CC BY
435
ПУШКИНСКИЙ МИФ О ПЕТЕРБУРГЕ В РОМАНЕ А. БЕЛОГО “ПЕТЕРБУРГ”
Л.З. ПОЛЕЩУК
Кафедра истории русской литературы Институт русского языка и литературы Ул. Алеутская, 56, 690000, Владивостк, Россия
Статья посвящена анализу пушкинской традиции в символистской прозе. В центре авторского внимания проблемы эстетической интерпретации и творческого исрсиимыилсНйл тсдпш и всадника А. Пушкина в романс А. Белого “Петербург . На основе сравнительно-типологического анализа символистского источника и поэмы “Медный всадник” выявляется разнообразие философско-художественных решений, приводящих к новой немифологической трактовке как исторических, так и литературных реалий и - в конечном итоге - к новому, символисткому варианту “петербургского мифа”, “архетипическим” вопрощением которого был “Медный всадник”.
В романе Андрея Белого "Петербург" реминисцирование поэмы Пушкина "Медный Всадник" действует на всех уровнях организации текста: стиля, сюжета и конфликта, системы образов, голоса автора, который звучит или открыто в лирических высказываниях, или выстраивается как позиция автора в комплексе его идей и оценок. При том, что в романе исследователи отмечают наличие целого ряда традиций, пушкинская традиция здесь, на наш взгляд, оказывается наиболее фундаментальной и значимой в художественных решениях и позиции Андрея Белого.
Наиболее обстоятельно "реминисцентаые" вводы поэмы Пушкина "Медный Всадник" в текст "Петербурга" рассмотрел Л.К. Долгополов в своей монографии об Андрее Белом и его романе [4]. Он соотносит факт присутствия "Медного Всадника'1 в произведении Белого с комплексом социально-исторических проблем, представленных в символистском романе, с постановкой вопроса о неизбежном столкновении "восточного" (стихийного) и "западного" (рационального) начал в истории развития послепетровской России [Там же, с. 84].
По наблюдениям З.Г. Минц, и "сама эпоха", и "культурное здание становящегося символизма", связывались со "стремлением увидеть нового Пушкина - философски осмыслить его творчество и, продолжив путь Мережковского, создать "точную науку о Пушкине" [12, с. 72-76]. Р.Д. Тименчиком глубоко подмечено (в статье ""Медный Всадник"" в литературном сознании начала XX века"), что поэма Пушкина привлекала Белого, как и его современников (Брюсова и Мережковского), в качестве некой "универсальной формулы российской истории" [16, с. 90], ставшей предметом осмысления и полемики в первом русском историософском романе.
Таким образом, роман "Петербург" "выходит" за границы изображаемого мира путем "подключения" к нему цитируемых источников. Центонный принцип организации романа Белого позволяет воспринимать его как "интертекст". При том, что в анализируемом романе исследователи отмечают наличие целого ряда
историко-литературных рецепций (Лермонтова, Гоголя, Достоевского, Вл. Соловьева и др.), пушкинский реминисцентный пласт, на наш взгляд, оказывается наиболее значимым в повествовательной структуре романа.
Показателен тот факт, что Белый открыто вводит мотив "Медного Всадника" в образную структуру своего текста, о чем неоднократно писалось в критике. Л.К. Долгополов, в частности, пишет: "...многочисленные заимствования из "Медного Всадника", которые были отмечены в "Петербурге", не есть заимствования в собственном смысле слова, ибо "обслуживают" они уже иную концепцию, иную идею..." [4, с. 281]. По мнению исследователя, Белый "берет хорошо известные всем образы произведения, давно уже признанного классическим и знакомым каждому русскому, выводит их в совершенно другую эпоху, делая их героями своего романа и тем самым продлевая их во времени. Таким произведением оказывается "Медный Всадник" Пушкина, любимая поэма Белого, приобретающая под его пером эпохальное значение" [5, с. 74].
Д.С. Лихачев в предисловии к академическому изданию романа пишет: "В самой острой форме "Петербург" Белого противостоит "Медному Всаднику" Пушкина и одновременно как бы продолжает и развивает его идеи" [10, с. 5]. Б.В. Томашевский отмечает, что более всего отразился "Медный Всадник" на романе А. Белого "Петербург". В нем "эпизоды пушкинской поэмы приобретают характер лейтмотивов. <...> Некоторые страницы романа непосредственно повторяют образы и эпизоды поэмы Пушкина" [17, с. 252]. По мнению Н.П. Анциферова, "А. Белый создает целый мир Петербурга, в центре которого Медный Всадник, а в окружении - Россия. Этим и только этим примыкает он к Пушкину. Словно взял и пересоздал образ Петербурга Пушкина в согласии со своими философскими и историческими взглядами" [1, с. 187]. А.В. Лавров отмечает, что Белый не только гротескно перетолковывает пушкинские мотивы, но и "превращает их в новую, безукоризненно выстроенную, емкую художественную реальность" [9, с. 9].
Анализ романа "Петербург" в сопоставлении с поэмой "Медный Всадник" обнаруживает прямое следование Белого пушкинской традиции, декларированное пушкинскими эпиграфами и воплощенное на уровне прямых цитат, скрытых реминисценций и рецептивных проекций, а также парафразирования пушкинских приемов, имевших место в "петербургской повести".
Поэма ’’Медный Всадник" в "Петербурге" присутствует, на наш взгляд, в статусе литературного (созданного Пушкиным) "мифа" о Петербурге и его творце, причем мифа, художественно переосмысленного Белым. В свою очередь, анализируемый роман Андрея Белого является неотъемлемой частью "петербургского текста". Белый сознательно "встраивает" произведение в общее пространство "петербургского текста", более того, стремится свести "последние итоги" сделанного до него, дать окончательную разгадку "непостижимого города". Говоря об отношении художественного мира романа Белого к мифам о Петербурге А. Пушкина, Н. Гоголя, Ф. Достоевского, П. Чайковского, В. Пискунов считает, что роман Белого "не является ни их простым репродуцированием, ни уничтожающим травестированием". По мнению исследователя, "пародия" Белого соответствует "тыняновскому" пониманию пародии как средства сдвига, обновляющего смысл: "Она и развоплощает образы
предшествующей культуры, и возрождает их в новом качестве: изымает предшествующие мифы о Петербурге из потока "быстротекущего времени", синхронизирует их в иерархически организованном пространстве художественного текста" [13, с. 141] .
Прежде всего, Белый "подхватывает" и развивает историософскую версию соотношения Петра - Медного Всадника и Евгения, предлагая двоякий взгляд на значение петровских реформ в исторической судьбе России. Рецептивная тема "Медного Всадника" в романе Белого неизбежно вводит в его идейную структуру комплекс социально-исторических проблем, что ведет к постановке вопроса о неизбежном столкновении "восточного" - стихийного и "западного" -рационального начал в истории развития послепетровской России [4, с. 84].
"Медный Всадник" привлекал Белого потому, что в этой поэме он почувствовал разработанные принципы "надисторического" (термин Белого) подхода к действительности. По существу, у Пушкина нет "надисторического", а есть усложненная символика в изображении исторически-конкретных периодов, что и передает символика монумента. Внимание к вечным проблемам бытия и стремление соотнести с ними конкретные ситуации и типы наблюдаются как у Пушкина, так и у Белого. Но в романе Белого "надисторическое" "вбирает" в себя, "поглощает" исторически-конкретное, в связи с его философией, абсолютизирующей духовное начало в "мире - целое". В результате и возникает особый художественно-философский ракурс его видения реальности от уровня бытовой до уровня государственно-исторической.
Тема и образ Петербурга - в центре романа Белого. Петербург - не только место, где происходит действие, но и главное действующее лицо, а также основная причина символического раздвоения изображаемой действительности. Тема и образ Петербурга в романе Белого восходят к пушкинской трактовке, которая, по мнению ряда критиков, синтезирует всю предшествующую мифопоэтическую традицию. Так, Л.К. Долгополов, говоря о "Медном Всаднике" Пушкина, называет поэму единственной в своем роде попыткой "создать синтетический образ Петербурга..." [6, 253]. Н.П. Анциферов, обращаясь к образу города в творчестве Пушкина, отмечает вдохновение, с которым поэт говорит о Петербурге: "Пушкин верит в судьбу Петра творенья. Не одолеть его мрачным стихиям". Вместе с тем, по мнению Н.П. Анциферова, "Пушкин был последним певцом светлой стороны Петербурга. С каждым годом все мрачнее становится облик северной столицы" [1, с. 64-66].
Анализ романа "Петербург" в сопоставлении с текстами Гоголя и Достоевского обнаруживает прямое следование Белого не только пушкинской, но и гоголевской традиции, декларированное гоголевскими образами ("нос", "шинель", "крылатка шинели", "трость", "котелок", "куньи воротники", "бобровые воротники" и т.д.) и воплощенное на уровне прямых цитат, скрытых реминисценций и рецептивных проекций, а также парафразирования гоголевских приемов, имевших место в "петербургской повести".
Петербургский "топос" у Белого - пространство, ограниченное кубами домов, улицами, перекрестками, где "подавлен человеческий дух, где нет и не может быть никакой естественности" [7, с. 527]. Андрей Белый пишет в романе "Петербург" о возникновении города: "Верно, в те Далек1}й^щс^ш«^тавали из мшистых болот и высокие крыши, и мачты, и шпицы, пр^ШШЕРКн#^у своими
ДРУЖБЫ НАРОДОВ НАУЧНАЯ БИБЛИОТЕКА
промозглый, зеленоватый туман, - на теневых своих парусах полетел к Петербургу Летучий Голландец из свинцовых пространств балтийских <...> морей, чтобы здесь воздвигнуть обманом свои туманные земли, и назвать островами волну набегающих облаков" [2, с. 33].
В поэме Пушкина "Медный Всадник" Петербург появился как дерзкий замысел, наперекор стихиям, "назло надменному соседу"; город возникает "на мшистых, топких берегах", "из тьмы лесов, из топи блат". Петербург возник там, где решил Петр: "Здесь будет город заложен, / Отсель грозить мы будем шведу". И, следовательно, город был создан не естественно, а искусственно: волею человеческой и многими жертвами. Самодержец Петр в "Европу прорубил окно", принеся в "жертву" своему "великому решению" ("великим думам") многие человеческие жизни. Петербург не выросший естественно, а появившийся на свет по воле личностной и внезапно, так и не сможет никогда воплотиться вполне и окончательно, он навсегда останется, - по крайней мере, здесь, в виду своего создателя, чем-то призрачным и не совсем реальным. В.М. Маркович писал о том, что "на фоне других европейских столиц (не исключая Москвы), выраставших постепенно и стихийно, Петербург воспринимался как город "умышленный", "вымышленный", "вытащенный" (Мережковский) из Земли" [11, с. 105-106].
Петербург в романе Белого "на краю света": "Весь Петербург - бесконечность проспекта, возведенного в энную степень. За Петербургом - ничего нет" [2, с. 18]. В романе А. Белого города или еще, или уже нет. Строки "Медного Всадника", "переписанные" Белым, приобрели новый смысл, противоположный искомому. Вспоминая пушкинские строки, Белый одновременно совершает демонстративный отказ от пушкинской темы величия Петербурга и величия его создателя - "державца полумира". Здесь важным будет замечание Б.М. Гаспарова: "Вся каргана проецируется на начальные фразы Книги Бытия, рисующий мир в начале творения. В этой символической рамке решение Петра основать Город <.. .> принимает характер сотворения божественного космоса" [8, с. 292-293].
Д. Буркхарт писал: "Речь идет о литературной обработке первоначального мифа, мифа о мироздании и крушении мира. Создание объясняется как действие Демиурга, существа, создающего из первоначального хаоса порядок, т.е. космос. <.. .> Подобно Богу, сотворившему из первоначального хаоса ... небо и землю и отделившему воду от суши <...> в начале поэмы "Медный Всадник" мир Петра, который надо ещё создать, спрятан в лесу и темноте <...> Но творческий дух Петра витает уже над первобытным хаосом..." [3, с. 195, 197].
Петр во вступлении интерпретируется Белым в мифологическом ключе - как демиург, творец, подобный самому Богу-Творцу. Не случайно, по мысли автора "Петербурга", "Медный Всадник" открывается именно стихами: "На берегу пустынных волн / Стоял он, дум великих полн". По мнению Л.В. Пумпянского, такое уподобление естественно для вступления к "Медному Всаднику". Первая часть вступления - подражание стилю русских торжественных од XVIII столетия, авторы этих текстов неизменно наделяли Петра чертами "земного бога". А в трактовке А.М. Ранчина, "эти стихи напоминают о первых стихах первой книги Библии - Книги Бытия. В них сказано о сотворении Богом неба и земли, о том, что земля была пуста и безвидна и что дух Божий носился над водами". В Книге Бытия мы читаем: "В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста<...>и Дух Божий носился над водою" (Быт. 1; 1 -2).
Отсюда мотив "пустоты" и "безвидности" в романе Белого. Воплощением пустоты является образ-символ "ноль", возникающий в размышлениях Николая Аполлоновича. "Ноль", с точки зрения человеческого существования, символизирует смерть. С самого детства сын сенатора боится нолей. Ср.: "А Николенька весь в бреду принимался выкрикивать праздные ерундовские вещи и все о том, об одном: что и он скругляется, что и он - круглый ноль; все в нем нолилось - ноллилось..." [2, с. 226]. Повзрослев, Николай Аполлонович размышляет о тяжком стечении обстоятельств, которое он представляет как пирамиду событий, и пирамида эта мыслится им как "бред, измеряемый цифрами. Тридцать нолей: это - ужас; да: зачеркните вы единицу - провалятся тридцать нолей. Будет ноль" [Там же, с. 227]. Следовательно, будет гибель, будет смерть, ведь единицей Николай Аполлонович представляет себя.
В романе "Петербург" возникает пародийное сопоставление Петра-"космократора", усмирителя стихии, и сенатора Аблеухова, который также выступает поборником усмирения природного хаоса путем заключения пространства в "планиметрическую сетку". Мечты Аполлона Аполлоновича не менее грандиозны, чем у Петра, а быть может, даже превосходят их своей фантастичностью: сенатор, человек государственный, мечтает, чтобы "сеть параллельных проспектов, пересеченная сетью проспектов, в мировые бы ширилась бездны плоскостями квадратов и кубов" [Там же, с. 21].
Герои романа "Петербург" обитают в "балтийских болотах", на границе земли и моря и на окраине России, в единственном месте, которое принадлежит одновременно и России и Европе. И потому, являясь уникальным местом, точкой скрещения двух непересекающихся миров, Петербург в художественной концепции Белого существует скорее не в реальности, а в воображении сенатора Аблеухова. Петербург - город-мираж, не существующий наяву (так в романе Белого, наряду с пушкинскими мотивами, начинают звучать мотивы произведений Гоголя и Достоевского). Пушкинский текст Белый "переписывает" заново.
Как и в пушкинской поэме "Медный Всадник", Петербург в романе Белого возник искусственно, противоестественно, встал из "мшистых болот". Петр бросил вызов стихиям природы и "воздвигнул обманом свои земли". Город в романе - на "краю света": "Весь Петербург - бесконечность проспекта, возведенного в энную степень. За Петербургом - ничего нет" [Там же, с. 18].
Что касается пушкинской антитезы "природы" и "культуры", то ее место у Белого занимает антитеза "хаоса" - "порядка", которая тоже восходит к "петербургской повести". Творец "Медного Всадника" прославлял величие творца Петербурга, бросившего вызов стихиям. Пусть это и величие, исполненное гордыни и чреватое бедствиями для людей. Для автора "Петербурга" различия между природой и культурой не существует. Герои принадлежат не к одной из этих сфер, а всему Бытию. Сенатор Аблеухов и его сын Николай Аполлонович неизменно размышляют о пространстве и времени, которые присущи природному миру и в то же время являются категориями человеческого сознания.
Таким образом, роман Андрея Белого "Петербург" является в определенном смысле "двойником" поэмы Пушкина "Медный Всадник", но "двойником" особого рода: речь идет не просто о копировании одного произведения другим, а
о воздействии одного на другое; символическое прочтение предшественников позволяло Белому ’’вплетать” в собственную прозу их образы, темы, мотивы. В романе "Петербург" происходит онтологическая универсализация конфликта, придающая ему статус мифа. В экзистенциальный контекст бытия автор включает образы-символы, маркирующие этические и философские категории -Добра и Зла, Истины и Лжи, Жизни и Смерти, а также перешедшие в разряд "вечных" образов пушкинские персонажи - Петр и Евгений, и Медный Всадник. В романе Белого "Петербург", как и в поэме "Медный Всадник", конфликт носит метафизический характер, что обеспечивается разветвленной системой уподоблений, взаимоотражений, "двойничества". "Двойничество" в романе "Петербург" отличается особым многообразием, усложненностью и амбивалентностью. Персонажи романа подменяют друг друга; противопоставленные на основе одного признака, они непременно сближаются на основе другого. Каждый из героев имеет несколько "отражений-двойников", в том числе и пародийных. В данной главе диссертации мы отмечаем, что в романе "Петербург", наряду с пушкинскими, звучат и гоголевские реминисценции.
ЛИТЕРАТУРА
1. Анциферов Н.П. Душа Петербурга: Очерки. - Л., 1990.
2. Белый А. Петербург. - М., 1928.
3. Буркхарт Д. Семантика пространства. Семантический анализ поэмы “Медный Всадник” Пушкина // Университетский пушкинский сборник. - М., 1999.
4. Долгополов Л.К. Андрей Белый и его роман “Петербург” - Л., 1988 (1).
5. Долгополов Л.К. Начало знакомства. О личной и литературной судьбе Андрея Белого // Андрей Белый. Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации: Сборник. - М., 1988 (2).
6. Долгополов Л.К. Нарубеже веков. О русской литературе конца XIX начала XX века. - Л., 1977.
7. Долгополов Л.К. Творческая история и историко-лшитературное значение романа А. Белого “Петербург” // Белый А. Петербург. - М., 1981.
8. Гаспаров Б.М. Поэтический язык Пушкина как факт истории русского литературного языка. - СПб., 1999.
9. Лавров А.В. Мемуарная трилогия и мемуарный жанр у Андрея Белого // Белый Андрей. На рубеже двух столетий. Воспоминания: В 3 т. Т. 1. - М., 1989.
10. Лихачев Д.С. Предисловие // Белый А. Петербург. - М., 1981. С.5.
11. Маркович В.М. Петербургские повести Н.В. Гоголя. - Л., 1989. С. 105-106.
12. Минц З.Г. У истоков символистского Пушкина // Пушкинские чтения. - Тарту Таллин, 1987.
13. Пискунов В. Второе пространство романа А. Белого “Петербург” // ВОпросы литературы. - 1987. - №10;
14. Пумпянский Л.В. “Медный всадник” и поэтическая традиция XVIII века // Пумпянский Л.В. Классическая традиция: Собрание трудов по истории русской литературы. - М., 2000.
15. Ранчин А.М. Поэзия Бродского и “Медный всадник” // Ранчин А.М. Иосиф Бродский и русская поэзия XVTQ-XX веков. - М., 2001.
16. Тименчик Р.Д. “Медный всадник” в литературном сознании начала ЧЧ века // Проблемы пушкиноведения: Сб. научн. трудов. - Рига, 1983.
17. Томашевский Б.В. Поэтическое наследие Пушкина // Томашевский Б.В. Пушкин: Работы разных лет. - М., 1990.
A.Pushkin's Myth of St. Petersburg in A.Beliy’s Novel "St. Petersburg”
L.Z. Poiyestchuk
Department of Russian Literature Far Easten National Unverity
6, Uborevich st., 690950, Vladivostok Russia
The article considers Pushkin's tradition in the Symbolists'prose. The author lays emphasis on the problems of aesthetic interpretation and creative revision of A. Pushkin's "The Copper Rider" by A. Beliy in his novel "St. Petersburg". Based on comparative and typological analysis, a variety of philosophical and artistic solutions is revealed, which result in new neomythological interpretation of historical as well as literature realia and, finally, in a new Symbolists' variation of "St. Petersburg's myth embodied archetypically in A. Pushkin's "The Copper Rider".
