CC BY
60
ПУТЕШЕСТВИЯ В ВИЗАНТИЙСКОЙ АГИОГРАФИИ
VIII-XII ВВ.: ОСОБЕННОСТИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ВОПЛОЩЕНИЯ
Статья посвящена особенностям художественного воплощения темы путешествий в византийской агиографии VIII-XII вв. Основное внимание уделяется диахроническим изменениям в манере агиографов описывать движение в путешествии святых. Проведенный анализ позволяет определить эти изменения как постепенный переход от схематичности и условности описываемого путешествия к наполнению его подробностями передвижения и субъективными ощущениями путешественника.
Ключевые слова: Византия, агиография, жития святых, путешествия в литературе, описание пространства.
Сравнивая художественные приемы в изобразительном искусстве и литературе Византии, А. П. Каждан говорит о схожести выработанного художественного языка. Одной из основных его особенностей является условность изображаемого пространства, поскольку так «художник отчетливее мог выразить чрезвычайно важную для него мысль о статичности, стабильности, неподвижности идей». (Каждан 1968: 183). Подобно статичным уравновешенным композициям фресок и мозаик, византийский писатель представляет движение как набор статичных состояний. Например, перемещение из одного города другой изображается как два состояния покоя - отъезд и прибытие, а не описание самого пути (Ibid., 184).
В данной статье предполагается проанализировать, насколько последовательно такой художественный принцип воплощается в агиографической литературе, которая изобилует описаниями самых различных путешествий. Основное внимание мы сосредоточим на диахронических изменениях в описании движения. Сегодня, когда в научном сообществе преодолено убеждение в неизменности приемов житийной литературы (Euthy-miades 2006), эта задача представляется достаточно актуальной.
Средневизантийский период является весьма знаменательным в истории житийной литературы. В течение VIII в., после эпохи «темных веков», агиография начинает активно разви-
ваться; IX, X и начало XI вв. ознаменованы бурным расцветом жанра, а во второй половине XI и в XII в. наступает его угаса-ни1. Тем интереснее проследить, изменялись ли и каким образом принципы репрезентации движения и путешествия в текстах.
VIII в.
В обозначенных временных рамках самые ранние из рассмотренных текстов - жития Феодора Эдесского (Помяловский 1992) и Григория Акрагантского (Berger 1995), которые совершают длительные путешествия на большие расстояния. Датировка у обоих памятников неоднозначная, но, в соответствии со сложившейся традицией, можно отнести житие Феодора к VIII в.2, а Григория к VIII - началу IX вв.3
Что касается жития Феодора Эдесского, то герой там неоднократно перемещается между Эдессой, Иерусалимом, Багдадом, Константинополем. Однако его путешествия представлены весьма схематично. Для этого текста вполне подходит характеристика Каждана, поскольку агиограф, в основном, выстраивает весь путь как перечисление определенных точек маршрута, причем располагаются они на значительном расстоянии друг от друга, иногда действительно фиксируются только два пункта -отправления и прибытия. Например, путешествие из Эдессы в Иерусалим (Помяловский 1892: 7), из Багдада в Константинополь (Ibid.: 89) и др. Тем не менее, есть несколько эпизодов, где движение в пространстве представлено более ощутимо, в этих фрагментах словно происходит эффект увеличения масштаба, и мы начинаем различать какие-то черты путешествия.
Первый эпизод - это путь Феодора из монастыря св. Саввы в Эдессу, когда он вынужден оставить обитель, чтобы занять епископскую кафедру в Эдессе (Ibid.: 39-40 ). Это описание ярко передает эмоциональное состояние героя. Феодор со спутниками отправляется в путь вопреки своему желанию: «...то и дело оборачиваясь, он смотрел на святой град и, пристально глядя на
1 Об этом писал в свое время Каждан (Kazhdan, Franklin 1984: 190), примерно так же оценивает развитие средневизантийской агиографии современный исследователь Т. Пратш (Pratsch 2005: 420-421).
2 В последнее время обсуждается передатировка жития X-XI веками, о чем вскользь упоминает А. Бинггели (Binggeli 2010), но в связи с отсутствием специальных работ, посвящённых датировке текста, представляется возможным по-прежнему относить его к VIII в.
3 Наиболее подробные данные о датировке приводят А. Бергер (Berger 1995: 48) и А. П. Каждан (Каждан, Шерри, Ангелиди 2002: 46-47).
барханы пустыни, проливал слезы» (Ibid.: 39). Далее путники достигают реки Евфрат, останавливаются на ночлег на берегу в тенистом месте. Феодор настолько погрузился в отчаяние, что решился бежать и вернуться обратно в монастырь. Однако, провожатые из Эдессы не позволили ему этого сделать и караулили будущего епископа до самого утра. В такой обстановке святому является видение, после которого он смиряется с судьбой. Далее все продолжают путь, останавливаются еще раз в Харране, где получают почетный прием, и уже непосредственно на подходе к Эдессе встречают множество народа, который, выдвинувшись навстречу новому епископу, прошел большое расстояние, чтобы оказать особую честь такой встречей. В данном случае очевидно, что все это описание связано не с интересом автора к самому путешествию, а с сюжетом. Оно необходимо, чтобы «обыграть» привычный топос, когда святые отказываются от высоких постов в церковной иерархии (Pratsch 2005: 140-143).
Второй раз, когда мы видим движение более отчетливо - это описание перенесения тела Михаила, монаха лавры, принявшего мученическую смерть от мусульманского правителя. Он был казнен в Иерусалиме, и монахи лавры отправились в город, чтобы забрать тело. Выйти в обратную дорогу им пришлось ночью, в полной темноте, и тут произошло чудо. Столп яркого света, видимый и жителями города, осветил процессию и двигался вперед, указывая путь до самой лавры (Помяловский: 1992: 29). В дальнейшем мы будем очень часто видеть описание чудес, произошедших в пути и связанных с преодолением каких-либо препятствий.
Таким образом, несмотря на то, что в житии Феодора Эдес-ского есть несколько фрагментов, описывающих само путешествие, это никак не влияет на общее впечатление условности представленного там пространства, поскольку их слишком мало для огромного текста, и появление их связано с сюжетом или возможностью описать «дорожное» чудо.
Григорий Акрагантский в течение всей жизни перемещается по наиболее важным пунктам всего христианского мира. В их числе Рим, Иерусалим, Палестина, Константинополь, Антиохия и др. Отличительной особенностью этого жития является то, что путешествие является неотъемлемой частью композиционного построения. Путь, пройденный и главным героем, и второстепенными персонажами, формирует сюжетные линии, которые
переплетаются между собой, двигают развитие сюжета и формируют интересную нелинейную композицию. Восемнадцатилетний Григорий слышит голос ангела, благословляющего юношу на паломничество по святым местам, и убегает из дома. Ангел дает указание немедленно отправиться в гавань. Далее нам детально описываются обстоятельства отплытия, включая особенности топографии Акраганта (совр. Агридженто). Выйдя из дома, Григорий обнаруживает корабль, зашедший из морского порта в русло реки, протекавшей в самом городе, чтобы пополнить запасы воды. После подробного разговора с капитаном (тот сразу заприметил в юноше возможную жертву для продажи в рабство и выяснял его юридическое положение), Григорий отправляется в путь. По прибытии в Карфаген он поселяется у этого самого капитана, который, поразившись необыкновенному благочестию юноши, отказывается от своего преступного намерения. Далее Григорий встречает монахов, которые предлагают ему отправиться вместе с ними на Синай. И вот только тут автор возвращает нас обратно во времени, и мы узнаем, что все описанные события были обусловлены божественной волей. Оказывается, что когда эти монахи еще пребывали на своем постоянном месте, в одном из Римских монастырей, ангел возвестил им, что необходимо отправиться в Карфаген, отыскать благочестивого юношу из Акраганта и сопроводить его на Синай. Нам сообщают маршрут следования и количество затраченного времени. В итоге путники успешно достигают цели, но на этом развитие данной линии не заканчивается. Автор оставляет Григория на святой земле и описывает нам обратный путь монахов на Сицилию, который представлен в той же манере, что и путь туда. Сначала не совсем ясно, для чего агиограф представляет нам это путешествие, ведь главный герой повествования остается за пределами его внимания. Оказывается, что это обусловлено дальнейшим развитием сюжета. Монахи прибывают в родной монастырь Григория в Акраганте и там встречают родителей святого, которые именно в этот день совершают молебен по пропавшему сыну. Проводник Григория понимает, о ком идет речь, и через некоторое время, когда он рассказывал в храме о своем паломничестве в Палестину, эту историю услышали все, включая и безутешных родителей. Таким образом, автор разрешает привычную для агиографии коллизию с покинутыми родителями и родственниками, которые, как правило, чрезвычайно печалятся о пропаже своего
близкого человека. В данном случае, линия сюжета приводит к тому, что родители узнают о счастливой судьбе сына и очень этому рады. После чего автор последовательно сообщает о том, что римские монахи снова отправились в путь и благополучно добрались до дома.
Уникальной особенностью этого жития является гипертрофированное внимание автора к обозначению времени в описании путешествий. Он во всех случаях указывает количество затраченных на путь дней или даты (число и месяц, иногда даже время суток) отбытия-прибытия во все перечисленные точки маршрута. Причем это касается абсолютно всех передвижений, даже если это побочные персонажи, как, например, папская комиссия по расследованию навета на святого, отправленная из Рима на Сицилию. А. Бергер оценивает правдоподобность указанных сроков во вступительной статье к изданию текста (Berger 1995: 51-52), но для нашей задачи этот аспект не так уж важен, главное то, что автор непременно хотел как можно подробнее обозначить в своем повествовании временные рамки. Обнаруживается также, что это не было чем-то привычным и стандартным, поскольку средневизантийский агиографический корпус Симеона Метафраста, составленный в конце X в. и подвергавший житийный материал нивелирующей редактуре, опускает большинство из этих обозначений. Нет их и во всех остальных рассмотренных текстах. Таким образом, собственно репрезентация движения по-прежнему сохраняет схематичность, но специфическое авторское внимание к датам и срокам путешествий можно трактовать как индивидуальную попытку таким способом создать некий промежуток между пунктами маршрута и хоть в какой-то мере наполнить его протяженностью.
IX-X вв.
Период IX-X вв. - это яркая эпоха в развитии житийной литературы, период расцвета, который оставил нам большое количество самых разных текстов. Общая интенсификация литературной и культурной жизни после «темных веков», бурные события в самой церкви приводят к тому, что резко возрастает количество памятников. Это соответствующим образом отражается и на источниках для данной статьи. Их можно насчитать уже порядка двух десятков, причем путешествия в них представлены самые разнообразные. Это ссылки и гонения, связанные с иконоборчеством и внутренней борьбой в церкви, бегство
от арабов, пиратов, от последствий восстания Фомы Славянина, путешествия-паломничества, деловые поездки. Наконец, есть жития святых, которые избрали путешествие-скитание (^evixeia) в качестве своего главного аскетического подвига4. Такое количество текстов не позволяет описывать особенности каждого жития в отдельности, зато дает возможность делать определённые обобщения, оценить, какие черты в описаниях путешествий являются общими, а какие различаются.
Без сомнения, все тексты, включая уже рассмотренные, имеют общую особенность, связанную с воспроизведением маршрутной сети при описании того или иного путешествия. Количество промежуточных пунктов может серьезно различаться, и если в житии Феодора Эдесского их может быть совсем мало, то в других, более поздних, текстах - значительно больше, вплоть до перечисления всех деревень и городов подряд, мимо которых пролегает путь героя. Представляется, что такое стремление указать какое-то количество промежуточных пунктов отражает особенности географического восприятия пространства византийцами. А. В. Подосинов характеризует его как противоположное картографическому и называет «хорологическим» или «годологическим». Для него характерно доминирование словесного описания пути, привычка мыслить итинерариями и опираться на вербальные карты (Подосинов 1993). Для некоторых текстов можно достаточно определенно говорить о прямом использовании путеводителей или итинерариев в качестве источников. Наиболее ярким примером служит житие Григентия (Berger 2006), где необычайно подробно и правдоподобно описан Рим и его окрестности (Berger 2006: 296-342). Издатель жития А. Бергер предполагает, что источником именно для этой части жития мог быть путеводитель по Риму (Berger 2006: 33).
Для нас же самым важным является тот факт, что общее для всех стремление набросать какие-то основные точки маршрута, начинает по-разному реализовываться в разных памятниках. В эту эпоху появляются жития, в которых авторам важно включить в свой нарратив обширные, подробные сведения о местности, где проходит святой, и заполнить этими описаниями промежуток между двумя соседними остановками в пути, о чем подробнее скажем ниже.
4 Попытка классифицировать типы путешествий представлена в книге Т. Пратша, посвященной агиографическим топосам (Рга18сЬ 2005: 147160).
Еще одной общей особенностью, как мы уже отмечали для более ранних житий, является то, что подробное описание движения, как бы укрупнение плана, возникает в ходе изображения каких-то экстремальных ситуаций в пешем пути или на море, которые разрешаются при помощи чудес. Они могут совершаться как главным героем жития, так и посредством небесных покровителей или ангелов, помогающих святому в преодолении неблагоприятных обстоятельств самого разнообразного свойства. В самом простом случае это ситуация, когда нет возможности найти дорогу, когда потеряны ориентиры, а вокруг все кишит опасностями. В житии Власия (Vita S. Vlasii 1925) подробным образом представлен эпизод, когда в пути святого схватили разбойники, но, не найдя у него ничего ценного, в ярости бросили одного в пустынной незнакомой местности на растерзание диким зверям. После молитвы Власию является ангел и выводит к знакомым местам (Vita S. Vlasii 1925: 661-662). Примерно об этом же, но в ходе более закрученного сюжета, рассказывается во вставной новелле из жития Николая Студита (Vita Nicolai: 893-897). Часто говорится о чудесном обретении источника воды в процессе изнурительного пути по безводной местности в жаркую погоду (Rossi Taibbi 1962: гл. 60, стк. 1287-1297)5. В житии Григентия сам святой и его таинственный проводник чудесным образом проходят сквозь строй осаждающих город варваров, поскольку стали для них невидимыми (Berger 2006: 204). Илья Новый мгновенно пересекает непреодолимую бурную горную реку (Rossi Taibbi 1962: гл. 59, стк. 1266-1279). Григорий Декаполит обездвиживает руку сарацина, замахнувшегося копьем, чтобы убить святого (Dvornik 1926: 58). Естественно, много чудес описывается и во время морских путешествий. Помимо привычного мотива усмирения шторма, возникают и многие другие6. Например, в житии Григентия в плавании из Августополиса в Александрию рассказывается о невыносимой жаре, измучившей всех находившихся на корабле людей. По приказу могущественного проводника Григентия
5 Ссылки на житие Ильи Нового приведены по электронному Тезаурусу греческого языка, где используется не постраничная нумерация, а указание на главы и строки. Thesaurus Lingua Graeca. [Электронный ресурс]. URL: http://www.tlg.uci.edu (дата обращения: 01.05.2014).
6 Более подробно см. статью М. Маллет (Mullett 2002), главу в книге Т. Пратша (Pratsch 2005: 278-280).
тучи собираются над кораблем и сопровождают его весь оставшийся путь (Berger 2006: 366).
Второй фактор, влияющий на увеличение авторского интереса к описанию движения - это необходимость организации сюжета. Часто эксплуатируемая модель - нанизывание разнообразных примечательных историй из жизни святого на нить его путешествия. Схематично это можно представить так: намерение отправиться куда-то - начало движения - встреча в пути с разными персонажами (бесноватые, юродивые, провидцы, люди, страдающие от какой-то болезни или несчастья) - помощь несчастным (исцеление, дарение, воскрешение, изгнание бесов и т. д.) или духовный рост после общения с провидцами или юродивыми. В высшей степени такое сюжетное построение характерно для житий Григентия, Евстратия (Papadopoulos-Kerameus 1963). Менее интенсивно, но все-таки чаще по сравнению с другими текстами, такой прием используется и в житии Ильи Нового. Также описание движения может быть связано с каким-то единичным поворотом сюжета. В эпизоде из жития Германа из Козиницы (Vita S. Germani 1866) святой строил храм, и обстоятельства сложились так, что ему не хватило денег рассчитаться со строителями. Схватив Германа, работники поволокли его вниз с горы с намерением добраться до ближайшего поселения. Путь был неблизкий, утомившись и страдая от жары, они достигли подножья горы, где, по подробному описанию, было необычайно приятно, землю покрывала густая и мягкая трава, а деревья простирали ввысь ветви, дававшие густую тень. Естественно, путникам захотелось остановиться для отдыха в этом месте. Когда же они подошли ближе, то увидели, что там уже кто-то расположился по той же самой причине. Этими людьми оказались царские чиновники, следовавшие по государственным делам. Они вступились за несчастного, выяснили, в чем дело и, отчитав строителей, тем не менее, расплатились с ними и освободили Германа (Vita S. Germani 1866: 9*-10*).
Несмотря на очевидное наличие общих закономерностей в описании путешествий, самым интересным для нашей работы оказывается появление в текстах IX-X вв. фрагментов, подробно описывающих движение и не связанных с чудесами или сюжетно-композиционными построениями. Акцент на движении начинает проявляться в связи с личными качествами или состоянием героя. Илья Новый отправляется в последнее свое путешествие будучи в преклонном возрасте и страдая от болезней.
Агиограф подчеркивает его стойкость, решительность, и в подробностях представляет путь святого в сопровождении учеников. В частности, упоминается, что у них было с собой переносное ложе, и старец по мере необходимости использовал его для отдыха. Когда же он почувствовал себя особенно плохо, то вся процессия остановилась в ближайшей деревне (Rossi-Taibbi 1962: гл. 66-70, стк. 1429-1554). Григорий Декаполит, чей путь однажды преградила шайка варваров, без колебаний направился прямо к ним. По словам автора, дикари были настолько потрясены храбростью и уверенностью этого человека, что помогли ему переправиться через реку и указали дальнейший путь (Dvornik 1926: 54-55), при этом нет никакого намека на использование святым собственных сверхъестественных возможностей. Упорство и рвение Германа из Козиницы проявляется в описании того, как тщательно и с какими трудами он разыскивал гору, на которой, по наставлению ангела, должен был построить храм. Но, когда работа была окончена, ангел явился и объявил, что Герман ошибся горой и ему следует построить еще один храм уже на правильном месте. С еще большей энергией герой разыскивает требуемую вершину, подбирает подходящую площадку, а потом прорубает дорогу к ней в непроходимом лесу (Vita S. Germani 1866: 8*).
До сих пор мы рассматривали отдельные черты житийных путешествий вне контекста каждого конкретного повествования. Это может создать неверное впечатление, что описание движения распределено по всем текстам-путешествиям IX-X вв. более или менее равномерно. Однако, это совсем не так. Общую схему действительно можно представить как обозначение маршрута, в ходе которого фрагментарно возникает описание движения, обусловленное определенными факторами. Тем не менее, в одних текстах это всего лишь несколько эпизодов, теряющихся в общей массе нарратива, сконцентрированного совсем на другом - жития Власия, Николая Студита. В других - подобных элементов намного больше, они занимают значительный объем текста, как, например, в жизнеописаниях Ильи Нового, Григен-тия, Григория Декаполита. Причем если в житии Григентия путешествие выглядит, в основном, как заранее продуманная сюжетная схема, в которой к разным населенным пунктам приписаны разные происшествия, то для агиографа Григория Дека-полита - это уже нечто большее, чем просто сюжет, использованный для рассказа о чем-то. По сути, путешествие
превращается в основной предмет изображения, его внешняя функция теряется, что, конечно, связано с самой сутью аскезы странничества.
С ней же связано и развитие важного для житийных путешествий мотива специфических проблем странника, а именно добывание пропитания, денег и крова над головой. Если в ранних текстах он практически отсутствует, то позднее проявляется очень отчетливо. Григорий Декаполит должен сам постоянно заботиться о хлебе насущном, и то, как он справляется с этими проблемами, подробно описывается. Интересно выглядит житие Григентия, так как физические потребности у него такие же, как у всех путешественников, но его таинственный и могущественный проводник полностью обеспечивает их, оставляя святому лишь моральные мучения, о которых часто упоминает агиограф. Это переживания от разлуки с родными, страх неизвестности, ощущение, что все вокруг чужое (Berger 2006: 230, 232). Удивительным образом ситуация переворачивается в житии Николая Студита. Все его странствия - это просто жестокая необходимость вследствие ссылки или бегства из Константинополя на время, пока там господствуют его политические соперники. Все проблемы скитаний лишены ореола святости, для него это лишь неблагоприятное стечение обстоятельств, которые он рад преодолеть при первой возможности.
В завершение разговора о X в. необходимо отдельно остановиться на житии Феоктисты Лесбосской (Vita Theoktistae 1925). Эта история и раньше привлекала пристальное внимание исследователей, занимающихся темой путешествий. С. Эвфимиадис начинает с нее свою статью о реальных и воображаемых путешественниках (Eu0u^id8n^ 1999) и отмечает, что в повествовании отражены все основные черты средневекового путешествия вообще. М. Маллетт пишет, что стихия морского путешествия, штормы и ветра - это главные действующие лица повествования, обеспечивающие саму возможность разворачивания сюжета (Mullett 2002: 268-269). Но в нашем аспекте самым важным оказывается не тот факт, что описание путешествия организует интересную композицию, это как раз весьма типично, но беспрецедентно высокая степень внимания к окружающему пространству, которое автор, Никита Магистр, воспроизводит в мельчайших подробностях. Это повествование даже по форме больше похоже на рассказ путешественника о необычном случае в дороге, чем на житие. Вопреки канонам после
прооймиона нам рассказывают не о семье и родине героини, а непосредственно об обстоятельствах, при которых автор попал на остров Парос. Далее он описывает свою встречу с отшельником Симеоном, который, в свою очередь, повествует о собственном появлении на острове, и только в рассказе Симеона, наконец-то, возникает история самой героини. В тексте нет масштабных перемещений, это достаточно компактно локализованная история, но ощущение пути воссоздается невероятно реально. Важно также и то, что каждый новый рассказ представлен от первого лица, т. е. подразумевается смена рассказчика, однако степень внимания к движению и деталям окружающего пространства все время остается на одном и том же высоком уровне, что, несомненно, говорит об отражении авторской индивидуальности. Агиографу действительно интересны многочисленные подробности флоры, фауны, топографии острова, особенности интерьера и экстерьера храма Богородицы, которые вкладываются то в историю Симеона, то в рассказ Феоктисты, то в его собственные описания, что рождает ощущение субъективно пережитого автором пространства. Именно это качество и сама возможность описывать дорогу именно так получат дальнейшее развитие в XI-XII вв., и в этом смысле житие Феокстисты -один из предшественников будущих путешествий в житиях и «хождениях».
XI-XII вв.
Со второй половины XI вв. агиография начинает терять свои позиции в литературе, количество текстов уменьшается, а в XII в. их уже совсем мало. Тем не менее, путешествия по-прежнему не исчезают со страниц житий. Особо интересный материал представляют жизнеописания Никона Метаноите (XI-XII вв., Sullivan 1987), Лазаря Галисийского (XI в., Vita S. Lazari 1910), Кирилла Филеота (XII в., Sargologos 1964), Леонтия Иерусалимского (XII в., Tsougarakis 1993).
В житиях XI в. мы по-прежнему обнаруживаем принципы изображения путешествия, описанные ранее. Агиографы так же представляют маршрутную сеть, а со святыми в дороге происходят разнообразные чудеса. Но ощутимый контраст с предыдущей эпохой составляет изменившееся соотношение элементов движения, появление которых обусловлено внешней необходимостью, и описаний, представленных без какой-либо видимой причины. Помимо чудесной переправы через бурную реку (Sullivan: 66), моментального преодоления большого простран-
ства (Sullivan: 102, 142), агиограф Никона Метаноите включает в свое повествование подробное описание других моментов путешествия, в которых ничего особенного или чудесного не происходит. Он делает свое повествование более красочным, представляет нам, как выглядело то или иное место, описывает его географические, природные особенности. Очевидно, что ему интересно представить и эту сторону совершаемого путешествия. Он описывает острова Саламин, Эгину, пролив Эврип, воссоздает подробную картину Пелопоннеса, перечисляя огромное количество топонимов мелких населенных пунктов и указывая их расположение относительно друг друга и более крупных поселений (подробнее см.: Мантова: 2013).
Что касается жития св. Лазаря, то, несмотря на то, что он был известен как столпник, в тексте представлено невероятно подробное пешее паломническое путешествие героя из Лидии в Палестину и возвращение через несколько лет на родину7. Здесь уже достаточно радикально изменяется привычная схема описания пути. Почти все повествование превращается в непрерывное описание движения, где чудеса тоже появляются, но они фактически теряются среди множества других эпизодов бесконечного перемещения. Это погони, попытки скрыться от преследователей, ночевки под открытым небом и т.д. Трудности путешествия не просто упоминаются - они занимают основное место в рассказе, они, собственно, и есть весь рассказ. При этом преодоление их в абсолютном большинстве случаев не связано с какими-либо чудесами. Представляя движение кинематографически подробно и ярко, автор погружает читателя в атмосферу этого путешествия, описанного иногда по дням и по часам и снабженного почти физическим ощущением движения.
Наряду с привычными проблемами, как то, добывание пропитания и места для ночлега, появляются и специфические происшествия. Это, например, стычка с погонщиками верблюдов, которые целый день караулили путников у Тивериады. Заприметив с утра, как монахи входили в город, погонщики дождались их вечером и набросились, чтобы отнять хлеб, полученный у христиан. Разрешение конфликта далеко от того, каким можно было бы себе представить в более ранней литературе. Путники
7 Э.-М. Тэлбот приводит сведения, что в досье св. Лазаря входил отдельный текст, посвященный путешествию, который и послужил источником для такого подробного описания пути в тексте жития (A.M. Talbot 2001: 98).
отдают погонщикам часть хлеба, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы освободиться от преследования. Но этого не происходит, и Лазарь, вместо того, чтобы как-то проявить свои сверхъестественные способности, просто соглашается отдать все, чтобы не рисковать. К счастью, спутник преподобного Павел сумел так грозно накричать на преследователей, что они предпочли ретироваться (Vita S. Lazari 1910: 51 б).
Наконец, переходя к XII в., мы должны констатировать, что жития Кирилла Филеота и Леонтия Иерусалимского сильно отличаются друг от друга, но, несомненно, их объединяет новый тип описания движения и пространства. Самое значительное отличие от предыдущих памятников - это появление субъективных ощущений самого путника, т. е. авторы включают в литературу то, чему там раньше просто не находилось места. Кирилл Филеот отправляется в плавание в качестве матроса, чтобы проверить силу своего духа, и вместо привычных описаний штормов и их чудесного усмирения нам представляют внутренние ощущения и страдания простого человека, измученного постом и самобичеваниями, который изможден настолько, что физически не может выполнять своих обязанностей на корабле. М. Мал-лет пишет, что это происходит не потому, что читателям XII в. перестали нравиться коллизии с бурями, и что это просто один из вариантов использования темы моря (Mullett 2002: 280), но ведь само появление такого варианта уже свидетельствует об изменении художественных возможностей для описания путешествия.
Во многочисленных путешествиях Леонтия, патриарха Иерусалимского, мы часто видим движение как таковое, вне всякой связи с необходимостью описывать чудеса (хотя они тоже есть) или компоновать сюжет. Путешествия в этом тексте - обыденная и не самая примечательная часть жизни героя, особенно, когда он становится настоятелем крупного монастыря на Патмосе и вынужден часто ездить по делам. А в самом начале пути в Иерусалим, когда Леонтий пребывал на Кипре, агиограф походя делает и вовсе неслыханное замечание об удовольствии от перемены мест: «Однажды великий отправился в одно из своих владений, чтобы навестить его и его обитателей, а также и насладиться свободной переменой места (e^eu0ep(a^ Se dno^avoai ек rqg той топои ^exapo^^^)» (Tsougarakis 1993: гл. 74,
стк. 1-3)8. Такое отношение к пути составляет разительный контраст с семантически нагруженными путешествиями скитальцев
IX-X вв. Кроме того, в этом жизнеописании представлено достаточно субъективное впечатление от пребывания в Святой земле. Леонтий после долгого пути достигает Иерусалима, но в описании его нет пафоса присутствия в сакральном центре мира. Вместо этого основное внимание сосредоточено на сопротивлении враждебным латинянам, которые безуспешно пытались напасть на патриарха (Tsougarakis 1993: гл. 85-86).
В этом смысле манера описания очень схожа с текстами, которые появились в Византии именно в XII в. и которые посвящены непосредственно путешествию. Это описание паломничества Иоанна Фоки (Троицкий 1889), поэма Константина Манассии о его дипломатической миссии в Палестину (Horna 1904), письмо Николая Месарита о поездке из Константинополя в Никею (Heisenberg 1923). Также довольно подробное описание путешествия содержится в письмах Григория Антиоха из Болгарии (Darrouzes 1962, 1963)9. В этих памятниках степень авторского внимания к изображению всего, что они видят вокруг и что испытывают в процессе путешествия, невероятно высока. Окружающее пространство воссоздается очень тщательно, с большим количеством деталей, а гамма ощущений и эмоций человека, находящегося в пути, производит впечатление и на современного читателя. Особенно потому, что в описании окружающего пространства они очень субъективны. К. Галатариоту даже выстраивает их в порядке нарастания субъективности. В частности, она пишет, что повествование Иоанна Фоки более объективно, чем Константина Манассии и, уж тем более, Николая Месарита и Григория Антиоха (Galatariotou 1993). Однако, принимая во внимание жанровое своеобразие каждого из этих произведений и личность самого автора, вполне можно признать их в равной степени субъективными. Просто в случае Иоанна Фоки не следует забывать, что он монах и паломник, поэтому основной тон его рассказа положительный, а для остальных
8 Цитаты из жития Леонтия приведены по электронному Тезаурусу греческого языка - Thesaurus Lingua Graeca. [Электронный ресурс]. URL: http://www.tlg.uci.edu (дата обращения: 01.05.2014).
9 Послание Месарита формально выходит за рамки XII в., оно датируется 1208 г., но, поскольку это самое начало XIII в., все же представляется возможным рассматривать его в кругу повествований-путешествий предшествующего столетия.
путешествие - это неприятная необходимость. Самое главное, что во всех случаях мы отчетливо видим личность автора, и в этом смысле церковные писатели XII в. принадлежали своему времени и разделяли литературные вкусы своих мирских современников.
Подводя итоги и возвращаясь к высказыванию А.П. Каждана
об условной репрезентации и дискретности пространства в византийской литературе, можно констатировать, что в агиографии это не всегда было так. Очевидно, что в наших текстах можно проследить некую линию развития. В общих чертах можно обозначить изменения как постепенный переход от схематичности и условности описываемого путешествия к наполнению его сначала подробностями передвижения, а в XII в. уже и субъективными ощущениями путешественника. В литературе XII в. внутренний мир героя открывается как предмет изображения; в нее входит то, что ранее не казалось достойным или просто интересным для описания.
Литература
Каждан 1968 - Каждан А. П. Византийская культура (X-XII вв.). М., 1968.
Каждан, Шерри, Ангелиди 2002 - Каждан А. П., Шерри Ли Ф., Ангелиди Х. История византийской литературы (650-850 гг.). Эпоха византийского эциклопедизма. Пер. с англ. СПб., 2002. Мантова 2013 - Мантова Ю. Б. Репрезентация пространства в византийских житиях св. Никона Метаноите и св. Григентия // Историческая психология и социология истории. 2013. Т. 6. № 2. С. 79-86. Подосинов 1993 - Подосинов А. В. Картография в Византии // Византийский временник. 1993. Т. 54. С. 43-48.
Помяловский 1992 - Житие иже во святых отца нашего Феодора архиепископа Едесского / изд. И. С. Помяловский. СПб.,1992. Троицкий 1889 - Иоанна Фоки Сказание вкратце о городах и странах от Антиохии до Иерусалима, также Сирии, Финикии и о святых местах в Палестине, изд. И. Троицкий // ППС. Т. 8, вып. 2. СПб., 1889. С. 1-29.
Berger 1995 - Leontios presbyteros von Rom, Das Leben des heiligen Gregorios von Agrigent, ed. A. Berger // Berliner Byzantinische Arbeiten 60. Berlin, 1995.
Berger 2006 - Life and Works of Saint Gregentios, Archbishop of Taphar / ed. A. Berger. Berlin, 2006.
Binggeli 2010 - A. Binggeli. Converting the Caliph: a legendary motif in Christian hagiography and historiography of the early Islamic period // Writing 'True Stories': Historians and Hagiographers in the Late Antique and Medieval Near East. Cultural Encounters in Late Antiquity
and the Middle Ages 9 / ed. A. Papaconstantinou, M. Debie, H. Kennedy. Turnhout, 2010. P. 77-103.
Dvornik 1926 - La Vie de St. Gregoire de Decapolite et les Slaves macedoniens au IX siecle / ed. F. Dvornik. Paris, 1926.
Euthymiades 2006 - Euthymiades S. New Developments in Byzantine Hagiography: The Rediscovery of Byzantine Hagiography / Proceedings of the 21st International Congress of Byzantine Studies: London, 21-26 June 2006 / ed. by E. Jeffreys. Aldershot. T. 1. P. 157-171.
Galatariotu 1993 - Galatariotou C. Travel and Perception in Byzantium // Dumbarton Oaks Papers. 1993. Vol. 47. P. 221-241.
Heisenberg 1923 - Heisenberg A. (ed.). Reisebericht des Nikolaos Mesarites an die Monche des Euergetisklosters in Konstantinopel // Sitzungberichte der Bayerischen Akademie der Wissenschaften, phil.-hist. Klasse 2. S. 35-46. (= Neue Quellen zur Geschichte des lateinischen Kaisertums und der Kirchenunion. II).
Horna 1904 - Das Hodoiporikon des Konstantin Manasses, ed. K. Horna// Byzantinische Zeitschrift 13. S. 325-347.
Kazhdan, Franklin 1984 - Kazhdan A., Franklin S. Studies on Byzantine Literature of the 11-th and 12-th Centuries. Cambridge; Paris; New-York, 1984.
Kulzer 2003 - Kulzer A. Konstantinos Manasses und Johannes Phokas -zwei Byzantinische Orientreisende des 12. Jahrhunderts // Erkundung und Beschreibung der Welt. Zur Poetik der Reise- und Landerberichte. Vortrage eines interdisziplinaren Symposiums vom 19.-24. Juni 2000 an der Justus-Liebig-Univesitat GieBen, ed. X. von Ertzdorff, G. Giesemann. Amsterdam; New York, 2003.
Mullett 2002 - Mullett M. In peril on the sea: travel genres and the unexpected // Travel in the Byzantine world / ed. R. Macrides. Aldershot, 2002. P. 259-284.
Papadopoulos-Kerameus 1963 - Vita S. Eustratii, ed. A. Papadopoulos-Kerameus// Ava^sKxa 'Ispoao^up,raK^q axaxuo^o'^aq, vol. 4. Bruxelles, 1963. P. 367-400.
Pratsch 2005 - Pratsch T. Der hagiographische Topos: Griechische Heiligenviten in mittelbyzantinischer Zeit. Berlin, 2005.
Rossi Taibbi 1962 - Vita di Sant' Elia il Giovane / ed. G. Rossi Taibbi. Palermo, 1962.
Sargologos 1964 - La Vie de Saint Cyrille le Phileote moine byzantin, ed. E. Sargologos // Subsidia Hagiographica. 1964. Vol. 39. Bruxelles.
Sullivan 1987 - The life of Saint Nikon / ed. D.F. Sullivan. Brookline, MA.
Talbot 2001 - Talbot A.-M. Byzantine Pilgrimage to the Holy Land from the 8-th to the 15-h Century // The Sabaite Heritage in the Orthodox Church from the Fifth Century to the Present / ed. J. Patrich. Leuven, 2001. P. 97-110.
Thesaurus Linguae Graecae - http://www.tlg.uci.edu
Tsougarakis 1993 - Tsougarakis D. The Life of Leontios Patriarch of Jerusalem: Text, Translation, Commentary // The Medieval Mediterranean. People, Economies and Cultures, 400-1453, Vol. 2. Leiden-New York-Koln, 1993. P. 32-156.
Vita S. Germani Cosinitzae 1866 - Vita S. Germani Hegumeni // AASS Mai V. 3. Paris-Roma, 1866. P. 6*-10*.
Vita Lazari 1910 - Vita Lazari in monte Galesio //AASS Novembris, V. 3.
Bruxelles, 1910. P. 508-588.
Vita S. Nicolai 1862 - Vita S. Nicolai Studitae // PG. 105. Paris, 1862.
Col. 863-925.
Vita S. Theoktistae 1925 - Vita S. Theoktistae //AASS Novembris. V. 4.
Bruxelles, 1925. P. 224-233.
Vita S. Vlasii 1925 - Vita S. Vlasii Amoriensi // AASS Novembris. V. 4.
Bruxelles, 1925. P. 657-669.
Еи0ирш5п? 1999 - 2. Eu0upia5n?. Nоsро^ Kai npaypan^ xa^vSvraxEq ото
BuZavxio тои 8ои, 9ои Kai 10ои airava // Byzantina. 1999. T. 20.
2. 155-165.
Y. B. Mantova. Travel in the Mid-Byzantine hagiography: peculiarities of the literary representation
It is usually considered that in Byzantine hagiography travels tend to be represented in a sketchy way. A. Kazhdan connected this peculiarity with the Byzantine writers’ general endeavor to express idea of stability, by presenting the travel not as a process, but as two static conditions: the moments of departure and of the arrival.
The paper analyzes travel depictions in the saints’ lives of the Mid-Byzantine period. Observations of the diachronic changes in the description of travels are used to evaluate the evolution of the literary tastes in the 8th-12th c. hagiography.
The earliest chosen texts, vitae of SS. Theodore of Edessa and of Gregory of Agrigentum, comprise distant journeys: however, the hagiographers tend to present the beginning and end of the saints’ routes without further detail. The rare episodes where we can get a glimpse of the travelling saint are due to the author’s need to organize the plot or to show the saints’ ability to overcome the perils on the road or in the sea.
The period from the 9th to the first half of the 11th centuriy was a flourishing one in the history of hagiography, leaving behind a considerable number of texts. On the one hand, the authors continue to use the travel motif for the same purposes as the earlier vitae, but on the other hand, some of them appear to pay more attention to the travel itself. In the vitae of SS. Gregory of Decapolis, Gregentios, Theoktista of Lesbos, Nicon Metanoite, Lazaros of Galesionnot travel episodes are not only given more space, but also developped into a picturesque ekphrasis.
This tendency is further developped in 12th c. hagiography where the travel narratives are enriched with emotions and personal perception of the travelers. Thus, the vitae of Cyrillos Phileotes and Leontios of Jerusalem have something in common with the travel accounts, which appeared in the Byzantine literature in the 12th c. (pilgrimage of Ioannes Phocas, the poem of Constantine Manasses, letters of Nicholas Mesarites and Gregory of Antioch).
Keywords: hagiography, Byzantium, travel, environment descriptions.
