире переживает кризис идентичности. Со стороны кажжется - мало что изменилось в одной из самых консервативных институций современной цивилизации, Университете. Однако внутренние перемены как в природе знания, так и в социальном обличии интеллектуалов на-
столько очевидны, что неизбежно встает вопрос: а имеем ли мы сейчас дело с тем же самым «интеллектуалом», что и поколение назад?
Университетский интеллектуал наших дней не может позволить себе «чистой науки» и «чистого преподавательства», он уже рыночно ориентирован (чаще всего и не по своей воле). Он утратил большую часть своей внутренней и даже институциональной свободы (и куда больше, чем раньше, зависит от университетского менеджмента). Он стремится зарабатывать и вынужден активно подрабатывать (и не всегда понятно, что составляет основу его дохода). Он старается постоянно публиковаться, но больше озабочен тем, как бы все время «светиться» (его главной биографической заботой зачастую становится вопрос о том, как бы эффективнее и эффектнее «продать» себя публике). Словом, он - как будто бы по-прежнему интеллектуал, но одновременно и импресарио собственной значимости.
Своя символическая капитализация становится для него более приоритетной целью, чем непосредственное служение в профессии. Он по-старинке оглядывается в сторону традиционных чинов, званий и должностей, но внутренне придает им все меньшее значение. Он с большей легкостью меняет место работы, объекты исследований, а то даже и всю сферу интеллектуального интереса в целом. Он больше озабочен тем, как «продать» имеющееся знание, чем как «произвести» новое (хотя, конечно же, говоря «он», мы имеем в виду далеко не всех университетских интеллектуалов). Вспомним, что почти 100 лет назад Макс Вебер в своей знаменитой лекции «Наука как призвание и профессия» определил такую ситуацию в университетской науке как абсолютно невозможную и предостерег будущих университетских интеллектуалов от превращения в предпринимателей от науки.
Деструктивна ли подобная ситуация идентификационной мультипликации внутри сообщества университетских интеллектуалов? Время покажет. Однако уже сегодня необ-
ходимо задаться вопросом: а как, собственно, сами университетские интеллектуалы переживают нынешнее «свихнутое время» (как определил Шекспир свою эпоху). Вероятно, и эту макрозадачу преследовали авторы проекта, пробле-матизировавшие экспертный опрос и публикуя его результаты в специальном - тридцать первом - выпуске журнала «Ведомости».
Откликнемся и мы на некоторые из этих результатов, включив размышления экспертов - участников проекта - в современный теоретический дискурс о превратностях биографического проектирования1. И прежде всего попытаемся понять, чем сегодня отличаются друг от друга фундаментальные модели биографического проектирования, в том числе и в среде университетских интеллектуалов.
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ мысль второй трети ХХ столетия была очарована теоретическим «открытием» социологов, вдохновленных искусами и иронией постмодернизма. На суд читателей и исследователей было предложено относительно четкое различение в нашей современной истории двух эпох конструирования людьми собственного жизненного пути - стандартной биографии и рефлексивной биографии.
Стандартной биография неизбежно становится в тех условиях, когда внешние социокультурные рамки задают человеку относительно внятные и прозрачные параметры его жизненного и профессионального пути, даже если он мыслит и ведет себя весьма нетривиально. В разных профессиональных сферах, разумеется, допускается несколько образцов жизненного пути, но все они в принципе инвариантны, а возможные исключения не подтверждают и не опровергают общего принципа стандартности («...У меня все было более или менее естественно, без героизма»).
1 Курсивом набраны цитаты из текстов экспертов, так или иначе корреспондирующие нашему теоретическому рассуждению о биографических трансформациях и судьбах университетского интеллектуала на рубеже столетий.
Инвариант предлагает именно стандартную «лестницу успеха» («...Кто хочет в жизни чего-то добиться, нужно быть честолюбивым, сориентированным на карьеру») со зримыми ступенями и очевидными для всех «правилами игры» на каждой из ступеней. В университетско-акаде-мической среде есть свой инвариант («.Защиты - это закон воспроизводства в науке. Именно воспроизводства. И ничего тут не поделаешь»): студент - аспирант - научный сотрудник (доцент) - профессор - академик («.По окончании института видел свой дальнейший путь определенно: научная работа, аспирантура, работа в вузе»). Между этими «ступенями» возможны дополнительные промежуточные шаги. Они отделены друг от друга формализованными процедурами и ритуалами, но общая перспектива ясна для каждого социального актера, посвятившего себя профессиональному служению («.На протяжении всего профессионального пути я всегда был в рамках избранной профессии и могу точно сказать, что основные силы и нервы потратил и трачу на нее»), желающего свой профессиональный успех трактовать объективировано («.Для меня успех - это "след", который оставляет после себя человек в своей сфере деятельности»), что в наших отечественных условиях чаще всего находит красноречивое отражение в записях трудовой книжки («.Моя траектория напоминает профессиональный путь многих вузовских работников - траектория человека, который остался работать в вузе, всю жизнь работал в нем, никогда не забирал свою трудовую книжку»).
Может быть, в самом принципе стандартности «что-то надо подправить»? («.Успешность в карьере - это не обязательно повышение, переход на более высокую ступень по служебной лестнице. Я, например, считаю, что если даже человек спустился с более высокой ступеньки на низкую, он тоже может чувствовать себя успешным в профессии. Иногда назначение на более высокую должность под давлением вышестоящего начальства рас-
сматривается как успешность: человека ценят, его повышают. А ему, может быть, эта работа совсем не по душе. Его принудили перейти на более высокую должность, а душа у него лежит к другой деятельности. И если через какое-то время человеку удается спуститься на ступеньку ниже - я считаю это успешностью, потому что реализуются его собственные планы, а не чьи-то иные».)
И действительно, в наше время практики и риторика стандартной биографии утрачивают некоторые свои raisons d'être. Это вовсе не означает, что стандартная биография как таковая становится социокультурным анахронизмом и уходит в небытие. Отнюдь, принцип стандартности по-прежнему остается важнейшей референцией для большинства наших современников при проектировании и реализации своих биографических проектов. Однако все больше и больше людей перестают мыслить свою жизнь стандартно. Понимая, что время изменений в мире ускоряется чуть ли не ежедневно («...Важно сформировать инженера, который умел бы решать задачи на уровне XXI века, а этот уровень резко отличается от века XX, не говоря уже о XIX веке»), они начинают предпочитать более гибкий и неформальный подход к собственному биографическому проектированию.
Рефлексивная биография подвергает сомнению, прежде всего, легитимность репрезентативных образцов жизненных притязаний и биографических траекторий современных людей, что в результате серьезно девальвирует, по крайней мере, многие нормы и «правила игры» стандартного жизненного пути. Исчезает привязанность человека к социальному классу, характерным для разных классов стилям жизни, а в итоге - к стандартным моделям социального поведения и «социального реализма». Меняются обстоятельства и меняешься ты сам - индивидуально, не следуя никакому канону («.Для успешности в своей деятельности человек должен в течение жизни сменить свою специаль-
ность два-три раза... В России это не очень распространено, а в США, например, человек может менять профессию не два-три, а пять-десять раз. И западный человек легко переходит из одной профессии в другую»). Это похоже на макиавеллевский призыв к политику меняться и вести себя в соответствии с «духом времени», а не следовать заранее расписанным правилам.
Сегодня мы видим вокруг себя все возрастающее число людей, готовых менять профессии, сколько понадобиться или сколько захочется («.Единственный и последний мой шанс попробовать себя совсем в другой области,. это очень интересно,. надо признаться, что уходила на новую работу с большим страхом и некоторыми потерями»), отказаться от карьерного успеха (в пользу совершенно иных эталонов успешности!), ценить собственную самореализацию выше любых материальных стандартов жизненного достижительства («...Я не стала инженером-строителем, как мечтала, не стала и актрисой, как хотела, но все-таки считаю, что я самореализовалась,... моя работа преподавателя связана с актерским мастерством: практически я все время на сцене. собственно, это уже стало и не работой в обыденном смысле, а своего рода способом жизни»), предпочесть гибкую и даже неполную трудовую занятость в угоду своему саморазвитию и насыщенной досуговой жизни, и т.п.
Формирование у нас на глазах особенной общности рефлексивных субъектов знаменует собой торжество нового биографического принципа - принципа индивидуального планирования собственной жизни самим человеком, вне заданных профессиональными культурами и репрезентативной идеологией стандартных образцов жизненного пути. И - как следствие - более свободный выбор собственной идентичности, своей социальной группы и субкультуры, с которой хотелось бы рефлексивному субъекту себя ассоциировать, с одной стороны; резко возросшие риски и ответственность за подобные выборы - с другой. В этом про-
странстве, однако, все меньше возможностей для простого сравнения - на формально-рациональных основаниях -различных биографических проектов. С исчезновением стандартных критериев жизненного успеха рефлексивный субъект, очевидно, предпочтет свои собственные, индивидуализированные самооценки.
Рефлексивный субъект сам/сама становится структурой воспроизводства социального в его/её жизненном мире («.Но к тому времени я уже выбрал другую стезю,... не столько выбрал, сколько со своим коллегой практически создал ее»). Социальное в этих условиях становится предметом рефлексии и объектом индивидуальных решений («.Мы свободны от организационного нафталина»). Они касаются уже не только сословно-классового статуса человека, но и его возрастных и даже гендерных ролей (наряду с привычными предметами и объектами выбирают даже пол и возраст). Спираль индивидуализации жизни захватывает и семейную организацию общества: рынки труда и образования удваиваются, утраиваются, а семья превращается в сцену постоянного жонглирования и балансирования профессиональных, образовательных затрат, родительских обязанностей и монотонности домашней работы («.Кроме успешности в карьере, надо еще иметь в виду успешность в семье, в хобби). Иными словами, если сформулировать этот тезис по-иному, мы получаем весьма инновационный взгляд на актуальную тенденцию: внутри и вовне семейной организации общества «высокой» современности индивиды сами становятся творцами их собственных образовательных и рыночно-ориентированных сущностей, планирования и самоорганизации жизни («.Пришло совершенно иное мышление - без суеты и мелочности, на которую часто обречен кафедральный преподаватель»). Следовательно, биография фундаментальным образом превращается в рефлексивный проект.
ТЕРМИН «рефлексивная биография» был предложен Энтони Гидденсом2 и теперь в широком ходу, особенно в трудах теоретиков «рефлексивной» модернизации3.
Около 100 тысяч лет назад, предполагают археологи, неандертальцы и кроманьонцы - как представители двух стадиально-отличных типов эволюции человека - стали жить бок о бок. Их сосуществование долгое время подчинялось дарвинским законам выживания и поэтому отнюдь не было миролюбивым. В той затянувшейся на десятки тысяч лет антропологической конфронтации победил кроманьонец. Сегодняшняя же противопоставленность рефлексивной и стандартной биографий куда менее агрессивная, хотя назвать их сосуществование абсолютно миролюбивым все же нельзя. Однако это, пожалуй, беспрецедентный случай в мировой истории, когда «новое» в биографическом проектировании невозможно без «старого» -ни в социальном пространстве, ни в общественной мысли.
Рефлексивный субъект успешен, поскольку биографические траектории причудливым образом выделяют его на фоне рутинных и привычных жизненных путей тех, кто по-прежнему следуют принципу стандартности. Рефлексивный субъект всегда успешен, поскольку внутри сообщества ему подобных нет единых и универсальных критериев социального сравнения (и не может быть, ибо, по определению, все они рефлексивно разные).
Из-под пера социального теоретика рефлексивный субъект выступает неким вечно ищущим романтическим фантазером («.Вообще-то я был фантазер... следил, как развивается наука... рождались идеи... рассчитывал на что-то... конечно, КПД был низкий... Возможно, это прозвучит примитивно, но мне кажется, что самое главное -
2 Giddens A. Modernity and Self-Identity. Cambridge: Polity Press, 1991.
3 Beck U., Giddens A., Lash S. Reflexive Modernization. Cambridge: Polity Press, 1994; Beck U. Risk Society. Towards A New Modernity. London: Sage, 1992.
это труд, фантазия, смелость и ничего больше. Мой ученик будучи аспирантом сказал: «Вы - авантюрист». Я не стал обижаться и спросил: «А кто был, по-твоему, Х. Колумб»? Каждый ученый в определенном смысле авантюрист, он идет туда, куда никто еще не ходил, и не знает, чем это обернется»), но при этом очень прагматичным («.Педагог сегодня стал технологом. Успешный профессионал сегодня - тот, кто родил идею, развил ее, потом на этой идее заработал богатство») и трезво мыслящим человеком - продуктом проективного «скрещивания» Дон Кихота и Робинзона Крузо. Он живет мечтой и при этом прекрасно владеет навыками рыночной конъюнктуры («.Считаю себя счастливым человеком в том плане, что у меня никогда не было научной проблемы, которая была бы чисто теоретической, академической, в стороне от сегодняшнего дня, от текущей практики»). Его жизненные скачки не воспринимаются неосмысленными метаниями, он отчетливо придерживается своей жизненной линии, следуя индивидуальному маркетингу.
И поскольку общественные изменения сегодня предельно ускорились («.Жизнь все время предлагает какие-то новые ситуации, я не застаиваюсь... сейчас я уже могу продолжить любое направление в своей научной деятельности. сегодня успех в профессии напрямую связан с отношением ко времени как к ресурсу, . с академического периода у меня сохранилась привычка - рассматривать свое личное время как смену работы), постольку и векторы его биографических «перемещений» непредсказуемы и внешне могут восприниматься как стохастические, состоящие из бесконечного числа личных успе-хов-и-неудач («.Безусловно, какую-то свою самостоятельную линию по жизни человек ведет, и с возрастом, зрелостью эта линия становится тверже, увереннее. Но есть и какая-то определенная судьба, важно правильно почувствовать, понять ее и сильно не сопротивляться "ветру в спину". У меня примерно такое сочетание и сло-
жилось - мои желания, волевые усилия и несопротивление ветру, который "дул в спину"»). Его жизненные притязания, видятся внешнему наблюдателю как всегда «зашкаливающие» и опережающие его профессиональный уровень и образовательный статус, и т.д. Может быть, поэтому рефлексивный субъект столь серьезно ориентирован на постоянство своей умственно-образовательной деятельности («.Еще одно важное правило, о котором я постоянно напоминаю своим аспирантам: "голова должна бежать вперед ног"»).
В конфликте притязаний со сложностями жизни рождаются новые социальные движения «высокой» современности. Частично они реагируют на возрастающие риски современного общества («общество риска»), частично они призваны ставить социальные эксперименты сосуществования индивидуализированных жизней с бесконечными комбинациями альтернативных субкультур. Создаваемые ими малые сообщества (коммуны) отвечают протестом на административное и технологическое вторжение государства/общества в «частную» жизнь людей. Иными словами, новые социальные движения: экологические, миротворческие, антиглобалистские, потребительские, феминистские, кросс-и контркультурные, и т.п. («...Женское движение всегда держало меня на гребне»), с одной стороны, являются отражением (т.е. эмоциональной экспрессией) ситуаций риска, а с другой - естественным порождением поиска людьми новых общественных солидарностей в детрадиционализи-рованной культуре. И успешность этих движений лишь подхлестывает рефлексивного субъекта к новому витку раскручивания своих жизненных притязаний.
Впрочем, сегодня важно не только зафиксировать иную степень биографической свободы человека в выборе своей социальной включенности и идентичности, но и то, что актуальное общество становится существенно более терпимым и толерантным к «новой» свободе, а тем самым само становится обществом рефлексирующим.
Университетские интеллектуалы - наряду, скажем, с журналистами, шоу-элитами, фрилансерами, академическими учеными, мелким и средним бизнесом (особенно в сфере интеллектуальных услуг) - безусловно, относятся к числу тех социокультурных слоев актуального общества, у которых соприкосновение принципов стандартного и рефлексивного биографического проектирования наиболее очевидно.
В университетской среде жестко прописаны ступени карьерного роста и четко артикулированы критерии и «правила игры» в профессиональный успех. В то же время у университетских интеллектуалов - в силу обладания высоким образовательным потенциалом и свойственной им привычки к профессиональной мобильности - сегодня куда больше, чем раньше, возможностей для выбора гибких моделей рефлексивного проектирования, а точнее - выбора в пользу одновременного участия на разных интеллектуальных рынках («.Как менеджер я постоянно внушаю нашим ученым, что если они упорно будут держаться только за то, что им интересно, их судьба - влачить жалкое существование»), а также для плавного перемещения из одного профессионального качества в другое (и обратно), совмещения в своем биографическом проекте разных моделей профессионального служения, создавая, а не только потребляя посланные судьбой жизненные шансы («.Раз уж жизнь объективно распорядилась так, что я занялся новым делом, то, значит, должен "разбиться в доску", чтобы и здесь стать успешным... В этом смысле я, скорее, не использую, а "произвожу" шансы, то есть я не тот ловец жемчуга, который сидит и ждет, а потом раз и проскользнул... У меня все по-другому - не могу иначе»), и т.д. И конечно же, рефлексивный интеллектуал сегодня сам нащупывает новые пути публичной коммуникации, не полагаясь на классические институциональные формы научного общения (только публикации в научных журналах); ему требуется большая публичность, он уже не хочет оставать-
ся в узких пределах университетской кафедры («.Пусть это будет маленькое достижение, но человек должен публично заявить о своих результатах... Мне всегда нравился выход на живую аудиторию, общение. Обратная связь позволяла сохранить интерес к людям»).
Вглядываясь в идеализированные модели стандартной и рефлексивной биографии, мало кто из наших современников, и прежде всего среди университетских интеллектуалов, признает в них себя. В самом деле, очень трудно, если вообще возможно (всё же обе модели - суть идеальные типы), окончательно примкнуть к одному из берегов биографического проектирования раз и навсегда. И в этом - особенное свойство нашего переходного времени. В этом смысле судьба университетского интеллектуала, особенно в нашей стране («.Кстати, русские интеллигенты никогда хорошо и не жили. Не помню, кому принадлежит знаменитое изречение: ум и богатство несовместимы... Нас спасает консерватизм: как было, так оно и будет. Да, на какое-то время кто-то из ученых ушел в лавки, но многие потом вернулись»), драматична своей непредсказуемостью и чрезвычайной сложностью свободного выбора в пользу определенной модели биографического проектирования.
В модели рефлексивной биографии его прельщают профессиональная свобода и риски, далекий горизонт мобильности, вольность самодостаточного человека, завоевывающего репутацию и символический капитал собственными энергетическими и умственными вложениями, а не эксплуатацией формальных университетских «статусов».
В модели стандартной биографии он обнаруживает близкую себе профессиональную этику и надежные институциональные гарантии.
В модели рефлексивной биографии его пугает непредсказуемость, высокая вероятность как взлетов, так и падений, сильная зависимость от конъюнктуры интеллектуальных рынков и - как следствие - жизненный аморализм,
фрустрация норм профессиональной этики и непомерно возрастающая зависимость от интересов и запросов власти и рынка.
В модели стандартной биографии его не устраивает жизнь без приключений, однообразие, скука, чрезмерная предсказуемость и - как неизбежное зло - постоянство компромиссов с давно устаревшими формально-институциональными ценностями и «правилами игры».
Так, складывается впечатление, и живет сегодняшний университетский интеллектуал - подобно смоделированному художниками Райшевым и Гардубеем Дон Кихоту с логотипа НИИ прикладной этики, - перенося центр тяжести то на модель стандартной биографии, то на модель рефлексивной («.Между двумя этими стратегиями должна быть золотая середина, оптимальное соотношение»), особенно если в одном лице интеллектуала сочетаются разные университетские роли («.В современных условиях это почти трагедийное сочетание, потому что для чиновника и для ученого требуются совершенно разные качества: для чиновника главное - это загрубленность чувств, для исследователя - утонченность. Вот и идет борьба между этими качествами внутри одного человека»). И все же, как показывает проект «Жизнь в профессии», большинство университетских интеллектуалов сегодня считают себя состоявшимися и успешными, если понятием «успех» описывать как внешнее, так и внутреннее состояние человека («.В характеристике успешного профессионала есть две составляющие: внешнее восприятие успеха и внутреннее состояние успешности, иногда они различны. Впрочем, успех в душе, наверное, гораздо более значим, чем внешний успех. Внутренняя удовлетворенность и внешнее признание - это, наверное, основные позиции состоявшегося профессионала»). А здесь горизонт для интерпретаций - бесконечен. И все это отнюдь не указывает на биографическое двоемыслие отечественного университетского интеллектуала.
