CC BY
64
Магнитогорский государственный университет, Магнитогорск
ПУШКИНСКИЕ КРЫЛАТЫЕ ЕДИНИЦЫ КАК ОБЪЕКТ АВТОРСКОЙ ЛЕКСИКОГРАФИИ
Влияние творчества А. С. Пушкина на русский литературный язык, на русское самосознание трудно переоценить. «Мы верим в его величие, мы признаем его гений и мы защищаем его, как чудотворную икону (...) И это, кажется, единственная святыня, которая соединила нас всех» [Тэффи 1995: 40]. Неудивительно, что Пушкин относится к числу самых цитируемых наших отечественных писателей и поэтов, а сотни его выражений превратились в крылатые. Доказательство тому — фиксация пушкинизмов во всех известных собраниях крылатых слов (далее — КС) и крылатых выражений (далее — КВ) русского языка.
Автором первого отечественного собрания крылатых единиц (далее — КЕ) стал учитель греческого языка Ил. Редников из Вятки, вдохновленный примером Г. Бюхмана, чье 12-е издание книги “Gefltigelte Worte” (Berlin, 1880) он перевёл на русский язык. Уже в 1883 году «Сборникъ замЪчательныхъ изреченш, цитать, поговорокъ и т. п. (...)» Ил. Редникова увидел свет.
Что касается до содержашя (...), — писал составитель, — то оно расположено въ такомъ порядкЬ: 1) сначала взяты изречешя и цитаты изъ книгъ Священнаго Писашя, 2) затЬмъ бол'Ье употребительные речешя различныхъ народовъ и 3) наконецъ, историческая цитаты и выражешя, замечательный или содержашемъ, или формой. [Редников 1883: Предисловие, без назв. и указания стр.].
Огромной заслугой Ил. Редникова, следует признать описание, помимо 244 библейских КЕ, имевших широкое хождение в России XIX столетия [Редников 1883: 1-18], 784 собственно русских цитат и изречений, помещенных в отделе VIII [Там же: 151-201]. Значимость этого «отдела» для русской лексикографии составитель, вероятно, из скромности, в своем предисловии не подчеркнул; «русские речения» подразумеваются как составная часть «бол'Ье употребительныхъ реченш различныхъ народовъ»: латинских —
505 [Там же: 34-87], немецких— 351 [Там же: 88-127], французских— 69 [Там же: 128-133], английских— 93 [Там же: 136— 145], итальянских— 24 [Там же: 146-150]. Тем не менее, прежде всего русская часть сборника позволяет нам считать Ил. Ред-никова родоначальником нового для России жанра словарей — эптологических, или крылатографических.
С Ил. Редникова начинается и первый этап фиксации пушкинских КЕ. Данные сборника 1883 года свидетельствуют о том, что А. С. Пушкин входил в число самых популярных авторов XIX столетия: соперничать с ним могли лишь И. А. Крылов (141 КЕ) и А. С. Грибоедов (125 КЕ). Литературные вкусы составителя и его профессиональная деятельность, естественно, наложили отпечаток на отбор КЕ. Ил. Редников руководствовался этическими и эстетическими принципами: он включил в сборник только те изречения поэта, которые считал полезными или интересными для читателей, а среди читателей он хотел видеть и «юношество». Свое краткое вступление к книге он заканчивает характерным высказыванием: «Счастливь буду, если этотъ трудъ мой однимъ доставить удовольствіе, а другимъ пользу. Про себя же лично могу сказать словами Сенеки: (...) “Я желалъ бы искренно, чтобы вамъ понравилось хоть одно то, что мною высказанное я чувствую, и не только чувствую, но и люблю!”» [Редников 1883: Предисловие, без назв. и указания стр.]. Оправданием такой установки может служить тот факт, что абсолютное большинство КВ Пушкина, отмеченных Ил. Редниковым, активно используется и в современном русском языке. Ср., например:
(1) А счастье было так возможно, так близко (...) (10)'.
(2) Блажен, кто смолоду был молод. (37).
(3) Блажен, кто вовремя созрел. (38).
(4) Быть можно делънъш человеком И думать о красе ногтей. (57).
(5) Еще одно, последнее сказанье, И летопись окончена моя. (191).
(6) И долго буду тем народу я любезен (sic!), Что чувства
добрые я лирой пробуждал. (238).
1 Здесь и далее в круглых скобках после примера указываются номера, под которыми КВ помещены в цитируемых сборниках.
(7) Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни? (309).
(8) Мечты, мечты! Где ваша сладость? Где рифма вечная к ней, младость? (333).
(9) Москва... Как много в этом звуке для сердца русского слилось! (354).
(10) Не уйдешь ты от суда людского, Как не уйдешь от Божьего суда. (419).
(П) Спокойно зрит на правых и виновных, Добру и злу внимая равнодушно (...) (619).
(12) Там чудеса, там леший бродит. (650).
(13) Что-то слышится родное В долгих песнях ямщика: То разгулье удалое, То сердечная тоска. (737).
(14) Что в имени тебе моем? (745).
(15) Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать. (772).
(16) Я помню чудное мгновенье и пр. (780).
Поскольку образцом для сборника послужило собрание Г. Бюхмана, как и его немецкий предшественник, Ил. Редников расположил материал по «отделам», внутри которых пронумеровал фиксируемые «изречения», стремясь одновременно соблюсти и алфавитный их порядок. Что же касается оформления «словарной статьи», то, помимо самого «изречения», составитель считал для себя обязательным включение лишь лаконичной справки о его авторе. Так, все пушкинские КВ сопровождаются пометой «Пушк.». Ни наименования произведения, к которому восходит «изречение», ни даты его создания, составитель, как правило, не указывает; исключение составляют лишь шесть крупных сочинений: «Борис Годунов» (обозначено как «Б. Г.» или «Бор. Год.») —
11 помет, «Евгений Онегин» («Е. О.»)— 22 пометы, «Моцарт и Сальери» («Моц. и Салл. (sic!)» — 1, «Полтава» («Полт») — 2, «Руслан и Людмила» («Русл, и Людм.») — 3 и «Цыганы» («Цыг.») — 1 помета. Два КВ из стихотворных текстов малой формы Ил. Редников кратко прокомментировал: «Живъ, живъ курилка! — заглав1е эпиграммы, написанной Пушкинымъ на Каченовскаго»; «Чти правду и не спорь с глупцомъ (Пушк. изъ
“Корана”)» [Редников 1883: 163, 198]. Ни одно пушкинское «изречение» не сопровождается в сборнике семантической характеристикой. С одной стороны, вероятно, потому, что Редников не видел в этом необходимости: пушкинские «изречения», по его мнению, уже вошли в русскую языковую систему и были понятны будущим читателям его книги. С другой стороны, эптография, или крылатография, пока еще находилась в зачаточном состоянии, и принципы лингвистического описания КЕ пока еще не сформировались.
Работа Ил. Редникова не была по достоинству оценена его современниками-филологами, возможно, потому, что она увидела свет в провинциальной Вятке. Во всяком случае, выдающийся общественный деятель, лексикограф и переводчик конца XIX — начала XX века, санкт-петербуржец М. И. Михельсон (который, кстати, как и Редников, длительное время учительствовал), учредивший при Императорской Академии наук на свои средства премию за труды о русском языке, не был знаком с трудом Редникова. Спустя несколько лет после 2-го (пересмотренного и дополненного) издания «Сборника зам'Ьчательныхъ изречений (...)» [Редников 1890] Михельсон опубликовал серию лексикографических работ, в которых более основательно попытался описать, наряду с другими русскими и иностранными цитатами, пословицами, поговорками, пословичными выражениями и отдельными словами (иносказаниями), пушкинские КВ. В сборник «Ходячие и меткие слова» (см.: [Михельсон 1894, 1896]), а также в собрание «Русская мысль и речь: Своё и чужое: Опыт русской
фразеологии» (см.: [Михельсон 1902-1903, 1912]) М. И. Михельсон включил несколько десятков пушкинизмов, повторив при этом только 12 из 104 «изречений» Ил. Редникова. Большинство КВ, впервые подвергшихся словарной обработке в собраниях Михельсона, мы продолжаем употреблять и сегодня. Ср., например:
(17) Врагов имеет в мире всяк, Но от друзей спаси нас, Боже! (В348).
(18) Два чувства дивно близки к нам: Любовь к родному пепелищу, Любовь к отеческим гробам. (Д61).
(19) Кто жил и мыслил, тот не может В душе не презирать людей. (К741).
(20) Мы все учились понемногу, Чему-нибудь и как-нибудь. (М412).
(21) Мы почитаем всех нулями, А единицами себя. (М423).
(22) Невольно к этим грустным берегам Меня влечет неведомая сила {...) (Н510).
(23) Печной горшок тебе дороже, Ты пищу в нем себе варишь. (П250).
(24) Привычка свыше нам дана, Замена счастию она. (П965) и пр.
(25) Тьмы низких истин мне дороже Нас возвышающий обман (Т345) и пр.
М. И. Михельсон отказался от бюхмановского принципа деления словарных статей на «отделы» и применил сквозной алфавитный принцип расположения описываемых единиц. Это было шагом вперед в истории фиксации КЕ, в том числе и пушкинских. Словарная статья, помимо инициальной зоны, где помещена сама КЕ, у Михельсона содержит нередко зону толкования и (обязательно) — зону источника, куда входят фрагмент произведения, из которого извлечено выражение, приобретшее языковой статус, название источника и справка об авторе — инициалы и фамилия):
(26) Глаголомъ жечь сердца людей (иноск.) поучать, убкисдать, распространять свЬтъ. (145).
Ср. Возстань, пророкъ, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголомъ жги сердца людей!
А. С. Пушкинъ. Пророкъ. [Михельсон 1994 1: 194].
(27) Не всё я в мирЬ ненавид'Ьлъ,
Не всё я в мирЬ презиралъ
{иноск.) о несомненномъ существовали
абсолютно прекрасного и невольномъ поклонети ему. (520).
Ср. Духъ отрицанья, духъ сомненья На духа чистаго взиралъ (...)
Прости, онъ рекъ, тебя я вид’Ьлъ,
И ты недаромъ мнЬ сгялъ:
Не всё я в ми pi ненавидЁпъ,
Не всё я в мир-Ь презиралъ.
А. С. Пушкин. Ангелъ. [Михельсон 1994 1: 641].
Кроме того, прямо или косвенно М. И. Михельсон дает читателю возможность осмыслить переносное значение КЕ, включая в словарную статью соответствия из произведений других авторов, в том числе иностранных, или приводя русские пословицы и поговорки аналогичной семантики. Иногда популярность пушкинских КЕ Михельсон подтверждает цитированием фрагментов из художественных и публицистических текстов XIX в. В качестве примера можно привести еще две словарные статьи из двухтомного сборника «Русская мысль и речь: Своё и чужое: Опыт русской фразеологии»:
(28) Разбитое корыто (иноск.) неудача, потеря иллюзт (намекъ на Пушкина сказку «о РыбакЪ и рыбк$). (31).
Ср. И еотъ почтенный романистъ, приближаясь къ 60-й годовщинЬ, опять очутился у разбитого корыта: опять над нимъ uздiвaюmcя и други и недруги (...) С. А. Венгеровъ. KpumuKO-6iozp. словарь. 4, 1, 4.
Ср. Глядь опять передъ нимъ землянка,
На порогЬ сидитъ его старуха,
А передъ нею разбитое корыто.
А. С. Пушкин. Сказка о рыбакЪ и рыбкЪ.
[Михельсон 1994 2: 167].
(29) Весь я не умру. (101).
Ср. НЪтъ, весь я не умру: душа въ заветной лир'Ь Мой прахъ переживетъ и тлЪнья убкиситъ
А. С. Пушкинъ. Памятникъ.
Ср. Non omnis moriar.
Ног. Od. 3, 30, б (о себ€).
См. Добрые умирают (д'Ьла ихъ остаются).
[Михельсон 1994 1: 100].
М. И. Михельсона интересовали параллели русских образных слов и выражений в языках других народов, их авторы и источ-
ники, семантика и функционирование образных слов и выражений. Фактически он стоял у истоков собственно лингвистического описания КЕ, однако к комплексному, системному анализу КС и КВ не стремился. Так, у одних пушкинских КЕ указаны только автор и источник, у других к этой информации добавляется толкование, у третьих, помимо ссылки на автора, можно обнаружить французские, немецкие, латинские примеры с оборотами, близкими по семантике к пушкинским, и т. д.
Ил. Редников и М. И. Михельсон — наиболее яркие представители первого, подготовительного этапа (конец XIX — начало XX века) в истории описании русских КЕ, в том числе и пушкинских. При этом ни тот, ни другой не называли интересующие нас единицы крылатыми. Ил. Редников видел в них замечательные изречения и цитаты, хотя и считал себя последователем Г. Бюхмана, фактически превратившего образный оборот крылатое слово в филологический термин. М. И. Михельсон прекрасно владел немецким языком (он преподавал его наряду с другими иностранными языками) и русским, переводил на немецкий язык поэтов — А. В. Кольцова, И. И. Хемницера, И. А. Крылова и др., а потому не мог обойти вниманием книгу Г. Бюхмана. Однако, когда вышло первое издание “Gefltigelte Worte” (Leipzig, 1864), Михельсон уже был сложившимся учёным и «говорящее» название книги своего коллеги из Германии в качестве термина принять не мог. Для него «крылатыя слова» были всего лишь «словами, вылетающими изъ устъ говорящаго» [Михельсон 1994 1: 477], и он предпочёл свой собственный термин ходячие и меткие слова, который органично вписывался в его фразеологическую теорию как науку о самых разнородных (словных и сверхсловных) образных, «иносказательных» языковых единицах.
Второй этап лексикографического описания пушкинских КЕ (1930-1980-е годы) связан, прежде всего, с деятельностью С. Г. Займовского и супругов Н. С. и М. Г. Ашукиных.
Мысль о создании сборника крылатых слов, по признанию С. Г. Займовского, родилась у него в 1910 году, когда М. И. Михельсон готовил 2-е, однотомное издание книги «Русская мысль и речь: Опыт русской фразеологии», но лишь спустя 20 лет справочник цитаты и афоризма «Крылатое слово» увидел свет
[Займовский 1930]. Вероятно, С. Г. Займовский не был знаком с работой Ил. Редникова. К описанию же «крылатых слов» М. И. Михельсоном он отнесся резко критически, указав на то, что вес крылатых слов в общем содержании книги Михельсона «совсем ничтожен». Особое внимание Займовский обратил на мизерную представленность собственно «крылатых слов» литературного языка из области политики, науки и литературы (их оказалось менее 5 процентов «занумерованных выражений», и «выбор их носит совершенно случайный, бессистемный характер»). Займовский подчеркнул «полное равнодушие» Михельсона «к фразам социально-политического мира» и тяготение «как к источнику цитирования, к второстепенным или реакционным писателям» [Займовский 1930: 7]. В полном соответствии с духом времени заканчивает С. Г. Займовский краткий анализ вклада Михельсона в изучение КЕ русского языка: «Все богатство слова, рожденное политической и идейной борьбой лучших представителей русского общества против самодержавно-крепостнического строя, прошло мимо автора» [Займовский 1930: 7].
С. Г. Займовский ориентировался на нового читателя. Он писал, что «сборник “крылатых слов” нужен не одним “старикам”», что такой сборник «во много раз нужнее многочисленным кадрам селькоров и всяческих иных “коров”, начинающим критикам, беллетристам, журналистам, агитаторам, пропагандистам и, наконец, просто всякому вдумчивому читателю» [Займовский 1930: 9]. С этих позиций он описывает, помимо прочих КЕ, 186 пушкинизмов (что составило свыше 6% корпуса всех единиц его справочника). При это он повторил лишь 12 КЕ из отмеченных Редниковым, 24 — из описанных Михельсоном и сделал акцент на КЕ, отражающих вольнолюбие Пушкина, его солидарность с декабристами, критическое отношение к царизму, сочувствие к угнетенному народу. Октябрьская революция, гражданская война, сама атмосфера классовой борьбы первой трети XX столетия способствовали актуализации пушкинских цитат из произведений гражданской лирики, из эпиграмм, из маленьких трагедий, из романа «Евгений Онегин», из драмы «Борис Годунов».
Так что не случайно в справочник С. Г. Займовского попало предметное КВ Без лести преданный холоп и предика-
тивные КВ, которые мы приводим с характерными комментариями составителя:
(30) Барство дикое, без чувства, без закона, Присвоило себе насильственной лозой И труд, и собственность, и время земледельца. [Пушк. Деревня, 1819].
(31) В его истории изящность, простота Доказывают нам без всякого пристрастья Необходимость самовластья И прелести кнута. [Пушк. Эпиграмма на Карамзина, 1818].
(32) Всей России притеснитель, Губернаторов мучитель, И совета он учитель, А царю он друг и брат. [Пушк. На Аракчеева, 1820].
(33) Дорогою свободной Иди, куда ведёт тебя свободный ум. [Пушк. Поэту, сонет, 1830].
(34) Есть упоение в бою И бездны мрачной на краю. [Слова Председателя из пушкинского «Пира во время чумы», 1818].
(35) И день великий, неизбежный, Свободы яркий день вставал. [Пушк. Наполеон, 1821].
(36) И над отечеством свободы просвещенной Взойдет ли, наконец, прекрасная заря? [Пушк. Деревня, 1819].
(37) И неподкупный голос мой Был эхо русского народа. [Пушк. Ответ на вызов написать стихи в честь гос.-имп. Елизаветы Алексеевны].
(38) Когда народы, распри позабыв, В великую семью соединятся. [Пушк. Мицкевич, 1834].
(39) Народ мы русский позабавим И у позорного столпа Кишкой последнего попа Последнего царя удавим (Стихи Пушкина. «Удавим последнего короля кишкой последнего попа» — возглас фр-х крестьян во время Великой революции. Из стихотворения знаменитого энциклопедиста Дидро (1713— 1784). «Дифирамб ко дню рождения королей»: «И кишками последнего попа затянем шею последнего короля». Полагают, что Дидро использовал фразу из завещания священника Ж. Мелье: «Я хотел бы, чтобы последний король был
удавлен кишкой последнего попа». Не подлежит сомнению, что Пушк. почерпнул свою мысль у Дидро).
(40) Не пропадет ваш скорбный труд И дум высокое стремленье. [Пушк. Послание к декабристам, 1824].
(41) Оковы тяжкие падут, Темницы рухнут, и свобода Вас примет радостно у входа, И братья меч вам отдадут. [Пушк. Послание к декабристам].
(42) Товарищ, верь, взойдёт она, Звезда пленительного счастья, Россия вспрянет ото сна, И на обломках самовластья Напишут наши имена. [Пушк. К Чаадаеву, 1818].
(43) Увижу ль я друзья, народ неугнетённый? [Пушк. Деревня, 1819; негодующий протест против крепостного права] и пр.
Благодаря С. Г. Займовскому в российской науке термин Г. Бюхмана крылатое слово (КС) приобретает «гражданские права». Правда, все три дифференциальных признака КС (доказуемость автора или источника, общеизвестность, длительность употребления), сформулированных Бюхманом, кажутся Займовскому «условными». «“Крылатое слово” в том единственном смысле, в каком оно интересует автора и должно заинтересовать читателя, есть цитируемая фраза, “ходячее и меткое” слово или выражение», — пишет он во «Введении» к своему справочнику [Займовский 1930: 11]. Признавая «яркую несомненность» крылатых слов, Займовский считал их характерными признаками «х о -дячесть, во-первых, и меткость — во-вторых» [Займовский 1930: 14]. Фактически он воспользовался концепцией М. И. Ми-хельсона, касающейся всех метких и ходячих слов, независимо от их происхождения. Однако Займовский отмежевался и от Ми-хельсона, не видевшего в крылатых словах особых языковых единиц, и от известного этнографа и фольклориста XIX в. С. В. Максимова, понимавшего под крылатыми словами любые образные слова и устойчивые выражения, имеющие хождение в народе [Максимов 1890]. (У последнего в книге «Крылатые слова» из 129 описанных пословиц, поговорок и метких народных словечек к крылатым с известной долей условности можно отнести лишь около 10 оборотов).
Основной постулат С. Г. Займовского звучит весьма категорично: «“крылатое слово” есть пословица или поговорка литературно-образованных кругов в отличие от пословиц и поговорок народной речи» [Займовский 1930: 16]. Этот постулат «поддерживается» положением, которое (при учете своеобразно толкуемых признаков ходячести и меткости КС) позволяет причислить Займовского к последователям Г. Бюх-мана: «“крылатые слова” в подавляющем большинстве своем прослежены или могут быть прослежены до первоисточника, имеют индивидуального инициатора» [Займовский 1930: 16]. Для Займовского «доказуемость происхождения» КЕ важна была не сама по себе «а главным образом потому, что знание первоисточника (...) часто бывает существенно для правильного понимания цитаты» [Займовский 1930: 15]. Отсылка к имени автора КС, к названию произведения-источника, к дате его публикации — обязательный элемент каждой словарной статьи в справочнике С. Г. Займовского. Кроме того, Займовский учел опыт лексикографирования ходячих и метких слов у М. М. Ми-хельсона: несмотря на отказ от нумерации описываемых единиц, их расположение он подчинил сквозному алфавитному порядку, что приближало его справочник КС к жанру эптологического словаря.
Идеи Займовского были развиты супругами Н. С. и М. Г. Ашу-киными, хотя ссылок на работу «Крылатое слово» авторы не делали, возможно, по цензурным соображениям (Справочник С. Г. Займовского долгое время был под запретом, судя по всему, из-за того, что предисловие к нему было написано опальным Л. Каменевым). С книгой Займовского собрание Ашукиных роднит очень многое: и общность термина крылатое слово, и принципы отбора языкового материала, и откровенный литера-туроцентризм, который можно рассматривать как своеобразное проявление постулата о принадлежности КС к «литературнообразованным кругам», и структура словарных статей. Об огромном влиянии работы Ашукиных «Крылатые слова. Литературные цитаты. Образные выражения» на отечественную лексикографию написано достаточно много. Она неоднократно переиздавалась (в 1955, 1960, 1966, 1986, 1987, 1988 гг.) и вызвала к жизни немало словарей КС и КВ, составители которых, отталкиваясь от слов-
ника Ашукиных, либо воспроизводили его в сокращенном виде, либо в несколько модифицированном варианте. Для нас же важно то, что в свой прекрасно выполненный филологический справочник Ашукины включили около 100 пушкинских КЕ, значительная часть которых уже попадала в поле зрения их предшественников, но 40 все же было зафиксировано впервые. В общем корпусе описанных Ашукиными единиц, почти как у Займовского, пушкинские КЕ занимают около 7%. Из них 12 КЕ уже были отмечены ранее Ил. Редниковым, 12 — М. И. Михельсоном, 43 — С. Г. Зай-мовским. (Кстати, единицы гражданской, патриотической, вольнолюбивой тематики, отмеченные Займовским, нашли достойное место и в справочнике Ашукиных.) К числу пушкинских КЕ, впервые подвергшихся лексикографическому описанию в собрании Ашукиных, относятся широко употребительные обороты без божества, без вдохновенья; взыскательный художник; Да, жалок тот, в ком совесть нечиста; властитель дум; добру и злу внимая равнодушно; Здравствуй, племя младое, незнакомое; каменный гость; Откуда ты, прекрасное дитя?; охота к перемене мест; поверять алгеброй гармонию; погибшее, но милое создание; Служенье муз не терпит суеты и др.
Сопроводив каждую КЕ источниковедческой справкой и приведя к части из них примеры использования в художественных и публицистических текстах XIX — первой половины XX в., Ашукины почти ни к одной из КЕ не дали семантического комментария. Вплоть до конца 1980-х годов выработанные на втором этапе принципы лексикографического описания пушкинских КЕ оставались в тех рамках, которые были заложены в трудах С. Г. Займовского, С. Н. и М. Г. Ашукиных (см., напр., [Булатов 1958; Коваль 1964; Берков 1980; Жигулёв и др. 1982; Усиков 1983; Уолш и др. 1984; Афонькин 1985;Папазян 1988] и др.). Особое место среди авторов, описывавших КЕ, на втором этапе лексикографирования пушкинизмов, занимает С. А. Коваленко, на исходе 1980-х годов опубликовавшая книгу «Крылатые строки русской поэзии», не претендующую на словарный статус и, тем не менее, давшую великолепные образцы семантического анализа КЕ поэтического происхождения. В главе «“Я памятник себе воздвиг нерукотворный”: Из крылатых строк А. С. Пушкина» С. А. Коваленко представила примеры употребления более 300
пушкинских цитат в художественных и публицистических текстах XIX — XX веков, сопровождая их тонкими, глубокими филологическими комментариями [Коваленко 1989: 152-232].
На втором этапе была подготовлена почва для создания полномасштабных авторских словарей КЕ, которыми ознаменован третий этап лексикографирования пушкинизмов. Он проходит в условиях словарного бума, особенно активно проявившего себя в 1990-е годы и продолжающегося в 2000-х годах. В это же время формируется крылатология как самостоятельная лингвистическая дисциплина (см.: [Шулежкова 1995, 2002; Дядечко 2002, 2006, 2007; СЫеЬс1а 2005]) и вырабатываются научные принципы лингвистического описания КЕ [Шулежкова 2009: 62-72]. К таковым следовало бы отнести принципы отбора языкового материала для справочников КС и КВ, в том числе и авторских, особенно если приходится иметь дело с КВ.
При этом следует учитывать,
1) что у КЕ специфическое значение, семантика КЕ отягощена «генетической памятью» об авторе, о произведении, от которого она «отпочковалась», об эпохе, в которую она была создана;
2) что не только однословные (КС), но и сверхсловные крылатые единицы (КВ) обладают языковым статусом. КВ, подобно фразеологическим единицам, имеют отличающие их от обычных цитат и свободных объединений слов дополнительные дифференциальные признаки — воспроизводимость, устойчивость компонентного состава и грамматической структуры (не исключающей вариантности), стабильность семантики, закрепленной за данным оборотом в языковом узусе.
Эти два обстоятельства заставляют лингвиста-составителя словаря КЕ руководствоваться соответствующими принципами. Так, в собрании авторских КС и КВ
1) обязательно должны содержаться сведения о происхождении КЕ, включающие помету об авторе, об источнике, о времени представления источника носителям языка (публикация, исполнение на эстраде, в театре, демонстрация на экранах кино или телевидения и т. д.). Абсолютное большинство составителей справочников КС и КВ на первом и втором этапах лексикографирования пушкинских КЕ ограничивались указанием на отдель-
ные элементы подобного рода информации (см.: [Редниковъ 1883, 1890; Займовский 1930]). Нередко и в наши дни компи-ляционные справочники содержат лишь сведения о происхождении КЕ;
2) необходимой составной частью словарной статьи должна быть характеристика той семантики КЕ, с которой она входит в современную лексико-фразеологическую систему, ибо на пути превращения в крылатую языковую единицу некогда свободное объединение слов (цитата из определённого текста) испытывает всевозможные изменения. К качественно сделанным словарям, в которых строго выдерживаются два (и только два) названных выше принципа, можно причислить энциклопедию «Крылатые слова» [Серов 2003], в которую включено 158 пушкинизмов, составивших около 4% всех КЕ данного собрания. Этим же принципам следует автор «Толкового словаря крылатых слов и выражений» [Кирсанова 2007], где 59 пушкинских КЕ составляют около 3% от общего количества описанных единиц. Отказ составителя придерживаться строгих критериев отбора объектов описания, которые он называет крылатыми, может превратить его труд в нечто аморфное, где отсутствуют границы между «именными» (крылатыми) и «безымянными» языковыми единицами (в том числе поговорками, пословицами), с одной стороны, а также между сверхсловными языковыми единицами и обычными цитатами — с другой;
3) КЕ нуждаются в стилистическом, грамматическом комментарии и (нередко) в описании тех ситуаций, в которых уместно их употребление;
4) на наш взгляд, каждая словарная статья в справочнике КС и КВ должна содержать иллюстративную зону, свидетельствующую об активном функционировании КЕ в тех сферах речевого общения, которые являются для нее обычными, и отражать возможности ее варьирования;
5) полноценная лексикографическая квалификация КЕ предполагает описание в словарной статье её антонимических и синонимических связей.
Книжные прилавки и сайты Интернета свидетельствуют о том, что словарей, справочников и энциклопедий КЕ создано уже бесчисленное множество. И пушкинские строки можно найти
фактически в каждом из этих изданий. Но указанных выше принципов лексикографирования КЕ придерживаются лишь некоторые составители словарей. Приводим здесь наименования этих словарей: «Большой словарь крылатых слов русского языка» [Берков и др. 2000, 2005] и «Большой словарь крылатых слов и выражений русского языка в 2-х томах [Берков и др. 2008-2009], в которых описано свыше 300 пушкинских КЕ, а также толковый словарь «Крылатые слова нашего времени» [Дядечко 2008] с тщательным анализом 49 пушкинизмов, наиболее употребительных в современном русском языке.
Самое заметное явление в пушкинской крылатографии последних двух десятилетий — «Словарь крылатых выражений Пушкина» [Мокиенко и др. 1999], в котором содержится около 1900 (!) словарных статей, и «Школьный словарь крылатых выражений Пушкина» [Мокиенко и др. 2005], где описано около 3000 (!) КЕ. Конечно, далеко не все единицы, попавшие в эти книги, можно сегодня признать крылатыми. Однако история лексикографирования пушкинских КЕ дает основание считать справедливым утверждение С. А. Коваленко: «Вся поэзия Пушкина, любая его строка могла стать, стала или может стать крылатой для нового поколения читателей» [Коваленко 1989: 152].
Литература
Дядечко 2002 — Л. П. Дядечко. Крылатые слова как объект лингвистического описания: история и современность. Киев: ИПЦ «Київський університет». 2002.
Дядечко 2006 — Л. П. Дядечко. «Крылатый слова звук», или Русская эптология : учеб. пособие. Киев: Аванпост-Прим. 2006.
Коваленко 1989 — С. А. Коваленко. Крылатые строки русской поэзии: Очерки истории. М.: Современник. 1989.
Тэффи 1995 — Н. Тэффи. Пушкинские дни // Русская речь. 1995. № 3. С. 45-50.
Шулежкова 1995, 2002 — С. Г. Шулежкова. Крылатые выражения русского языка, их источники и развитие. Челябинск: Факел. 1995; 2-е изд. М.: Азбуковник. 2002.
Шулежкова 2009 — С. Г. Шулежкова. Лексикографическое описание крылатых единиц: проблемы и перспективы // Проблемы истории, филологии, культуры 2 (24). М.-Новосибирск-Магнито-горск. 2009. С. 62-72.
СЫеЬс1а 2005 — \¥. СЫеЬс1а. 8гкісе о вкггусІІаІусЬ slowach. Іпісгргсіасіс lingwistyczne. Ороіе: ІЛшуегеуІеІ Ороївкі. 2005.
Словари
Афонькин 1985 — Ю. А. Афонькин. Русско-немецкий словарь крылатых слов и выражений. М.-Лейициг: Русский язык; Уег^ Еп/укіорссііс. 1985.
Ашукин и др. 1955, 1960, 1966, 1986, 1987, 1988 — Н. С. Ашукин, М. Г. Ашукина. Крылатые слова. Литературные цитаты. Образные выражения. М.: Худож. лит. 1955; 2-е изд. М.: Худож. лит. 1960; 3-є изд. М.: Худож. лит. 1966; Изд. под ред.
В. П. Вомперского. М.: Правда. 1986; 4-е изд. М.: Худож. лит. 1987; 5-е изд. М.: Худож. лит. 1988.
Берков 1980 — В. П. Берков. Русско-норвежский словарь крылатых слов. М.: Русский язык. 1980.
Берков и др. 2000 — В. П. Берков, В. М. Мокиенко, С. Г. Шулежкова. Большой словарь крылатых слов русского языка: около 4000 единиц. М.: ООО Изд-во «Астрель», ООО Изд-во «АСТ». 2000.
Берков и др. 2008-2009 — В. П. Берков, В. М. Мокиенко, С. Г. Шулежкова. (ред.). Большой словарь крылатых слов и выражений русского языка: В 2-х т. Магнитогорск: Магнитогорский гос. ун-т; Сг峥5\уаШ: Ег^-Могйг-Агпси-игт егеШН. 2008-2009.
Грушко и др. 2000— Е. А. Грушко, Ю. М. Медведев. Современные крылатые слова и выражения. М.: Рольф. 2000.
Дядечко 2008 — Л. П. Дядечко. Крылатые слова нашего времени: толковый словарь: более 1000 единиц. М.: НТ Пресс. 2008.
Жигулев и др. 1982 — А. М. Жигулев, Н. М. Кузнецов. Слово в строю. Крылатые слова, образные выражения. М.: Воениздат. 1982.
Займовский 1930 — С. Г. Займовский. Крылатое слово: справочник цитаты и афоризма. М.-Л.: Госиздат. 1930.
Кирсанова 2007 — А. Кирсанова. Толковый словарь крылатых слов и выражений. М.: Мартин. 2007.
Коваль и др. 1964 — А. П. Коваль, В. В. Коптілов. 1000 крилатих виразів української мови. Афоризми. Літературні цитати. Образні вирази. Київ: Наукова думка. 1964.
Максимовъ 1890 — С. В. Максимовъ. Крылатыя слова. Не спроста и не спуста слово молвится и до віку не сломится. СПб.: Изданіе А. С. Суворина. 1890.
Михельсон 1894, 1896 — М. И. Михельсонъ. Ходячія и міткія слова: Сборникъ русскихъ и иностранныхъ цитатъ, пословицъ, пого-
ворокъ и иностранныхъ словъ (иносказашй). СПб.: Типогр. Имп. АН. 1894; 2-е изд. СПб.: Типогр. Имп. АН. 1896.
Михельсон 1902, 1912, 1994 — М. И. Михельсон. Русская мысль и речь: Свое и чужое: Опытъ русской фразеолопи: Сборникъ образныхъ словъ и иносказанш. Т. 1-2. СПб.: Типогр. Имп. АН. 1902; 2-е изд. СПб.: Типогр. Имп. АН. 1912; 3-е изд. Т. 1-2. М.: Терра. 1994.
Мокиенко и др. 1999 — В. М. Мокиенко, К. П. Сидоренко. Словарь крылатых выражений Пушкина. СПб.: Изд- во СПбГУ, Фолио-Пресс. 1999.
Мокиенко и др. 2005 — В. М. Мокиенко, К. П. Сидоренко. Школьный словарь крылатых выражений Пушкина. СПб.: Изд. Дом «Нева». 2005.
Папазян 1988 — В. К. Папазян. Извлечения: Крылатые слова о философии, театре, патриотизме и психологии. Ереван: Советакан грох. 1988.
Рудников 1883, 1890 — Ил. Редниковъ. Сборникъ зам'Ъчательныхъ изречешй, цитатъ, поговорокъ и т. п. различных временъ и народовъ съ историческимъ и сравните ль нымъ объяснешемъ. Вятка: Типогр. Куклина (бывшая Красовскаго). 1883; 2-е изд. Вятка: Типогр. Маншеева (бывшая Куклина). 1890.
Серов 2003, 2005 — В. Серов. Крылатые слова: Энциклопедия. М.: Локид-Пресс. 2003, 2005.
Уолш и др. 1984 — И. А. Уолш, В. П. Берков. Русско-английский словарь крылатых слов. М.: Русский язык. 1984.
Усиков 1983 — Р. А. Усиков. Маркс К. Крылатые мысли Карла Маркса из произведений и писем. Новосибирск: Кн. изд-во. 1983.
