CC BY
181
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2010. № 4
ОБЩАЯ ТЕОРИЯ ПЕРЕВОДА С.В. Власенко,
кандидат филологических наук, доцент кафедры английского языка при
факультете права Государственного университета — Высшая школа
экономики при Правительстве РФ (ГУ—ВШЭ); е-mail: [email protected]
РЕФЕРЕНЦИЯ И РЕФЕРЕНЦИАЛЬНОСТЬ В МЕЖЪЯЗЫКОВОМ ПЕРЕВОДЕ
Референция в межъязыковом переводе рассматривается в терминах психолингвистики и когнитивной психологии как универсальный механизм, являющийся процедурной составляющей перевода. Референциальность переводимого текста понимается как его способность проецироваться на предметы мысли для опознания их связей с объектами реального/возможного мира. В целях подтверждения высказанной гипотезы проводится референциальный анализ англо-русских и русско-английских разножанровых переводов на уровне микросинтаксиса (синтагмы), фразовых и сверхфразовых единств и макросинтаксиса.
Ключевые слова: восприятие и понимание в переводе, межъязыковой перевод, перевод в языковой паре английский—русский, референция, референтный статус, референтные связи, референциальность, референциальный анализ, референцион-ная перспектива, референционный крах.
Svetlana V. Vlasenko,
Cand. Sc. (Philology), Associate Professor at the English Language Department, Faculty of Law, State University — Higher School of Economics under the Russian Federation Government, Moscow, Russia; e-mail: [email protected]
Reference and Referentiality in Interlanguage Translation
The paper features reference in interlanguage translation in terms of psycholinguistic and cognitive psychology as a universal steering mechanism enabling translation as a process. Text referentiality is treated as its capacity to be projected onto the translator's mental imagery for recognizing and identifying the links and relations with beyond-the-text substances in the real/possible world. With the view of proving and furthering the hypothesis under study, English—Russian renderings of cross-genre subtexts are analyzed from the referential perspective; these include micro-syntactical (syntagmas) and macro-syntactical units—subtexts (superphrasal units), as well as phrasal units.
Key words: interlanguage translation, perception and comprehension in translation, translation in the English—Russian language pair, reference, referentiality, referential analysis, referential failure, referential perspective, referential relations, referential status.
Языков может быть много и каждый из них будет «выбирать» в обозначаемом то, что в состоянии выразить данная знаковая система.
Н.И. Жинкин, 1964 (1998)
Перевод должен уважать акты референции оригинального текста.
У. Эко, 2006 (2003)
В настоящее время современное переводоведение, как и многие другие междисциплинарные научные дисциплины, переживает период турбулентного вращения вокруг классических, но до сих пор нерешённых вопросов, в смелой попытке вырваться из рамок привычных парадигм к новым трактовкам проблемных зон и видению своих перспектив. Нельзя не заметить плавное впитывание переводоведением результатов исследований, полученных в таких областях, как этнопсихолингвистика, психосемантика, когнитивная психология и когнитивная лингвистика, ортолингвистика, филологическая герменевтика и др. Среди наиболее актуальных на первый план вышли следующие проблемы: перевод текстов разных жанров и разного коммуникативного статуса в условиях возрастающей метадисциплинарности знания; средства и методы анализа текста для анализа смысла; стратегия и тактики понимания смыслового содержания исходного текста заданной предметной сложности и передача опознанного смысла в политематическом контексте на принимающем языке и др.
Актуальность рассмотрения проблематики референции подтверждает существующий на сегодняшний день солидный массив сопоставительно-переводческих исследований, позволяющих обосновать факт многообразного варьирования языковых средств передачи значений, описывающих референтно тождественные явления и ситуации, оценка статуса которых как полноценных переводных эквивалентов нелинейна и, вследствие этого, не разработана до конца. Одним из базовых предпосылок нашей статьи служит определение, которое дали межъязыковому переводу Т.А. ван Дейк и В. Кинч: «Перевод — это не просто операция по превращению одной поверхностной формы в другую, но, скорее, соотнесение текстовых представлений через посредство ситуации» [Дейк ван, Кинч, 1988, с. 180]. Среди теоретиков перевода можно считать изжившей себя трактовку межъязыкового перевода как смены поверхностной формы одного языкового кода на поверхностную форму другого языкового кода, однако как осуществляется «соотнесение текстовых представлений через посредство ситуации», до сих пор остаётся вопросом открытым, рамки решения которого ещё не очерчены до конца.
Уместно ещё раз сослаться на мнение названных выше учёных о том, что разграничение терминов значение и референция, характерное для лингвистов и нехарактерное для психологов, устраняется с помощью модели ситуации, в которой отражается воспринимаемый нами мир [там же, с. 178]. Обе цитаты содержат недвусмысленное указание на приоритетную разработку денотативной модели перевода [Комиссаров, 1973], что на языке современного переводове-дения следует понимать как детализацию понятийного аппарата теории референции и её максимальную адаптацию к проблемам перевода. В первую очередь это подразумевает изучение тексто-восприятия оригинала переводчиком посредством идентификации актуализированных в нём знаний о ситуациях-прототипах, являющихся референтным пространством оригинала.
Многочисленные проблемы перевода, вызванные лексической неоднозначностью, например широкозначностью и лексической омонимией или синтаксической омонимией и, как их прямым следствием, синтаксическим варьированием, когда поверхностные реализации различных глубинных структур формально совпадают, решаются «через посредство ситуации», т.е. обращения к ситуации-прототипу. Например, омонимии синтагмы further issue, способной принимать значение последующая эмиссия ценных бумаг в финансово-экономическом контексте или следующий для рассмотрения вопрос в административно-управленческом контексте, снимается посредством обращения к ситуации. Любое решение по означиванию при наличии конкурирующих версий принимается не иначе, как «через посредство ситуации». Рассматриваемые в настоящей статье примеры представляют следующие уровни анализа: микросинтаксис (отраслевые полилексемные термины), фразовые и сверхфразовые единства, ФЕ/СФЕ (детективный жанр, отраслевая литература) и макросинтаксис (нарратив: современный рассказ).
Исходя из вышесказанного, основной установкой для нашего анализа проблематики референции в переводе явилось утверждение В.А. Маринчака о том, что текст референтен определённому континууму [Маринчак, 1982, с. 161]. Комментируя это утверждение, Ю.А. Сорокин и Е.Б. Левченко отмечали, что «текст является прежде всего некоторой координатной сеткой, фиксирующей смыслы», которые интериоризируются реципиентом адекватным или неадекватным образом [Сорокин, Левченко, 1989, с. 43]. Логично предположить, что попытка остановиться именно на этих координатах отвечает убеждённости в наличии референтного потенциала (референтных возможностей, по Н.Д. Арутюновой [Арутюнова, 1982, с. 10]) не только у отдельных текстовых единиц, но и у всего текста как совокупности единиц.
Не менее серьёзный акцент на референции и референциально-сти делался в известной монографии отечественного переводоведа Г.В. Чернова, который ввёл в обиход переводоведения такие термины, как «общая референтная структура сообщения», «референт-но-пропозитивная структура сообщения» и др. [Чернов, 1987, с. 75]. При этом обобщающий характер Г.В. Чернов приписывал именно денотатной сетке, указав: «Структура сообщения представляет собой "сетку денотатов"» [там же]. Г.В. Чернов следующим образом определяет акт референции: «Акт референции — это акт называния (указания, номинации), акт отнесения того, о чём говорится в высказывании, к некоторому классу или категории предметов мысли или событий (состояний)» [там же, с. 74]. Думается, что советский теоретик перевода, выделивший «предметы мысли» и «события (состояния)» как пространство, с которым соотносятся переводимые текстовые последовательности, имел в виду именно то, что сегодня мы называем событийной референцией (см. ниже в связи с референтностью/нереферентностью).
Отечественные классики перевода десятилетиями использовали понятия теории референции в своих теоретических парадигмах. Не случайно отечественный классик-переводовед А.Д. Швейцер, предлагая типологию эквивалентности, формулирует своё видение отношений ТО и ТП как иерархии уровней эквивалентности, своего рода вертикаль эквивалентности (термин наш. — С.В.), в которой выделен и референциальный уровень1 [Швейцер, 1988, с. 87]. Помимо этого переводовед выделяет тождественность референциаль-ного смысла единиц ТО и ТП, приписывая ей важное место в передаче общего смыслового содержания переводимого текста [там же, с. 86].
0 внеположенных понятиях в языках-коммуникантах пишет Н.К. Гарбовский, указывая, что внеположенность — фактор, не позволяющий переводчику добиться эквивалентности вследствие того, что «референты исходного высказывания и переводного не совпадают». При этом, однако, ученый-переводовед отмечает взаимоналожение или пересечение предметной референции, указывая, что «референты объединяются в некую предметную область, которая и составляет основу их взаимозаменяемости» [Гарбовский, 2007, с. 323]. Понятно, что речь идет об образной составляющей, а именно о языковой картине мира, в которой переводчику удаётся соположить референтные понятия.
С процедурной точки зрения, межъязыковой перевод осуществляется в большинстве случаев посредством соотнесения рече-
1 А.Д. Швейцер предложил последовательную иерархию эквивалентности: от низшего уровня к высшему: 1) синтаксический уровень; 2) семантический (компонентный и референциальный); 3) прагматический [Швейцер, 1988, с. 87].
языковых реализаций с предметными/непредметными сущностями реального или мыслимого мира как одной из основных тактик понимания при восприятии и понимании текстовых пространств, текстовых фрагментов или единиц. Исходя из самоочевидного факта, что перевод относится к интеллектуальной деятельности, предложим свой ответ на закономерный вопрос, заданный в своё время российским науковедом и семиотиком Г.П. Щедровицким: «Почему разноплановые представления об интеллектуальной деятельности не приводят нас к постановке вопроса о связи между мышлением, рефлексией и пониманием?» [Щедровицкий, 2005, с. 344]. Полагаем, что такая связь существует и её механизмом является референция. При этом внимание на рефлексии переводящего субъекта, переводчика или иного межъязыкового посредника, выступающего в его роли, делается только в целях анализа глубины и точности понимания ТП.
В настоящей статье предлагается следующая гипотеза: референция является базовым механизмом в межъязыковом переводе, позволяющим переводящим субъектам реализовывать такие речемыслительные действия, как связующий (интерпретирующий) вывод, индивидуальное умозаключение и логический вывод, посредством которых опознаются внеязыковые сущности, явления, события и состояния как предметы мысли, актуализированные в переводимых текстах2.
В целях детализации анализа рассматриваемой проблематики и во избежание нежелательной путаницы сразу укажем на существующее в научной литературе множество производных атрибутивных словоформ от лексем референт и референция, которые встречаются повсеместно. Как показывает наше микроисследование данного вопроса, это свидетельствует о непрекращающемся творческом поиске по мультиплицированию уже существующего разнообразного и вариативного множества деривативов от названных терминов, а именно: референтный, референциальный, референцион-ный, референтативный и референтивный. При этом указанные формы варьируются не только у разных исследователей, но порой у одних и тех же. Приведём лишь несколько примеров: форма прилагательного референтный употребляется в следующих работах: [Арутюнова, 1982, 1990; Долинин, 1988; Ирисханова, 2004; Йокояма, 2005; Кошелев, 1990; Муравьёва, 1994; Неклюдов, 1995; Чернов, 1987] и др.; формареференциальный встречается в таких исследованиях, как [Адмони, 1988; Демина, 1990; Доброва, 2009; Йокояма, 2005; Касевич, 1988; Кибрик, 1987; Кошелев, 1988; Падучева, 1979,
2 Подробнее о названных техниках понимания в переводе и роли референции в их реализации см.: [Власенко, 1996; ТППСПК 2006, с. 17—19, 28—31, 38—42, 50—52].
1985, 1986, 1989а,б, 1995; Швейцер, 1988] и др., референционный — в работах [Павиленис, 1983; Селезнёв, 1987; Степанов, 1988] и др.; референтативный — в [НЗЛ 1982] и др. Форму референтивный можно увидеть, в частности, в словосочетании референтивная функция языка [Козинцев, 2008].
В целях переводоведения полагаем необходимым дифференцировать эмпирический и гипотетический референт. В самом деле, те или иные реальные или мыслимые сущности, реальные или возможные миры могут быть эмпиричны для одного переводящего субъекта, но вовсе не эмпиричны, а, напротив, весьма гипотетичны для другого, и соответственно, что эмпирично для автора текста оригинала, то может быть гипотетично для переводчика [подробнее об этом см., например, Власенко, 1995; 1996, с. 12—14; 1999а, в, г; 2007б; 2009а; Власенко, Сорокин 2007а; Сорокин, Власенко, 1998; ТППСПК, 2006, с. 38—43, 50—51, 56—58]. Обоснованность такой дифференциации иллюстрируется всеми примерами, цитируемыми в настоящей статье.
Далее, уместно обратиться к концепции итальянского философа языка и семиотика У. Эко. Проводя аналогию между процессом перевода в той части, которая связана с передачей смысла исходного текста и референцией как необходимостью денотативной фиксации текста перевода, У. Эко, в частности, отмечает, что передача смысла в переводе связана с «сохранением существенных референций и непринуждённостью обращения с референциями побочными» [Эко, 2006 [2003], с. 190—191]. При этом учёный утверждает, что если для понимания развитий сюжетной линии переводимого произведения переводчику какая-либо деталь не показалась «существенно важной, то переводчик вполне мог счесть эту деталь второстепенной и "усыпить" её» [там же, с. 167]. Приведём примеры перевода на русский монографии немецкого психолога в области юридической психологии [Нортхофф, 2001]. Примеры 1 и 2 характеризуются отсутствием референционной перспективы, под которой понимается способность высказывания характеризоваться определённой степенью прозрачности—непрозрачности как на уровне внутритекстовых связей между компонентами высказывания, так и на уровне их внетекстовых связей с прототипической ситуацией реального или мыслимого мира, актуализированной в переводимом тексте [Власенко, 1996, с. 42]. Кроме того, примеры 1 и 2 позволяют в полной мере осознать «усыплённость» референции.
Пример 1:
• «Обследования пациентов, перенёсших операции на головном мозге, у которых доли головного мозга были удалены путём оператив-
ного вмешательства, близки к тому, что правое полушарие головного мозга отвечает за речь» [Нортхофф, 2001, с. 8].
Референциальный анализ. Несколько мест нарушенной когезии — связанности текста как его сущностной характеристики — и вследствие этого самоочевидная смысловая деформация сообщаемого как примера текстопостроения. Укажем на важное обстоятельство: в приведённом ТП-фрагменте «разъезжаются» смысловые связи именно предметного содержания, хотя вызвано это нарушением синтаксически последовательного структурирования, т.е. внутритекстовой референции: неверное управление и синтаксическая последовательность соподчинения синтагм деструктивны для смыслообра-зования, делая непрозрачной референционную перспективу приведённого текстового фрагмента.
Наряду с вышесказанным примеры 1 и 2 демонстрируют важность учёта предложенной нами дихотомии эмпирический—гипотетический референт, подтверждая необходимость понимания рефереци-альности текста как неодномерного и нелинейного процесса.
Пример 2:
• «Р. Нортхофф работал судьёй в самых различных сферах: в судебной палате, был судьёй по исполнению наказаний, по делам несовершеннолетних, по делам семьи, а также в качестве избираемого гражданами руководителя рабочего штаба парламентского комитете по исполнению наказаний. В это же время он был преподавателем права в ун-те Гамбурга и инструктором для референдаров в Высшей профессиональной школе полиции. С 1993 г. Р. Нортхофф работает в Высшей профессиональной школе г. Нойбранденбурга на ф-те социального обеспечения в качестве преподавателя семейного права, права по помощи несовершеннолетним, ресоциализации и разрешения конфликтов, являясь наряду с этим супервизором, медиатором и судебным экспертом» [Нортхофф, 2001, с. 4].
Референциальный анализ. Данный пример, как и предыдущий, изобилует следствиями «усыплённой» референции. Мы сочли целесообразным использовать шрифтовые выделения для разбора точек смысловой деформации сообщаемого. Во-первых, стилистически неправомерна тавтологичность3. Во-вторых, употребление лексем, не имеющих референтов в русскоязычном концептуальном про-странстве4, не позволяет транслировать знания, а предполагает гипотетически реконструировать контекст неизвестного русскоязычным социума. В данном случае переводчик продемонстрировал незащищённость: незнание переводческих прецедентов5 и отсут-
3 Подчёркнутые единицы текста.
4 Единицы текста, выделенные полужирным шрифтом.
5 Юридическая психология — достаточно новая область знаний и сфера деятельности.
ствие устойчивых навыков текстопостроения. В-третьих, использование заимствованных социологем, видимо, было «удобно» для обеспечения соответствия, близкого по форме к исходному тексту, но служащего «ширмой» непонимания. Обращает на себя внимание мотивационная устойчивость переводящего субъекта уклоняться от основного требования межъязыкового перевода — обеспечения смысловой прозрачности средствами переводящего языка.
С точки зрения прозрачности—непрозрачности референционной перспективы приведённого текстового фрагмента, перспектива непрозрачна: нарушены и внутритекстовые референтные связи, и внетекстовые; первые — в большей степени. Результатом такого переводческого опыта явился текст, который нельзя квалифицировать как перевод, а скорее как недоперевод или полуперевод (квазиперевод, по А.Д. Швейцеру [Швейцер, 1988]).
Приведённые примеры перевода с немецкого иллюстрируют деформированные причинно-следственные связи единиц текста, что представляется нам вполне предсказуемым явлением и в ряде случаев даже неизбежным, если переводящий субъект «усыпляет» референции, неверно оценивая их существенность. Подытоживая референциальный анализ примеров 1 и 2, отметим, что разделяем мнение В.Я. Шабеса о том, что текст и его единицы «обладают внутренними содержательными свойствами цельности, завершённости, многомерности, логичности» не сами по себе, а приобретают их в речемыслительной деятельности за счёт интеграции с единицами фонового знания [Шабес, 1990, с. 29], т.е. когда они интерио-ризированы в когнитивном сознании коммуникантов как составная и неотъемлемая часть картины мира [Власенко, 2009б]. Анализ нарушения внутритекстовых и внетекстовых референционных связей убедительно подтвердил мнение петербургского лингвиста.
В течение продолжительного времени понятие референции трактовалось как «отношение актуализованного, включённого в речь имени или именного выражения (именной группы) к объектам действительности» [Арутюнова, 1982, с. 6]. Исследователи референции начального этапа утверждали, что языковые средства референции неоднородны [там же, с. 17], а исходный набор собственно референтных средств ограничен, что закрепляло потенциал рефе-рентности за следующими единицами: 1) дейктическими местоимениями, выполняющими указательную функцию, 2) именами собственными, выполняющими номинативную функцию и обладающими свойством единичной (сингулярной) референции, 3) именами нарицательными, выполняющими денотативную функцию (функцию обозначения) [там же, с. 18]. При этом последняя из названных функций предопределила связь с актуализаторами-де-терминативами, к числу которых причислялись артикли, указа-
тельные и притяжательные местоимения, а также грамматические и семантические «уточнители», которые преобразовывали имя нарицательное в речевое имя собственное или в сингулярный терм [там же].
Такая трактовка долгие годы оставалась неизменной для многих исследователей референции (из обширной литературы по теме, см., например: [Павиленис, 1983; Падучева, 1979, 1985, 1986, 1988; НЗЛ, 1982]). Не случайно поэтому, что и в теории значения денотативное значение определялось как «вид когнитивного значения имён, прежде всего существительных — имён собственных и нарицательных, а также их местоименных заместителей, который присущ им при обозначении единичного» [Никитин, 1988, с. 163]. Следует добавить, что расширение рамок теории референции, в особенности исследование событийной и предикативно-связанной референции, а также активное использование указанных наработок в пере-водоведении, по нашему убеждению, позволит детальнее описать и аргументировать априорную нестрогость референтного статуса большого количества высказываний.
Приведём ряд примеров ФЕ/СФЕ из детективного жанра6 (пример 3), а также ФЕ/синтагмы из терминологии отраслевых языков (примеры 4, 5), исходя из главной задачи настоящей статьи — обосновать и проиллюстрировать универсальный характер референции как процедурной составляющей перевода.
Пример 3:
TO ТП
Caddies did so., — hurling themselves over the edge and reappearing triumphant and panting with the missing ball. Мальчики, подносящие мячи, делали это без особого труда — спрыгивали с крутого края вниз и потом появлялись, запыхавшиеся, но торжествующие, с мячом в руках.
Референциальный анализ. Пример 3 содержит английскую лексему caddie во мн. ч., значение которой, согласно англо-русскому электронному словарю, формулируется следующим образом: (гольф) кадди (обыкн. мальчик, который подносит или подвозит на кадди-каре [caddie car] клюшки для игроков) [ABBYY 2006]. Изучение предложенного русскоязычного переводного соответствия указывает и на другое понимание лексемы, т.е. область номинативной референции, соотносимая с английской лексемой, может
6 Перевод фрагмента одного из детективов А. Кристи на русский язык в учебных целях размещён в глобальной информационной сети в формате соположен-ных текстов — ТО и ТП: Agatha Christie. Why Didn't They Ask Evans? Chapter One // http://linguistic.ru/index.php?module=ruseng&id=1. Указание на автора(ов) перевода отсутствует.
иметь и имеет другие коннотации: не довозит, а подносит, не мальчик, а подросток или юноша, не клюшки, а мячи (или и клюшки, и мячи). Исходя из такой явной неопределённости, обусловленной нечёткостью, размытостью номинативной референции, признаём правомерным предложить своё значение: кадди (гольф) ^ служащий гольф-клуба, обычно подросток, подносящий или подвозящий мячи и (или) клюшки для игроков. Вероятно, существуют и иные возможности «переработать» значение английской лексемы при дополнительном переосмыслении переводящим субъектом ФЕ.
Попутно обратим внимание на экспликацию предикативной референции did so ^ делали это без особого труда, а также на лексическую последовательность reappearing... with the missing ball ^ потом появлялись... с мячом в руках, которая передана не столько посредством буквального «вычерчивания» элементов референтного действия, сколько путём трансформирующего хода, ярко воспроизводящего, в полном смысле визуализирующего ситуацию-прототип.
Следующие два примера словосочетаний из языка права, кодирующих сжатые пропозиции, представляются достаточно иллюстративными с точки зрения рассматриваемой нами концепции референции, а также неразрывной взаимозависимости связности текста, когезии, с предметной связанностью, когерентностью, текстовых единиц с внетекстовыми сущностями или контекстами для осмысленного текстопостроения в переводе.
Пример 4:
♦ She jumped bail ^ Она была выпущена под залог, но исчезла и не явилась в суд [ABBYY 2006].
Референциальный анализ. Приведённая словарная фраза, иллюстрирующая глагольное терминологическое сочетание to jump bail ^ бежать, скрываться от правосудия; сбежать, будучи отданным на поруки [ABBYY 2006], апеллирует к референтному пространству профанной картины мира7, что недопустимо, поскольку словарь содержит прагматическую помету (law (право)). В настоящее время выражение «отдать на поруки» в юридической речи не употребляется: оно отсутствует в концептосфере российского права по меньшей мере последние два десятилетия, являясь архаизмом8. Существующие для английского терминосочетания эквиваленты таковы:
(а) скрываться от правосудия, будучи отпущенным под залог или
(б) скрываться от правосудия/у головного преследования, нарушив режим условно-досрочного освобождения. Принятыми же термина-
7 Речь идёт о картине мира обычных носителей языка, не имеющих филологического или иного специального образования, предполагающего наличие у них устойчивых навыков дефинирования и владение техникой формулировок.
8 Вместе с тем оно ещё употребляется в среде профанных носителей языка, неюристов.
ми уголовного права являются: сокрытие от правосудия; выдать кого-л. в связи с сокрытием от правосудия/вследствие сокрытия от уголовного преследования9. Следовательно, можно предложить иное означивание словарной фразы, исходя из понимания «пространства нарушенного порядка», соотносимого с атрибутивно маркированной в тексте областью референции: Её выпустили под залог, но она не явилась в суд, скрываясь от правосудия или... нарушив режим условно-досрочного освобождения.
Вместе с тем профанное толкование — приведённое или иное — вполне допустимо из-за частотности ситуации, описанной в анализируемом ФЕ, и, как следствие, высокой вероятности того, что подобная ситуация будет фигурировать в новостных или тематических программах СМИ, детективных сериалах, а не только в документальных отчётах представителей прокуратуры или ведомств системы исполнения наказаний.
В связи с проводимым референционным анализом переводческих соответствий небезынтересно мнение В.Г. Адмони о том, что «в той оценке реальности, которую даёт говорящий, могут проявляться и честная неосведомлённость и сознательная ложь» [Адмони, 1988, с. 88]. Вместе с тем нельзя не усомниться в том, что многие коммуниканты, не владеющие или не вполне владеющие иностранными языками и потому полагающиеся на компетентность и зрелую когнитивную базу10 переводящего субъекта, расценят неадекватные переводные соответствия как «честную неосведомлённость».
Пример 5:
• geological data interpretation ^ геологическая интерпретация данных [ABBYY 2006].
Референциальный анализ. Предложенные в электронном словаре русские эквиваленты таковыми не являются, не вписываясь в парадигму соответствующих сфер деятельности и областей знаний. Видимо, Ю.А. Сорокин и Е.Б. Левченко рассуждали о подобных случаях, когда говорили о неадекватной интериоризации текстовых смыслов реципиентом [Сорокин, Левченко, 1989, с. 43]. В контексте нашего анализа подчеркнём, что в переводе речь идёт прежде всего об установлении референтного пространства, с которым переводчик соотносит ту или иную поверхностную речеязыковую форму. Исходя из этого для примера 5 можно предложить следующие варианты означивания ^ интерпретация геологических данных; интерпретация данных геологических изысканий или геологоразведочных данных.
9 Трактовка данного примера из сферы права согласована с юристами, специализирующимися на уголовном праве.
10 В значении, предложенном В.В. Красных [Красных, 2003].
Видимо, необходимо более широкое толкование понятия референция, что позволит уточнить референтный статус таких традиционно референтных языковых средств, как местоимения (об этом см.: [Кибрик, 1990; Падучева, 1985]). В подтверждение своего понимания природы референции заметим, что проблема референци-онной соотнесённости номинативных единиц языка интересовала и интересует многих лингвистов самого широкого профиля (см.: [Кибрик, 1987; Крылов, 1984; Крючкова, 1989; НЗЛ 1982; Селезнёв, 1987; Шмелёв, 1988а] и др.). Однако в этой связи возникает и проблема соотнесения грамматических категорий, в особенности таких, как пространство и время, с категориями физическими (объективными) (см. [Адмони, 1988; Бондарко, 1988; Кошелев, 1988; Падучева, 1988, 1989а, б; Селиверстова, 1982; Степанов, 1988; Хай-руллин, 1992, 1995; Шведова, 1988; Шмелёв, 1988б; Яковлева, 1994]). Укажем также на мнение П. Рикёра, утверждающего, что в поэтическом тексте метафорический процесс сводится и к познанию, и к воображению, и к ощущению и что «парадокс метафорической референции заключается в том, что её функционирование так же странно, как и функционирование метафорического смысла. На первый взгляд поэтический язык не имеет референции ни к чему, кроме самого себя»11 [Рикёр, 1990, с. 426].
Вместе с тем существует иное мнение, согласно которому отсутствие референта полагается нерелевантным для референтного статуса языковых единиц [Roberts, 1993, p. 103]. В подтверждение уместно процитировать мнение американского лингвиста З. Пы-лишина о том, что мир, познаваемый с помощью неких репрезентаций-следов разной природы, остающихся в сознании человека, нельзя идентифицировать в полной мере с собственно предметно-деятельностным контекстом реальности и что «содержанием представлений отнюдь не являются объекты в окружающем нас мире, а многие представления не имеют никаких референтов в действительности: таковы, например, цели и намерения (ведь они описывают неактуализированные положения дел), страхи и наши убеждения» [Pylyshyn, 1992, p. 48].
Иного мнения придерживается российский лингвист А.Г. Козинцев, который, рассматривая референционные связи в фольклорных текстах, волшебных сказках, пословицах, крылатых выражениях и т.п., многократно задаётся вопросом о тех сущностях, к которым референтны чувства или их отсутствие. «Во всех случаях, когда предикат выражает чувство или оценку (весело, грустно, страшно, удивительно, отвратительно, хорошо, плохо и т.д.), осуществляется референция к означаемому, к той ситуации, которая изображена на картинке...» Автор далее продолжает: «Означающее
11 Шрифтовое выделение наше. — С.В.
ничего не означает» [Козинцев, 2008, с. 57]. В частности, при отсутствии чувства, А.Г. Козинцев замечает: «Референция отменена, знак перестал что-либо означать, перестал быть знаком...» [там же, с. 58]. Итак, размышления о «референции к чувству или его отсутствию», на наш взгляд, весьма созвучны вышеназванным рассуждениям З. Пылишина. Небезынтересно также утверждение А.Г. Козинцева о том, что «референция и средства её осуществления находятся в неустойчивом равновесии», что даёт автору право утверждать, что «язык в состоянии равновесия полупрозрачен» [там же, с. 59]. На наш взгляд, это утверждение спорно.
Небезынтересно поэтому обратиться к мнению У. Куайна, который, рассматривая механизм референции, большое значение придавал предикации и способам её выражения [Куайн, 1986, с. 64—69]. Анализируя грамматическое противопоставление существительных, прилагательных и глаголов, У. Куайн, в частности, отмечал, что для предикации основной формой является глагол [там же, с. 66]. И хотя использование им понятия «общий терм» для выражения предикации, очевидно, имело целью обобщить приёмы референтного соотнесения текстовых единиц с репрезентируемыми ими объектами и явлениями (состояниями, действиями и т.п.), такие понятия, как совокупная референция прилагательных, множественность референции и разделённая референция [там же], на наш взгляд, убедительно свидетельствуют о несводимости референции лишь к указательной функции дейктических местоимений и номинативной функции имён или именных групп в отношениях текстовое пространство — внетекстовое пространство.
Размышления относительно «совокупной референции» наводят на мысль о накопительном эффекте смыслопоисковой деятельности переводящего субъекта. Вероятно, под «совокупной» понимаются возможные референции разных атрибутивных текстовых единиц, каждая из которых «несущественна» сама по себе (по У. Эко), но вместе активируют референтную привязку данной единицы. Другими словами, можно говорить о взаимозаменяемости или взаимодополняемости референтного статуса соответствующих текстовых единиц, об их неустойчивом характере.
Понимание базовой переводческой категории, какой является переводческая эквивалентность, через референциальную соотнесенность ТО и ТП, по нашему убеждению, относящуюся к переводческим универсалиям, подводит нас к понятию эквивалентности как отношению изоморфности ТО и ТП [^&агё, №ёа, 1986, р. 63—69, 134—137], а также к необходимости изучения структуры события как, вероятно, рутинному анализу и рутинной переводческой процедуре, прежде всего и преимущественно используемыми в настоящее время только в целях теоретических исследований [Шабес 1989, 1990].
Следуя за Т.В. Булыгиной и С.А. Крыловым, авторами статьи о референте в одноимённой статье «Лингвистического энциклопедического словаря» [Булыгина, Крылов, 1990, с. 410—411], подчеркнём ещё раз, что референциальность понимается нами как отношение референции между определённым языковым выражением (речеязыковой единицей или группой единиц) и референтом, на которое указывает это языковое выражение. Иными словами, в нашем понимании референциальность — это способность речеязыковых единиц соотноситься с опредёленным семантическим пространством, репрезентирующим объекты, события, состояния реального или мыслимого мира в виде поверхностных — овнешнённых — реализаций смыслоразличительных составляющих.
В целях настоящей статьи приведём русско-английские переводы рассказа современного автора А. Арканова, выполненные носителями языка из Великобритании (цит. по: [Клюканов, 1989, с. 61—65]12). Представляется, что соположение оригинала и переводов в примере 8 с последующим переводческим комментарием, основанным на референционном анализе, достаточно иллюстративно именно с точки зрения выявления референциального статуса отдельных ре-чеязыковых воплощений и текстов в целом. За ними стоят речевые портреты и аксиологические установки переводчиков-англичан13, что проливает свет на скрытый механизм перевода — кульминационный этап его процедурной и результирующей составляющих — переводческое решение, рамки которого почти ненаблюдаемы «извне» и поддаются сложному контролю сторонними наблюдателями.
Соположение оригинального текста с его переводами прежде всего продолжает классическую традицию отечественного и зарубежного переводоведения, а также открывает новое измерение в контексте рассматриваемой проблематики референции, а именно: позволяет провести референционный анализ14 переводимого текста с четырьмя его переводами. Тексты переводов соположены попарно в произвольном порядке.
12 В учебном пособии переводоведа-психолингвиста И.Э. Клюканова, из которого мы заимствовали выполненные британскими студентами русско-английские переводы указанного рассказа, ни анализом, ни какими-либо комментариями они не снабжены.
13 Носителей английского языка, участвовавших в данном переводческом эксперименте, переводчиками можно назвать лишь условно, поскольку в строгом смысле на момент участия они таковыми не являлись. Приведённые переводы выполнены британскими студентами-русистами с трёхлетним опытом изучения русского языка и навыками письменного перевода на родной язык, специально приглашёнными из нескольких вузов Великобритании (по материалам: [Клюканов, 1989, с. 61]. Вместе с тем поскольку русско-английские переводы осуществлялись на родной язык, они, бесспорно, идиоматичны.
14 Предлагаемый анализ не исчерпывает возможностей данного аналитического метода, который мы предлагаем, исходя из личного опыта его проведения и убеждённости в его эффективности и конструктивности; референциальный анализ может быть значительно детализирован, что невозможно выполнить, учитывая существующие ограничения объёма статьи.
Пример 6:
ТО
Жёлтый песок15
А. Арканов
— Давай посидим здесь, — сказала она.
— Нет. Пойдём на скамейку, — сказал он. — Там песок. Я люблю жёлтый песок. Они сидели на маленькой скамеечке рядом, почти касаясь друг друга. Он
что-то задумчиво вычерчивал тоненьким прутиком на жёлтом песке.
— Что ты рисуешь?
— Это ты.
— Непохоже.
— Ну и пусть.
Рисовать было трудно. Сухой песок всё время осыпался.
— Вон майский жук пролетел, — сказала она.
— Это самка.
— Откуда ты знаешь?
— Самцы так низко не летают.
Дунул ветер и стёр её изображение на жёлтом песке.
— Давай завтра придём сюда опять, — сказала она. — Ты ведь придёшь сюда опять? Правда?
— Правда.
Но он не пришёл завтра. Не пришёл послезавтра. Не пришёл через два дня. Через месяц. Он больше не пришёл. Она после этого часто сидела на маленькой скамеечке. Одна. Думала и всё никак не могла понять, почему же он не пришёл. Она не знала, что родители перевели его в другой детский сад.
m1 TO2
— Let's sit here, — she said. — No. Let's go to the bench, — he said. — There's sand there. I like yellow sand. They sat side by side on the little bench, almost touching one another. He scratched something thoughtfully on the yellow sand with a thin stick. — What are you drawing? — It's you. — It's nothing like me. — Let it be. Drawing was difficult. The dry sand was crumbling all the time. — There's a cock-chafer flying by, — she said. — It's a she. — How do you know that? — Males do not fly so low. A wind blew and erased her portrait from the yellow sand. — Let's sit here, — she said. — No. Let's go to the bench, — he said. — There's sand there. I like yellow sand. They sat on the little bench next to each other, almost touching each other. Deep in thought, he drew something in the yellow sand with a thin twig. — What are you drawing? — It's you. — Doesn't look like me. — Very well then. It was difficult to draw. The dried sand was constantly shifting. — A wood-chafer flew by over there, — she said. — It's a female. — How do you know that? — The male does not fly that low. A wind blew and erased her portrait in the yellow sand.
15 Цит. по: [Клюканов, 1989, с. 61—64]. В указанном пособии приводятся шесть переводов рассказа, однако по известным причинам ограничений объёма научных публикаций здесь приводятся и анализируются лишь четыре из них.
2 ВМУ, теория перевода, № 4
17
— Let's come here again tomorrow, — she said. — You'll come here again, won't you? — Yes. But he did not come the next day. He did not come the next day after that. He did not come two days later, or after a month. He never came again. She often sat on the little bench after this. Alone. She thought and could not understand at all why he did not come. She did not know that his parents had moved him to another playground. — Let's come here again tomorrow, — she said. — You will come here again, won't you? Yes? — Yes. But he didn't come back the next day. Nor did he come the day after. Nor two days after that. A month passed. He still did not come. After that she sat on the little bench. All alone. She thought and in no way at all could she understand why he had not come. She did not know that his parents had taken him to another children's playground.
Tn3 Tn4
— Let's sit down here, — she said. — No. Let's go over to the bench, — he said. — There's sand there. I love yellow sand. They sat on the small bench side by side, nearly touching each other. He was thoughtfully drawing something on the yellow sand with a thin stick. — What are you drawing? — You. — It's not like me. — Well, make believe it is. Sketching was difficult. The dry sand was constantly crumbling. — A May beetle was flying about yonder, — she said. — It's a she. — How do you know? — The males do not fly so low. A wind was blowing and erasing her image on the yellow sand. — Let's come here again tomorrow, — she said. — Do you really want to come here again? — Yes, really. But he didn't come back the next day. Nor the day after that. He did not come for two days. For a month. He did not come at all. She often sat on the small bench after that. One day she was thinking quietly to herself but could in no way understand why he had not come. She did not know that his parents had taken him to another kindergarten. — Let's sit down here, — she said. — No. Let's go to the bench, — he said. — There's sand there. I like yellow sand. They sat on a little bench nearby, nearly touching each other. He thoughtfully drew something out in the yellow sand with a thin stick. — What are you drawing? — It's you. — It doesn't look like me. — Let it be. It was difficult to draw. The dry sand crumbled all the time. — There's a cockchafer beetle flying by, — she said. — It's a female one. — How do you know? — Males don't fly so low. A wind started to blow and rubbed her portrait out of the yellow sand. — Let's come here again tomorrow, — she said. — You will come here again? Right? — Right. But he didn't arrive tomorrow. Nor the day after tomorrow. He didn't come after two days. After a month. He never came. After that she often sat on the little bench. Alone. She thought and by no means was she able to understand why he hadn't arrived. She didn't know that his parents had taken him to another children's playground.
Референциальный анализ. Как показывает наше сопоставительное изучение соположенных ТО и ТП, индивидуализация понимания в процессе восприятия сводится к определению и формулированию
«своего» видения «чужого» жизненного опыта в тех формах рече-языковой фиксации, которые приняты в переводящем языке культуры-реципиента.
Не будет преувеличением признать многие решения переводчиков-британцев в отношении выбора средств означивания тех или иных смыслов оригинала близкими или почти одинаковыми. Вместе с тем следует обратить внимание на наличие переводческих решений, которые со всей очевидностью выявляют субъективный — идиолектичный — характер означивания осознанного смысла на языке, носителями которого они являются.
Остановимся подробнее на референциальном анализе переводческих решений, которые отражены в несхожих, разных речеязыко-вых предпочтениях на ПЯ для определения субъективно понятого британскими переводчиками смысла.
(I) Варьирование лексических и грамматических средств передачи значений одних и тех же внеязыковых сущностей с предметным и непредметным значением, соотносимых с номинативной областью референции. В частности, (а) варьирование поверхностных форм означивания одного и того же референта:
средства лексикализации номинативного ядра: [тоненький] прутик ^ a thin stick (ТП1, ТП3, ТП4); a thin twig (ТП2); самка [жука] ^ a she (ТП1, ТП3), a female (ТП2) a female one (ТП4); самец ^ males (ТП1, ТП4, ТП5), the male (ТП2), the males (ТП3); [другой] детский сад ^ playground (ТП1); children's playground (ТП2, ТП4); kindergarten (ТП3);
средства грамматикализации номинативного ядра: употребление артиклей не отличается сильным варьированием, но не является автоматически «единодушным» для носителей языка одного социального статуса и возраста:
— так, употребление определённого, неопределённого или нулевого артикля для обозначения одного и того же референта: (а) при одинаковом лексическом оформлении: [дунул] ветер ^ a wind (ТП1—ТП4) (см. также пример выше); (б) при разном лексическом оформлении: маленькая скамеечка ^ the little bench (ТП1, ТП2), a little bench (ТП4), the small bench (ТП3);
— при разном лексическом оформлении с выраженной субъективностью лексической компенсации отсутствия грамматической категории рода в английском: самка [майского жука] ^ a she (ТП1, ТП3), a female (ТП2), a female one (ТП4);
варьирование форм ед. и мн. числа для означивания одного и того же референта: самец ^ males (ТП1, ТП4), the male (ТП2), the males (ТП3);
атрибутивные лексические средства обнаруживают вариативность, варьирующую в большом диапазоне (см. также разбор при-
мера по означиванию словосочетания детский сад в итоговых комментариях):
— сухой [песок] ^ the dry [sand] (ТП1, ТП3, ТП4), the dried [sand] (ТП2); маленькая скамеечка ^ the little bench (ТП1, ТП2, ТП4) (в ТП4 не совпадает только артикль); the small bench (ТП 3); майский жук ^ a cock-chafer (ТП1), a wood-chafer (ТП2), a May beetle (ТП3), a cockchafer beetle (ТП4).
(II) Варьирование лексических и грамматических средств передачи значений, участвующих в оформлении предикативного ядра:
— глагольные лексемы: вычерчивать [что-то прутиком] ^ scratch [smth with a stick] (ТП1), draw [smth with a twig] (ТП2, ТП3), draw [smth] out [with a stick] (ТП4); рисовать ^ draw (ТП1, ТП2, ТП4); sketch (ТП3); осыпаться [песок всё время осыпался] ^ crumble (ТП1, ТП3, ТП4), shift (ТП2));
— кванторные слова, детерминирующие параметры времени: [песок] всё время [осыпался] ^ all the time (ТП1, ТП4); constantly (ТП2, ТП3);
— предлоги-локативы, фиксирующие пространственные отношения: на песке ^ on the sand, in the sand, в следующих реализациях: [стёр её изображение] на жёлтом песке ^ on the yellow sand (ТП1, ТП3), in the yellow sand (ТП2, ТП4);
— детерминативы действия: (а) так низко ^ so low (ТП1, ТП3, ТП4), that low (ТП2); (б) [сидели] рядом, почти касаясь друг друга ^ [sat] side by side... almost touching one another (ТП1); [sat] next to each other, almost touching each other (ТП2); [sat] side by side, nearly touching each other (ТП3); [sat] nearby, nearly touching each other (ТП4).
(III) Вариативность средств грамматикализации значений, передающих референтно тождественные действия (события, состояния):
— употребление разных времён группы прошедшего времени для обозначения одних и тех же действий в прошлом: Past Simple и Past Progressive (Continuous); Past Simple и Past Perfect;
— средства передачи значений моментального, скоротечного действия в прошлом, фиксирующего момент, совпадающий с моментом порождения речи (см. в текстах переводов: Вон майский жук пролетел...), но и средства передачи последовательности действий в прошлом, следующих друг за другом: Но он не пришёл завтра. Не пришёл послезавтра (см. далее весь последний абзац ТО в сопоставлении с ТП 1—ТП4);
— употребление временных словоформ в ПЯ, как правило, строго обусловлено детерминативами времени, здесь же при наличии кванторного слова всё время отношение британских переводчиков к реализации смысла разделились поровну, что говорит о восприятии действия в ТО как непреходящего (сухой песок всегда неудобен для рисования: он сыпучий) и потому переданного прогрес-
сивом (ТП1, ТП2, ТП3) и простым прошедшим (в тот [описываемый] момент песок был сухим и поэтому осыпался) (ТП4): [сухой песок] всё время осыпался ^ [the dry/dried sand] was crumbling all the time (ТП1); was constantly shifting (ТП2); was constantly crumbling (ТП3); crumbled all the time (ТП4)/
(IV) Варьирование синтаксических средств передачи значений, тождественных действий, событий и состояний, а именно:
— субъективные предпочтения синтаксического оформления: использование инверсии и инверсивных конструкций, например: [думала] и всё никак не могла понять ^ by no means was she able to understand (ТП2), by no means was she able to understand (ТП4); варьирование порядка слов, субъективная препозиционная сочетаемость в синтагмах и фразовых образованиях;
— последний абзац рассказа (СФЕ) показателен с точки зрения передачи значения высокой эмоциогенности16 события, локализованного в прошлом, ожидавшегося, но не осуществившегося17; во всех переводах отражена референтная эмоциогенность (ТП1— ТП6), а также средства реализации отрицания (сочетающегося с инверсией, например Nor did he come the day after) и отрицательного согласования с высокой степенью эмотивности синтаксических структур и согласованием по отрицанию: «Но он не пришёл завтра...».
— синтаксические средства оформления согласования по отрицанию также субъективны: Он больше не пришёл ^ He never came again (ТП1), He still did not come (ТП2), He did not come at all (ТП3), He never came (ТП4).
— оформление тема-рематических отношений варьируется: Рисовать было трудно ^ Drawing was difficult (ТП1); It was difficult to draw (ТП2, ТП4); Sketching was difficult (ТП3);
— средства оформления вопросительных ФЕ варьируются в большом диапазоне, обнаруживая разные степени эмоциогенно-сти: You'll come here again, won't you? (ТП1) и варианты, заметно более эмоциогенные в ТП2—ТП4.
В ходе проведённого анализа обратила на себя внимание дис-тантность поверхностных реализаций хроноса — временной референции, которая входит в средства выражения «приуроченности» действия, события, состояния (по В.Г. Адмони). Ранее мы отмечали, что именно эта область референции порождает наибольшее разнообразие поверхностных реализаций [Власенко, Сорокин, 2007б; Власенко, 2010б].
16 Термин В.И. Шаховского [Шаховский, 2009].
17 Этот фрагмент во всех ТП выполнен особенно идиолектично, что требует отдельного анализа в рамках отдельной статьи.
Из наиболее заметных расхождений следует обратить внимание на «неровное» распределение субъективных имён майского жука ^ a cock-chafer, a wood-chafer, a May beetle, a cockchafer beetle. Кроме того, фраза, содержащая упоминание о майском жуке, построена всеми переводчиками по строго индивидуальным синтаксическим алгоритмам с неодинаковой валентностью значения моментально-сти, скоротечности момента, совпадающего с моментом речи и имеющего разную продолжительность.
Отметим почти «единодушный» референционный крах с «детским садом», который был дважды реализован в форме another playground (ТП1) ^ (букв.) другая игровая площадка; трижды в форме another children's playground (ТП2, ТП4) ^ (букв.) другая игровая площадка для детей / другая детская игровая площадка и лишь один раз — в фактически эквивалентной форме another kindergarten (ТП3). Синонимами playground являются park, green field for leisure and sporting games, recreational area ^ (букв.) парк, зелёная лужайка для спортивных игр и развлечений, благоустроенное место отдыха, но вовсе не детское дошкольное учреждение, каковым детский сад является в сознании русскоязычных. Представляется, что детская игровая площадка — лексический оператор лакуны (лакунизатор [Власенко 1996; Власенко, Сорокин 2007а]), обусловленный эмпиричностью реалии не как таковой, а объёмом понятия. Для англичан детский сад, видимо, есть некий обобщённый образ детской площадки и воспитательницы, с которой английских детей оставляют родители на несколько часов в день. В сознании британцев явно отсутствует наше «наполнение» реалии: социальный вес детского сада как дошкольного воспитательно-образовательного учреждения в России, вне всякого сомнения, выше, чем в Англии, где существует иная система дошкольного воспитания.
Предпочтение британскими студентами «детской площадки» вместо «детского сада» вполне коррелирует с большим количеством аналогичных примеров в переводной литературе. Именно стремление максимально учесть вероятностные ожидания принимающей аудитории лежит в основе прагматического подхода к переводу и вследствие этого управляет переводческими решениями. Убедительным примером таких «переводов, реинтерпретирован-ных в терминах культуры принимающего языка» (в терминологии Ю.А. Найды и Дж. Ваарда — cultural reinterpretations [Waard, Nida, 1986, р. 41]), выполненных в формате наиболее вероятных ожиданий и традиционного восприятия принимающей аудитории, является перевод названия произведения И. Ильфа и Е. Петрова «12 стульев» ^ Diamonds to sit on. Подобное отступление от требований эквивалентности отечественный классик А.Д. Швейцер назвал «прагматически мотивированным» и «соответствующим литературным традициям культуры-реципиента» [Швейцер, 1988, с. 97]. Случаи
референционных трансформаций — детский сад ^ игровая площадка и стулья ^ бриллианты — акцентируют внимание именно на референционном аспекте переводческих решений.
Подводя итоги нашего анализа, отметим, что основным в межъязыковом переводе является вопрос о том, в какой степени восприятие текста обеспечено наличием у переводчиков референтных знаний об актуализируемой в тексте (коммуникативном акте) информации в отношении событий реального или мыслимого (гипотетического) мира. Понимание природы процесса референции в переводе и оперирование её механизмами — ключ к решению большого круга переводческих проблем.
В заключение подчеркнём, что настоящая статья содержит ре-ференциальный анализ соположенных синтагм, ФЕ, СФЕ и текстов в языковой паре английский—русский. Проделанный анализ позволяет утверждать, что существуют основания рассмотрения референции в качестве универсальной процедуры и механизма перевода. Вопрос о переводе как технике «соотнесения текстовых представлений через посредство ситуации», согласно Т.А. ван Дейку и В. Кинчу, решается в пользу референции как техники соотнесения текстовых представлений с внетекстовыми сущностями, а референ-циальности как способности текстовых представлений соотноситься с внетекстовыми сущностями.
Настоящая статья знаменует продолжение расширенного подхода к трактовке референции в межъязыковом переводе, начатого советскими переводоведами Г.В. Черновым и А.Д. Швейцером. Предложенная нами гипотеза и приведённые примеры, иллюстрирующие её обоснованность, не должны восприниматься как исчерпывающие или завершённые в своей аргументативной части. Полагаем, что вопрос о роли и значении референции в межъязыковом переводе будет ещё долгое время оставаться одним из приоритетных в числе переводоведческих работ, исследующих речеязыковые средства выражения смысла и взаимодействие языков-коммуникантов на материале самых разных жанров, тематик и языковых комбинаций.
Список литературы
Адмони В.Г. Грамматический строй как система построения и общая теория
грамматики. Л., 1988. Арутюнова Н.Д. Лингвистические проблемы референции // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 13: Логика и лингвистика (Проблемы референции). М., 1982. С. 5—40. Арутюнова Н.Д. Референция // Лингвистический энциклопедический
словарь. М., 1990. С. 411—412. Богин Г.И. Прагматика текста и плюрализм интерпретаций // Теория перевода и методика обучения переводу: Сб. тез. докладов / Научно-технический семинар. Калуга, 1989. С. 11.
Бондарко А.В. Интерпретационные аспекты семантики длительности в русском языке // Язык: система и функционирование. М., 1988. С. 35—44.
Булыгина Т.В., Крылов С.А. Референт // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 410—411.
Власенко С.В. Интерпретация социального контекста: гипотетическая референция как проблема перевода // Problems of Sociolinguistics: Language and Social Contacts / Fifth International Sociolinguistic Conference. Sofia: INSOLICO (Bulgaria), 1995. P. 80—84.
Власенко С.В. Факторы лакунизации текста (на основе анализа англоамериканских и русских текстов разного коммуникативного статуса): Автореф. ... канд. филол. наук / РАН. ИЯз. М., 1996.
Власенко С.В. Проблема референции в переводе // Актуальные проблемы межкультурной коммуникации: Сб. науч. тр. МГЛУ № 444. М., 1999а. С. 24—33.
Власенко С.В. Перевод: акт коммуникации или акт референции? // Теория перевода и методика подготовки переводчиков: Материалы науч.-практ. конф. ВУ МО РФ. М., 1999б. С. 38—43.
Власенко С.В. Когнитивная стилистика: английские рамочные конструкции как компоненты стилистической схемы представления картины мира англоговорящих // Межкультурная коммуникация. Лексикология. Вестн. МГЛУ. Вып. 522. Серия «Лингвистика». М., 2007а. С. 62—71.
Власенко С.В. Прагматический аспект текстовосприятия в англо-русском отраслевом переводе // Лексическая системность английского языка в культурологическом ракурсе (семантика и функционирование). Вестн. МГЛУ. Вып. 537. Сер. Лингвистика. М., 2007б. С. 208—221.
Власенко С.В. Современное переводоведение: необозримые горизонты и актуальные проблемы развития (Очерк к 85-летию со дня рождения проф. А.Д. Швейцера) // Вопр. филологии. 2008а. № 3 (30). С. 65—75.
Власенко С.В. Адаптивность русского как переводящего языка в англорусском коммуникативном взаимодействии с позиций переводоведе-ния // Язык, сознание, коммуникация: Сб. ст. М., 2008б. Вып. 36. С. 70—82. http://www.philol.msu.ru/~slavphil/books/jsk_36.pdf
Власенко С.В. Перевод в сфере профессиональной коммуникации в условиях синонимии и полисинонимии отраслевой терминологии (англорусский сопоставительно-переводческий анализ) // Внутренний мир и бытие языка: процессы и формы: Материалы II Межвуз. науч. конф. по актуальным проблемам теории языка и коммуникации / ВУ МО РФ. М., 2008в. С. 96—106.
Власенко С.В. Русский как язык перевода современного глобального языкового кода // Русский язык за рубежом. 2009а. № 3 (214). С. 63—68.
Власенко С.В. Англо-русский квазиперевод или тотальный языковой импорт англицизмов в современный русский язык // Мир русского слова. 2009б. № 1. С. 20—29.
Власенко С.В. Перевод в сфере профессиональной коммуникации: психолингвистические аспекты декодирования лексических лакун (англорусские переводческие сопоставления) // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 22. Теория перевода. 2009а. Вып. 2. С. 3—20.
Власенко С.В. Перевод в сфере профессиональной коммуникации: восприятие и понимание смысла отраслевых текстов в психолингвистическом ракурсе на примере анализа англо-русских переводческих пре-
цедентов // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 22. Теория перевода. 20096. Вып. 4. С. 16—40. http://esti.msu.ru/images/stories/books/4-2009.indd.pdf
Власенко С.В. Масштабы и значение профессионально ориентированного перевода в гуманитарной сфере // Профессионально ориентированный перевод: реальность и перспективы: Сб. науч. тр. 5-й Междунар. науч.-методич. конф., посвященной 50-летию РУДН (Москва, 15—16 апреля 2010 г.). М., 2010а. C. 67—70.
Власенко С.В. Текст как объект референции // Вопр. психолингвистики. 20106. Вып. 1 (11). С. 115—132.
Власенко С.В. Несколько наблюдений за казуистикой языковых превращений в гуманитарном переводе на русский язык: англо-русский сопоставительно-переводческий анализ // Русский язык в условиях языковой и культурной полифонии: Сб. науч. ст. М., 2010в. (в печ.)
Власенко С.В., Сорокин Ю.А. Текст как плотно лакунизированное пространство // Вопр. психолингвистики. 2007а. Вып. 5. С. 41—45. http:// iling-ran.ru/index.php?part=616
Власенко С.В., Сорокин Ю.А. Текст и области его референции (на примере англо-русских соответствий) // Коммуникативные технологии в образовании, бизнесе, политике и праве XXI века: Человек и его дис-курс-3: Сб. науч. ст. Волгоград, 2007б. С. 87—111.
Гарбовский Н.К. Логические основания переводческих трансформаций // Язык и действительность: Сб. науч. тр. памяти В.Г. Гака. М., 2007. С. 303—323.
Дейк Т.А. ван, Кинч В. Стратегии понимания связного текста // НЗЛ. Вып. 23: Когнитивные аспекты языка / Перев. с разн. яз. М., 1988. С. 153—211.
Дёмина Л.А. Парадоксы нереференциальности // Логический анализ языка. Противоречивость и аномальность текста: Сб. ст. М., 1990. С. 10—20.
Доброва Г.Р. О вариативности речевого онтогенеза: референциальная и экспрессивная стратегия освоения языка // Вопр. психолингвистики. 2009. № 9. С. 54—71.
Долинин К.А. Интерпретация текста (французский язык). М.: Просвещение, 1985.
Жинкин Н.И. Язык — речь — творчество. М., 1998 (1964). С. 146—162.
Ирисханова О.К. О лингвокреативной деятельности человека: отглагольные имена. М., 2004.
Йокояма О. Когнитивная модель дискурса и русский порядок слов / Авторизованный пер. с англ. Г.Е. Крейдлина. М., 2005.
Касевич В.Б. Семантика. Синтаксис. Морфология. М., 1988.
Кибрик А.А. Механизмы устранения референциального конфликта // Моделирование языковой деятельности в интеллектуальных системах. М., 1987. С. 128—145.
Кибрик А.А. Местоимения: морфологические, синтаксические и дискурсивные аспекты // Теория грамматики: Лексико-грамматические классы и разряды слов. М., 1990. С. 139—201.
Клюканов И.Э. Психолингвистические проблемы перевода. Калинин, 1989.
Козинцев А.Г. Об антиреферентивной функции языка // Логический анализ языка. Между ложью и фантазией / Отв. ред. член-корр. РАН Н.Д. Арутюнова / РАН. ИЯз. М., 2008. С. 55—66.
Комиссаров В.Н. Слово о переводе (очерк лингвистического учения о переводе). М., 1973.
Кошелев А.Д. О референциальном подходе к изучению семантики вида (опыт референциального описания видовых значений) // Логический анализ языка. Референция и проблемы текстообразования. М., 1988. С. 30—52.
Кошелев А.Д. Классификация аспектуальных значений процессных глаголов по референтно значимым признакам // Тождество и подобие, сравнение и идентификация. М., 1990.
Крылов С.А. К типологии дейктических систем // Лингвистические исследования. Типология. Диалектология. Этимология. Компаративистика: Сб. ст. Ч. 1. М., 1984. С. 138—148.
Крючкова Т.Б. О методах описания и исследования идеологизированной лексики // Изв. АН СССР. Серия литературы и языка. 1989. Т. 48. № 1. С. 38—48.
Куайн У.О. Слово и объект // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 18: Логический анализ естественного языка. М., 1986. С. 24—98.
Маринчак В.А. Анализ семантико-синтаксической организации текста (на материале русской научной речи): Дис. ... канд. филол. наук. Харьков, 1982.
Муравьёва И.А. О семантике инкорпорации в связи с определённостью и референтностью // Знак: Сб. ст. по лингвистике, семиотике и поэтике. М., 1994. С. 191—202.
Неклюдов С.Ю. Отношение «текст—денотат» и проблема истинности в повествовательных традициях // Лотмановский сборник. Вып. 1. М., 1995. С. 667—675.
Никитин М.В. Основы лингвистической теории значения. М., 1988.
НЗЛ 1982: Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 13. Логика и лингвистика (Проблемы референции). М., 1982.
Павилёнис Р.И. Проблема смысла. Современный логико-философский анализ языка. М., 1983.
Падучева Е.В. Об именных группах со сдвоенной денотативной характеристикой // Семиотика и информатика. Вып. 11. М., 1979. С. 134—141.
Падучева Е.В. Высказывание и его соотнесённость с действительностью (Референциальные аспекты семантики местоимений). М., 1985.
Падучева Е.В. О референции языковых выражений с непредметным значением // Научно-техническая информация. Сер. 2. Информационные процессы и системы. 1986. № 1. С. 23—31.
Падучева Е.В. К семантической классификации временных детерминантов предложения // Язык: система и функционирование. М., 1988. С. 190—201.
Падучева Е.В. Наречие как кванторное слово // Изв. АН СССР. Серия литературы и языка. 1989а. Т. 48. № 1. С. 26—37.
Падучева Е.В. О семантике грамматических категорий времени и вида в повествовательном тексте // Семиотика и информатика. М., 1989б. Вып. 29. С. 164—176.
Падучева Е.В. К определению лингвистических параметров несобственной прямой речи // Лотмановский сборник. М., 1995. Вып. 1. С. 642—654.
Селезнёв М.Г. Референция и номинация // Моделирование языковой деятельности в интеллектуальных системах. М., 1987. С. 64—77.
Степанов Ю.С. Безличность и неопределённая референция // Язык: система и функционирование. М., 1988. С. 226—236.
Сорокин Ю.А. Переводоведение: статус переводчика и психогерменевтические процедуры. М., 2003.
Сорокин Ю.А., Власенко С.В. Переводческая рефлексия: эмпирический и гипотетический референт в переводе // Hermeneutics in Russia / Online Journal. Tver State University, Russia. 1998. Vol. 2. N 2. http://www.tversu. ru/Science/Hermeneutics/1998-2/1998-2-10.pdf
Сорокин Ю.А., Левченко Е.Б. Общение и текст // Лингвистическая прагматика и общение с ЭВМ: Сб. науч. ст. М., 1989. С. 34—49.
Хайруллин В.И. Перевод научного текста (Лингвокультурный аспект). М., 1992.
Хайруллин В.И. Лингвокультурологические и когнитивные аспекты перевода: Автореф. дис. ... докт. филол. наук / МГЛУ. М., 1995.
Чернов Г.В. Основы синхронного перевода. М., 1987.
Шабес В.Я. Событие и текст. М., 1989.
Шабес В.Я. Соотношение когнитивного и коммуникативного компонентов в речемыслительной деятельности. Событие и текст: Автореф. дис. ... докт. филол. наук. Л., 1990.
Шаховский В.И. Эмоции как объект исследования в лингвистике // Вопр. психолингвистики. 2009. Вып. 9. С. 29—43.
Шведова Н.Ю. Парадоксы словарной статьи // Национальная специфика языка и её отражение в нормативном словаре. М., 1988. С. 6—14.
Швейцер А.Д. Теория перевода: статус, проблемы, аспекты. М., 1988.
Шмелёв А.Д. Лексическое значение существительного и словарное отражение его референциальных возможностей // Словарные категории: Сб. ст. М., 1988а. С. 96—100.
Шмелёв А.Д. Проблема выбора релевантного денотативного пространства и типы миропорождающих операторов // Логический анализ языка. Референция и проблемы текстообразования. М., 1988б. С. 64—81.
Щедровицкий Г.П. Мышление. Понимание. Рефлексия: Избр. тр. М., 1995.
Эко У. Референция и глубинный смысл // У. Эко. Сказать почти то же самое. Опыты о переводе / Пер. с итал. А.Н. Коваля. СПб., 2006 (2003). С. 166—191.
Яковлева Е.С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени и восприятия). М., 1994.
Grosz D.J., Pollack M.E., Sidner C.I. Discourse // Foundations of Cognitive Science / Ed. by M.I. Posner. Cambridge (Mass.), L.: The MIT Press, 1993. Р. 437—468.
Pylyshyn Z. W. Computation and ^gm^on: Toward a Foundation of Cognitive Science. 2nd ed., XXIII. Cambridge (Mass.), L.: MIT Press, 1984.
Roberts L.D. How Reference Works: Explanatory Models for Indexicals, Descriptions, and Opacity. Albany: State Univ. of New York Press, USA, 1993.
Waard J., Nida E.A. From One Language to Another. Functional Equivalence in Bible Translating. Nashville: Nelson Publ., 1986.
Yokoyama O.T. Discourse and Word Order. Amsterdam, Philadelphia: John Benjamin Publ., 1986.
Лексикографические источники
ТППСПК 2006: Теория и практика перевода в сфере профессиональной коммуникации: толковый словарь / Сост. С.В. Власенко // Власенко С.В.
Договорное право: практика профессионального перевода в языковой паре английский—русский. М., Волтерс Клувер, 2006. С. 16—90. ABBYY2006: ABBYY LINGVO 12: Electronic Multilingual Dictionary, Version 6. ABBYY Software Ltd., 2006. www.Lingvo.ru
Цитируемая литература
Клюканов И.Э. Психолингвистические проблемы перевода. Калинин, 1989. Нортхофф Р. Юридическая психология / Пер. с нем.: Помор. гос. ун-т им. М.В. Ломоносова, Высш. проф. шк. Г. Нойбранденбурга. Архангельск, 2001.
