CC BY
647
УДК 821.161.1.092 ББК 84.4
«ПЕТЕРБУРГ» И «ПЕТЕРБУРГСКАЯ ТЕМА» В РОМАНЕ А. БЕЛОГО
I Драйсави Хуссейн Катим Маджди
Аннотация. В статье представлен анализ символистского романа Андрея Белого «Петербург». Автор предполагает, что роман А. Белого — «ответ» «Медному всаднику» А.С. Пушкина, только у Пушкина Медный всадник — это символ царской власти, а у Белого он выступает магом.
С появлением фигуры Медного всадника в романе начинается город, в пространстве которого разворачиваются все события. Петербург А. Белого — это сплошная геометрия: площади, улицы, проспекты — все это представлено у писателя как параллепипиды, линии, квадраты, конусы, треугольники. Город двойственен: днем — это геометрическая область, а ночью он несет в себе дьявольское начало. Точно так же А. Белый описывает Революцию, которая представлена в виде многоножки, закрывающей собой весь город. В романе выделены центр и периферия; центр — это имперский город и Невский проспект, несущие в себе разрушающие начала; периферия — островные части, противопоставляемые городу (они представлены безжизненными). Город представлен в черных и серых тонах - это мертвый город по сравнению с описаниями других писателей.
Таким образом, Андрей Белый, описывая город, показал его не толь-404 ко с географической точки зрения, но через него описал те проблемы (в пределах одного города), которые волновали Россию того времени.
Ключевые слова: символизм, мифология Петербурга, образ Медного всадника, пространство города, геометричность города, город — «парадиз», магическая сторона Петербурга, символика цвета, центр и периферия города.
"PETERSBURG" AND "PETERSBURG THEME" IN THE NOVEL BY A. BELYJ
I Draisawi Hussein Kadhim Majdi
Abstract. This article presents an analysis of the symbolist novel by Andrey Belyj "Petersburg". At the beginning of reading the novel, there is a subtle thread where one can see that A. Belyj's novel "The Bronze Horseman"
A.S. Pushkin. One can say that Andrey Belyj answers A.S. Pushkin with his novel in prose. For Pushkin, the Bronze Horseman is a symbol of the tsar's power, but for Belyj he is a magician.
With the appearance of the figure of the Bronze Horseman in the novel, the city itself begins. The whole space of the city is on the surface, where all the events unfold. Petersburg for A. Belyj is a continuous geometry. Squares, streets, avenues — all this is represented by the writer as parallepipids, lines, squares, cones, triangles. The city is twofold: in the daytime it is a geometric area, and at night it carries a devilish beginning. A. Belyj also describes the Revolution, which is represented in the form of a centipede, which covers the whole city. In the novel, the center and periphery are singled out, the center is the imperial city and Nevsky Prospekt, which carry destructive beginnings, and the periphery — island parts, opposed to the city (they are represented lifeless). The city is represented in black and gray tones, a dead city, rather than in the work of other writers.
Thus, Andrei Belyj, describing the city, showed it not only from a geographical point of view, but also pointed out all those problems (within the limits of one city) that troubled Russia at that time.
Keywords: symbolism, the mythology of Petersburg, the image of the Bronze Horseman, the space of the city, the geometricity of the city, the city — the "paradise", the magical side of Petersburg, the symbolism of color, the center and the periphery of the city.
«В жизни символиста все — символ. Не символов нет».
[Марина Цветаева]
405
первым исследователем которого является В.Н. Топоров.
Роман А. Белого «Петербург» — одно из таких произведений. Сопоставляя его роман с произведениями других писателей, можно увидеть, что его «Петербург» противостоит «Медному всаднику» Пушкина и одновременно продолжает и развивает его идеи. Не случайно Белый отвечает Пушкину прозаическим произведением» [1, с. 4]. «Оживить» статую «Медного всадника» у А. Белого — это значит оживить все проблемы, волнующие не только Петербург, но и всю Россию. Всадник — это символ Петра
Символистские произведения всегда интересовали и интересуют исследователей. К такому типу писателей относится Андрей Белый и его роман «Петербург», вызывающий множество вопросов у исследователей разных эпох.
Тема «Петербурга» Андрея Белого выросла из двухсотлетней мифологии этого города, начало создания которой относится ко времени его закладки. Произведения «петербургской темы» всегда вызывали интерес у писателей и воспринимались как некое «новое искусство» — единый текст, «петербургский текст», самым
(царской власти), который вершит судьбы не только государственные, но и частные. У Белого Петр Первый не просто царь, он выступает магом. Петр Первый («Медный всадник») основал не только город, а создал своего рода символ, знак. К примеру, у Пушкина Нева — это разрушающее начало (наводнение), которое приводит к сумасшествию главного героя — Евгения. У Белого же весь город — символ, это «окно в другой мир», в потусторонний, где присутствует гармония и хаос [2, с. 47].
Большое значение в романе А. Белого исследователи уделяют фигуре Медного всадника, символу Петра Великого. Он выступает символом в нескольких обличиях. Это и «какой-то гигант в сапожищах, с темно-зеленой поярковой шапкой... — чернобровый, черноволосый, с маленьким носиком, с маленькими усами...». Также это прослеживаем и в образе посетителя кабачка, который встречается с Николаем Аполлоно-вичем, хотя в данном образе узнаем Петра — не самого императора, а 4UD именно всадника, созданного Этье-ном Морисом Фальконе. Таким образом, Петербург начинается именно с появлением «Медного Всадника». «Медный всадник» — символ России, стоящей на перепутье. А.С. Пушкин, по мнению А. Белого, дает «в своей поэме мировой всеобъемлющий символ, ту интерпретацию соотношения личности и государства, которая в истории культуры имела пророческую направленность». Та же тема волнует и Белого, однако он не просто вторгается в сферу чужого творчества, но, являясь носителем духа другой эпохи, творчески переинтерпретирует ее. Как справедливо заме-
тил В.Н. Яранцев, «Не меньше, чем из А.С. Пушкина, он заимствует в своем творчестве из Н.В. Гоголя, Ф.М Достоевского, Н.А. Некрасова, Вл. Соловьева, А. Блока. Мотивами их он пользуется, как своими собственными, на их идеи опирается, их образы истолковывает и перетолковывает заново, оставаясь при этом, однако, самим собой» [3, с. 528-534].
Читая роман, можно подумать, что Петербург у Белого — это живой человек; в данном случае герой, который имеет свои привычки и особенности, обладающий собственным характером и эмоциональным настроением. Писатель обращается к городу, как к живому: «Петербург, или Санкт-Петербург, или Питер...» [4, с. 9]. Ни один писатель русской литературы так часто не говорит о городе. Обычно описывается его образ или какие-то детали, а А. Белый обращается к нему именно как к живому человеку, употребляя название города (Петербург) сто шестьдесят восемь раз!
Все действия, описываемое в романе, происходят осенью: «мокрая осень, ядовитый октябрь, был последний день сентября, невесело мерцал сентябрьский денек» [там же, с. 16]. Очень часто поэты и писатели русской литературы используют осеннюю тему. С одной стороны, осень подобна музе, окрыляющей писателя и пробуждающей в нем творца, а с другой стороны — это символ уходящей и увядающей жизни. В данном случае, осень выступает характеристикой Северной Пальмиры, показывающей все свои недостатки, подобно сырости, слякоти и изморози.
Поверхностно рассматривая образ города, можно увидеть, что он имеет свои художественные особен-
ности. Пространство города находится не на «плоскости» (это можно увидеть у А.С. Пушкина в «Медном всаднике», где происходят все действия и события), а строится по иерархическому принципу, где одно наслаивается на другое и оказывается вложенным в другое пространство, напоминая русскую матрешку. Следует отметить, что матрешка — это не просто интересная игрушка, а некий сакральный предмет, который хранит все тайны и знает их сокровенный смысл, вот поэтому она является такой интересной и притягивающей к себе внимание [5, с. 267]. Наслаивание одного пространства на другое прослеживаем и у А. Белого: из проспекта вытекают улицы или же наоборот — улицы идут к проспекту (от малого к большему). Как матрешка хранит всю информацию в себе, так и город хранит память о прошлом, что показывает А. Белый, упоминая о том, что город этот имперский. Данная схема пространства характеризуется «символическим» стилем мышления писателя. Другими словами, сама структура пространства города у Белого достаточно интересна в том плане, что она представляет собой вписанные друг в друга круги. «Петербург не только нам кажется, но и оказывается — на картах: в виде двух друг в друге сидящих кружочков с черной точкой в центре» [4, с. 10-11].
С первых страниц романа видим, что весь город — это сплошная геометрия. С математической точки зрения, геометрия — это раздел математики, изучающий структуры и отношения, а также их обобщения. Так представлен и город. Невский проспект — прямолинейный проспект, и
все что находится на проспекте также представлено прямыми линиями. А. Белый совершенно не показывает красоты города. Прямолинейность прослеживается с самого начала романа, город предстает пересечением прямых линий. Их следует понимать метафорично. Геометрия углов постройки города переносится также и на жителей, которые находятся в тесной связи с Петербургом, и является функцией петербургского пространства. Данная связь пространства и героя — яркая черта мифопоэтики. Мысленное и реальное пространство накладываются друг на друга.
События, которые происходят в Петербурге, идут механически, как колесики, совершенно не останавливаясь. В романе достаточно много событий, но эти события никак не нарушают неподвижности города. Город у А. Белого — мертвый город. Даже здания, которые он описывает, не вызывают восхищения, так как они у него все в темных и серых красках.
С первых страниц своего романа А. Белый задается риторическим вопросом: «Что есть русская империя наша?». И отвечает, что империя состоит «из городов: столичных, губернских, уездных, заштатных и далее: — из первопрестольного града и матери градов русских» [там же, с. 9]. К первопрестольному граду Белый относит Москву, а к матери — Киев. Но о них писатель не хочет распространяться, его интересует Петербург. Особое внимание уделено также Невскому проспекту. «Немаловажный проспект в сем не русском — столичном — граде. Прочие города представляют собой деревянную кучу домишек. И разительно от них всех отличается Петербург» [там же, с. 10]. Он у писа-
408
теля практически весь из камня (камень как сакральный смысл имеет в себе символ вечности, нерушимости, бессмертия, прочности). «...Столичный город, украшенный памятниками, принадлежит и к стране загробного мира.». Соответственно, каменный город Петербург напоминает обычный склеп, где сыро, мрачно и угнетающая обстановка. Это единственный раз, когда видим, что город «украшен» памятниками, пусть и принадлежащими загробному миру. Памятник является предметом культуры прошлого, памятью о ком-то или о чем-то, чего уже нет в настоящем (умерло). Следовательно, город, состоящий из памятников, напоминает обычное кладбище; по преданию, именно здесь разгуливают души умерших. В данном случае люди в романе представлены как «носы, протекающие во множестве: нос орлиный, нос петушиный, нос утиный, нос курий...» [там же, с. 15-16]. «Бороды, усы, плечи, подбородки: то изобилие составляло верхние оконечности человеческих туловищ. Протекали плечи, плечи и плечи; черную, как смола гущу образовывали плечи. туловища бежали на ножках» [там же, с. 29]. Люди здесь, как «неупоко-енные» души, силуэты. Единственных, кого он описывает, это главных героев, и то, сенатор Аблеухов у него с каменными глазами и серым лицом.
Если проанализировать роман с географической точки зрения, то для Белого он представлен такими местами: Николаевский мост, Васильевский остров, Нева, Исаакиев-ский собор, Памятник императору Николаю, Литейный мост, Троицкий мост, Невский проспект, Летний сад, Сенатская площадь, Миллионная
улица, Мойка, Английская набережная, Александровская площадь, Зимняя канавка, Чернышев мост (мост Ломоносова), Дворец Белосельских-Белозерских, Пантелеймоновская улица, Памятник «Медный Всадник», Троицкий мост, Аничков мост, Летний сад, Морская набережная, Колпино, Зимний дворец, Марсово поле, Сенатская площадь, Дворцовая набережная, Александровская колонна и пр.
Уже с первых страниц романа город не вызывает никакого восхищения у читателей: «изморось поливала улицы и проспекты, тротуары и крыши; низвергалась холодными струйками с жестяных желобов. Изморось поливала прохожих: награждала их гриппами; вместе с тонкою пылью дождя инфлуэнцы и гриппы заползали под приподнятый воротник: гимназиста, студента, чиновника, офицера, субъекта» [там же, с. 18]. Город мертвый и безжизненный. Изморось здесь выступает не как погодное условие, а как символ безысходности и стихии, распространяющийся на тротуары, дома, проспекты и на людей, которые живут на этих проспектах.
Если обратиться к истории, то с момента основания Петербург был задуман как «парадиз», «северный Версаль», и здания и улицы возникали одновременно со строительством города, постепенно становясь предметом поэтической рефлексии. Особенная мифология в городе сложилась на Невском проспекте (главная улица города), которую Белый неоднократно упоминает в своем романе. Это то место, где на протяжении большого количества времени происходят интересные события, не поддающиеся ни законам физики,
ни законам логики. Во-первых, отличительной чертой проспекта является его двойственность. Как отмечает Н.П. Анциферов, с «одной стороны, он аккуратный немец, больше всего любящий приличия, деловитый, суетливый иностранец своего отечества, с другой — неуловимый, манящий затаенной загадкой, город неожиданных встреч и таинственных приключений. Таким образом, создается образ гнетущей прозы и чарующей фантастики» [6, с. 209].
«Весь Петербург — бесконечность проспекта, возведенного в энную степень» [4, с. 30]. Проспект у А. Белого — «публичный проспект», что означает место для публики, то есть то место, где сконцентрировано большое количество не только людей, но и различных зданий. По вечерам он освящен, днем же ему освящение не требуется. Он является главной улицей города, проходя через весь город, он пересекает Мойку, Фонтанку, канал Грибоедова. Следовательно, Нева со своими многочисленными каналами как бы «берет в кольцо» Невский проспект, а проспект — это некий круг (центр), где находятся все остальные места, указанные в романе. В Неве отражаются огни мостов и улиц, «как зеркало в зеркале». Зеркало, как известно, проводник в потусторонний мир, Нева, проходя через весь город несет в себе также сверхъестественное и демоническое начало. Она словно «разбивает» город на небольшие островки, так и «окружает» его, образуя своеобразный круг ада. Люди на Невском представляют из себя «многоголосие и многоразличие слов».
Практически все каналы города, такие как канал Грибоедова и другие, берут свое начало от Невы. Пи-
сатель указывает, что «канал вы-струивал здесь в Неву холерную воду» [4, с. 35]. Каналы также не несут ничего положительного, их холерная вода впадает в Неву, Нева, как известно, распространена по всему городу. Холера — эпидемия, в романе это связано с мотивом гибели.
Улицы в романе «идут» к Невскому проспекту, они представлены у писателя как улицы-оборотни, так как они «превращают в тени прохожих; тени же петербургские улицы превращают в людей» [там же, с. 47]. Город у Белого имеет двойственную природу. Днем — это четко расчерченная геометрическая область, а ночью — приобретает дьявольский смысл. По вечерам он освящен электричеством, а днем освящения не требует. Опять же электричество — это не только освящение, получаемое от энергии, а придание городу хоть какой-то «жизни». Он мертвый днем, а ночью чуть-чуть оживает. Пока горит свет (в данном случае фонари), значит, еще есть что-то живое в нем. «Петербургская улица осенью проницает весь организм: леденит костный мозг и щекочет дрогнувший позвоночник» [там же, с. 78]. «Все дороги идут в Рим», как гласит поговорка времен раннего Средневековья, так и большинство улиц, «идут к Невскому проспекту».
«Огненным мороком вечером залит Невский. И горят бриллиантовым светом стены многих домов.Зелено-ватая днем, а теперь лучезарная, разевает на Невский витрина свою огненную пасть; всюду десятки, сотни адских огненных пастей: эти пасти мучительно извергают на плиты ярко-белый свой свет; мутную мокроту изрыгают они огневою ржавчиной. И
409
410
огнем изгрызан проспект. Белый блеск падает на котелки, на цилиндры, на перья; белый блеск ринется далее, к середине проспекта, отпихнув с тротуара вечернюю темноту: а вечерняя мокрота растворится над Невским в блистаниях, образуя тусклую желтовато-кровавую муть, смешанную из крови и грязи. Так из финских болот город тебе покажет место своей безумной оседлости красным, красным пятном: и пятно то беззвучно издали зрится на темноцветной на ночи» [там же, с. 69]. Интересные слова подбирает А. Белый для описания проспекта: «мороком», «пасть», «изрыгают», «желтовато-кровавая муть». Благодаря ночным огням, город — это «красное пятно». Следует обратить внимание на символику цвета. Красный цвет — цвет крови, агрессии, могущества, в тексте он имеет демоническую семантику. Желтовато-кровавый цвет, который растворяется во всем городе, выражает стихийность и уничтожение. Желтый — как разбавляет «кровь», так и направляет силу красного, так как желтый по своей семантике имеет всепроникающую природу. А. Белый часто говорит о том, что город имеет демоническую природу, писатель сравнивает его с «огненной геенной». «Не есть ли там местонахождение ге-еннского пекла?» Скажешь, — и вдаль поплетешься: ты гееннское место постараешься обойти» [там же, с. 65].
Данное положение мест, образуя своего рода центр, является мертвой точкой, демоническим местом, где происходят все беды и несчастия человечества. По А. Белому, центр города несет в себе «мертвое начало», где разгуливают не только тени людей и их части (носы, плечи и т.д.), а
также и различные мифические сущности, напоминающие нечистую силу «шаркают членистоногие звенья — без головы, без хвоста, без сознанья, без мысли.» [там же, с. 107]. По городу ползает «огромная многоножка», закрывающая собой город и наводящая ужас. Многоножка здесь выступает символом Революции, закрывающей собой не только весь город, но и всю Россию. Хвост этой многоножки находится на краю, на Васильевском острове, на Морской набережной. Меняются у нее только звенья, а сама неизменна. Следует отметить, что голова этого существа тоже находится в центре.
Так создается образ города, представленный линиями, кубами, трапециями и параллелепипедами. А. Белый неоднократно упоминает в романе, что город линий — это деятельность Петра Первого, так как он причастен к его строительству. «Линии! Только в вас осталась память петровского Петербурга. Параллельные линии на болотах некогда провел Петр; линии те обросли то гранитом, то каменным, а то деревянным забориком. От петровских правильных линий в Петербурге следа не осталось; линия Петра превратилась в линию позднейшей эпохи: в екатерининскую округленную линию, в александровский строй белокаменных колоннад» [4, с. 240]. Но далее идет упоминание о том, что они изменились: «Линии! Как они изменились: как их изменили эти суровые дни!» [там же, с. 239]. Вообще, линия имеет одно измерение, соединяющее две точки, или является границей пересечения этих точек.
Описаны в романе и мосты: Николаевский (Благовещенский), Аничков,
Троицкий, Литейный. По географическому положению они параллельны друг другу, отсюда и частое упоминание Белого, что это город линий. Внимание писателя из всех вышеуказанных мостов привлекает Благовещенский, он восхищается его красотой. «О, большой, электричеством блещущий мост!» [там же, с. 37].
Мосты, в силу своего «пограничного положения», являются характерной чертой, так как они есть соединяющее начало двух точек: одного берега и другого. Мост является соединением имперского и величественного города с островами, с «той стороной», как указывает нам писатель.
«Он, бывало, подолгу предавался бездумному созерцанию: пирамид, треугольников, параллелепипедов, кубов, трапеций. Зигзагообразной же линии он не мог выносить» [там же, с. 48]. Можно предположить, что геометричность города А. Белый создавал по модели утопии. Немецкий антрополог Ганц Гюнтер отмечал, что главным признаком утопии является ее симметрия, которая имеет четкие геометрические формы — квадрат, куб и т.д. Геометрия города, по-другому, идеальность, четкая точность линий, а идеала, как известно не бывает, или же он просто разрушается, отсюда и вытекает модель утопии. Геометрические формы симметричны и символизируют идеалы совершенства, которые не поддаются никакому совершенствованию.
Утопический город — это пространство вокруг центра. Городское пространство, его структура и объекты, которые его заполняют, несут в себе определенный смысл и эстетическое качество, но функции их все-таки важнее, так как они указывают
некое высшее предназначение. Красивое и нужное в связи своей образуют единство. Таким образом, у А. Белого в романе выделяется центр, вокруг которого происходят все события, и периферия (места, где живут люди своей жизнью, совершенно не касаясь центра). «Центр — периферия» в романе «Петербург» является системным принципом, потому что это связано с пространственной структурой романа. Данная организация произведения указывает на то, что в основании романа лежат мифопоэти-ческие принципы. Но Белый видит «мир своего произведения» по-своему и по-своему решает проблему центра и периферии. У него они местами не меняются — происходит в какой-то мере истребление пространства, теряющее свои особенности, в итоге это имеет в себе черты утопии.
Центр романа — имперский город Петербург и Невский проспект, несущий в себе безжизненное начало, даже все строения находящиеся на нем безжизненны, отсюда кубы и квадраты. Следует отметить, что Белый совершенно не говорит о красоте петровских строений. Самый крупный храм города, Исаакиевский собор, писатель называет «Исаакий», причем он у него в темных красках. Он использует такие эпитеты: «грязноватый, черно-серый».
Периферия романа — островные части, они противопоставляются городу в романе, они разграничивают такие признаки как «свое — чужое». «И потом спотыкался о набережную; здесь приканчивалось все: мелодичный глас автомобильной рулады, желто-красный, трамвай и всевозможный субъект; здесь был и край земли, и конец бесконечностям», —
411
412
так завуалировано Белый в наше сознание вводит тему островов. Острова у А. Белого представляют собой такие места, которые не поддаются ни порядку, ни стихиям.
Особенно подробно А. Белый описывает Васильевский остров. Географически он расположен за Петербургом и примыкает к Финскому заливу. «За Петербургом же — ничего нет» [4, с. 24]. Вот как раз из «ничего» и появляются острова со своими жителями. «Посмотрел направо, налево, на мост, на пространство Невы, где так блекло чертились туманные, многотрубные дали, и откуда испуганно поглядел Васильевский Остров». Можно сказать, что остров наделен человеческими признаками, так как он имеет глаза и может видеть, на это нам указывает глагол «поглядел». Остров, несомненно, является периферией, он как бы смотрит на центр, но смотрит испуганно. Из данного отрывка можно сделать вывод, что центр действительно несет в себе демоническое и разрушающее начало, если его боится даже остров. Острова — это «изгои романа». Поведение людей острова можно смело сравнивать с поведением нечистой силы. «Жители островов поражают вас какими-то воровскими ухватками; лица их зеленей и бледней всех земнородных существ; в скважину двери проникнет островитянин — какой-нибудь разночинец: может быть, с усиками; и того гляди выпросит — на вооружение фабрично-заводских рабочих; загуторит, зашепчется, захихикает: вы дадите; и потом не будете вы больше спать по ночам; загуторит, зашепчется, захихикает ваша комната: это он, житель острова — незнакомец с черными усиками, неулови-
мый, невидимый, его — нет как нет; он уж — в губернии; и глядишь — загуторят, зашепчутся там, в пространстве, уездные дали» [4, с. 47].
Острова имеют совершенно другое пространство. «Жители островов причислены народонаселению Российской Империи; всеобщая перепись введена и у них; у них есть нумерованные дома, участки, казенные учреждения; житель острова — адвокат, писатель, рабочий, полицейский, чиновник; он считает себя петербуржцем, но он, обитатель хаоса, угрожает столице Империи в набегающем облаке». Интересен тот факт, что в рамках романа идет борьба между центром и периферией, так как островные жители нарушают статичность и размеренность величественного города, как бы «уничтожая его». Так, в частности, думает главный герой, он говорит: «Непокойные острова — раздавить, раздавить! Приковать их к земле жезлом огромного моста и проткнуть во всех направлениях проспектными стрелами» [там же, с. 34].
Острова являются пограничным местом для людей, которые не относятся ни к городу, ни к островам, но жители самого города статичны и не переходят эту пространственную границу. «Николаевский Мост полиция и не думала разводить; Темные повалили тени по мосту; между теми тенями и темная повалила по мосту тень незнакомца. В руке у нее равномерно качался не то чтобы маленький, а все же не очень большой узелочек». Традиционное местонахождение жителей островов — кабачки, что олицетворяет символ кутежа, разгульного пьянства. Они выступают дьявольским местом. Кабаки, по Бе-
лому, — это «адские» места, ужасные и отвратительные. В ад, как известно, попадают после смерти души грешников, соответственно, в кабаки, по Белому, ходят безбожники, развратники и остальные заблудшие люди. А если на этих островах проживают такие люди, то, значит, на этом месте нет ничего достойного. «С призраком долгие годы здесь бражничал православный народ: род ублюдочный пошел с островов — ни люди, ни тени, — оседая на грани двух друг другу чуждых миров». Люди в какой то мере неполноценны, как показывает писатель, «ни люди, ни тени», островитяне — «ублюдочны» (люди с низким, животным инстинктом).
Важно отметить, что лица у людей острова «бледные и зеленые». С медицинской точки зрения, такой цвет лица означает болезнь легких, не зря же постоянная изморось города награждает всех гриппом, но если рассмотреть с мифологической, то появляется другой смысл. Данные два цвета являются холодными цветами, а «холодными» может быть нечистая сила и умершие. Таким образом, острова — это безжизненные места, несущие в себе разрушение. Жители шепчутся, хихикают, кружатся — все у них хаотично. В славянской мифологии кружения и хихиканья присущи, прежде всего, нечистой силе. Например, леший пугает людей хлопками, кружениями, свистом, топотом. Так и люди на островах, они не радуют глаз ни читателя, ни самого автора.
На краю центра — Английская набережная, находящаяся по левому берегу Невы между Сенатской площадью и Ново-Адмиралтейским каналом. Прямого описания набереж-
ной Белый не дает. Читатель лишь догадывается по двум меланхоличным львам, принадлежащим к дому графини Александры Григорьевны Лаваль. Петербург является лидером по количеству скульптур львов. По задумке Петра Первого, именно львы должны были украшать Северную столицу, так как она схожа с Древнеримской империей, а в римских городах, как известно, устанавливали скульптуры львов. Но следует обратить внимание, что большинство данных скульптур представлены царственно и вальяжно. Однако Белый выбирает именно этих «мела-нохоличных» львов, показывая безнадежность города, его утопичность.
Очень подробно А. Белый описывает Летний сад, начиная с его истории и географического положения. В романе он «хмурится». «Летние статуи поукрывались под досками; серые доски являли в длину поставленный гроб; и обстали гробы дорожки; в этих гробах приютились легкие нимфы и сатиры, чтобы снегом, дождем и морозом не изгрызал их зуб времени...» [там же, с. 346]. Сад, как 413 культурный феномен, по мнению Д.С. Лихачева, всегда «обращен к творчеству, к размышлению, устремлен к слову» [7, с. 210.]. Сад у Белого проходит свою эволюцию. Он привлекал внимание только в Перовскую эпоху, так как являлся местом развлечений, общения и церемоний. В петровские времена в сад приезжали иностранные послы, дворяне, любовавшиеся этой красотой. В париках, в зеленых кафтанах, покуривая прокопченной трубкой, прогуливались гости по саду.
Вообще, Петр Первый построил сад на западный манер. Тогда его тер-
414
ритория начиналась от Невы и до Невского проспекта. В петровскую эпоху было очень популярно строить парки со строгой геометрической планировкой газонов (не зря описывает А. Белый в романе именно этот сад, так как он также геометричен, как и весь город), аллей и с подстриженными деревьями. Чтобы осушить болотистую землю, прорыли канал и пруд, таким образом Мойку соединили с Фонтанкой. Большая часть скульптур для Летнего сада была привезена из Италии, и именно здесь впервые в России появились фонтаны. Длинные аллеи в саду, напоминающие геометрические линии, сажал сам Петр. «.Из Соликамска царь выписал сюда кедры, из Данцига — барбарис, а из Швеции — яблони.» [4, с. 247]. В романе сад — мертвый, серый, только мысленно переносясь в петровскую эпоху, мы увидим здесь жизнь. Сад, как и в реальной жизни, предстает местом публичных прогулок, а потому не предполагает самопогружения и самоуглубления. И хотя в саду царит атмосфера умиротворения, люди привносят в него суету и сутолоку, превращая его в бойкое гульбище. Как видим, эстетический облик Летнего сада не расценивался как уникальный: это обычное место для прогулок «веселящегося Петербурга». Именно здесь в красных камзолах высочайшие персоны, с завитыми локонами, опираясь на граненую ручку трости, проводили время; седой кавалер подводит свою даму к бассейну, в воде, фыркая, показывается черная мордочка тюленя, дама в восторге, а кавалер шутливо улыбается и протягивает животному свою трость. В саду раздавался то смех, то шепот «государственных фрейлин». Весной же
сад оживал. «.Вечерняя атмосфера густела; вдруг она сотрясалась от мощного, органного гласа, полетевшего из-под купы сладко дремлющих ильм (род деревьев из породы вязовых): и оттуда вдруг ширился свет — потешный, зеленый; там, в зеленых огнях, ярко-красные егеря-музыканты, протянувши рога, мелодически оглашали окрестность, сотрясая зефир и жестоко волнуя душу, уязвленную глубоко: томный плач этих вверх воздетых рогов — ты не слышал?» [4, с. 307]. Это было, а теперь этого нет. Черными линями «побежали» дорожки, а над Петровским домиком кружит стая. Белый, скорее всего, под стаей имел в виду ужас и страх, нависший над городом.
Не обходит вниманием писатель и Зимний дворец, находящийся на Дворцовой набережной. Раньше дворец был «нежною голубою стеной. в белой стае колонн; бывало, с любованием оттуда открывала окошко на невские дали покойная императрица Елизавета Петровна» [там же, с. 378]. Но при Александре Николаевиче он был покрашен в бледно-желтую краску, «с той поры он стал рыжим, кровеня к закату» [там же, с. 379]. Дворец у А. Белого не вызывает восхищения, он ничем не отличает от «адских кабачков», светящихся красными огнями: так же геомет-ричен, представляя собой обыкновенный параллелепипед с четкими линиями, а Александровская колонна, воздвигнутая в память Александру Первому над Наполеоном, предстает обычным застывшим памятником, не вызывающим восхищения, в романе это обычная линия.
Что касается пригородов Петербурга, к примеру Колпино, то они
находятся за центром и за периферией. На них А. Белый не акцентирует наше внимание, лишь вскользь говорит о жителях, которыми «кишмя кишит пригород; и роится народом». В романе очень четко показано, что Колпино (как и все остальные пригороды), это те пространства, где «мрачнее места нет. и сама земля труп». «За Петербургом же — ничего нет» [там же, с. 248]; пригород как раз и является тем местом, где нет ничего.
Главный символ апокалипсиса в романе — Медный всадник, находящийся между Адмиралтейской и Сенатской площадями. Как и пушкинский всадник, у А. Белого он тоже несет разрушающее начало. «И конь слетел со скалы. По камням понеслось тяжелозвонкое цоканье — через мост: к островам. Пролетел в туман Медный Всадник; у него в глазах была — зеленоватая глубина; мускулы металлических рук — распрямились, напружились; и рванулось медное темя; на булыжники конские обрывались копыта, на стремительных, на ослепительных дугах; конский рот разорвался в оглушительном ржании, напоминающем свистки паровоза; густой пар из ноздрей обдал улицу световым кипятком; встречные кони, фыркая, заша-рахалисьв ужасе; а прохожие в ужасе закрывали глаза» [там же, с. 415]. «Зеленоватая глубина глаз» — Нева, представленная зеленым, холодным цветом; ропот и ржание — Невский проспект, именно на нем сконцентрировано большое количество различных мест и шума; пар из ноздрей — огни, освещающие город. С одной стороны, всадник стремиться ввысь, а с другой — находится на земле. Данная двойственность и символизируют всю
Россию, начиная с того времени и заканчивая нашими днями.
Таким образом, мысленное пространство города переплетается с реальным пространством, такая черта в произведении присуща мифопоэти-ке. Город по Белому — это не просто крупный населенный пункт, а символ всей России в пределах одного города.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Лавров, А.В. Летопись литературный событий в России конца XIX — начала XX в. (1891 — октябрь 1917 [Текст] / А.В. Лавров. — М.: ИМЛИ РАН, 2005. — 672 с.
2. Яранцев, В.Н. Структура идеального пространства в романе А. Белого «Петербург» [Текст] / В.Н. Яранцев // Гуманитарные науки в Сибири. — 1997. — № 4.
— С. 43-52.
3. Долгополов, Л.К. Творческая история и историко-литературное значение романа А. Белого «Петербург» [Текст] / Л.К. Дол-гополов // Белый А. Петербург: Роман в 8 гл. с прологом и эпилогом. — 2004. — С. 525-639.
4. Белый, А. Петербург / А. Белый. — СПб.: Наука РАН, 2004. — 697 с. 415
5. Даль, В.И. О поверьях, суевериях и предрассудках русского народа / В.И. Даль. — СПб.: Индрик, 1994. — 348 с.
6. Анциферов, Н.П. Непостижимый город / Н.П. Анциферов. — М.: Литра, 1990. — 256 с.
7. Разумовская, А. Александровский сад в русской поэзии [Текст] / А. Разумовская // Печать и слово Санкт-Петербурга. — СПб.: СПГУТД, 2010. — 224 с.
8. Белый, А. Символизм как миропонимание / А. Белый- Казань: Республика, 1994.
— 528 с.
9. Долгополов, Л.К. Андрей Белый и его роман «Петербург» / Л.К. Долгополов. — СПб.: Советский писатель, 1988. — 420 с.
10. Долгополов, Л.К. Миф о Петербурге и его преобразование в начале XX века [Текст] / Л. К. Долгополов // На рубеже веков.
О русской литературе конца XIX начала XX века. — СПб.: Сов.писатель, 1977. — С. 158-204.
11. Лавров, A.B. Андрей Белый: разыскания и этюды [Текст] / А.В.Лавров. — М.: Новое литературное обозрение, 2007. — 520 с.
12. Лавров, A.B. У истоков творчества Андрея Белого [Текст] / А.В. Лавров. — М.: Новое литературное обозрение, 2006. — 340 с.
13. Лавров, A.B. Мемуарная трилогия и мемуарный жанр у Андрея Белого. На рубеже двух столетий. Воспоминания [Текст] / А.В. Лавров. — Т. 1. — М.: Художественная литература, 1989. — С. 5-32.
14. Яранцев, B.H. Интертекстуальная проблематика символистского текста. «Медный Всадник» А.С. Пушкина и «Петербург» А.Белого [Текст] / В.Н. Яранцев // Сибирская пушкинистика сегодня: Сборник научных статей. — Новосибирск: ГПНТБ СО РАН, 2000. — С. 212-228.
REFERENCES
1. Anciferov N.P., Nepostizhimyj gorod, Moscow, Litra, 1990, 256 p. (in Russian)
2. Belyj A., Peterburg, St. Petersburg, Nauka, 2004, 697 p. (in Russian)
3. Belyj A., Simvolizm kak miroponimanie, Kazan, Respublika, 1994, 528 p. (in Russian)
4. Dal V.I., O poveryah, sueveriyah i predras-sudkah russkogo naroda, St. Petersburg, In-
H1D drik, 1994, 348 p. (in Russian)
5. Dolgopolov L.K., Andrej Belyj i ego roman "Peterburg", St. Petersburg, Sovetskij pisa-tel, 1988, 420 p. (in Russian)
6. Dolgopolov L.K., "Tvorcheskaya istoriya i istoriko-literaturnoe znachenie romana
A. Belogo "Peterburg", in: Belyj A., Peterburg: Roman v 8 glavah s prologom i ehpi-logom, 2004, pp. 525-639. (in Russian)
7. Dolgopolov L.K., "Mif o Peterburge i ego preobrazovanie v nachale XX veka", in: Na rubezhe vekov. O russkoj literature konca XIX nachala XX veka, St. Petersburg, Sovetskii pisatel, 1977, pp. 158-204. (in Russian)
8. Lavrov A.V., Andrej Belyj: razyskaniya i ehtyudy, Moscow, Novoe literaturnoe oboz-renie, 2007, 520 p. (in Russian)
9. Lavrov A.V., U istokov tvorchestva Andreya Belogo, Moscow, Novoe literaturnoe obozre-nie, 2006, 340 p. (in Russian)
10. Lavrov A.V., Memuarnaya trilogiya i memuarnyj zhanr u Andreya Belogo. Na rubezhe dvuh stoletij. Vospominaniya, Vol. 1, Moscow, Hudozhestvennaya literatura, 1989, pp. 5-32. (in Russian)
11. Lavrov A.V., Letopis literaturnyj sobytij v Rossii konca XIX — nachala XX v. (1891 — oktyabr 1917), Moscow, 2005, 672 p. (in Russian)
12. Razumovskaya A., "Aleksandrovskij sad v russkoj poehzii", in: Pechat i slovo Sankt-Peterburga, St. Petersburg, 2010, 224 p. (in Russian)
13. Yarancev V.N., "Intertekstualnaya problema-tika simvolistskogo teksta. "Mednyj Vsad-nik" A.S.Pushkina i "Peterburg" A.Belogo", in: Sibirskaya pushkinistika segodnya: Sbornik nauchnyh statej, Novosibirsk, 2000, pp. 212-228. (in Russian)
14. Yarancev V.N., Struktura idealnogo pros-transtva v romane A. Belogo "Peterburg", Gumanitarnye nauki v Sibiri, 1997, No. 4, pp. 43-52. (in Russian)
Драйсави Хуссейн Катим Маджди, кандидат филологических наук, преподаватель, кафедра русского языка и литературы, Факультет языков, Багдадский университет, Ирак, mr.ali1999@mail.ru
Draisawi Hussein Kadhim Majdi, PhD in Philology, Teacher, Department of Russian Language and Literature, Faculty of Languages, Baghdad University, Iraq, mr.ali1999@mail.ru
