CC BY
294
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 18. СОЦИОЛОГИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ. 2010. № 3
ТЕОРИЯ И ИСТОРИЯ СОЦИОЛОГИИ
А.Б. Рахманов, канд. филос. наук, доц. кафедры истории и теории социологии социологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова*
РАЗВИТИЕ ВЗГЛЯДОВ К. МАРКСА И Ф. ЭНГЕЛЬСА НА РОССИЮ
Статья посвящена анализу развития взглядов К. Маркса и Ф. Энгельса на Россию. Проблема отношения основателей марксизма активно обсуждается в современной российской науке. Автор показывает, что их взгляды на Россию изменялись в связи с развитием ситуации в мире и в России и в связи с развитием марксистской теории.
Ключевые слова: К. Маркс, Ф. Энгельс, Россия, марксизм, капитализм, революция, контрреволюция, феодализм, царизм, русофобия.
The article is devoted to the evolution of the analysis of the attitude of K. Marx and F. Engels to Russia. The problem of the attitude of founders of marxism is actively discussed in a modern Russian science. The author shows that their sights at Russia changed in connection with development of a situation in the world both in Russia and in connection with development of the marxist theory.
Key words: K. Marx, F. Engels, Russia, Marxism, capitalism, revolution, counterrevolution, feudalism, tsarism, russophobia.
Россия после 1991 г. переживает реставрацию капитализма, сопряженную с ее вступлением в мировую капиталистическую систему. Это уже второе — после 1860-х гг. — пришествие капитализма в Россию. Сейчас уже почти полностью сформировался российский буржуазный класс, взаимодействующий с мировым капиталом в рамках противоречивых отношений подчинения ему и конкуренции с ним (при преобладании первого). С одной стороны, неотъемлемой предпосылкой возникновения российского капитализма является существование мировой капиталистической системы, которая стала намного более зрелой, интегрированной и могущественной, чем 100 лет назад, а российский капитал уступает в мощи мировому еще больше, чем тогда. Вхождение возродившегося российского капитализма в мировую капиталистическую систему в этих условиях закономерно является подчинением российского капитала мировому. Однако, с другой стороны, российский капитал все же является достаточно крупным по мировым масштабам, хотя и не относится к числу крупнейших, и его интересы довольно часто не совпадают с интересами мирового капитала. Отсюда проис-
* Рахманов Азат Борисович, e-mail: [email protected]
текает относительное экономическое и политическое "своенравие" российского капитала по отношению к мировому и его относительная самостоятельность на мировой экономической, политической и идеологической арене. Этим капитал России отличен от капитала Польши, Венгрии, Чехии и других небольших постсоциалистических стран, ограниченные возможности которых обусловили их изначальное безусловное подчинение мировой капиталистической системе.
Современный переход России к капитализму необходимо разделить на два этапа. Первый охватывает 1990-е гг., второй начался примерно в 2000 г. В ходе первого этапа происходило тотальное разрушение всего, что было связано с социализмом, и в первую очередь приватизация. В качестве надстройки над процессами реставрации капитализма и вхождения в мировую капиталистическую систему в 1990-е гг. в России сформировался либеральный идейно-политический комплекс. Для этого комплекса характерна ориентация на всецелое подчинение страны мировому капиталу, что предполагает последовательное осуществление программы космополитического либерализма во всех сферах общественной жизни. После 2000 г. в связи с переходом страны на второй этап возвращения к капитализму, связанный с закреплением только что приобретенной частной собственности и ее защитой как от внутренних, так и от внешних угроз, в общественной жизни страны совершенно закономерно с точки зрения трансформации интересов формирующегося буржуазного класса России космополитический либерализм оттесняется на второй план национал-либерализмом. Последний является идейно-политическим комплексом, ориентированным не только на защиту интересов крупного капитала, но и на культивирование в качестве его орудий сильного государства, идеологии патриотизма, национальных интересов перед лицом мирового капитала и т.д. Советская история подвергается пересмотру с национал-буржуазной точки зрения: создание сильного государства, создание мощных вооруженных сил, передовые наука и образование и многие другие завоевания советской эпохи рассматриваются как бесспорные достижения, которые интерпретируются как предпосылки уверенного расширенного воспроизводства современного крупного российского капитала. Значительная часть либералов 1990-х гг. превращается в национал-либералов. Космополитический либерализм после 2000 г. сохраняется, но он из господствующего идейно-политического комплекса превращается в оппозиционный и отступает на второй план. И все же не следует забывать о том, что национал-либерализм означает всего лишь курс крупного российского капитала на некоторую автономию внутри мировой капиталистической системы. Необходимо
подчеркнуть, что интересам народа России и Российского государства национал-либерализм объективно соответствует в большей степени, чем либерализм.
Обозначенная трансформация господствующего класса капиталистической России и становление национал-либеральной идеологии обусловили и эволюцию отношения его идеологов к творчеству К. Маркса и Ф. Энгельса. Если после 1991 г. многие российские либералы рассуждали об устарелости, ошибочности и антигуманности марксизма, то примерно с 2000 г. многие национал-либералы с большим рвением принялись обвинять марксизм в его мнимой русофобии. Была воскрешена старая нелепая белогвардейско-евра-зийско-НТСовская легенда о якобы изначально присущей марксизму и большевизму неприязни к России и русскому народу. Согласно этому взгляду, марксизм и большевизм были-де орудием Запада, призванным разрушить Россию и подчинить ее себе, т.е. будто бы были частью мирового заговора против России. Одними из родоначальников этой "концепции" были евразийские идеологи Н. Трубецкой1, П. Савицкий2, а также белогвардейские мыслители И.А. Ильин и И.Л. Солоневич. В классическом — в той мере, насколько это определение можно применить к нелепости, — виде эти измышления сформулировал историк-эмигрант Н.И. Ульянов3. В последние годы в России подобного взгляда придерживались некоторые российские ученые национал-либеральной ориентации, например А.С. Панарин4, Г.И. Шмелев5, Н.А. Нарочницкая6 и др. Пределов абсурдности это течение достигло в сочинениях В.В. Мартыненко7, а также группы "патриотических" публицистов, пишущих на исторические темы8. Они утверждают — и, разумеется, бездоказательно, — что марксизм, как и все освободительные идео-
1 См., например: Трубецкой Н. Мы и другие // Классика геополитики. XX век. М., 2003.
2 См., например: Савицкий П. Евразийство // Классика геополитики...
3 См.: Ульянов Н.И. Замолчанный Маркс. Франкфурт-на-Майне, 1969.
4 См.: Панарин А.С. Искушение глобализмом. М., 2003; Он же. Православная цивилизация в глобальном мире. М., 2003.
5 См.: Шмелев Г.И. К. Маркс и Ф. Энгельс без пьедестала // Россия и современный мир. 2003. № 4.
6 См.: Нарочницкая Н.А. Россия и русские в мировой истории. М., 2004; Она же. О нашем либерализме, правом и левом // Политический класс. 2005. № 5.
7 См. например: Мартыненко В.В. Марксизм на службе империализма: Карл Маркс работал по заказу британских властей?! // Наука. Культура. Общество. 2005. № 3.
8 См., например: Мартиросян А. Истоки агрессии Запада по отношению к России // http://delostalina.ru/?p=24; Стариков Н.В. 1917. Не революция, а спецоперация! М., 2008; Он же. Ликвидация России. Кто помог красным победить в Гражданской войне? М., 2010; Он же. Кто финансирует развал России? От декабристов до моджахедов. М., 2010.
логии, якобы был разработан под кураторством спецслужб Великобритании и внедрен в Россию для того, чтобы подчинить ее Лондону. Доктор политических наук В.В. Мартыненко, применяя самые неуклюжие, примитивные подтасовки, пытается утверждать, что Маркс и Энгельс с самого начала своей деятельности якобы были агентами британских спецслужб, разрабатывавшими теорию, имеющую своей целью помочь Великобритании завоевать весь мир, для чего были созданы в том числе Союз коммунистов и Интернационал. Но в этом случае нужно принять, что именно Маркс и Энгельс были прототипами известного сериала о Джеймсе Бонде. Н.В. Стариков даже берется утверждать, что крестьянские войны под руководством Е. Пугачева и С. Разина якобы были инспирированы иностранными спецслужбами. Следуя подобной логике и учитывая, что запорожские казаки нередко воевали с Москвой и вступали в союзы с ее противниками, название известной картины И.Е. Репина "Запорожские казаки пишут письмо турецкому султану" может быть скорректировано примерно так: "Сотрудники запорожской резидентуры турецких спецслужб пишут донесение турецкому султану".
Конечно, причиной активизации обвинений марксизма в мнимой русофобии является не только идеологическая ангажированность, обусловленная экономическими интересами формирующегося российского капитализма, но и элементарные невежество и непонимание идей Маркса и Энгельса, что обусловлено деградацией общественного сознания в современной России. Марксизм является все же достаточно сложным и трудным для понимания теоретическим образованием. В связи со всем вышесказанным необходимо рассмотреть вопрос об отношении основателей марксизма к России, чему и будет посвящена эта статья.
Прежде чем показать безосновательность обвинений Маркса и Энгельса в русофобии, необходимо затронуть вопрос об их мнимом пангерманизме, тем более что оба этих вида обвинений, предъявляемых основателям марксизма до последнего времени (до возникновения измышлений о "британских корнях" их творчества), как правило, шли рука об руку. Нет ничего более нелепого, чем легенда о пангерманизме Маркса и Энгельса. Достаточно указать, что еще в эпоху революций 1848—1849 гг. Энгельс выражал сожаление в связи с тем, что Наполеон, способствовавший своими завоеваниями и буржуазными преобразованиями делу объединения Германии и освобождению ее от остатков феодализма, потерпел поражение и капиталистическое развитие страны замедлилось. Энгельс тогда полагал, что для Германии было бы выгоднее, если
бы господство Наполеона над ней сохранилось9. Следовательно, скорее уж немецкие патриоты могли бы обвинить его в "смердя-ковщине" на германский лад. И разумеется, также не были бы правы. Добавим, что Энгельс, помимо сказанного, выступал против территориальных притязаний пангерманистов. Он решительно высказывался за преодоление последствий раздела Польши между тремя великими державами — Россией, Пруссией и Австрией — и восстановление сильного и независимого польского национального государства, что предполагало отторжение от Пруссии земель, населенных поляками. Энгельс писал: "Создание демократической Польши есть первое условие создания демократической Германии. <...> Само собой понятно, что речь идет не о создании призрачной Польши, а о создании государства на жизнеспособной основе. Польша должна, по меньшей мере, в границах территории 1772 г. владеть не только бассейнами, но и устьями своих больших рек и большой прибрежной полосой, по крайней мере, на Балтийском море"10. Энгельс, как видим, предвосхитил размежевание между Германией и Польшей, осуществленное после Второй мировой войны, что, конечно, является весьма странным для якобы немецкого шовиниста. После Франко-прусской войны 1870 г. Энгельс критически оценил аннексию Эльзаса и Лотарингии Германией: «Намерение превратить Страсбург, столицу "Марсельезы", в немецкий город было такой же нелепостью, как и желание офранцузить родину Гарибальди — Ниццу. <...> И отторжение было произведено путем голого насилия. Это была своего рода месть за французскую революцию; был оторван один из кусков, сросшихся с Францией воедино именно благодаря революции»11. Против утверждений о мнимом пангерманизме Энгельса говорит и то, что он еще в молодости вполне определенно высказался против возможных территориальных приращений Германии: "Присоединение к ней балтийских провинций бессмысленно и неосуществимо. <...>
9 В 1848 г. в статье "Русская нота" Энгельс писал: «Если бы Наполеон остался победителем в Германии, он, согласно своей известной энергичной формуле, устранил бы, по крайне мере, три дюжины возлюбленных отцов народа. Французское законодательство и управление создали бы прочную основу для германского единства и избавили бы нас от 33-летнего позора и тирании Союзного сейма, столь восхваляемого, конечно, г-ном Нессельроде. Несколько наполеоновских декретов совершенно уничтожили бы весь средневековый хлам, все барщины и десятины, все изъятия и привилегии, которые еще тяготеют над ними во всех закоулках наших многочисленных отечеств. Остальная Германия давно уже стояла бы на той же ступени, какой достигло левое побережье Рейна вскоре после первой французской революции; у нас не было бы теперь ни укермаркских грандов, ни померанской Вандеи, и нам уже не приходилось бы дышать удушливым запахом "исторических" и "христианско-германских" болот» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 5. С. 310—311).
10 Там же. С. 353.
11 Там же. Т. 21. С. 462.
К тому же ни для кого не секрет, что немцы составляют там ничтожное реакционное меньшинство"12. Как видим, Энгельс отнюдь не разделял пангерманского принципа, согласно которому в состав Германии должны были быть включены все те территории, на которых жили немцы. Приведенные положения показывают, что Энгельс и его единомышленник Маркс изначально коренным образом расходились с германскими националистами.
В центре внимания Маркса и Энгельса как ученых было исследование развития капитализма, формирования в его недрах в силу его имманентных противоречий предпосылок революционного перехода к социализму. Они ставили во главу угла развитие революционного процесса13 и строили свое отношение к народам и составляющим их классам в абсолютном соответствии с этим. Причем их оценки роли различных народов всегда были конкретно-историческими. Национальное для марксизма, безусловно, было вторичным и производным по отношению к классовому. В классической и хорошо известной форме взгляд Маркса и Энгельса на сферу национального был сформулирован в "Манифесте коммунистической партии": "Рабочие не имеют отечества. У них нельзя отнять то, чего у них нет"14. Более развернуто и ярко та же позиция была выражена Марксом несколько ранее, в 1845 г.: "Национальность рабочего — не французская, не английская, не немецкая, его национальность — это труд, свободное рабство, самопродажа. Его правительство не французское, не английское, не немецкое, его правительство — это капитал. Его родной воздух — не французский, не немецкий, не английский, его воздух — это фабричный воздух. Принадлежащая ему земля — не французская, не английская, не немецкая, она лежит на несколько футов ниже поверхности земли"15. Очень показательно в этом плане отношение Маркса и Энгельса к Парижской коммуне 1871 г. В письме к Л. Кугельману от 12 апреля 1871 г. Маркс высказал свои симпатии к парижским коммунарам и презрительную ненависть к правящим классам Германской империи: "Пусть сравнят с этими готовыми штурмовать небо парижанами холопов германско-прусской священной римской империи с ее допотопными маскарадами, отдающими запахом казармы, церкви, юнкерства, а больше всего филистерства"16. Как видим, подход Маркса и Энгельса был последовательно революционным и интернационалистским.
12 Там же. Т. 5. С. 490.
13 Социалистического революционного процесса в капиталистических странах и буржуазно-демократического с социалистической перспективой (более или менее отдаленной) в феодальных и полуфеодальных странах.
14 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 444.
15 Там же. Т. 42. С. 244.
16 Там же. Т. 33. С. 172—173.
Историю интереса Маркса и Энгельса к России целесообразно в соответствии с детерминировавшими его объективными (социально-экономическое и социально-политическое развитие России и Европы) и субъективными (научное развитие Маркса и Энгельса) факторами подразделить на две стадии: 1) от европейских революций 1848—1849 гг. до 1860-х гг. и 2) с 1860-х гг. и до конца жизни обоих мыслителей17. Водоразделом служат 1860-е гг., и причины тому две. Это время было связано, во-первых, с началом перехода России к капитализму, а во-вторых, с созданием Марксом его теории прибавочной стоимости и выходом в свет в 1867 г. первого тома "Капитала". Начало развития капитализма в России в значительной степени трансформировало многие ее внутренние и внешние общественные отношения, а разработка Марксом политэкономии капитализма, и в частности начало его работы над концепцией земельной ренты, позволила выявить логику развития буржуазного общества и отчасти логику перехода к капитализму, что создало предпосылки для исследования закономерностей исторического развития буржуазных обществ и их взаимодействия с докапиталистическими странами.
Первый период. До эпохи европейских буржуазно-демократических революций 1848—1849 гг. Маркс и Энгельс практически не интересовались Россией. Их внимание было всецело привлечено к общественному развитию Западной Европы, к анализу предпосылок будущих европейских революций. Но после начала революций 1848—1849 гг. Российская империя входит в эпицентр внимания Маркса и Энгельса, причем она интересует их практически только с точки зрения международных отношений и внешней политики. Царская Россия была фактором колоссальной важности в европейской политике, поскольку в мрачную эпоху Николая I она выступала как главная сила европейской реакции и была серьезной угрозой для будущих европейских буржуазно-демократических и пролетарских революций. Маркс и Энгельс считали Российскую империю — вместе с Англией, Пруссией и Австрией — одним из ключевых столпов европейской системы международных отношений и полагали, что она призвана противостоять революциям. Об этом им говорил недавний опыт: Российская империя боролась с Великой французской революцией конца XVIII в., участвовала в реставрации власти Бурбонов во Франции в 1814—1815 гг., в подавлении польской революции 1830 г., а в 1849 г. подавила венгерскую революцию. По поводу агрессии Российской империи против
17 Современная польская исследовательница Е. Боровска выделяет три этапа развития отношения Маркса и Энгельса к России: 1) 1848—1856 гг., 2) 1856—1870 гг. и 3) 1870 г. и до конца их жизни (Borowska E. Marx and Russia // Studies in East European Thought. 2002. N 54).
Венгрии 1849 г. Маркс и Энгельс писали: "И действительно, вторжение русских в Трансильванию — это самое низкое предательство, самое гнусное нарушение международного права, когда-либо имевшее место в истории"18.
Отношение основателей марксизма к феодально-абсолютистскому строю Российской империи было, разумеется, критическим, но Маркс и Энгельс еще не углублялись в изучение внутренних отношений российского общества систематически и специально и потому развернуто не формулировали свое отношение к ее строю. Но они с насмешкой отнеслись к фантазиям славянофилов, утверждавших, что феодальное угнетение и самодержавно-бюрократический абсолютизм привнесены в Россию немцами и что русскому народу само по себе это чуждо. Маркс писал в письме к Энгельсу от 7 сентября 1853 г. о славянофильствующих революционерах из России: «Жалкие русские как "Tribune", так и в Лондонском "Advertiser" (хотя различные лица и в различной форме) выезжают теперь на том любимом коньке, что русский народ, дескать, насквозь демократичен, а официальная Россия (царь и бюрократия) — это одни только немцы, и дворянство также немецкое»19. Маркс, вероятно, имел в виду Герцена и Бакунина, которые объясняли возникновение самодержавия и отношений угнетения в России немецким влиянием.
В центре внимания Маркса и Энгельса в этот период находился вопрос о том, как противостоять опасности с Востока, как защитить революционные силы Европы от Российской империи, стремившейся противостоять европейской революции. В связи с этим вполне логичным является то, что они выступали за поражение Российской империи в военных столкновениях с другими государствами. Одна их первых — датируемая мартом 1848 г. — инвектив Маркса и Энгельса против Российской империи звучала так: "И прежде всего наша Германия должна радоваться этой вспышке демократического энтузиазма в Польше. Нам самим предстоит в ближайшее время совершить демократическую революцию; нас ждет борьба с варварскими ордами Австрии и России... У нас одни и те же враги, одни и те же угнетатели, потому что русское правительство притесняет нас так же, как и поляков. Первым условием освобождения и Германии, и Польши является коренное ниспровержение нынешнего политического положения Германии, ниспровержение Пруссии и Австрии, вытеснение России за Днестр и Двину"20. Царская Россия в одну из самых мрачных и реакционных эпох в своей истории, в эпоху николаевского царствования,
18 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 43. С. 149.
19 Там же. Т. 28. С. 244.
20 Там же. Т. 4. С. 493—494.
была главной цитаделью реакции на Европейском континенте. Россия, в которой революционное движение еще не зародилось, для Маркса и Энгельса в этот период вполне закономерно представала как однородное реакционное целое. В качестве одной из возможных перспектив они надеялись на революционную войну будущей революционной Германии и ее союзников против феодально-абсолютистской России. Энгельс писал: "А чем была бы война с Россией? Война с Россией была бы полным, открытым и действительным разрывом со всем нашим позорным прошлым, была бы действительным освобождением и объединением Германии, установлением демократии на развалинах дома и на месте иллюзорного господства буржуазии. Война с Россией была бы единственно возможным путем спасти нашу честь и наши интересы, по отношению к нашим славянским соседям и особенно к Польше"21. Позже, в 1884 г., Энгельс, ностальгически вспоминая дни своей и Маркса молодости в статье «Маркс и "Neue Rheinische Zeitung" (1848—1849)», писал: "Наша иностранная политика была проста: выступления в защиту каждого революционного народа, призыв ко всеобщей войне революционной Европы против могучей опоры европейской реакции — России. С 24 февраля нам было ясно, что революция имеет только одного действительно страшного врага — Россию и что для этого врага необходимость вступить в борьбу становится все более настоятельной, по мере того как движение приобретает общеевропейский размах. Венские, миланские, берлинские события должны были задержать нападение России, но неизбежность этого нападения становилась тем вернее, чем ближе надвигалась революция на Россию. Но если бы удалось толкнуть Германию на войну с Россией, то Габсбургам и Гогенцоллернам пришел бы конец и революция победила бы по всей линии"22. Энгельс указывал, что эта политическая линия была лейтмотивом всех номеров газеты до момента вторжения царских войск в Венгрию, которое сыграло решающую роль в поражении революции и подтвердило их с Марксом предсказания.
Позиция Маркса и Энгельса в отношении к России первого периода приобрела наиболее четкие очертания в их произведениях, посвященных событиям Крымской войны. Они надеялись на нанесение Российской империи военного поражения вооруженными силами коалиции Англии, Франции, Турции и Сардинии. О перспективах, связанных с началом Крымской войны, Энгельс писал: "Но если Россия овладеет Турцией, ее силы увеличатся почти вдвое, и она окажется сильнее всей остальной Европы, вместе взя-
21 Там же. Т. 5. С. 354.
22 Там же. Т. 21. С. 20—21.
той. Такой оборот событий был бы неописуемым несчастьем для дела революции. Сохранение турецкой независимости или пресечение аннексионистских планов России, в случае возможного распада Оттоманской империи, являются делом величайшей важности. В данном случае интересы революционной демократии и Англии идут рука об руку. Ни та, ни другая не могут позволить царю сделать Константинополь одной из своих столиц, и если дело дойдет до крайности, то мы увидим, что обе эти силы окажут царю одинаково решительное противодействие"23. Энгельс видел в царской России угрозу будущим революциям и надеялся, что эта угроза будет устранена благодаря военному поражению армии Николая I.
В связи с попытками рассмотреть международный контекст европейских революций Энгельс определенное внимание уделял и анализу состояния вооруженных сил России. Его оценки в отношении прошлого русской армии были противоречивыми. Энгельс признавал большое значение России в период Наполеоновских войн и высоко отзывался о ее военно-политических успехах: "Русская кампания 1812 г. поставила Россию в центре войны всего Священного союза на континенте. Русские войска составили основное ядро, вокруг которого лишь позднее сгруппировались пруссаки, австрийцы и остальные. Они оставались основной массой вплоть до вступления в Париж. Александр был фактически главнокомандующим всех армий (вернее, русский генеральный штаб, стоявший за спиной Александра)"24. Энгельс высоко оценивал качества рядового состава российской армии: "Русский солдат является одним из самых храбрых в Европе"25. Вместе с тем у него есть и довольно критические высказывания о постановке военного дела в истории России в целом: "За все время существования России как таковой русские еще не выиграли ни одного сражения против немцев, французов, поляков или англичан, не превосходя их значительным числом. При равных условиях они всегда были биты другими армиями, за исключением пруссаков и турок"26. Крымская война убедительно показала правоту критических оценок Энгельса: российская армия действительно была отсталой и плохо оснащенной по сравнению с западноевропейскими армиями.
Разоблачители мнимой русофобии основоположников марксизма нередко для подтверждения своей позиции ссылаются на труд Маркса "Тайная дипломатическая история восемнадцатого века", написанный на английском языке и частично опубликован-
23 Там же. Т. 9. С. 15.
24 Там же. Т. 7. С. 502.
25 Там же. Т. 11. С. 480.
26 Там же.
4 ВМУ, социология и политология, № 3
49
ный в британском издании "The Sheffield Free Press" летом 1856 г. под названием "Разоблачения дипломатической истории восемнадцатого века"27. "Тайная дипломатическая история восемнадцатого века" была полностью опубликована в лондонском издании "Free Press" с августа 1856 по апрель 1857 г. В 1899 г. этот труд был издан в виде книги дочерью Маркса Элеонорой Эвелинг. В СССР он был опубликован целиком только в 1989 г. Авторы клеветы на Маркса и Энгельса утверждают, что виною этому являются якобы содержащиеся в них русофобские высказывания. На самом деле их содержание довольно подробно пересказал известный советский исследователь марксизма Д.Б. Рязанов в своей большой статье "Взгляды Маркса и Энгельса на внешнюю политику", опубликованной в его книге "Очерки по истории марксизма" еще в 1927 г.
"Тайная дипломатическая история восемнадцатого века" является не научным трудом, а историко-публицистическим произведением, памфлетом. Она более чем наполовину состоит из британских дипломатических документов, на анализе которых построена критика Марксом внешней политики Великобритании. Маркс считает, что Великобритания в XVIII в. выступала как орудие в руках Российской империи. Это положение является несправедливым, и его следует рассматривать как публицистическое преувеличение. Маркс в этой работе впервые развернуто касается общественно-политического строя России, но не анализирует, а описывает историческую последовательность фактов политической истории России от Рюрика до Екатерины II. Главной задачей Маркса и Энгельса в этот период было установление военно-политического потенциала Российской империи как главной силы европейской реакции. В связи с этим Маркс стремился понять исторические истоки агрессивной международной политики Российской империи, и именно поэтому его мысль закономерно обратилась к Рюрику, первым варяжским русским князьям, монгольскому завоеванию, Петру I и Екатерине II. Будущий автор "Капитала" подводит итог анализу истории России до XVIII в. (включительно) следующим образом (разоблачители мнимой русофобии Маркса обычно приводят в доказательство своей позиции это утверждение): «Резюмируем. Московия была вскормлена и взращена в ужасной и позорной школе монгольского рабства. Она усилилась, только сумев стать виртуозом в искусстве рабства ("craft of serfdom"). Но даже освободившись от рабства, Московия оставалась верной своей традиционной судьбе как раба, так и повелителя ("master"). Петр Великий сочетал политическое искусство монгольского раба с масштабными устремлениями монгольского повелителя, которому
27 Часто к труду "Тайная дипломатическая история восемнадцатого века" применяют этот вариант названия.
Чингисхан завещал завоевание всей земли»28. Вместе с тем Маркс позитивно оценивал деятельность Петра I по внедрению в России европейской цивилизации. Автор "Капитала" подчеркивал, что первый российский император цивилизовал страну и вывел Россию в число великих европейских держав. Маркс называл Петра I действительно великим государем, ставя его выше кумира немецких шовинистов Фридриха Великого (что, кстати, еще раз опровергает миф о германском шовинизме автора "Капитала"). Маркс излагает события русской истории довольно объективно и спокойно. Вполне справедливо он рассматривал Россию (в особенности допетровское время) как отсталое, полуазиатское, деспотичное государство. В целом же в труде "Тайная дипломатическая история восемнадцатого века" Маркс высказывает свое глубокое уважение к складывавшемуся веками могущественному и огромному Российскому государству, его утверждению на морях и вступлению в сообщество цивилизованных европейских держав.
Следует признать, что взгляды Маркса на всемирно-исторический процесс и на его российское ответвление в этой работе были еще довольно незрелыми, поверхностными и фрагментарными. Маркс в то время плохо знал историю России, и "Тайная дипломатическая история восемнадцатого века" была первой серьезной попыткой ее изучения. Ограниченность взглядов Маркса на русскую историю проявляется в двух основных моментах. Во-первых, будущий автор "Капитала" фактически рассматривает русскую феодальную государственность как некую неизменную политическую сущность, подчиненную задаче экспансии, захвата новых территорий и агрессии против соседних народов. Рассмотрение экспансионизма и агрессивности русского феодального государства в контексте выяснения истоков политики Российской империи XIX в. было оправданно, но, к сожалению, Маркс ограничился сферой политики. Таким образом, в этой своей работе Маркс предстает политическим идеалистом. Во-вторых, Маркс некритично повторял положения ряда западных и русских историков об определяющем влиянии монгольского завоевания на российскую государственность. Столь же некритично Маркс вслед за русскими националистическими историками преувеличивал негативное воздействие монгольского завоевания и Золотой Орды на русское средневековое общество. Второй момент вытекает из первого: коль скоро не были открыты законы развития феодального способа производства средневековой Руси, то особенности ее государственного строя выводились из внешнего политического явления —
28 Marx K. Secret diplomatic history of the eighteenth century and the story of the life of lord Palmerston. N.Y., 1969. P. 121.
монгольского завоевания. В действительности же отсталые по сравнению с западноевропейскими общественные отношения, деспотический, самодержавный характер русского монархического государства в допетровские и послепетровские времена был обусловлены в первую очередь внутренними причинами, коренящимися в особенностях способа производства средневекового русского об-щества29, а не переносом общественных отношений империи Чингисхана и его наследников, хотя последнее также сыграло определенную роль.
Оба указанных момента ограниченности воззрений Маркса на историю России, как представляется, были обусловлены не только тем, что ученый опирался на современную ему, весьма незрелую историческую науку, но и тем, что в 1857 г. он еще не завершил создание своей теории прибавочной стоимости, которая могла бы стать первым шагом на пути к созданию теории всемирной истории, и помогла бы, в частности, объяснить историю феодальной России. В оправдание этой ограниченности Маркса следует сказать то, что политическая сфера в феодальную эпоху продолжает отделяться от сущности общества, способа производства, но отделяется еще не полностью. Такое отделение происходит только в зрелом буржуазном обществе, и поэтому только исследование капиталистического способа производства создает предпосылки для объяснения докапиталистического прошлого. Маркс в это время еще не мог глубоко и конкретно объяснить движения капиталистического общества и тем более не мог открыть законы развития феодального общества. Капиталистический способ производства как высшая фаза предыстории человечества дает ключ к объяснению предшествующих способов производства, как указывал сам Маркс. Он не мог объяснить логики феодального способа производства феодальной России как основы ее политики и идеологии, логики взаимодействия с другими средневековыми обществами, т.е. не был в состоянии теоретически исследовать историю России. (Кстати, вполне удовлетворительно это не сделано до сих пор.) И следовательно, русское государство закономерно представлялось Марксу как самостоятельная политическая сущность, чья агрессивность по отношению к европейским революциям была укоренена в нем самом и вытекала в конечном счете из монгольского наследия, якобы культивировавшегося правителями России. Это было неизбежное на данной ступени развития исследований Маркса упрощение. Отметим примечательное противоречие: ранее, прежде всего в "Немецкой идеологии", Маркс и Энгельс провозгласили в общей форме материалистическое понимание истории
29 См.: Милов Л.Н. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 2003.
методом подхода ко всемирной истории в целом, однако спустя десяток лет в "Тайной дипломатической истории восемнадцатого века" Маркс рассматривал историю России еще не вполне материалистически. Как представляется, это было вполне закономерное противоречие формирования социальной философии марксизма. Важно еще раз отметить, что обращение Маркса к российскому материалу было обусловлено не чисто теоретическими, а политическими обстоятельствами: Маркс пытался понять, в чем причины реакционной силы Российской империи первой половины XIX в., с тем чтобы противодействовать ей.
Именно произведения конца 1840—1850-х гг. дали повод идеологам российского национального капитализма обвинять Маркса и Энгельса в мнимых "русофобии" и европоцентризме. Но, очевидно, создатели марксизма исходили не из национально-этнических пристрастий и антипатий, а придерживались четко выраженного классового подхода. Маркс и Энгельс, безусловно, занимали по отношению к Российской империи позицию революционного пораженчества. Бесспорно то, что в их произведениях данного периода не было ни грана этнической ненависти к России как таковой, к русскому народу, т.е. не было русофобии. Они выступали не против России вообще, а против царской, феодально-крепост-ническо-самодержавной и агрессивной России, не только угнетавшей свои народы, но и стремившейся быть угнетателем и жандармом всей Европы. Справедливости ради следует отметить, что Маркс и Энгельс не уставали обличать угнетательские поползновения и других европейских государств — Австрии, Англии, Пруссии и Франции. Однако Российская империя была главным противником европейских революций, потому находилась в центре критики Маркса и Энгельса. Те, кто, ссылаясь на произведения рассматриваемого периода, приписывает Марксу и Энгельсу русофобию, сознательно или неосознанно смешивают ненависть к царской России с ненавистью к русскому народу.
В связи со всем вышесказанным неудивительно, что Маркс и Энгельс критически относились к панславизму, считая его орудием царизма, используемым для порабощения Европы и борьбы против революции. Кстати, позиция одного из главных оппонентов Маркса, М.А. Бакунина, по отношению к панславизму была близка взглядам первого. Бакунин называл панславизм "отвратительнейшей нелепостью", "свободопротивным и народоубийственным идеалом". В своем главном труде "Государственность и анархия" он писал: "Мы столь же отъявленные враги панславизма, сколько и пангерманизма... считаем священной и неотлагаемой обязанностью для русской революционной молодежи противодействовать всеми силами и всевозможными средствами панславистической
пропаганде, производимой в России и главным образом в славянских землях правительственными официальными и вольнославя-нофильствующими или официальными русскими агентами"30. Бакунин, как и Маркс, видел в панславизме орудие подчинения славянских и других народов Российской империи.
Замечания Маркса и Энгельса по поводу истории России не только вполне реалистичны и справедливы, но и содержат в себе не больше русофобии, чем, например, оценки, данные А.С. Пушкиным, М.Ю. Лермонтовым, Н.В. Гоголем, Н.Г. Чернышевским, М.А. Бакуниным и другими лучшими представителями России. В письме жене от 18 мая 1836 г. Пушкин восклицал: "Черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом!"31 Лермонтов написал: "Прощай, немытая Россия, // Страна рабов, страна господ, // И вы, мундиры голубые, // И ты, им преданный народ"32. Чернышевский сказал о России: "Жалкая нация, нация рабов. Сверху донизу — все рабы"33. Гоголевские "Ревизор" и "Мертвые души" беспощадно клеймят неприглядные общественные отношения царской России первой половины XIX в. Крайне негативно оценивал царскую Россию и звал ее народ к восстанию Бакунин. Примеров множество: передовые люди России нетерпимо и критично относились ко многим негативным сторонам действительности феодальной и самодержавной России. Позиция Маркса и Энгельса по отношению к Российской империи во многом соответствовала (разумеется, с учетом их материалистического понимания истории) мыслям критически настроенных представителей русской культуры, которые бичевали отсталость, косность, варварство, деспотизм, раболепие, невежество, столь характерные для общественной жизни полуфеодальной России. Однако авторы легенды о русофобии Маркса и Энгельса не прощают последним того, что считается допустимым для русских писателей, поэтов и общественных деятелей.
Корректировка отношения Маркса и Энгельса к России вызревает на рубеже 1850—1860-х гг., когда в последней достиг апогея кризис феодального строя и усилилось движение крепостных крестьян за землю и волю. Поначалу основоположники марксизма ожидали, что в деле ликвидации феодального строя Россия пойдет путем Франции конца XVIII в. В 1860 г. в своей работе "Савойя, Ницца и Рейн" Энгельс писал: "...мы получили союзника в лице русских крепостных. Борьба, которая в настоящее время разгоре-
30 Бакунин М.А. Философия. Социология. Политика. М., 1989. С. 328.
31 Пушкин А.С. Письмо Н.Н. Пушкиной от 18 мая 1836 г. // Собр. соч.: В 10 т. Т. 10 // http://www.rvb.ru/pushin/01text/10letters/1831_37/01text/1836/1903_715.htm
32 Лермонтов М.Ю. Соч.: В 6 т. Т. 2. М.; Л., 1954. С. 311.
33 Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч. Т. XIII. М., 1949. С. 197.
лась в России между господствующим классом и порабощенным классом сельского населения, уже теперь подрывает всю систему русской внешней политики. Эта система была возможна только до тех пор, пока в России не было внутреннего политического развития. Но это время прошло. Всячески поощрявшееся совместными усилиями правительства и дворянства сельскохозяйственное и промышленное развитие достигло такой степени, при которой существующие социальные отношения больше не могут продолжаться. Устранение их, с одной стороны, необходимо, а с другой — невозможно без насильственного изменения. Вместе с Россией, которая просуществовала от Петра Великого до Николая I, терпит поражение и ее внешняя политика"34. Маркс и Энгельс рассчитывали, что ожидаемая крестьянская буржуазно-демократическая революция низвергнет имперскую Россию как цитадель реакции. Маркс писал о возможности антифеодальных крестьянских восстаний в России: "А если это произойдет, то настанет русский 1793 год; господство террора этих полуазиатских крепостных будет невиданным в истории, но оно явится вторым поворотным пунктом в истории России, и в конце концов на место мнимой цивилизации, введенной Петром Великим, поставит подлинную и всеобщую цивилизацию"35. Впоследствии Россия стала привлекать все большее внимание Маркса и Энгельса в том, что касалось их видения перспектив революции.
Говоря об отношении Маркса и Энгельса к России в это время, нельзя забывать, что оно было обусловлено актуальными политическими мотивами и было сформулировано не в научных, а в публицистических статьях. Это предполагает рассудочность, схематизм, упрощенность, фрагментарность дававшихся ими характеристик.
Для произведений Маркса и Энгельса 1850-х гг. было характерно в целом преувеличение военно-политической мощи современной им царской России, в первую очередь ее влияния на европейскую политику, и, следовательно, преувеличение опасности с ее стороны для будущих европейских революций. Маркс и Энгельс в эти годы часто (как, например, Маркс в "Тайной дипломатической истории восемнадцатого века") не вполне оправданно писали о Российской империи как о самой могущественной стране Европы. Маркс и Энгельс не совсем верно оценивали изменения, происходящие в ведущих капиталистических странах, которые вели к необратимой трансформации баланса сил в Европе. К 1850-м гг. промышленная революция в Великобритании завершилась, а во Франции она была осуществлена наполовину. Это не только увеличило промыш-
34 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 635—636.
35 Там же. Т. 12. С. 701.
ленный потенциал этих стран, но и позволило им в значительной мере революционизировать свое военное дело, что было связано, в частности, с созданием парового военного флота и переходом к использованию нарезного оружия. Феодальная аграрно-ремес-ленная Россия, находившаяся в глубоком общественном кризисе, с ее отсталыми вооруженными силам, парусным флотом и гладкоствольным оружием была не в состоянии противостоять индустриальным и полуиндустриальным западноевропейским капиталистическим странам. Итоги Крымской войны дали Марксу и Энгельсу определенный импульс к более трезвой оценке потенциала феодально-абсолютистской России, но все же они не были столь однозначными, ибо коалиция Великобритании и Франции с Османской империей и Сардинией победила Россию не без явного труда. Маркс и Энгельс вплоть до 1860-х гг. не могли предвидеть неизбежное ослабление Российской империи как одной из великих европейских держав в условиях ускоренного капиталистического развития западноевропейских стран. В 1850-е гг. Маркс и Энгельс еще не могли достаточно глубоко понять различия между ведущими европейскими капиталистическими странами и феодальной Россией и дать адекватную оценку различия их военно-политических потенциалов. Во-первых, потому что было невозможно сразу оценить последствия только что завершившейся промышленной революции в Англии и ее существенных успехов во Франции и сопутствующих принципиальных изменений в военном деле этих стран (для осознания этого было необходимо время). Во-вторых, потому что еще не существовало зрелой формы политэкономии Маркса, еще не был завершен первый том "Капитала" и тем более не существовало сколь-нибудь оформленных представлений о докапиталистических способах производства, что было существенным теоретическим препятствием для глубокого постижения различий в развитии ведущих стран Европы и России. Поэтому Маркс и Энгельс в 1850-е гг. продолжали исходить из опыта первой половины XIX в., когда Россия еще обладала первоклассной военной силой, могущественной сухопутной армией и, следовательно, была угрозой будущим европейским революциям. Поэтому они и переоценивали ее роль в европейской политике. Маркс и Энгельс не могли предвидеть близкие перспективы изменения соотношения сил в Европе. Однако в 1850-е гг. опыт первой половины XIX в. начал молниеносно устаревать. Прежний властелин Европы стал постепенно превращаться во второстепенную державу. Отсюда все упрощения и преувеличения этого периода во взглядах Маркса и Энгельса на Россию.
Окончание следует
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Бакунин М.А. Философия. Социология. Политика. М., 1989. Конюшая Р.П. Карл Маркс и революционная Россия. М., 1975. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1—50. М., 1955—1981. Мартыненко В.В. Марксизм на службе империализма: Карл Маркс работал по заказу британских властей?! // Наука. Культура. Общество. 2005. № 3.
Нарочницкая Н.А. Россия и русские в мировой истории. М., 2004. Нарочницкая Н.А. О нашем либерализме, правом и левом // Политический класс. 2005. № 5.
Панарин А.С. Искушение глобализмом. М., 2003. Панарин А.С. Православная цивилизация в глобальном мире. М., 2003. Пушкин А.С. Письмо Н.Н. Пушкиной от 18 мая 1836 г. // Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 10.
Савицкий П. Евразийство // Классика геополитики. XX век. М., 2003. Трубецкой Н. Мы и другие // Классика геополитики. XX век. М., 2003. Ульянов Н.И. Замолчанный Маркс. Франкфурт-на-Майне, 1969. Шмелев Г.И. К. Маркс и Ф. Энгельс без пьедестала // Россия и современный мир. 2003. № 4.
Borowska E. Marx and Russia // Studies in East European Thought. 2002. N 54.
Marx K. Secret diplomatic history of the eighteenth century and the story of the life of lord Palmerston. N.Y, 1969.
