CC BY
53
5. Демьянков, В.З. Когнитивная лингвистика как разновидность интерпретирующего подхода / В.З. Демьянков // Вопросы языкознания. 1994. — №4.
6. Коменский, Я.А. Великая дидактика / Я.А. Коменский. — М., 1955.
7. Ушинский, К.Д. Собр. Соч. / К.Д. Ушинский. — М., 1950.
8. Кубрякова, Е.С. Семантика в когнитивной лингвистике / Е.С. Кубрякова // Известия АН. Серия литературы и языка. 1999. — Т. 58, №5-6.
9. Пищальникова, В.А. Язык как когнитивно-коммуникативный механизм / В.А. Пищальникова // Университетская филология — образованию: человек в мире коммуникаций: материалы Межд. научно-практич. конференции «Коммуникативистика в современном мире: человек в мире коммуникаций» (Барнаул, 12-16 апреля 2005) / под. ред. А.А. Чувакина. — Барнаул, 2005.
10. Пищальникова, В.А. Общее языкознание / В.А. Пищальникова. — М., 2003.
11. Сонин, А.Г. Моделирование механизмов понимания поликодовых текстов / А.Г. Сонин. — М., 2006.
12. Дербенева, Т.В. О роли вербальных и невербальных текстов при обучении перцептивной стороне иноязычного общения / Т.В. Дербенева // Горный Алтай: Проблемы билингвизма в поликультурном пространстве. — Горно-Алтайск: РИО ГАГУ, 2006.
13. Чернышова, Т.В. Тексты СМИ в ментально-языковом пространстве современной России / Т.В. Чернышова. — Барнаул, 2005.
14. Лотман, Ю.М. Текст как смыслопорождающее устройство / Ю.М. Лотман. — М., 1999.
15. Павиленис, Р.И. Понимание речи и философия языка / Р.И. Павиленис // Новое в зарубежной лингвистике. 1986. — Вып. XVII.
16. Чейф, У.Л. Память и вербализация прошлого опыта / У.Л. Чейф // Новое в зарубежной лингвистике.1983. — Вып. XII.
17. Арутюнова, Н.Д. Фактор адресата / Н.Д. Арутюнова // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1981. — Т. 40, №4.
18. Ломоносов, М.В. Об ораторском искусстве / М.В. Ломоносов. — М., 1963.
19. Доценко, Е.Л. Психология манипуляции: Феномены, механизм и защита / Е.Л. Доценко.— М., 1997.
20. Пиаже, Ж. Избранные психологические труды / Ж. Пиаже. — М., 1994.
21. Ломов, Б.Ф. О структуре процесса опознания / Б.Ф. Ломов / 18 межд. психол. конгресс. Симпозиум 16: Обнаружение и опознание сигнала. М., 1966.
22. Фолькельт, Г. Экспериментальная психология дошкольника / Г. Фолькельт. — М., Л., 1930.
23. Берце, X. Некоторые аспекты художественно-эстетического оформления учебников для основной школы в Словении / X. Берце // Функции художественно-графического оформления учебников. М., 1986.
24. Матич, Р. Использование художественных приложений в работе воспитателя детей дошкольного возраста / Р. Матич // Функции художественно-графического оформления учебников. М., 1986.
25. Психологические процессы. — Л., 1974. — Т. 1.
26. Гавенко, А.С. К вопросу лингвистического исследования текстов художественной литературы второй половины XX— начала XXI века / А.С. Гавенко // Мир науки, культуры, образования. Раздел филология. 2008.- №1.
27. Безматерных, Д.А. Рекламный текст: композиция как средство воздействия / Д.А. Безматерных // Университетская филология — образованию: человек в мире коммуникаций: материалы Межд. научно-практич. конференции «Коммуникативистика в современном мире: человек в мире коммуникаций» (Барнаул, 12-16 апреля 2005) / под. ред. А.А. Чувакина.— Барнаул, 2005.
28. Лукашевич, Е.В. Когнитивная семантика: эволюционно-прогностический аспект / Е.В. Лукашевич. — Москва; Барнаул, 2002.
29. McLuhan, M. Understanding Media / М. McLuhan, 1967.
30. Зуев, Д.Д. Школьный учебник / Д.Д. Зуев. — М., 1983.
31. Беляевская, Е.Г. Когнитивные основания изучения семантики слова / Е.Г. Беляевская // Когнитивные исследования в языковедении и зарубежной психологии.— Барнаул, 2001.
32. Гальперин, И.Р. Текст как объект лингвистического исследования / И.Р. Гальперин. — М., 1981.
33. Выготский, Л.С. Избранные психологические исследования / Л.С. Выготский. — М., 1956.
34. Цетлин, В.С. Структура учебника и его компоненты / В.С. Цетлин // Каким быть учебнику: дидактические принципы построения.-М., 1992.
35. Бейлинсон, В.Г. Арсенал образования / В.Г. Бейлинсон. — М., 1986.
36. Товпинец, П.И. Дидактические функции учебника / П.И. Товпинец // Каким быть учебнику: дидактические принципы построения. — М., 1992.
37. Бим, И.Л. О функциях учебника иностранного языка / И.Л. Бим // Проблемы школьного учебника, 1984. — Вып. 14.
Статья поступила в редакцию 3.07.08.
УДК 82.0:8016
Ю.Г. Бабичева, аспирант БПГУ имени В. М. Шукшина, г. Бийск, Алтайский край
РАСКРЫТИЕ НОВЫХ ГРАНЕЙ ТВОРЧЕСТВА И. А. ГОНЧАРОВА В ОТЕЧЕСТВЕННОМ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ 90-Х ГГ. XX ВЕКА
В статье обозначена проблема рецепции творческого наследия И.А. Гончарова в современном отечественном литературоведении. Автор останавливается на анализе работ известных гончарововедов В. А. Недзвецкого,
М.В. Отрадина и О.Г. Постнова, в которых нашли свое отражение как традиционные подходы к интерпретации произведений романиста, так и некоторые новейшие методологии, способствующие раскрытию новых граней творчества писателя.
Ключевые слова: методологический плюрализм, рецепция, типологический метод, диалог культур, мифопоэтика, этико-эстетический идеал, художественность, интертекстуальность, «сверхзамысел».
В 90-е годы XX века — сложный период методоло- роведения и бурным процессом сближения отечествен-
гического плюрализма в науке, во многом обусловлен- ной науки о литературе с критикой, естественным об-
ный, на наш взгляд, активным оживлением разнород- разом сказавшимся на уровне объективности исследо-
ных исследовательских школ зарубежного литерату- вательской позиции, появилась тенденция, с одной сто-
роны, поиска в наследии Гончарова новых частных аспектов рецепции, углубления в подтекст на уровне достижений современной гуманитарной науки (социология, психология, философия), с другой — ориентация на обобщение авторской концепции, попытку найти и объяснить единый замысел романного творчества. В свете обострившегося в это время интереса к творчеству Гончарова все большее внимание исследователей, как отмечал В.А. Недзвецкий, привлекают «этико-эстетический идеал писателя, своеобразие его художественности и поэтики, а также вклад гончаровского романа в русскую общеевропейскую историю жанра, что ...органично коррелирует с актуальной на сегодняшний день тенденцией вписывания творчества художника в широкий культурный контекст [1, с. 4].
В этом отношении огромную научную значимость представляет монография В. А Недзвецкого «И. А. Гончаров — романист и художник» (1992) [1], в которой предпринимается попытка с современной позиции рассмотреть содержательно-жанровое своеобразие романной «трилогии» Гончарова и его концепцию художественности в тесной связи с представлением писателя о строе и характере современной ему действительности. Исследуя причины обращения писателя к основному жанру реалистической прозы, ученый строит концепцию возникновения и развития гончаровского романа, осмысленного в контексте «литературно-эстетических понятий 30-40 годов» XIX столетия (обыкновенности, прозаичности), которые, по наблюдениям В.А. Недзвец-кого, Гончаров и генерирует в соответствии со своими художественными исканиями, подвергнув «всестороннему анализу и воплотив в оригинальной литературной форме» [1, с. 10]. Манифестируя «романоцентрич-ность» гончаровского писательства, исследователь достаточно обстоятельно объясняет подобную особенность «самой новой прозаизированной действительностью с ее невидимыми механизмами, скрытыми пружинами» [1, с. 27]. В этом отношении В.А. Недзвецкий одновременно показывает мировоззренческую связь художника с эстетическими воззрениями его современников, в частности, В.Г. Белинского, который также высказывал положение о «романической природе современности» [1, с. 25]. Таким образом, гончарововед органично вписывает содержательно-формальные особенности романов писателя в общую эстетическую картину русского реалистического романа XIX века.
Определенную важность в отношении рецепции отдельных произведений писателя представляет анализ исследователем некоторых идейных и структурных особенностей его романов. Преодолевая интерпретационную односторонность, Недзвецкий расширяет диапазон толкования художественных образов Гончарова. В частности, в Александре Адуеве из «Обыкновенной истории» он видит не только подмечаемое многими исследователями средоточие романтических установок, но и целого сплава «многих патриархальных укладов — от идиллических до средневеково-рыцарских», а образ Ильи Обломова в соответствии с дружининской трактовкой выводит за узкие рамки социологического подхода, утверждая в нем черты «вечных типов» [1, с. 29, 49]. Таким образом, мы может констатировать, что в демонстрируемый ученым, в целом, типологический метод анализа вторгаются и некоторые мифопоэтические установки, значительно расширяющие общую рецепцию романиста. Необходимо отметить, что ценность работы В.А. Недзвецкого во многом состоит в том, что исследователь согласует мировоззренческую позицию художника с поиском в его произведениях коррелирующих с ней идей. Принимая во внимание важность понятия гармонии в гончаровской философии, он снимает некоторые заявляемые ранее в
гончарововедении крайности в трактовке образов и ситуаций, «обедняющие представления о современной действительности», видя идею писателя в демонстрировании необходимости взаимопроникновения «целей абсолютно-вечных и материально-относительных» [1, с. 34].
Особую оригинальность и самобытность исследованию В.А. Недзвецкого придает разработанная им авторская концепция эволюции жанра русского романа XIX века. Вписывая произведения Гончарова в этот контекст, ученый причисляет их к жанру социально-философского романа (общественно-универсального) в его второй фазе — «персональному роману» с ярким личностным уклоном [1, с. 63]. Ограничение жанрового своеобразия гончаровского романа подобными рамками спорно, однако встраивание произведений романиста в определенную классификацию способствует систематизации и аналитико-синтетическому взгляду на художественное творчество с точки зрения его научного освещения. Кроме того, ученому удается достаточно аргументированно проиллюстрировать моноцентрич-ность гончаровской прозы. В.А. Недзвецкий, продолжая реализовывать уже упоминаемую установку типологического метода исследования, пытается вскрыть принципы художественной философии Гончарова, сущность которой проявляется «не только на фоне творческих принципов очеркистов «натуральной школы» и демократической литературы 60-х годов, но и при сопоставлении гончаровского романа с эпосом Гоголя, с одной стороны, и Достоевского, Толстого с другой» [1, с. 78]. Исследователь выделяет общие «могучие орудия» реализма романиста — фантазию, юмор, типичность, живопись, музыку и идеал — обусловленные основополагающими гончаровской эстетики, включающей в себя понятия «художник», «художественность» и «поэзия». Необходимо отметить, что литературовед проводит дифференциацию между поэтикой романов Гончарова и его очерков именно на основании использования названных художественных категорий. Рук о-водствуясь данной установкой, не обнаруживая «духовно-психологических и духовно-нравственных исканий и идеалов современного человека.», которые сосредоточивались прежде всего в «процессе разнородного проявления страсти, то есть любви.», он не включает в трилогию «Фрегат «Палладу» [1, с. 149-150]. Думается, подобная мысль развита несколько односторонне, хотя в соответствии с обозначенной методологической установкой имеет право на существование. К тому же вопрос о «тетралогии» Гончарова спорен и окончательно не решен в современном гончарововедении.
Значительная часть монографии В.А. Недзвецкого отведена анализу граничащей с принципами гончаровской эстетики системы стилевых элементов. Заметим, что их выделению и интерпретации гончарововеды посвящали отдельные статьи и исследования до В.А. Не-дзвецкого, однако следует признать, что ученому удалось продемонстрировать особый ракурс рецепции и аргументированность отдельных положений. Так, отмечая уникальную по интенсивности оснащенность повествовательной ткани прозы Гончарова «прямыми и косвенными аналогиями и мотивами литературы и искусства русских...и западноевропейских», он констатирует их возможность не только высветить «для читателя их потенциальные смыслы и обертоны, .но и раздвинуть свою вневременную и социальную определенность до общечеловеческой семантики [1, с. 108]. В этом же русле вневременности и универсальности проходит трактовка ученым своеобразия типизации Гончарова как «поиска непреходящего начала современных характеров, обстоятельств и ситуаций» и уяснения способа их сочетания и «известного воздействия условий «временных»» [1, с. 121]. Заметим, что
подобная рецепция типизации романиста во многом и обусловила вневременную актуальность его творчества. Таким образом, Недзвецкий причисляет Гончарова к художникам-типологам, идя вразрез, например, с точкой зрения А.Г. Цейтлина, видящего в авторе «Обломова», прежде всего, социолога, и суждениями Н.К. Пиксанова о романисте-психологе. Констатируя своеобразие гончаровского юмора, ученый тем не менее не развивает данного положения и не выходит на современный в науке взгляд на Гончарова как на писателя, реализующего в своем творчестве особую иронию, приближающуюся к ее постмодернистской интерпретации. Вместе с тем, проблему любви в общей концепции творчества Гончарова, достаточно упрощенно проанализированную, к примеру, Н.И. Пруцковым и Н.К. Пикса-новым, рассмотревшим лишь ее психологический и характерологический аспект, он прорабатывает детально, обнажая ее структурно-эстетическое значение и ведущее сюжетное начало. Кроме того, рассматривая в едином контексте проблему любви и женских характеров в прозе романиста, ученый манифестирует интегрирующую роль последних в общей архитектонике произведений Гончарова.
В целом, работа В.А. Недзвецкого представляет собой важный этап не только в обобщении и подведении некоторых итогов рецепции творческого наследия Гончарова, связанных с утверждением художественной эволюции реалиста, но и в постановке непрямого вопроса, связанного с развитием идеи о наличии оригинального сверхзамысла романной трилогии, мысли о котором не покидают современных гончарововедов, в том числе зарубежных, и который тесно связан с художественными воззрениями самого автора «Обломова».
Важной вехой современного гончарововедения стала монография О.Г. Постнова «Эстетика Гончарова» [3]. В данном исследовании, представляющем, безусловно, определенную научную значимость, предпринимается попытка обозначить взаимодействие между эстетикой И.А. Гончарова и его художественным творчеством и тем самым определить каждый новый этап его писательской эволюции как результат осмысления предыдущего. Заметим, что О.Г. Постнов, таким образом, достаточно органично вписывается в общую парадигму современной рецепции романиста, связанную с системным взглядом на творчество писателя, стремлением обнаружить интегральные формально-содержательные компоненты единого творческого процесса художника. В соответствии с актуальной в современном литературоведении методологической установкой ученый рассматривает творчество романиста в его многообразных корреляциях и пересечениях с этико-эстетическими представлениями эпохи, выявляя уникальность его художественного метода, утверждаемого как «синтез противоположностей» [3]. Ставя акцент на специфике философско-эстетических воззрений Гончарова, О.Г. Постнов в своей работе проводит мысль о приверженности романиста теории так называемого «стилистического синтеза» Н.И. Надеждина. Однако, думается, что здесь не все так односложно, поскольку в художественном мире Гончарова переплетаются черты далеко не только «двух противоположностей» («классического» и «романтического» искусства в терминологии Надеждина). Современное гончарововедение манифестирует наличие модернистских и даже постмодернистских установок в художественной системе автора «Обломова». Особой ценностью монографии
О.Г. Постнова является, на наш взгляд, общий идейный пересмотр последнего романа художника «Обрыв». Литературовед достаточно аргументировано констатирует, что цели, поставленные Гончаровым перед собою в процессе работы над «Обрывом», явно не соответство-
вали всей системе художественных средств, сложившейся в рамках реалистической традиции в русской литературе XIX столетия, что привело писателя в своеобразный эстетический тупик, выразившийся первоначально в отказе от детального исследования окружающей действительности с необходимой для этого долей объективности, затем в предпочтении «идеала» «типу» и в признании недостаточности методов реализма, который, по его словам, выродился после Гоголя в «отрицательное направление» литературы [3]. Подобное заключение ученого подтверждает бытующую в современном гончарововедении мысль о сложности и синкретичности художественного метода романиста, позиционировании писателя как предтечи романных установок уже XX века. Кроме того, важно заметить, что результатом написания «Обрыва» явилась тотальная перестройка Гончаровым всей своей философско-эстетической системы, требующая поиска основ действительности, не требующих какого-либо анализа или рефлексии, на которых могла бы зиждиться его новая система взглядов. Вслед за В.И. Мельником, О.Г. Постнов продолжает линию утверждения первостепенной важности религиозного мировоззрения в создании художником новой системы этико-эстетических ценностей. Принимая во внимание установку ученого рассмотреть теорию типизации в творчестве Гончарова, нельзя не сказать и о намеченной О.Г. Постновым типологии философско-эстетических представлений писателя, граничащей с уже назревшей в гончарововедении необходимостью системного взгляда на все наследие романиста, а также проблеме взаимодействия разных форм творческого сознания И.А. Гончарова на его пути к синтетическому единству завершенного целостного произведения.
Сегодня актуальным становится обращение к новым активно разрабатываемым филологией проблемам, использование современной методологии исследования отдельного художественного произведения и литературного процесса в целом. Одним из наиболее плодотворных направлений в современной науке является поиск точек пересечения литературоведения и культурологии, разработка метода культурологического анализа, когда явления художественной литературы воспринимаются в контексте культуры. В соответствии с данной установкой большинство исследователей в настоящее время посвящает свои работы биографической или текстологической проблематике творчества Гончарова. Среди них особо выделяется монография М.В. Отрадина «Проза И.А. Гончарова в литературном контексте» [2], отличающаяся тонким культурно-историческим анализом произведений романиста. Она сложилась из статей, написанных и опубликованных автором за последние годы. М.В. Отрадин исследует, как эволюционировала гончаровская поэтика и как менялся литературный фон и контекст восприятия его произведений. Важно подчеркнуть, что в работе устанавливаются типологические параллели главных характеров Гончарова с литературными архетипами и, что особенно показательно в свете «диалога культур», проводится интертекстуальное сближение прозы Гончарова с произведениями русской и мировой литературы. Во многих моментах, связанных с трактовкой характеров персонажей произведений романиста, М.В. От-радин продолжает развивать положения, отмеченные еще критикой XIX века. В частности, в интерпретации образов главных героев он вскрывает универсальное, вневременное начало, также манифестируемое, например, еще Скабичевским. Особую же ценность в работе ученого, как нам представляется, занимают положения, касающиеся творческого метода и поэтики Гончарова, органично связанные с идеей включе-
ния его наследия в широкий культурный контекст. Опираясь на работы Мельника В.И, Тиргена П. о связи Гончарова с воззрениями Ж-Ж Руссо и Шиллера, исследователь проводит параллели между его романным творчеством и установками литературы сентиментализма с ее поэтизацией обыкновенного, негероического, вниманием к миру чувств и сердца [2].
Особый научный интерес имеют суждения М.В. От-радина по поводу роли комического в художественной системе Гончарова. Литературовед, подчеркнем, небезосновательно вносит сомнения в представления об особой объективной манере повествования романиста, пропагандируемой многими критиками XIX и XX века, соотнося «кажимость» авторского всезнания с тонким гончаровским юмором, а также невозможностью вычленить «чистое авторское слово», постоянно находящееся во взаимодействии с речью героев. Как можно заметить, в рецепции Гончарова Отрадиным ощущается проникновение постмодернистской техники анализа текста — ссылок, цитат, аллюзий на другие произведения отечественной и зарубежной классики, опосредованных во многом принципом рассмотрения творческого наследия романиста в общелитературном контексте эпохи. Пожалуй, наибольшее внимание работа гончарововеда заслуживает в методологическом аспекте. М.В. Отрадин анализирует тексты романиста «прежде всего в плане читательского восприятия», обнаруживая влияние «рецептивной эстетики». Как мы уже упоминали выше, рецепция как таковая всегда опосредована многими факторами, в том числе и культур-
но-историческими. Вполне закономерно, что с позиции читателя конца XX века М.В. Отрадин в большей степени видит в творениях Гончарова не столько конкретный социально-бытовой план или реакцию на какие-либо актуальные для современников романиста общественные события, сколько пытается «.выявить максимально обобщенное, почти универсальное содержание» [2]. Отметим, что подобный угол восприятия не единичен и, пожалуй, отражает общую линию рецепции творчества И.А. Гончарова в современной науке.
К сожалению, в рамках данной статьи не представляется возможным детально остановиться на работах таких известных гончарововедов 90-х годов XX века, как В.И. Мельник, В.Н. Криволапов, В.К. Кантор, исследования которых внесли значительный вклад в особенности реинтепретации творческого наследия Гончарова. Но уже анализ рассмотренных нами монографий, в целом, позволяет констатировать, что своеобразие рецепции Гончарова к концу XX века сводится к репрезентации взгляда на произведения художника не просто как отдельные законченные творения, но, прежде всего, самобытную художественную систему. Если в ранней рецепции творчества русского романиста акцент делался на социально-исторических и сугубо национальных чертах образов, то к концу XX столетия мы констатируем расширение и углубление содержания его творчества до универсального, бытийного уровня, что, как нам кажется, во многом связано с осознанием всемирного значения творчества Ивана Александровича Гончарова.
Библиографический список
1. Недзвецкий, В. А. И. А. Гончаров — романист и художник / В.А. Недзвецкий Валентин Александрович. — М.: Изд-во МГУ, 1992.
2. Отрадин, М. В. Проза И. А. Гончарова в литературном контексте. // [Электронный ресурс] — Режим доступа: www. goncharov.spb. ru/otradi n_proza/
3. Постнов, О. Г. Эстетика И. А. Гончарова // [Электронный ресурс] — Режим доступа: http://www.goncharov.spb.ru/postnov/ Статья поступила в редакцию 24. 8. 08.
УДК 802.0
Е.Н. Меркулова, соискатель Алтайской академии экономики и права, г. Барнаул
ЧАСТОТНЫЕ СРЕДСТВА ВЫРАЖЕНИЯ МИКРОПОЛЯ НЕУВЕРЕННОСТИ
Целью данной статьи является рассмотрение и анализ некоторых частотных языковых средств лексического уровня в рамках функционально-семантического подхода в исследовании микрополя неуверенности (далее— МПН). Анализ лексических средств проводится на материале английских романов детективного жанра. С помощью такого анализа устанавливается семантическая неоднозначность всей категории «уверенность/неуверенность».
Ключевые слова: частотный, языковые средства, функционально-семантический, подход,
микрополе, неуверенность.
Прежде чем начать рассматривать лексические средства МПН, необходимо определиться с терминологией, которая используется в статье. Проблемой поля занимались как зарубежные, так и отечественные ученые (G. Ipsen, J. Trier, L. Weisgerber, М. Brinkmann, E.B. Гулыга, Е.И. Шендельс, A.B. Бондарко, Ю.Д. Апресян, В.Г. Адмони, Г.С. Щур и другие). Впервые в отечественной науке полевой подход был использован в работе Е.В. Гулыги и Е.И. Шендельс «Грамматиколексические поля в современном немецком языке» [1]. В своей книге авторы дают следующее определение поля: грамматико-лексическое поле — это совокупность взаимодействующих разноуровневых языковых средств, обладающая определенными признаками:
1. Наличие инвентаря (набора) средств разных уровней, связанных между собой системными отношениями (эти средства в теории Е.В. Гулыга и Е.И. Шен-дельс называются конституентами).
2. Наличие общего значения, присущего в разной степени всем конституентам.
3. Общее значение поля не едино, оно распадается минимум на два, которые противоположны или поляр-ны. Это микрополя.
4. Поле обладает неоднородной и, как правило, сложной структурой, которую можно представить в виде горизонтального и вертикального сечений.
В большинстве полей выделяется доминанта, т.е. конституент:
1) наиболее специализированный для выражения данного значения,
2) передающий его наиболее однозначно,
3) систематически используемый.
Е.В. Гулыга и Е.И. Шендельс довольно широко рассматривают поле, поэтому считают, что доминанта может принадлежать морфологии, синтаксису или лексике. Следует отметить, что своя доминанта может быть и
