CC BY
48УДК 343.8
https://doi.org/10.53993/2078-3914/2022/2(51)/73-89
А. С. Морозов, Е. В. Бабкина
РАЗВИТИЕ НОРМ КРИМИНАЛЬНОЙ СУБКУЛЬТУРЫ В РОССИИ С НАЧАЛА XX ВЕКА ПО НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ
Предмет исследования — изменения обычаев и традиций криминальной среды на различных этапах развития общественных отношений. Цель исследования состояла в установлении причин и условий, повлекших трансформацию норм криминальной субкультуры, а также в установлении природы действующих правил поведения в преступной среде. В процессе исследования использовался историко-правовой, сравнительно-исторический, хронологический, синхронический, ретроспективный метод. В результате исследования были установлены причины и условия, повлекшие трансформацию норм криминальной субкультуры, а также установлена природа действующих правил поведения в преступной среде. Область применения результатов: при изучении (преподавании) дисциплины «Криминальная субкультура», в практической деятельности органов следствия при квалификации преступлений по ч. 4 ст. 210 УК РФ и ст. 2101 УК РФ, в практической деятельности учреждений уголовно-исполнительной системы при осуществлении воспитательной работы в отношении лиц, поставленных на профилактический учет в качестве лидеров и активных участников группировок отрицательной направленности. Выводы: действующие на сегодняшний день нормы криминальной субкультуры лишь по форме сохранили требования по их соблюдению представителями криминальной среды, позволяя в значительной степени отклоняться от их предписаний с целью обеспечения безопасности преступного сообщества, его материального и экономического благополучия.
Ключевые слова: криминальная стратификация; преступная иерархия; криминальная субкультура; вор в законе; положенец; смотрящий; бродяга; общак.
Для цитирования: Морозов А. С., Бабкина Е. В. Развитие норм криминальной субкультуры в России с начала XX века по настоящее время // Вестник Кузбасского института. 2022. № 2 (51). С. 73-89. https://doi. org/10.53993/2078-3914/2022/2(51)/73-89.
A. S. Morozov, E. V. Babkina
THE DEVELOPMENT OF CRIMINAL SUBCULTURE NORMS IN RUSSIA FROM THE BEGINNING OF THE XX CENTURY
TO THE PRESENT
The subject of the study was changes in customs and traditions of the criminal environment at various stages of the development of social relations. The purpose of the study was to establish the causes and conditions that led to the transformation of the norms of the criminal subculture, as well as to establish the nature of the current rules of behavior in the criminal environment. In the course of the research, the historical-legal, comparative-historical, chronological, synchronic, retrospective method was used. As a result of the study, the causes and conditions that led to the transformation of the norms of the criminal subculture were established, as well as the nature of the current rules of behavior in the
© Морозов А. С., Бабкина Е. В., 2022 © Morozov A. S., Babkina E. V., 2022
criminal environment was established. Scope of application of the results: in the study (teaching) of the discipline "Criminal subculture ", in the practical activities of investigative bodies in the qualification of crimes under Part 4 of Article 210 of the Criminal Code of the Russian Federation and art. 2101 of the Criminal Code of the Russian Federation, in the practical activities of institutions of the penal enforcement system in the implementation of educational work in relation to persons placed on preventive registration as leaders and active participants in groups of a negative orientation. Conclusions: the norms of the criminal subculture in force today have only preserved the requirements for their compliance by representatives of the criminal environment, allowing them to deviate significantly from their prescriptions in order to ensure the security of the criminal community, its material and economic well-being.
Keywords: criminal stratification; criminal hierarchy; criminal subculture; thief-in-law; layman; looker; tramp; community service.
For citation: Morozov A. S., Babkina E. V. The development of criminal subculture norms in Russia from the beginning of the XX century to the present. Vestnik Kuzbasskogo instituta [Bulletin of the Kuzbass Institute], 2022, no. 2 (51), p. 73-89. https://doi.org/10.53993/2078-3914/2022/2(51)/73-89.
Нормы криминальной субкультуры, некогда имевшие значение исключительно для лиц, непосредственно работающих с осужденными и лицами, заключенными под стражу (для работников оперативных, режимных, воспитательных и иных служб пенитенциарных учреждений), сегодня ложатся в основу обвинительных заключений следственных органов и обвинительных приговоров судов, т. е. приобретают не квазиправовой, а правовой характер. Так, например, в качестве обстоятельств, указывающих на причастность лица к совершению преступления, предусмотренного ст. 2101 УК РФ приговор Саратовского областного суда от 01.06.2021 в отношении подсудимого Асатряна С. Э., содержит следующие обстоятельства [1]: «соблюдение и пропаганда "воровских", преступных традиций и обычаев, формирование антисоциальных и преступных ценностей в обществе», «наложение запретов на употребление наркотических средств, алкогольных напитков, употребление пищи (объявление голодовок) в отношении лиц, содержащихся в учреждениях и местах принудительной изоляции от общества», «стремление повысить влияние в уголовно-преступной
среде, обладание лидерскими качествами, волевыми, организаторскими и управленческими способностями, пренебрежение общепринятыми нравственно-этическими нормами поведения» и проч.
В отличие от иных неправовых социальных норм поведения, приверженность лица к их соблюдению не влечет и не может повлечь юридически значимых последствий: вера в антихриста, ношение соответствующей символики, разделение социальных ролей, соблюдение магических ритуалов (не связанных с причинением смерти или вреда здоровью и т. п.), наложение порчи, проклятий не образует даже состава административного правонарушения, не говоря уже о преступлении.
Нормам криминальной субкультуры, как и нормам права, присуще свойство адаптации под изменяющиеся условия окружающей среды: под политические, экономические, социальные и иные процессы, происходящие в обществе и государстве. Некогда «канонические» нормы и традиции преступного мира за столетие в значительной степени трансформировались: ряд норм утратили свою силу, в некоторые были внесены изменения, появились новые обязанности и
запреты, в корне противоречащие базовым, фундаментальным традициям и обычаям преступного мира. В этой связи на сегодняшний день представляет актуальность установление действующего спектра норм криминальной субкультуры, что невозможно без рассмотрения всех этапов их развития.
Иванами в дореволюционный период именовали себя воры, грабители и разбойники, ведущие бродяжнический образ жизни, с целью скрыться от следствия, избежать ответственности за совершенные ранее преступления. Уважительное в криминальной среде обращение «бродяга» берет начало именно с Иванов. Криминальный авторитет Иваны заслужили благодаря своим морально-волевым, лидерским качествам, тому, что брали на себя вину за преступления, совершенные другими членами преступной общины, отстаивали права других заключенных, вступая в открытые конфронтации с администрацией пенитенциарных учреждений, за что нередко отправлялись на каторгу. Они вели аскетичный, практически отшельнический образ жизни, если понадобится, могли отдать последнее свое имущество другим заключенным. При этом они отличались от других заключенных большей выдержкой, артистичностью, изворотливостью, мгновенной сообразительностью. «Иванам» запрещалось жить в роскоши, иметь любую собственность, брать в руки оружие, выступать свидетелем или потерпевшим. Кроме того, «Иваны» не могли иметь семьи, что исключало возможность какого-либо воздействия на их деятельность через жен или детей» [11, с. 112]. Их высокий криминальный статус был обусловлен причинами не материального, а, напротив, этического, «духовного», принципиального, морально-нравственного характера. Но действовавшие в среде Иванов правила поведения имели ограниченный характер: во-первых, не распространялись на иных представителей преступ-
ного мира, во-вторых, имели в большей степени не «политический», направленный на противодействие государству характер, а характер требовательности к самим себе.
Правила поведения, присущие в среде Иванов получили широкое распространение благодаря пополнению мест заключения большим числом политических заключенных (как правило, интеллигенции), обладавших способностью «кодификации» разрозненных уголовных норм поведения. Политзаключенные, имевшие не антиобщественную, а антигосударственную направленность своих взглядов, попав в места заключения, умело использовали уголовников в достижении своих целей. Они дали криминальной среде «воровской закон», представлявший из себя систематизированный комплекс ранее действовавших норм и традиций разрозненных преступных группировок, переориентированный на противодействие «государству красных». Подобно этому исламские радикалы, осуществляющие вербовку осужденных и лиц, заключенных под стражу, сегодня акцентируют свое внимание на том, что они являются не просто заключенными, а военнопленными, не уголовными преступниками, а политическими жертвами режима, что придает им своеобразный романтический ореол мучеников за идею, борцов против тирании полицейского государства [5, с. 97]. В результате в криминальной среде появилась новая каста — каста «воров», включавшая в себя как бывших белогвардейцев, так и уголовников, уверовавших в новый «закон». Интересным в этой связи представляется тот факт, что карточный долг для представителей криминальной элиты и по сей день остается «священным», подобно тому, как он являлся священным для дворян и офицеров дореволюционного периода.
Ни одна из имеющихся теорий происхождения норм криминальной субкультуры не имеет указания на точную
дату принятия первого «воровского закона», положившего начало нормотворчеству в криминальной среде, так как, по верному замечанию Ю. А. Реента, «принципиальные изменения в среде осужденных, как правило, не имеют четко очерченных хронологических границ, а происходят эволюционным путем» [15, с. 499], в связи с чем применительно к историческому анализу криминальной стратификации и норм криминальной субкультуры акцентирование внимания на какой-либо конкретной периодизации не совсем уместно.
В отличие от периодизации официального нормотворчества, связанного с публичной деятельностью государства, нормотворчество криминального мира, с одной стороны, не исключает зависимости от событий, происходящих в стране и мире, с другой — имеет свои внутренние условия и причины принятия новых правил поведения. В этой связи предложенная нами периодизация основана на качественных изменениях норм криминальной субкультуры в определенные периоды времени, безусловно, связанные экономическими и политическими событиями, происходившими в государстве.
Периодизация развития норм криминальной субкультуры может включать в себя следующие этапы:
1) революционный этап (19171930);
2) послереволюционный этап (19301941);
3) период Великой Отечественной войны (1941-1945);
4) послевоенный период (19451960);
5) период 60-х гг. XX века;
6) период 70-х гг. XX века;
7) период 80-х — 90-х гг. XX века;
8) новейшее время (с 2000 г. по настоящее время).
Отечественными учеными-
пенитенциаристами в качестве первого этапа развития тюремной субкультуры
выделяется «дореволюционный этап» [8], что, на наш взгляд, неприемлемо по причине того, что такой период является чрезмерно абстрактным и может насчитывать несколько веков вплоть до возникновения государственности на Руси.
С определенной степенью погрешности можно констатировать что эволюция норм криминальной субкультуры в качестве единого, общеобязательного комплекса норм поведения, установленных и охраняемых преступным сообществом, берет начало в период с 1917 г. по начало 20-х гг. XX в. В этот период произошло формирование первой редакции «воровского закона», которая включала в себя следующий перечень норм поведения: запрет трудиться на воле и в заключении; запрет участвовать в общественной работе; запрет иметь семью; запрет получать оружие из рук властей, служить в армии, милиции, самоохране пенитенциарных учреждений; запрет выступать свидетелем или потерпевшим по уголовному или гражданскому делу; запрет вступать во взаимоотношения с тюремной администрацией и иными правоохранительными органами, кроме случаев прохождения обвиняемым по уголовному делу; обязанность расплачиваться в случае проигрыша в карты и другие азартные игры; обязанность вносить суммы в так называемый «общий котел» («общак»); обязанность добывать себе средства к существованию исключительно воровством [10, с. 405].
Постепенно, со временем из своеобразных «робингудов», борющихся за права обездоленных заключенных, «воры» стали превращаться в «рабовладельцев», паразитирующих на своих подопечных.
В конце 20-х — начале 30-х гг. XX в. под руководством «воров» начинает формироваться оппозиционное по отношению к государству и его институтам движение [4, с. 28]. Суть «редакции» «воровского закона» данного периода была изложена в письме заключенного
О. Жукова к К. П. Ворошилову о реорганизации системы лагерей и заключалась она в следующих положениях: равный статус всех «воров», свобода суждения и право голоса независимо от возраста, национальности, количества совершенных преступлений и т. п.; «вор» пользуется привилегиями над остальной массой заключенных: имеет право отнимать у них понравившиеся ему вещи, имеет право на наибольшую часть посылок, передач, полученных другими заключенными, с кухни ему причитается все пожирнее и побольше; неприкосновенность «вора»: лишь «сходка» вправе дать оценку поступкам «вора» и привлечь его к ответственности; работать «вору» можно по возможности и желанию, при этом рекомендуется быть бригадиром (это обусловлено тем, что данная должность позволяла фактически не работать и выводить самому и своим товарищам проценты, деньги, зачеты за счет работающих людей в бригаде); запрет работать на должностных местах нарядчиком, старостой, строить зоны, «запретки», изоляторы; пренебрежение (не запрет) к оседлому образу жизни, работе, к обзаведению семьей; обязанность уплаты карточного долга; обязанность поддерживать других «воров», находящихся в заключении, а также на свободе [12, с. 25].
Послереволюционный этап (19301941) был связан с развитием, уточнением и детализацией ранее принятых криминальных норм. Так, в 30-е гг. XX в. к старым традициям добавились новые ограничения [13, с. 102; 17, с. 64; 18, с. 472-473]: обязанность беспрекословно и безоговорочно поддерживать воровские идеи, проявлять принципиальность к «ворам», нарушившим воровские идеи и взгляды. Предательство, даже если оно совершено по причине применения насилия или в беспомощном состоянии, не могло считаться оправданием; обязанность проявлять честность по отношению к другим «ворам»; обязанность
следить за «порядком» в местах лишения свободы, устанавливать власть «воров»; обязанность вовлекать в преступную среду новых надежных лиц, особенно из числа молодежи; обязанность уметь играть в азартные игры (преимущественно, в карты); обязанность уплаты карточного долга; обязанность выполнять любые действия, направленные на ужесточение режима своего содержания; обязанность быть принципиальным к «ворам», нарушившим воровскую идею; запрет состоять в каких-либо общественных организациях (пионерских, комсомольских, партийных и т. п.); запрет любого рода трудовой деятельности как на свободе, так и в заключении; запрет занимать в зоне административно-хозяйственные должности (нарядчик, мастер, бригадир, дневальный и т. д.); запрет заключения брака, поддержания контактов с родственниками; запрет контактов с сотрудниками правоохранительных органов (кроме случаев, связанных с производством предварительного следствия и осуществления правосудия), выступать в качестве потерпевшего или свидетеля, признавать вину в совершении преступлений; запрет оскорбления других «воров»; запрет службы в армии, а также запрет совершения любых действий, направленных на защиту государства; запрет проигрывать свой паек, запрет выигрывать паек у других лиц; запрет совершения убийств, за исключением случаев, связанных с защитой «воровского сообщества» или чести «вора», запрет совершения хулиганства, изнасилования; запрет получения какой-либо помощи от государства или его официальных представителей; не рекомендовалось вникать в вопросы политики, читать газеты.
В период Великой Отечественной войны (1941-1945) развитие криминальных норм поведения было тесно связано с ожесточенными конфликтами среди осужденных, получившими название «сучья война». В период Великой Оте-
чественной войны часть осужденных из числа «воров» вызвались добровольцами принять участие в боевых действиях на фронтах сражений, по сути, нарушив строжайший запрет защиты государства «красных» с оружием в руках. На то были разные причины: от патриотических до меркантильных, обусловленных желанием сменить тюремную баланду на армейский паек, заняться мародерством на освобождаемых территориях, совершить побег и т. д. Многие «воры» неплохо проявили себя в боях, продемонстрировали присущие им мужество и отвагу, некоторые из них были награждены орденами и медалями, но при этом лишь немногие нашли себя в мирной жизни. Первые «автоматчики» («красные шапочки») стали возвращаться в места заключения еще в военный период за совершение воинских преступлений, другие — после окончаний войны, вернувшись к своему привычному ремеслу — совершению краж, грабежей и разбоев.
С момента поступления в места лишения свободы первых «воров в законе», вернувшихся с фронта, в криминальной среде начинают развиваться внутренние противоречия, которые постепенно перерастают в гражданскую войну между ворами старой и новой формации, которая получила название «сучья война».
Воровское сообщество разделилось на два противоборствующих лагеря — «воров в законе», придерживавшиеся консервативных взглядов (в том числе запрета защищать государство с оружием в руках), и «ссученных воров», считавших, что в целях защиты государства во время войны взять оружие в руки допустимо. Позиция «воров» заключалась в том, что они были вынуждены претерпевать тяготы и невзгоды, выживать на пониженном пайке питания, заниматься членовредительством (чтобы легально не работать, не быть расстрелянным за отказ от работы), в то время как «суки» получали армейский паек, ордена и ме-
дали от государства, мародерствовали на освобожденных территориях. «Суки», напротив, обвиняли «воров» в «шкурничестве» и трусости. В результате их кровопролитных столкновений, а также обоюдных актов насильственного низложения статуса «вора» численность «воров» и «сук» значительно снизилась, но появилась новая каста «воров», не признававших ни первых, ни вторых — «махновцы», «ломом опоясанные», «лохмачи», «один на льдине». Кроме того, в числе «сук» появились такие касты, как «польские воры» (в них входили «автоматчики», дошедшие до Польши, а также «воры», занимавшиеся постыдной предпринимательской деятельностью). Закон «польских воров» отличался гибкостью и разрешал во время отбывания наказания заниматься любой работой: в должности бригадира, нарядчика, дневального рабочего кухни и т. д., вплоть до бойца самоохраны, им не запрещалось иметь семьи, не преследовалась прошлая служба в армии. Благодаря высокой степени лояльности «сучьего воровского закона» данная каста быстро пополнялась некогда «идейными ворами», а также предателями, полицаями, власовцами, грабителями и убийцами («мокрушниками»), что ранее было недопустимо [10, с. 407].
Итогом противостояния «воров» старой и новой формации стало принятие компромиссного решения о том, что служба по защите Родины во время войны является допустимой, «воры» приобрели право становиться бригадирами и парикмахерами в период отбывания наказания [11, с. 113].
В послевоенный период (1945-1960) были внесены следующие изменения в «воровской закон» [11, с. 113]: каждый заключенный должен вносить в «общак» не менее 25 % своей зарплаты; каждый заключенный, получивший посылку (передачу), должен отдать «ворам» не менее 50 % от ее содержания; шерстяные вещи заключенных должны отдаваться
«ворам» по первому их требованию; заведующие и повара обязаны отдавать «ворам» самые лучшие продукты; врачи и фельдшеры должны выделять для «воров» медикаменты с содержанием наркотиков; все заключенные должны выполнять любое требование «воров», а в случае неподчинения «воровскому закону» они приговариваются «ворами» к смертной казни.
Период 60-х гг. XX в. историки-пенитенциристы небезосновательно называют «период затишья». К началу 60-х гг. в пенитенциарных учреждениях осталось лишь 3 % от численности «воров» довоенного периода. Причинами резкого сокращения представителей преступной элиты стала «сучья война», расстрелы «воров в законе», отказавшихся выполнять законные требования администрации учреждений, развенчание «воров в законе», выполнявших требования администрации лагерей и тем-самым нарушивших воровские традиции и проч. В целях пополнения представителей криминальной элиты «воры» даже пошли на некоторые послабления в области криминальной стратификации осужденных: в круг приближенных к «ворам» были допущены «фраера», изначально являвшиеся если и не презираемой, то определенно не допускаемой к власти кастой осужденных. При этом, несмотря на существенное сокращение численности криминальной элиты, в преступной среде продолжали сохраняться и запреты: «честным ворам» не разрешалось служить в армии, выполнять «черновые» работы, участвовать в деятельности общественных организаций, быть членами актива. Все это противоречило «кодексу чести арестанта» [13, с. 104].
Начиная с 1970-х гг. возраждающая-ся каста «воров в законе» резко изменила направленность своих интересов: они стали активно вмешиваться в экономику, контролируя в основном ее теневой сектор [11, с. 116]. Многие воровские
авторитеты, соблазненные большими доходами при минимальном риске, отошли от прежних правил и обычаев и стали жить за счет «цеховиков» и коммерсантов [17, с. 68; 11, с. 113-114].
В «воровском законе» произошли изменения, соответствовавшие «духу времени»: «ворам» разрешалось иметь семью и собственность, а также контактировать с представителями власти в тех случаях, когда это шло на пользу воровскому сообществу. Под этим подразумевалась не работа на органы, что считалось неприемлемым, а подкуп и использование представителей власти в своих целях. В местах заключения «законники» работать не имели права, но им разрешалось числиться в рабочих бригадах с условием, что работу за них будут выполнять другие. «Ворам» нельзя было без свидетелей разговаривать с сотрудниками и руководителями исправительных учреждений, «воры» презирали наркоманов [11, с. 114].
С начала 1970-х гг. параллельно с развитием союза «цеховиков» и «воров в законе» появляется принципиально новая категория преступников, жертвами которых стали не граждане, государственные предприятия и учреждения, а обкрадывавшие их криминальные элементы. Одними из наиболее ярких представителей «воров», укравших у «воров», являлись В. Я. Иваньков по прозвищу «Япончик», Г. А. Корьков («Монгол») и О. В. Квантришвили («Квант»). Они первыми реализовали схему совершения так называемых «беззаявочных преступлений», рассчитанных на то, что преступники, ставшие жертвами преступлений, не будут заявлять о случившемся в правоохранительные органы. Жертвами их посягательств становились различного рода расхитители социалистической собственности — так называемые «корейки» («барыги»), получившие свое прозвище по имени персонажа произведения И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой теленок», а также валютчики,
фарцовщики, картежные шулеры, сутенеры и другие правонарушители.
По «воровскому закону» такие лица не то что не могли быть приняты в «воровское сообщество», а должны были подлежать самому суровому наказанию за «крысятничество» (кражу у своих), но тем не менее, попав в места лишения свободы, В. Я. Иваньков («Япончик») и Г. А. Корьков («Монгол») были «коронованы» и приобрели статус «воров в законе». С этого времени начинается этап меркантилизации «воровского движения», который окончательно развенчивает миф об их «полноте» (того, что идея дороже денег) [10, с. 409].
В 1980-е гг. в «воровском мире» продолжается развитие понимания того, что деньги, коррупционные отношения с представителями власти, правоохранительных органов являются важнейшим инструментом оказания воздействия на органы правопорядка, а, следовательно — обеспечения собственной безопасности и безопасности подконтрольного преступного сообщества. Некогда «честный вор», живший по первой редакции «воровского закона», не имевший собственности, не сотрудничавший с администрацией мест лишения свободы, в новых условиях не смог бы подкрепить свое влияние одними лишь морально-волевыми качествами, требовалось нечто более осязаемое, а именно — способность оказывать влияние не только на представителей «воровского сообщества», но и на иных окружавших данное сообщество субъектов.
Пришло осознание того, что «традиционный» преступный путь связан с высокими рисками привлечения к уголовной ответственности и относительно низким уровнем дохода. В результате в 1980-е гг. под влиянием перемен в обществе изменилась и криминальная элита. Институт «воров в законе» стал постепенно легализовываться. Теперь, не скрывая своего богатства, «воры» стали вкладывать преступные финансовые
средства в легальный бизнес, приобретать недвижимость, пакеты акций крупных предприятий и организаций [17, с. 68].
Демократические процессы и новая политика СССР начала 90-х гг. XX в. существенно повлияли на развитие норм криминальной субкультуры. В данный период в преступной среде «легализуется» участие в коммерческой деятельности, приватизация собственности, использование средств «общака» в целях развития бизнеса, организация коммерческих банков и финансовых групп. Окончательно узаконен прием в касту «воров в законе» лиц, не соответствующих званию «вора» (судимость, отбытие определенного срока наказания и т. д.), но имеющих возможность принести криминальному сообществу материальную либо иную выгоду. «Воров», купивших свой статус за деньги, стали именовать «мандаринами». Однако, несмотря на новые тенденции в обретении статуса, главный критерий — преданность «воровскому сообществу» — остался обязательным [11, с. 114].
Для «новых воров в законе» стали приемлемы новые формы преступной деятельности (заказные убийства, взрывы конкурентов, шантаж, вымогательство, истязание и пытки жертв, мошенничество в банковской сфере), а также полулегальной деятельности (содержание детективных и охранных агентств в своих интересах и многое другое). Они могли проживать в роскоши, иметь счета в банках и заниматься бизнесом. Стало возможным и даже желательным сотрудничество с правоохранительными органами для решения своих задач (ликвидация соперничающей группировки, «сдача» вора, нарушившего «воровской обычай» и т. д.). «Старым ворам» это было запрещено под страхом смерти. «Сообщество воров» все более тесно стало смыкаться с организованной преступностью в сфере экономики. «Воровские директивы» («постановочные
письма») стали рассылаться тюремной почтой в качестве программы действий всех осужденных, поддерживающих «политику воров». Как правило, такие письма подписывались не одним, а группой «воров». В преступной среде «ворами» был выдвинут лозунг: «На подкуп работников правоохранительных органов денег не жалеть». В этих целях активно началось использование средств «общака», который контролировали «воры в законе» [11, с. 115-116].
Свод правил поведения истинных арестантов рассматриваемого исторического периода можно рассмотреть на примере норм, упоминаемых в нелегальном письме, изъятом в мае 1991 г. в СИЗО г. Южно-Сахалинска: «Прежде всего, справедливость во всех отношениях, что касается нашей жизни, т. е. человеческое, арестантское отношение друг к другу. Никто не вправе бросить человека, живущего этой жизнью. Обязанность каждого интересоваться жизнью ближнего — мужик это или фраер, помочь ему, если он этого заслуживает. А заслуживает это тот, кто живет нашей жизнью и добросовестно относится к нашему делу. В этой жизни мы Братья. Обращаться друг к другу словом "Брат". "Вор в законе" — это человек чистой кристальной души, живущий воровскими идеями. Везде, всегда и во всем, что касается нашей жизни, последнее слово за вором. "Фраер" — человек, отстаивающий идеи воров, живущий воровскими законами. "Мужик" — это честный, трудолюбивый человек, оплот и фундамент нашей жизни. Без мужика не будет ничего, об этом надо помнить всегда. Раз мы за справедливость, то в жизни каждому из нас должно быть отведено свое место, свои права. Воровская постановка запрещает применение ножей, разборы в нетрезвом или одурманенном состоянии, продавать и покупать свыше установленной в ИТУ цены. Интриган — самый опасный человек в нашей жизни. Для тех, кто страдает за наше дело необхо-
дима помощь — "общак". Собирают его добровольно — каждый по возможности вносит свою долю. Для порядочных арестантов тариф равен 20 процентам от всего, что имеет в зоне (игра, отоварка, посылки, перепродажа и т. п.). Фонд распределяется нуждающимся — помещение камерного типа, штрафной изолятор, тюрьма, больницы, этапы, всем, кто заслуживает внимания. За справедливым распределением следит вор, в случае отсутствия — ответственный за зону. О любой несправедливости долг каждого сообщить ответственному. Все вопросы, касающиеся Братвы, решать сообща, но последнее слово за вором, при отсутствии — фраером. Кто отступит от этой постановки, наш враг. Исключение — те, кто не с нами, но не мешает нам» [6, с. 51-52].
«Лихие девяностые» ознаменовались возникновением нового вида преступного сообщества — организованных преступных формирований, так называемых «бригад». Произошло разделение сфер влияния: «воры» имели влияние в местах заключения, «бригадиры» властвовали на свободе, нередко имея поддержку со стороны бизнесменов, высокопоставленных должностных лиц и политиков. И те, и другие время от времени оказывались на территории друг друга: члены организованных преступных формирований — в местах заключения, «воры» — на свободе, что обусловило необходимость нахождения компромисса в их взглядах и образе жизни. В итоге «ворам» пришлось наверстывать упущенное лидерство за счет изменения «воровского закона» в сторону либерализации и гибкости кастовых нормативных предписаний [10, с. 409-410; 16, с. 8]. Несколько видоизменились требования к лицам, претендующим на титул «вор в законе»: претендент не обязан иметь опыт отбывания наказания в местах лишения свободы, более того, положительно оценивается удачливость кандидата, способность совершать пре-
ступления и уклоняться от наказания; допускается коронация лиц, совершивших преступления, связанные с причинением вреда жизни и здоровью (убийство, причинение тяжкого вреда здоровью, грабеж, разбой и т. п.); «коронация» может проходить не только в местах заключения, но и на свободе; наркомания, если она не мешает осуществлять руководство преступным сообществом, не является препятствием к приобретению данного статуса.
Сравнительный анализ норм криминальной субкультуры на различных этапах их развития демонстрирует, с одной стороны, адаптивность криминальных норм поведения к изменяющимся общественным отношениям, что свойственно и нормам права, с другой — подмену одних норм другими в угоду не преступного сообщества в целом, а лишь малой его части — «воров в законе» и иных лиц, занимающих высшее положение в преступной иерархии. Категорический императив «нельзя» сегодня заменяется диспозитивом «нельзя, но если очень хочется, то можно». Принципиальные изменения произошли в природе лидерства лиц, занимающих высшее положение в преступной иерархии: первые «воры» заслужили свой статус не формальным противодействием сотрудникам мест заключения, а противодействием, направленным на защиту интересов преступного сообщества, за самоотверженность и, в некотором смысле, самопожертвование. Нарушение режима содержания и, как следствие, направление на каторгу не было самоцелью, а являлось следствием защиты прав других заключенных. Сегодня, напротив, совершение дисциплинарных проступков и, как следствие, водворение в ШИЗО, ПКТ, ЕПКТ, одиночную камеру является самоцелью, одним из элементов «карьерного роста» в системе криминальной стратификации, без какой-либо необходимости защиты прав иных
осужденных и лиц, заключенных под стражу.
Действующие сегодня нормы криминальной субкультуры стали представлять собой сплав обычаев и традиций «первого воровского закона» и правил поведения новейшего времени, обусловленных возникновением капиталистического строя и рыночной экономики. Обычаи и традиции переплетаются с ежедневно издаваемыми указаниями и постановлениями «воров в законе», вызванными какими-либо конкретными ситуациями. В частности, реакцией «воровского сообщества» на случаи развенчания лидеров преступной среды посредством физического воздействия со стороны представителей правоохранительных органов, а также со стороны иных осужденных и лиц, заключенных под стражу, сотрудничающих с сотрудниками правоохранительных органов, стал очередной «воровской прогон», подписанный «массой воров» (с целью конспирации, сокрытия факта причастности конкретного лица к «ворам в законе»). Данным источником криминальных норм были установлены новые правила поведения в отношении так называемых «обиженных», приобретших свой статус в результате неправомерных действий (насильственных действий сексуального характера) по указанию сотрудников правоохранительных органов. Отмечается, что такие лица могут полноценно жить среди других осужденных и лиц, заключенных под стражу в статусе «мужиков», унижать и глумиться над ними не надо, можно только сочувствовать.
Основным принципом функционирования преступной среды стал принцип извлечения прибыли. До тех пор, пока «вор» («положенец», «смотрящий», иной лидер преступной иерархии) должным образом выполняет свои функции и подконтрольные ему лица имеют достаток и безопасность, перестают иметь значение такие некогда категорические
запреты, как запрет иметь семью, употреблять наркотики, совершать порицаемые в криминальной среде преступления, сотрудничать с представителями правоохранительных органов, заниматься предпринимательской деятельностью, работать.
Одним из главных принципов функционирования «воровского сообщества» на современном этапе является конспиративность. Можно провести аналогию, сравнив тактику ведения войны в Средние века, когда лидер был в первых рядах и нередко погибал, и в настоящее время, когда полководец, представляющий особую ценность в силу того, что обладает комплексом специальных знаний, наблюдает за боем из безопасного места. На сегодняшний день «воры в законе» сами активного участия в противоправных действиях не принимают, они сохраняют себя для сообщества, опасаясь возможности привлечения к юридической ответственности. Отбывая наказание или находясь на воле, они не являются исполнителями противоправных деяний, а выполняют роль организаторов, используя в личных целях иных представителей криминального мира («быки», «торпеды») [14, с. 303].
Преступное сообщество осознало необходимость сохранения своих «полководцев», благодаря которому и обеспечивается его благополучие и безопасность. Принцип конспиративности лежит в основе возникновения ряда исключений из некогда незыблемых правил поведения «вора»: современный «вор» может не иметь наколок (татуировок), демонстрирующих его причастность к преступной элите, может публично заявлять о своей непричастности к «ворам в законе», подмести камеру, постирать белье, выполнить иные действия, противоречащие его статусу. А. В. Шеслер отмечает, что «отрицание своей принадлежности к "воровской" среде было характерно для криминальных авторитетов старой формации
("правоверных воров"). Меняется не только общество, но и преступный мир. Поэтому сегодня официальное или иное публичное отрицание своей принадлежности к "воровскому сообществу" никаких санкций со стороны преступной среды не влечет» [19, с. 116]. Данные действия расцениваются криминальным сообществом как хитрость, уловка, направленная на уклонение от наказания, и поэтому никакие санкции в отношении якобы отошедших от «воровских традиций» «воров в законе» не наступают.
Основные различия «нового воровского закона» от «старого воровского закона» заключаются в следующем [2, с. 45; 3, с. 19; 7, с. 85; 9, с. 58; 10, с. 413; 12, с. 26; 14, с. 303-304; 16, с. 13]:
1. Если раньше для признания «вором в законе» было необходимо отбыть срок наказания в виде лишения свободы, показать себя там, «не сломиться», то для «новых воров» это не обязательно. Наличие судимости перестало быть неотъемлемым атрибутом высокого «воровского звания».
2. «Новые воры» могут купить себе право называться «вором» на сходке «воров» за деньги, в то время как раньше человек мог быть коронован только если он жил как «вор»: совершал «уважаемые» преступления, отбывал наказание в местах лишения свободы, соблюдал «воровские традиции». «Воры в законе» нового поколения основную цель своей преступной деятельности видят в добывании денег, материальных средств и других ценностей. Для признания «вором в законе» этой категории не обязательно отбывать наказание в колонии или тюрьме. Ярким примером массового присвоения звания «вора в законе» за деньги является «коронация», происходившая 6 ноября 2008 г. в г. Москве на «воровской сходке» под руководством криминального авторитета, известного как «дед Хасан»: в ряды «воров в законе» были приняты сразу 10 человек, что является беспрецедентным случаем.
3. Для «новых воров» разрешены и новые формы преступной деятельности, прежде всего предпринимательство («барыжничество»), ранее презираемое «ворами»: «барыга» мог стать лишь потерпевшим от преступления, но не членом преступного сообщества. Распространенным среди них также является мошенничество в банковских операциях, создание совместных с зарубежными криминальных коммерческих предприятий, детективных агентств и многое другое. Новым видом преступлений, доступным «ворам в законе», стали насильственные преступления — вымогательство, истязание и пытки жертв. Для «старых воров» же основной формой преступной деятельности были карманные, квартирные кражи и мошенничество.
4. «Новые воры в законе» часто пользуются «общаком» в личных целях, участвуют в бизнесе, имеют дачи, машины, посылают своих детей за границу учиться в престижных вузах, не приветствуют аскетизм.
5. Самопожертвование ради интересов «воровского сообщества» наиболее характерно для «старых воров» и «на всю оставшуюся жизнь», в то время как для «новых воров» это характерно лишь на первых порах или при проверках со стороны «воровского братства».
6. Для «новых воров» допустимо и желательно даже сотрудничество с представителями правоохранительных органов, в то время как «старым» оно было запрещено под страхом смерти. «Вору в законе», «положенцу» и «смотрящему» сейчас допустимо по прибытии в колонию даже идти на сближение с администрацией (в известных пределах), ибо некоторые интересы администрации, «воров», «положенцев» и «смотрящих» совпадают (цельность общего котла, недопустимость драк, резни, «беспредела», притеснения «мужиков» и др.). Так, например, сидевшие во Владимирской тюрьме «воры в законе» пе-
ревели на счет тюремной администрации несколько миллионов рублей на ремонт заведения. Видимость сотрудничества создается авторитетами для того, чтобы они не изолировались от общей массы осужденных в ШИЗО, ПКТ, ЕПКТ, больше находились в зоне (общежитиях) среди других осужденных («братвы») и своим присутствием могли влиять на скрытые от администрации процессы в коллективах, придавая им отрицательную направленность, нейтрализуя меры воспитательного и оперативно-режимного воздействия на спецконтингент.
7. «Новые воры в законе» все чаще стараются взаимодействовать не с рядовыми сотрудниками правоохранительных органов, а выходить на связь с высокопоставленными чиновниками: начальниками исправительных учреждений и следственных изоляторов, руководителями управлений ФСИН, МВД, ФСБ России, а также иных высокопоставленных должностных лиц. Еще недавно они работали с милицией (полицией), ФСБ, прокуратурой, а теперь с теми, кто управляет этими структурами. Раньше они подкупали, а теперь направляют во власть своих людей.
8. «Новые воры в законе» участвуют не только в экономической, но и в политической жизни страны, как непосредственно, так и опосредованно: они выставляют свои кандидатуры для избрания в депутаты и главы региональных администраций; а также спонсируют перспективную молодежь, оплачивают ее обучение в престижных вузах, лоббируют вопросы продвижения по карьерной лестнице, в том числе в органы власти и управления.
9. «Новым ворам в законе» разрешается иметь семью и детей.
То, что раньше считалось поступком, не совместимым с «воровским статусом», сейчас в порядке вещей. Лидеры криминальной среды в настоящее время зачастую готовы нарушить любой «во-
ровской закон», если это им выгодно: стать агентом оперативного работника учреждения УИС, МВД или ФСБ России («стукачом»), организовать кражу продуктов питания из столовой для осужденных в целях обеспечить ими себя и свое окружение («скрысятничать»), пойти на условно-досрочное освобождение от отбывания наказания, организовать или лично совершить убийство другого «вора в законе» и т. д. Так, «вор в законе» нового поколения П. Захаров (Ци-руль) организовал убийство представителя старой когорты «воров» В. Петрова (Васи Очко) за то, что тот постоянно обвинял его в нарушении понятий. Как сказал представитель «уходящего поколения» «воров», «от таких братков воняет, они мокрушники по жизни. У законника никогда не было злобы, был свой кодекс чести. А нынешние братки, разбавленные афганцами, ментами, рвачами от власти, — они отморозки. У них нет ничего святого» [11, с. 110-112].
Исторический анализ эволюции норм криминальной субкультуры позволил сделать следующие выводы:
1. Содержание норм криминальной субкультуры в конкретный исторический период являлось отражением действовавших правовых норм, экономических, социальных, и культурных особенностей развития государства и общества;
2. Изменение норм криминальной субкультуры во многом имеет приспособленческий характер, направленный на нивелирование усилий государства по привлечению представителей криминального мира к юридической ответственности;
3. В настоящее время изменилась сама природа норм криминальной субкультуры: из идеологических императивных принципов они превратились в эгоистические правила поведения, формируемые лицами, занимающими высшее положение в преступной иерархии в целях обеспечения собственного благосостояния.
Литература
1. Архив Саратовского областного суда. Приговор Саратовского областного суда г. Саратов от 01.06.2021 в отношении подсудимого Асатряна С. Э. (документ опубликован не был).
2. Асатрян, Х. А., Христюк, А. А. Характеристика личности преступника, занимающегося организованной преступной деятельностью // Криминологический журнал Байкальского государственного университета экономики и права. — 2014. — № 3. — С. 40-48.
3. Барабанов, Н. П. Криминальная субкультура осужденных в исправительных учреждениях: «Воры в законе», «воровские группировки», лидеры уголовно-преступной среды, криминальные «авторитеты» // Уголовно-исполнительное право. — 2015. — № 1 (19). — С. 17-25.
4. Билоус, Е. Н. Кутякин, С. А. Содержание и развитие концепции противодействия криминальной оппозиции в уголовно-исполнительной системе России (история и современность) // Уголовное наказание в России и за рубежом: проблемы назначения и исполнения (к 10летию принятия Европейских пенитенциарных правил). Сборник материалов международной научно-практической конференции. В 2-х ч. / под общ. ред. П. В. Голодова. — Вологда: Вологодский институт права и экономики Федеральной службы исполнения наказаний, 2017. — С. 26-30.
5. Бровкина, А. А. Проблемы противодействия религиозному экстремизму в учреждениях ФСИН России // Тенденции и перспективы развития современного научного знания: материалы XVI Международной научно-практической конфе-
ренции / Научно-информационный издательский центр «Институт стратегических исследований». — 2015. — № 1. — С. 95-101.
6. Брюхнов, А. А., Кутякин, С. А. Историко-криминологический анализ состояния противодействия ворам в законе и криминальным авторитетам в местах лишения свободы в конце 80-х — начале 90-х годов XX века // Философия права. — 2019.
— № 2 (89). — С. 50-55.
7. Гришко, А. Я. Криминологическая характеристика лица, занимающего высшее положение в преступной иерархии (часть 4 статьи 210 Уголовного кодекса Российской Федерации) // Человек: преступление и наказание. — 2016. — № 3 (94).
— С. 84-88.
8. Дмитриев, Ю. А., Казак, Б. Б. Пенитенциарная психология: учебник. — Ростов-на-Дону: Феникс, 2007. — 681 с.
9. Качалов, С. Ю. Криминальные авторитеты современной России: тенденции и проблемы // Научный портал МВД России. — 2009. — № 2 (6). — С. 56-63.
10. Клейменов, М. П., Корнеев, Д. В. Криминальные лидеры вчера и сегодня // Вестник Омского университета. — 2012. — № 3 (65). — С. 404-414.
11. Кузьмин, А. В. «Воры в законе» в СССР и России // Научный компонент. — 2019.
— № 3 (3). — С. 110-116.
12. Кузьмин, С. И. Классификация субкультурных отношений в криминальном сообществе // Вестник института: преступление, наказание, исправление. — 2019.
— Т. 13. — № 1. — С. 21-28.
13. Куркина, И. Н., Соколова, Ю. А., Морозова, О. В., Плаксина, И. В. Эволюция тюремной субкультуры в советский период российской истории: уроки прошлого // Пенитенциарное право: юридическая теория и правоприменительная практика.
— 2018. — № 4 (18). — С. 100-105.
14. Лелюх, В. Ф., Позднякова, А. Э. Самоорганизация осужденных в пенитенциарной системе России // Вестник Кемеровского государственного университета. — 2012. — № 1 (49). — С. 301-307.
15. Реент, Ю. А. Криминальная стратификация в местах лишения свободы России в ХХ веке // Человек: преступление и наказание. — 2021. — Т. 29 (1-4). — № 4. — С. 497-509.
16. Реент, Ю. А. Социально-психологические особенности криминальной стратификации осужденных в России // Прикладная юридическая психология. — 2009. — № 3. — С. 6-14.
17. Сухов, С. В., Тирских, А. А. Исторический аспект возникновения преступных лидеров // Вестник Восточно-Сибирского института Министерства внутренних дел Российской Федерации. — 2009. — № 3 (50). — С. 61-70.
18. Федотова, А. В., Безлепкина, О. В. Исторический аспект образования преступного феномена «вор в законе» в Российском государстве // Уголовная политика и правоприменительная практика: сборник материалов VII-ой Международной научно-практической конференции. — Санкт-Петербург, 2019. — С. 469-473.
19. Шеслер, А. В. «Вор в законе»: криминальный статус или основание уголовной ответственности // Вестник Кузбасского института. — 2020. — № 1 (42). — С. 110-121.
References
1. Arhiv Saratovskogo oblastnogo suda [Archive of the Saratov Regional Court]. Prigovor Saratovskogo oblastnogo suda g. Saratov ot 01.06.2021 goda v otnoshenii podsudimogo
Asatryana S. E. [The verdict of the Saratov Regional Court of Saratov dated 01.06.2021 against the defendant Asatryan S. E.] (the document was not published).
2. Asatryan H. A., Hristyuk A. A. Harakteristika lichnosti prestupnika, zanimayushchego-sya organizovannoj prestupnoj deyatel'nost'yu [Characteristics of the personality of a criminal engaged in organized criminal activity]. Kriminologicheskij zhurnal Bajkal'skogo gosudarstvennogo universiteta ekonomiki i prava [Criminological Journal of the Baikal State University of Economics and Law], 2014, no. 3, p. 40-48.
3. Barabanov N. P. Kriminal'naya subkul'tura osuzhdennyh v ispravitel'nyh uchrezhdeni-yah: "Vory v zakone", "vorovskie gruppirovki", lidery ugolovno-prestupnoj sredy, kriminal'nye "avtoritety" [Criminal subculture of convicts in correctional institutions: "Thieves in law", "thieves' groups", leaders of the criminal-criminal environment, criminal "authorities"]. Ugolovno-ispolnitel'noe pravo [Penal Law], 2015, no. 1 (19), p. 17-25.
4. Bilous E. N. Kutyakin S. A. Soderzhanie i razvitie koncepcii protivodejstviya krimi-nal'noj oppozicii v ugolovno-ispolnitel'noj sisteme Rossii (istoriya i sovremennost') [The content and development of the concept of countering criminal opposition in the penitentiary system of Russia (history and modernity)]. Ugolovnoe nakazanie v Rossii i za rubezhom: problemy naznacheniya i ispolneniya (k 10letiyu prinyatiya Evropejskih penitenciarnyh pravil). [Criminal punishment in Russia and abroad: problems of appointment and execution (to the 10th anniversary of the adoption of European Penitentiary rules)]. Collection of materials of the international scientific and practical conference. In 2 parts. Under the general editorship of P. V. Golodov. Vologda Institute of Law and Economics of the Federal Penitentiary Service. 2017. P. 26-30.
5. Brovkina A. A. Problemy protivodejstviya religioznomu ekstremizmu v uchrezhdeni-yah FSIN Rossii [Problems of countering religious extremism in institutions of the Federal Penitentiary Service of Russia]. In: Tendencii iperspektivy razvitiya sovremennogo nauchnogo znaniya. [Trends and prospects for the development of modern scientific knowledge]. Materials of the XVI International Scientific and Practical Conference. Scientific and Information Publishing Center "Institute for Strategic Studies", 2015, no. 1, p. 95-101.
6. Bryuhnov A. A., Kutyakin S. A. Istoriko-kriminologicheskij analiz sostoyaniya protivodejstviya voram v zakone i kriminal'nym avtoritetam v mestah lisheniya svobody v konce 80-h — nachale 90-h godov XX veka [Historical and criminological analysis of the state of countering thieves in law and criminal authorities in places of deprivation of liberty in the late 80s — early 90s of the XX century]. Filosofiyaprava [Philosophy of Law], 2019, no. 2 (89), p. 50-55.
7. Grishko A. Ya. Kriminologicheskaya harakteristika lica, zanimayushchego vysshee polozhenie v prestupnoj ierarhii (chast' 4 stat'i 210 Ugolovnogo kodeksa Rossijskoj Federacii) [Criminological characteristics of a person occupying the highest position in the criminal hierarchy (part 4 of Article 210 of the Criminal Code of the Russian Federation)]. Chelovek: prestuplenie i nakazanie [Man: Crime and Punishment], 2016, no. 3 (94), p. 84-88.
8. Dmitriev Yu. A., Kazak B. B. Penitenciarnaya psihologiya [Penitentiary psychology]. uchebnik. Rostov-on-Don, Phoenix, 2007. 681 p.
9. Kachalov S. Yu. Kriminal'nye avtoritety sovremennoj Rossii: tendencii i problemy [Criminal authorities of modern Russia: trends and problems] // Nauchnyj portal MVD Rossii [Scientific portal of the Ministry of Internal Affairs of Russia], 2009, no. 2 (6), p. 56-63.
10. Klejmyonov M. P., Korneev D. V. Kriminal'nye lidery vchera i segodnya [Criminal leaders yesterday and today]. Vestnik Omskogo universiteta [Bulletin of Omsk University], 2012, no. 3 (65), p. 404-414.
11. Kuz'min A. V. "Vory v zakone" v SSSR i Rossii ["Thieves in law" in the USSR and Russia]. Nauchnyj component [Scientific component], 2019, no. 3 (3), p. 110-116.
12. Kuz'min S. I. Klassifikaciya subkul'turnyh otnoshenij v kriminal'nom soobshchestve [Classification of subcultural relations in the criminal community]. Vestnik instituta: prestuplenie, nakazanie, ispravlenie [Bulletin of the Institute: Crime, Punishment, Correction], 2019, vol. 13, no. 1, p. 21-28.
13. Kurkina I. N., Sokolova Yu. A., Morozova O. V., Plaksina I. V. Evolyuciya tyuremnoj subkul'tury v sovetskij period rossijskoj istorii: uroki proshlogo [Evolution of prison subculture in the Soviet period of Russian history: lessons of the past]. Penitenciarnoe pravo: yuridicheskaya teoriya i pravoprimenitel'naya praktika [Penitentiary Law: Legal Theory and Law Enforcement Practice], 2018, no. 4 (18), p. 100-105.
14. Lelyuh V. F., Pozdnyakova A. E. Samoorganizaciya osuzhdennyh v penitenciarnoj sisteme Rossii [Self-organization of convicts in the penitentiary system of Russia]. Vestnik Kemerovskogo gosudarstvennogo universiteta [Bulletin of Kemerovo State University], 2012, no. 1 (49), p. 301-307.
15. Reent Yu. A. Kriminal'naya stratifikaciya v mestah lisheniya svobody Rossii v XX veke [Criminal stratification in places of deprivation of liberty in Russia in the twentieth century]. Chelovek: prestuplenie i nakazanie [Man: Crime and Punishment], 2021, vol. 29 (1-4), no. 4, p. 497-509.
16. Reent Yu. A. Social'no-psihologicheskie osobennosti kriminal'noj stratifikacii osuzhdennyh v Rossii [Socio-psychological features of criminal stratification of convicts in Russia]. Prikladnaya yuridicheskaya psihologiya [Applied Legal Psychology], 2009, no. 3, p. 6-14.
17. Suhov S. V., Tirskih A. A. Istoricheskij aspekt vozniknoveniya prestupnyh liderov [The historical aspect of the emergence of criminal leaders]. Vestnik Vostochno-Sibirskogo instituta Ministerstva vnutrennih del Rossijskoj Federacii [Bulletin of the East Siberian Institute of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation], 2009, no. 3 (50), p. 61 -70.
18. Fedotova A. V., Bezlepkina O. V. Istoricheskij aspekt obrazovaniya prestupnogo fe-nomena "vor v zakone" v Rossijskom gosudarstve [Historical aspect of the formation of the criminal phenomenon "thief in law" in the Russian state]. In: Ugolovnaya politika i pravoprimenitel'naya praktika [Criminal policy and law enforcement practice]. Collection of materials of the VIIth International Scientific and Practical Conference. Saint Petersburg. 2019. P. 469-473.
19. Shesler A. V. "Vor v zakone": kriminal'nyj status ili osnovanie ugolovnoj otvetstven-nosti ["Thief in law": criminal status or the basis of criminal liability]. Vestnik Kuzbasskogo instituta [Bulletin of the Kuzbass Institute], 2020, no. 1 (42), p. 110-121.
Сведения об авторах
Алексей Сергеевич Морозов: ФКОУ ВО Кузбасский институт ФСИН России (г. Новокузнецк, Российская Федерация), доцент кафедры организации режима, охраны и конвоирования, кандидат юридических наук. E-mail: morozovlalex@yandex.ru
Елена Викторовна Бабкина: Академия ФСИН России (г. Рязань, Российская Федерация), доцент кафедры уголовно-исполнительного права, кандидат юридических наук. E-mail: Elena240477@yandex.ru
Information about the authors
Alexey S. Morozov: Kuzbass Institute of the FPS of Russia (Novokuznetsk, Russia), associate professor of the Chair of Regime Organization, Security and Escort, candidate of law. E-mail: morozovlalex@yandex.ru Elena V. Babkina: Academy of the FPS of Russia (Ryazan, Russia), associate professor of the Chair of Penal Law, candidate of law. E-mail: Elena240477@yandex.ru
