CC BY
35
Различие между основными правами и иными конституционными положениями в
Германии
Distinction between the basic rights and the other constitutional provisions in Germany
Павлова Дарья Сергеевна
Студент 4 курса Юридический факультет Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова
РФ, Москва e-mail: dariapavlova98@yandex. ru
Pavlova Daria Sergeevna
Student 4 term Law Faculty Lomonosov Moscow State University Russia, Moscow e-mail: dariapavlova98@yandex. ru
Аннотация.
Данная статья посвящена анализу института основных прав в Федеративной Республике Германия. Автор отмечает, что правовые системы Российской Федерации и Федеративной Республики Германия во многом схожи. Они закрепляют основополагающий характер прав и свобод человека и гражданина. Рядом общих признаков обладают также формы защиты основных прав. Это обусловлено их становлением и развитием в рамках европейской модели конституционного контроля. По результатам проведенного анализа было установлено, что основные права в Германии закрепляются в федеральной Конституции и в Конституциях федеральных земель. Тем не менее необходимо различать основные права и иные конституционные положения. Последние не отвечают всем признакам основных прав. К ним относятся, например, так называемые институциональные гарантии, защитные обязанности, конституционные поручения (обязанности) государства и государственные цели.
Annotation.
This article is devoted to the study of the institute of the basic rights in Federal Republic of Germany. The author notes that the legal systems in Russian Federation and in Federal Republic of Germany have many similarities. They both establish the fundamental nature of the human rights and freedoms. The forms of protection of basic rights have also certain common features. This is due to their establishment and development through the European model of the constitutional review. Based on the results of the analysis, it was found that the basic rights in Germany are declared not only by the Federal Constitution, the German Basic Law, but they are also guaranteed by the sixteen Constitutions of the lands - subjects of federation. Nevertheless, a distinction must be made between the basic rights and the other constitutional provisions. The latter do not meet the all required criteria for the basic rights. The examples are so-called institutional guarantees, the obligations to protect, the constitutional mandates of the state and the state goals.
Ключевые слова: каталог основных прав и свобод, основные права в Германии, иные конституционные положения, европейская модель конституционного контроля.
Key words: list of basic human rights and freedoms, the basic rights in Germany, the other constitutional provisions, the European model of the constitutional review.
Основные права необходимо отграничивать от иных конституционных положений, в том числе внешне схожих с основными правами, однако таковыми не являющихся.
К указанной группе норм относятся, во-первых, так называемые гарантийные обязательства («Gewahrleistungspflichten»), которые частично производны от основных прав и могут представлять собой институциональные (учредительные), защитные, организационные или процессуальные гарантии. Они обращены к государственной власти, не наделяя правами частных лиц, что является обязательным признаком основных прав.
Институциональным гарантиям («Institutionelle Garantien»), например, во втором разделе Конституции Саксонии-Анхальт наряду с «Основными правами» и «Конституционными целями» посвящена самостоятельная
глава. Согласно положениям ч. 2 ст. 3 такие гарантии «обязывают землю охранять эти учреждения, а также обеспечивать их функционирование и развитие». Почти все Конституции земель содержат институциональные гарантии, даже если не выделяют их в отдельную главу. Как это четко показано в ч. 2 ст. 3 Конституции Саксонии-Анхальт, такого вида гарантии, особенно при выведении их из основных прав, выполняют по отношению к ним защитную и дополняющую функции. Они усиливают субъективные права своим объективно-правовым действием, дополнительно ограждая от вводимых законодателем ограничений такие унаследованные правопорядком и значимые институты, как, например, собственность (Eigentum), союз (Verein). Так, Закон ГДР о приведении в соответствие законодательства о сельском хозяйстве [1] в ст. 1 в полном объеме восстановил и гарантировал частную собственность на землю.
В качестве примера институциональных гарантий можно назвать право общин и их объединений на самоуправление, как оно закреплено в большинстве Конституций земель. Также к данной группе относятся нормы о государственной гражданской службе. При этом встречается как более детальное описание, так и заимствование формулировки ч. 4 ст. 33 ОЗ.
Признанные гарантии в отношении церквей и религиозных общин существуют еще со времени Веймарской Конституции. Согласно ее ст. 137 они наделялись статусом корпорации, правом самостоятельного распоряжения и управления своими делами, правом сбора налогов, был провозглашен запрет государственной церкви. В ст. 149 закреплялось преподавание религии как регулярного предмета в школах и сохранение богословских факультетов в высших учебных заведениях. Основной закон воспринял большинство положений Веймарской Конституции, касающихся церкви, провозгласив их в ст. 140 «составной частью настоящего Основного закона». Тем не менее не во всех землях было сделано то же самое. Так, Конституции Берлина, Гамбурга, Нижней Саксонии и Шлезвиг-Гольштейна не содержат институциональных гарантий религиозных общин, в то время как Конституции земель Баден-Вюртемберг (ст.5), Мекленбург-Форпоммерн (ст.9), Северный Рейн-Вестфалия (ст. 22), Саксония (ст. 109), Саксония-Анхальт (ст. 32), Тюрингия (ст. 40) восприняли положения либо статьи 140 Основного закона либо статей 136-139 и 141 Веймарской Конституции. Основной закон Баварии, который «старше» Основного закона ФРГ, содержит отдельную главу о религии о религиозных общинах и в ст. 150 также гарантирует создание церковных высших учебных заведений и теологических факультетов.
Наряду с указанными выше положениями Веймарская Конституция провозглашает воскресенье и признанные государством праздники «как дни отдыха от работ и душевного подъема» (ст. 139). Такая гарантия, признанная ст. 140 ОЗ, в силу расположения среди других положений, имеет, как определил ФКС, помимо «светско-социального также религиозное значение» [2]. Из нее следует обязанность законодателя по «признанию достаточного количества религиозных праздников». Статью 139 Веймарской Конституции реципировали лишь Мекленбург-Форпоммерн (ч. 1 ст. 9), Саксония (ч. 4 ст. 109), Саксония-Анхальт (ч. 5 ст. 32) и Тюрингия (ст. 40). Конституции Баварии (ст. 147), Гессена (ст. 53) и земли Заарланд (ст. 41) содержат почти совпадающее со ст. 139 регулирование. Некоторые земли при этом расширяют его пределы, говоря о целях признания праздничных дней. Баден-Вюртемберг, например, добавляет в качестве задачи «сохранение христианских традиций» (предл. 3 ч. 1 ст. 3 Конституции).
Берлин (ч. 1 ст. 35), Бранденбург (ч. 1 ст. 14) и Бремен (ч. 3 ст. 55) на конституционном уровне признают воскресенье и законные праздники свободными от работы днями отдыха. Вместе с тем Конституция Бранденбурга в ч. 2 ст. 14 добавляет необходимость уважения «связанных с воскресеньем и праздничными днями традиций», а Бремен в ч. 1 ст. 55 своего Основного закона ставит во главу 1 мая и обстоятельно описывает его как «признание социальной справедливости и свободы, а также мира и дружбы народов». Подобное декларативное положение содержит ч. 1 ст. 31 Конституции Гессена, называя 1 мая праздником «всех
трудящихся». Первое мая был признан праздничным днем еще в период Веймарской Республики (относительно 1 мая 1919 г.). В дальнейшем Закон от 10.04.1933 г., изданный при Гитлере, закрепил статус этого дня как официального праздника. Закон о праздничных днях от 27.02.1934 г. [3] провозгласил первое мая «национальным праздником немецкого народа».
Классическим примером институциональных гарантий являются частные школы как альтернативы государственным [4]. ФКС признает их «необходимым для общества учреждением», создание и функционирование которого должно быть гарантировано [5].
В региональных Конституциях признаются также частно-правовые институты, например, брак и семья, включая права родителей на воспитание детей. В некоторых случаях, однако, наличие гарантии не является очевидным. Берлин, закрепляя в ч. 2 ст. 12 своего Основного закона право на защиту от дискриминации за «иными созданными на длительный срок фактическими брачными отношениями», не создает институциональной гарантии. Это справедливо и для аналогичного регулирования ч. 2 ст. 26 Конституции Бранденбурга, так как положения данных статей не направлены на признание сожительства как такового, а лишь подтверждают необходимость его правовой защиты.
ФКС к институциональным гарантиям относит также свободу печати [6]. Согласно предл. 2 ч. 2 ст. 19 Конституции Бранденбурга «в процессуальном законодательстве должно быть установлено, что многообразие существующих в обществе мнений находит свое выражение в печати и радиовещании». Однако тем самым не гарантируется свобода печати, а, наоборот, определяются ее пределы в рамках, дозволенных ч. 2 ст. 5 ОЗ. Как отмечает ФКС, ядром свободы печати является право свободно определять «вид и направленность, содержание и форму печатного органа» [7]. Этому относительно частных СМИ противоречит предл. 2 ч. 2 ст. 19 Конституции Бранденбурга, поскольку пресса не должна просто воспроизводить такое «многообразие мнений», а может избрать для себя определенные сферы, например, спорт, местные или международные события, даже определенное политическое направление или идеологию.
Таким образом, институциональные гарантии имеют своей целью защиту определенных институтов во имя свободы, которая выводится из основных прав. В соответствии с этим защита распространяется на институт в целом, а не на отдельного носителя или адресата. Так, из гарантии местного самоуправления не вытекает правовое основание существования общин, институт государственных праздничных дней не обосновывает наличие отдельно взятого праздника.
Основной закон, а прежде всего Конституции земель, по отношению к определенным ценностям содержат явно выраженные (эксплицитные) защитные обязанности («^сИи^рШсЫеп»). Так, защита человеческого достоинства воспринимается как «долг государственной власти», например в ч. 2 ст. 100 Конституции Баварии [8]. Брак и семья находятся под особой защитой (например, ч. 1 ст. 124 Конституции Баварии). Исходя из этого мать вправе требовать «государственной защиты и социального обеспечения» (предл. 3 ч. 1 ст. 125 Конституции Баварии). Конституции Бремена (ст. 54) и Гессена (ч. 2 ст. 30) предписывают создание «учреждений по защите матери и ребенка». Особо активны в данном вопросе земли, возникшие после воссоединения Германии. Так, было обращено внимание на меньшинства, пожилых и людей с ограниченными возможностями, детей и молодежь, а также искусство, культуру и спорт, памятники природы и искусства. Конституция земли Мекленбург-Форпоммерн даже в ч. 2 ст. 12 ставит своей целью заботу не просто о ландшафтах, а «с их природными красотами, лесами, полями и аллеями, внутренними водами и побережьями».
Обязанности указанной группы предоставляют защиту, во-первых, от государства и, во-вторых, самим государством. На последнем, таким образом, лежат определенные обязанности. Они в свою очередь подразделяются на два вида. Это, с одной стороны, (негаторные) запреты тех или иных действий или требования
воздержания от их совершения, и, с другой стороны, позитивные обязанности. Первые запрещают государству, например, подрывать институт брака или, будучи работодателем, увольнять беременных [9]. Вторые предполагают активные действия и в некоторых случаях поощрение, содействие. Защитные обязанности, таким образом, требуют ограждения правовых благ (человеческое достоинство, брак, семья, материнство) от нарушений или противоправных действий третьих лиц. Их отличает, однако, то, что они не предоставляют самому правообладателю права требования по отношению к третьему лицу, а являются опосредуемым государством, следовательно, косвенным средством защиты [10]. Оно призывает к действию законодателя для принятия регулирования по тому или иному вопросу. Например, защитная обязанность, которая предоставлена матери, не только запрещает государству увольнять беременных, но и наравне с этим обязывает его запретить то же самое (частным) работодателям.
Если эксплицитные защитные обязанности явно выражают необходимость защиты, то в имплицитных это неочевидно. Основной закон прямо не говорит о праве на свободу и безопасность, как оно закреплено в ст. 5 ЕКПЧ. Несмотря на это, общая обязанность по защите признавалась государственной задачей еще с более раннего периода, например в Прусском земском уложении [11]. Гарантию внешней и внутренней безопасности можно найти в преамбуле Конституции Германии 1871 г. Согласно ст. 99 действующей Конституции Баварии защита жителей от посягательств извне обеспечивается международным правом, а в пределах территории -законами, правосудием и полицией.
Догматически защитные обязанности берут свое начало в основных правах, проявляющихся в гарантировании важнейших благ, которые одновременно являются абсолютными правами в гражданском праве. Для них характерно, что никто не вправе вторгаться в сферу господства управомоченного лица и каждый обязан их соблюдать. Следовательно, абсолютные права действуют erga omnes. Если государство наделяет их защитой в качестве основных прав и делает частью «основ свободного демократического строя», то оно обязано охранять их от посягательств не только со своей стороны, но и со стороны любых третьих лиц. Такая обязанность имеет исторические корни. Еще в ст. 4 Декларации прав человека и гражданина 1789 г. в качестве предела осуществления прав был закреплен принцип alterum non laedere (свобода делать все, что не наносит вреда другому), а ст. 2 провозглашала естественными и неотъемлемыми правами свободу, собственность, безопасность и сопротивление угнетению.
Задача государства, как сформулировано в предл. 2 ч. 2 ст. 1 Конституции Баден-Вюртемберга, состоит в том, чтобы «при помощи закона и принципов достичь баланса прав и обязанностей». Так, большинство региональных Конституций в духе французской Декларации прав человека и гражданина гарантируют общую свободу действий лишь в той мере, в какой она не нарушает права других. Подобные положения содержатся, например, в Конституциях следующих земель: Бавария (ст. 101), Берлин (ст. 7), Бранденбург (ст. 10), Бремен (предл. 2 ч. 1 ст. 3), Гессен (ч. 1 ст. 2), Саксония (ст. 15), Саксония-Анхальт (ч. 1 ст. 5), Тюрингия (ч. 2 ст. 3).
В вопросе о наличии защитной обязанности важным является вопрос о том, предполагает ли конкретное основное право абсолютную и всеобъемлющую или же относительную защиту, ограниченную правоотношением между гражданином и государством. Так, запрет лишения гражданства и экстрадиции, право на убежище, на доступ к государственным должностям или гарантия законного судьи не нуждаются в действии против третьих лиц. В судебной практике по данному вопросу изначально не было определенности. В первом своем решении [12], касающемся защиты неродившихся детей, ФКС вывел обязательство по защите напрямую из предл. 1 ч. 2 ст. 2 ОЗ и привел «помимо этого также предл. 2 ч. 1 ст. 1 ОЗ». В другом решении [13] уже оба положения были названы в качестве правовой основы. После нескольких первых решений, посвященных праву на жизнь (в том
числе еще не родившихся), защитная обязанность была распространена на здоровье, свободу личности [14], свободу вероисповедания [15].
Для выведения защитной обязанности не имеет значения «особое положение» основного права, о котором в конкретном случае может говорить ФКС. Такая квалификация не позволяет выделить рациональные критерии дифференциации и не может поставить одно основное право впереди другого, поскольку, как отмечает сам Суд, между нормами Конституции не может быть иерархии [16]. Лишь в определенных случаях государство вправе провести различие между правами, в большей или меньшей степени значимыми для конкретного субъекта. Например, если речь идет о таких фундаментальных ценностях, как жизнь или здоровье, оно должно прибегнуть в том числе к уголовно-правовым средствам, а при недоказанности вины подозреваемого принимать превентивные меры в целях предотвращения опасности для всего населения. Деяния, прямо не угрожающие жизни, например, оскорбление или воспрепятствование свободе передвижения, государство как защитник также не должно поддерживать, ведь бездействие власти может стимулировать совершение более тяжких преступлений.
Таким образом, защитные обязанности не означают непосредственного действия основных прав против третьих лиц. Такая защита является обязанностью исключительно государства, которая не действует в правоотношениях между гражданами. Государство, являясь обязанной стороной при исполнении основных прав, помимо запрета их нарушения приобретает в силу защитных обязанностей дополнительную задачу по недопущению злоупотреблений как третьими лицами, так и самими правообладателями. При этом оно обладает широкой дискрецией, что подтверждает ФКС [13]. Несмотря на это, существует нижняя граница, которую законодатель не вправе переступать. Такой случай описывает устоявшийся в немецкой литературе термин «das Untermaßverbot».
От основных прав отличаются также конституционные поручения (обязанности) государства («Verfassungsaufträge»). Они имеют объективно-правовое действие и в качестве адресата связывают только органы государственной власти, не зависят от их усмотрения. Здесь отсутствует характерная для основных прав и обязанностей субъективно-правовая связь государство-гражданин. Если Конституция лишь закрепляет возможность или наделяет законодателя правом решать определенный вопрос, речь не идет о таких поручениях. Специально используемый в немецкой литературе термин «конституционные поручения» (или наказы) применим тогда, когда осуществление какого-либо предписания адресовано всем ветвям власти, даже если в первую очередь в силу «оговорки законности» принимается во внимание законодатель.
Так называемая оговорка законности («Vorbehalt des Gesetzes» или «оговорка законности деятельности администрации») - принятый в правовом государстве принцип, который означает, что исполнительная власть может вторгаться в правоотношения граждан только на основе закрепленных в законе полномочий. Такая либеральная оговорка, действующая для случаев ограничения свобод и права собственности, требует, чтобы законодатель не передавал на усмотрение исполнительной власти вопрос ограничения прав, а сам определял предпосылки и правовые последствия. При этом критерием правомерности актов управления служит не любой закон (устаревшая концепция данного принципа), а скорее законодательное наделение полномочием, которое должно удовлетворять строгим критериям. Должны быть, таким образом, определены содержание, предмет и цели, чтобы ограничение было соразмерным и предвидимым для граждан. Данный принцип выводится из ч. 3 ст. 20 Основного Закона. ФКС при этом говорит о «теории существенности», по которой в сфере подзаконного регулирования существенные вопросы осуществления и ограничения основных прав должны регулироваться исключительно Парламентом [17].
Такое положение содержится, например, в ч. 2 ст. 11 Конституции Баден-Вюртемберга, по которой «государственная система школьного образования должна быть организована в соответствии с настоящим принципом», который выражен в ч. 1 и закрепляет право каждого молодого человека на воспитание и обучение независимо от происхождения или экономического положения. В отличие от основных прав, у конституционных поручений отсутствуют такие критерии, как субъективность и прямое действие. Несмотря на то, что как таковая норма, содержащая конституционное поручение, имеет непосредственное действие, ее содержание приобретет силу лишь по прошествии времени и при посредничестве иных субъектов (как правило законодателя). Подобные поручения - это указания государственным властям гарантировать определенное правовое или фактическое положение (иногда с указанием срока) посредством предоставления адресатам конкретных правовых средств. Для цели их исполнения в поручениях должны быть определены содержание и пределы. Это является предпосылкой для того, чтобы бездействие законодателя при наличии соответствующего обязательного поручения могло стать предметом конституционной жалобы согласно п. 4а ч. 1 ст. 93 Основного Закона [18]. Что касается правоприменителя, то рассматриваемые нормы как правило ложатся в основу судебных решений (Beurteilungsnormen). В некоторых случаях они также могут выступать в роли норм-правил поведения (Verhaltensnormen), например, когда судебная власть действует как государственное учреждение. Так, конституционно-правовое поручение по реализации принципа равноправия (предл. 2 ч. 2 ст. 3 ОЗ) связывает судебные инстанции федерации и земель при принятии решений по кадровым вопросам.
Обязанность по способствованию фактическому осуществлению равноправия между мужчинами и женщинами и устранению существующих неблагоприятных условий рассматривается как обязательное «поручение для государства» [19] по «проведению в жизнь равноправия полов на будущее» [20]. Поручение, обращенное непосредственно к органам управления, можно найти в Конституциях Бремена (ч. 2 ст. 33) и Гессена (предл. 2 ч. 3 ст. 56), согласно которому учитель при преподавании любого предмета должен «принимать во внимание религиозные чувства и мировоззрение каждого из учащихся». Все органы власти затрагивают следующие обязанности, закрепленные в Конституции Бремена: по предоставлению всем совершеннолетним возможности получения послевузовского образования (ст. 35), защите и поддержке молодежных организаций (ст. 36), поощрению спорта (ст. 36а). Типичные конституционные поручения в сфере законодательства имеют место, когда Конституция закрепляет некие базовые положения, развитие которых путем принятия детального регулирования возлагает на законодательную власть, как, например, в отношении регулирования обязательного школьного образования или учреждения частных школ. Следующим примером является ст. 40 Конституции Бранденбурга, согласно которой должна оказываться помощь в создании и сохранении национальных парков, а памятники природы находятся под защитой земли. Дальнейшее регулирование устанавливается в соответствии с законом. Содержащаяся в первоначальном тексте Основного закона обязанность по проведению нового территориального деления (предл. 1 ч. 1 ст. 29) была преобразована в возможность изменения территории Федерации после внесения изменений в ст. 29 Основного закона от 23.08.1976 г. [21], утратив тем самым характер конституционного поручения. Принцип социального государства предполагает обязанность законодателя «предоставить социальную поддержку в определенном объеме» [22].
Зачастую при анализе конституционных положений сложно определить, содержат ли они обязательные предписания или носят лишь программный характер. Примером последних в силу отсутствия детализации является ч. 5 ст. 40 Конституции Бранденбурга, в соответствии с которой земля содействует тому, чтобы недвижимость, используемая на территории земли в военных целях, «усиленно направлялась на гражданские нужды» (ч. 5 ст. 40). Декларативные положения содержит также ст. 46, обязывающая каждого оказывать экстренную помощь в условиях катастрофы, несчастного случая и чрезвычайного положения «в соответствии с
законом». Указанная норма, не являясь поручением законодателю, отсылает к уже существующей нормативной базе и действуют опосредованно.
Именно такими свойствами обладает следующая группа конституционных положений - так называемые государственные цели («81аа1871е1е»). Это программные положения (руководящие начала) конституционного уровня, которые адресованы государству и обязывают его по мере возможностей стремиться к их осуществлению. Они отличаются от основных прав своим исключительно объективно-правовым характером и не гарантируют субъективных прав, которые могут быть предоставлены лишь в процессе реализации целей. Содержательно цели как правило сформулированы более абстрактно, в отличие от основных прав. В силу программного характера им не присущ такой признак, как непосредственность. Положения, закрепляющие цели, воздействуют косвенно, поскольку их осуществление должно быть опосредовано дополнительными государственными актами. За это в первую очередь ответственен законодатель. Исполнительная власть и суды также могут быть задействованы в реализации стоящих перед государством целей. Так, в соответствии со ст. 20а ОЗ государство «обеспечивая в рамках конституционного строя осуществление законодательной, исполнительной и судебной власти в соответствии с законом и правом и осознавая ответственность перед будущими поколениями, охраняет также естественные основы жизни и животных».
Основной закон в качестве целей первоначально содержал лишь принцип воссоединения (преамбула) и социального государства (ч. 1 ст. 20, ч. 1 ст. 28). В 1967 г. была воспринята цель общеэкономического равновесия (ч. 2 ст. 109). После того как уже в 1992 г. под влиянием Маастрихтского договора в Основном законе появилось упоминание «объединенной Европы» (абз. 1 ч. 1 ст. 23), Законом об изменении Конституции [23] была добавлена цель охраны естественных основ жизни (ст. 20а) и способствования «действительному осуществлению равноправия» (предл. 2 ч. 2 ст. 3).
В отличие от Основного закона Конституции образовавшихся после воссоединения земель широко используют нормы-цели, в том числе в заголовках. Так, первая часть Конституции Тюрингии называется «Основные права, государственные цели и общественный строй», Конституция земли Мекленбург-Форпоммерн содержит разделы «Основные права» и «Государственные цели». Саксония-Анхальт делит Конституцию три главы «Основные права», «Институциональные гарантии» и «Государственные цели», причем данные категории поясняются в ст. 3. В противоположность этому Конституция земли Бранденбург соединяет как в заголовке, так и в самом тексте «основные права и государственные цели». Нижняя Саксония следует такой тенденции и помещает на передний план своей новой Конституции [24] главу «Основы государственной власти, основные права и государственные цели».
Хотя теоретически цели и основные права имеют очевидные отличия, на практике встречаются проблемы в их разграничении. Так, в заблуждение вводит упоминание «права на социальное обеспечение в случае болезни, несчастного случая, инвалидности, необходимости постороннего ухода и в старости», «права на надлежащее жилище» и «права на труд» в Конституции Бранденбурга (предл. 1 ч. 1 ст. 45, ч. 1 ст. 47, ч. 1 ст. 48). Указанные положения не гарантируют субъективных прав, а лишь накладывают обязательства на землю «по мере возможностей» стремиться к реализации этих «прав». За этим обещанием скрывается противоречие, что очевидно при более подробном рассмотрении: в действительности не может идти речи о «реализации права на труд»; труд, жилье и социальное обслуживание обеспечивают земли. Конституция земли Гессен, с одной стороны, в ст. 26 провозглашает «непосредственную» связанность государственной власти основными правами, с другой стороны, в ч. 2 ст. 28 в главе «социальные и экономические права и обязанности» предоставляет каждому в соответствии с его возможностями «право на труд». Однако то, что сама земля не верит в реализацию такого обещания, показывает ч. 3 ст. 28, в соответствии с которой каждый в случае безработицы вправе требовать
предоставления необходимой материальной поддержки. Более осторожна Конституция Тюрингии, которая обеспечение надлежащим жильем формулирует лишь как задачу (ст. 15) и гарантируют всем укрытие в случае опасности (ст. 16).
Из-за абстрактности понятий и неопределенности предпосылок для возможных требований «социальные основные права», несмотря на их название, необходимо рассматривать как определения государственных целей. В определенных случаях это относится и к правам участия (Teilnahmerechte). Например, ч. 1 ст. 9 Конституции Тюрингии закрепляет за каждым «право на участие в политической жизни», однако это право по сути растворяется в следующем предложении, которое ограничивает его участием в политических партиях и движениях. Также цели более восприимчивы к веяниям и идеям конкретного времени. Это чревато их превращением в политический документ программного характера, в своего рода «список желаний» [25]. Так, Бранденбург содействует, тому, чтобы на территории земли не разрабатывалось, не изготавливалось и не складировалось атомное, биологическое или химическое оружие (ч. 9 ст. 39 Конституции), а также тому, чтобы используемая в военных целях недвижимость «усиленно направлялась на гражданские нужды» (ч. 5 ст. 40). Данные положения оставляют без внимания не только вопросы федерального ведения, но и реальные возможности реализации.
Существует также проблема совпадения целей. Она состоит в том, что при закреплении большого количества задач, могут возникать коллизии и неопределенность источников финансирования. В результате ограничивается дискреция законодателя, если, как в Бранденбурге, земля одновременно ответственна за защиту еще не рожденных детей и социальную помощь их родителям (ч. 2 ст. 8), принятие эффективных мер для реализации равноправия мужчины и женщины (ч. 3 ст. 12), равные жизненные условия для людей с ограниченными возможностями (ч. 4 ст. 12), способствование сохранению и поддержанию национальной идентичности лужицких сербов (ч. 1 ст. 25), предоставление помощи в воспитании детей и содействие детским садам и досуговым учреждениям для молодежи, включая притязание самих детей на получение места в детском саду (предл. 2 ч. 3, ч. 6, ч. 7 ст. 27), создание государственных образовательных учреждений и системы профессионального образования (ч.1 ст. 29), предоставление субсидий учредителям частных школ (ч. 6 ст. 30), открытие учреждений по повышению квалификации (ст. 33), поощрение искусства, культуры и спорта (ст. 34, 35), охрану природы, окружающей среды и культурных ландшафтов, а также создание и сохранение национальных парков и заповедников (ч. 1 ст. 39 и ч. 4 ст. 40), социальную поддержку в случае болезни, несчастных случаев и т.п. (ч. 1 ст. 45), надлежащие жилищные условия и рабочие места (ст. 47), бесплатные консультации по профориентации и помощь при трудоустройстве (ст. 48), помощь лицам, отбывшим наказание в виде лишения свободы, в ресоциализации (ч. 2 ст. 54). Тем самым законодательный процесс превращается всего лишь в исполнение государственных задач.
При конкретизации норм-целей ни законодательная, ни исполнительная власть не может создавать новые конституционные права. В силу их абстрактности они не рассматриваются в качестве непосредственных пределов основных прав, что ранее констатировал ФКС на примере принципа социального государства [26]. Провозглашенные цели как таковые не уполномочивают законодателя на ограничение основных прав. Только если и до тех пор, пока сама норма об основном праве допускает ограничения, законодатель вправе принимать такие меры. Так, государство стремится реализовать задачу охраны естественных основ жизни «в рамках конституционного строя» (ст. 20а ОЗ). Следовательно, законодатель должен учитывать существующие конституционные положения, в особенности основные права и пределы их осуществления, и не вправе вводить для себя новые основания ограничения [27]. Таким образом, цели не предоставляют новых полномочий. Лишь
Основной закон в своих нормах о распределении предметов ведения определяет субъектов, уполномоченных за реализацию положений программного характера.
Список используемой литературы:
1. DDR-Landwirtschaftsanpassungsgesetz v. 29.6.1990, GBl. I Nr. 42, S. 642.
2. BVerfGE 125, 39 (80).
3. Gesetzes über die Feiertage vom 27.02.1934 RGBl. I S. 124.
4. BVerfGE 6, 309 (355); 75, 40 (62, 67).
5. BVerfGE 112, 74 (83).
6. BVerfGE 10, 118 (121); 12, 205 (260); 20, 162 (175); 25, 256 (268).
7. BVerfGE 101, 361 (389).
8. Конституции земли Бавария // URL: https://www.verfassungen.de/by/verf46-i.htm.
9. BVerfGE 85, 360.
10. BVerfGE 1, 97 (104).
11. Das Allgemeine Landrecht für die Preußischen Staaten 1794.
12. BVerfGE 39, 1 (41).
13. BVerfGE 46, 160 (164).
14. BVerfGE 49, 24 (53).
15. BVerfGE 91, 1 (16).
16. BVerfGE 6, 309 (361); 7, 193; 19, 206 (222).
17. BVerfGE 47, 46 (78 f.).
18. BVerfGE 139, 321 (346).
19. Jarass/ Pieroth, Grundgesetz für die Bundesrepublik Deutschland: GG, in: C.H. Beck, 2018.
20. BVerfGE 109, 64 (89).
21. Gesetz zur Änderung des Grundgesetzes vom 23.08.1976, BGBl. I S. 2381.
22. BVerfGE 82, 60 (80).
23. Gesetz über Änderung des Grundgesetzes v. 27.10.1994 (BGBl. I S. 3146), Art. 1 Nr. 1 und Nr. 1.
24. Конституция земли Новая Саксония от 19.05.1993 г., (Nds. GVBl. S. 107), zuletzt geändert durch Gesetz vom 21. November 1997 (Nds. GVBl. S. 480).
25. H.H. Klein, Staatszielbestimmungen - Die Verfassung als politischer Wunschzettel?, Zeitschrift zur politischen Bildung, 1992, S. 78 ff.
26. BVerfGE 59, 231 (263); 100, 271 (284).
27. Sommermann, Karl Peter, Staatsziel «Umweltschutz» mit Gesetzesvorbehalt, DVBl. 1991, S. 34 ff., ders., Staatsziele und Staatszielbestimmungen, 1997, S. 434 f.
