CC BY
60
УДК SQS.l
ПРОЗА С.Н. СЕРГЕЕВА-ЦЕНСКОГО ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ ХХ в.: ПАНТЕИЗМ ИЛИ ХРИСТИАНСТВО?
© Наталья Юрьевна Филоненко
Липецкий эколого-гуманитарный институт, г. Липецк, Россия, кандидат филологических наук, доцент, зав. кафедрой филологии, e-mail: [email protected]
Вопрос соотношения пантеизма и христианства в прозе С.Н. Сергеева-Ценского актуализируется в настоящей статье по той причине, что до сих пор в ценсковедении на него не представлено предельно исчерпывающего ответа. В то же время прояснить его необходимо, поскольку в разные годы в той или иной степени этот вопрос поднимался как критиками-современниками С.Н. Сергеева-Ценского (С. Чацкина, 1900-е гг.), так и литературоведами через много лет после смерти писателя (Ю. Шпры-гов, 1960-е, Л.Е. Хворова, 1990-е гг.).
Ключевые слова: пантеизм; христианство; миропонимание; «биографический автор»; пейзаж; микрокосм; макрокосм; художественное пространство; архетип; элементы повествования.
Исследователи, за исключением С. Чац-киной, вопроса о пантеизме в творчестве писателя касались косвенно, а следовательно, не вполне осмысленно или заинтересованно. Так, например, проходящие фразы, посвященные этому вопросу в кандидатской диссертации Л.Е. Хворовой, не могут служить основанием для некоего критерия истины. Другими словами, до сих пор исследователи-ценсковеды изначально не ставили перед собой задачи каким-то образом подытожить эти рассуждения.
Между тем нам представляется, что проблема религиозной позиции Сергеева-Ценского неизбежно побуждает к разъяснению вопроса о роли пантеизма в его творчестве. В этой проблеме, по крайней мере, три грани.
Первая обозначена нами в заглавии данной статьи. Вторая базируется на тезисе: актуален ли для Сергеева-Ценского вопрос о соединении пантеизма с религиозным чувством и, в частности, с православно -христиан-ским миропониманием. Последнее доказывать не приходится, поскольку было достаточно убедительно аргументировано в работах Л.Е. Хворовой [1]. Третья грань проблемы заключается в том, насколько сопоставимы контуры христианского миропонимания и пантеистические аспекты творчества писателя.
К слову стоит добавить, что сам Сергеев-Ценский в одном из ранних писем весьма нелестно отозвался о приписывании ему пантеистических взглядов: «Я не пессимист, не оптимист, не пантеист, - я, - повторяю, -только художник, склонный к лирике, т. е.
могу быть, если подошел такой стих, и одним, и другим, и третьим» [2]. Правда, мы не всегда можем позволить себе прислушиваться к аналитическим суждениям писателя о себе, т. к. он, во-первых, не ставил перед собой такой изначальной задачи, а во-вторых, не слишком всегда аналитически задумывался над содержанием своих произведений. Однако факт остается фактом: писатель относился к подобным высказываниям Чацки-ной весьма скептически.
Чтобы разобраться в подобном вопросе, необходимо вникнуть в соотношение «Бог -природа - человек» в представлении Сергее-ва-Ценского.
Абсолютно однозначно можно утверждать, что писатель не создавал никаких самостоятельных вероучений, никаких «пантеистических религий». С другой стороны, нельзя сказать, что пантеизм имеет место в его творчестве лишь на уровне, так сказать, пафоса прославления красоты природного мира, земной жизни. Все, конечно же, сложнее, но совершенно очевидно то, что в случае с Сергеевым-Ценским нет оснований вести речь о пантеизме как изначальной творческой установке. Нам представляется логичным согласиться с Л.Е. Хворовой в том, что он принимал для себя исходную формулу о существовании мира и человека относительно Творца, о сотворении человека по Его образу и подобию, об освобождении Воскресением Христовым человека от рабства природы как стартовую [1].
Познавание Бога для всех живущих на земле было для писателя важной жизненной
ll9
установкой, а эта логика противоречит пантеистическим критериям, поскольку пантеизм не исходит из личных отношений к Богу. Последний для писателя не есть «природа». Творец у Сергеева-Ценского пронизывает собой мир, но при этом не отождествляется, не сливается с ним: «Никуда я не могу уйти от земли, ибо я люблю землю, что и не могу уйти от земли. Потому что земля моя; она во мне вся - я весь земляной. И зачем же живет человек, как не затем, чтобы познавать Бога, и разве это не богатейший и не прекраснейший материал для Богопознания - Земля? И умереть, совсем окончательно умереть я не могу; я для этого слишком люблю жизнь и землю. Я и после своей видимой смерти все также бужу жить. В это я больше всего верю» [3].
На основании данного очень важного высказывания писателя мы подошли к тому, что налицо некие грани сближения пантеизма и христианства, что, собственно, и дало повод некоторым исследователям Сергеева-Ценского разных времен декларировать его причастность к пантеизму.
Есть замечательная работа А. Кураева «Христианская философия и пантеизм», в которой известный ученый и богослов уловил эти самые грани сближения, написав: «...поэзия пантеизма присутствует... в христианском восприятии природы. В православии есть живое переживание природы, ощущение литургической гармонии мироздания» (выделено нами. - Н. Ф.) [4].
В высказывании А. Кураева мы выделили то, что особенно ярко проявляется в поэтике многих произведений Сергеева-Ценского. Состояние гармонии человека с божьим космосом представляется писателю как некий идеал, к которому человек либо стремится, либо нет, однако такую гармонию может ощущать и интуитивно. В романе «Бабаев», к примеру. читаем: «В мягкой воде чувствовал Бабаев все свое тело - молодое, цельное, гибкое. Он был одно это тело: не думал - думало оно. Посылало вперед руки - и руки сами, шутя, хлопали по воде прежде чем прорезать ее упруго; отталкивалось ногами сзади, размеренно дышало. В воде отражались лес, и небо, и солнце, и он был в них, в середине, весь родной этим красочным струящимся пятнам, поцелуям лучей и взмаху неба. Весь - солн-
це, вода, лес, весь недосказанное и смутное и в то же время понятное и простое» [5].
Природа в творчестве писателя практически всегда является не просто неким иллюстративным материалом к его произведениям. Банально и неверно будет сказать: Серге-ев-Ценский изображал природу. Природный компонент органично входит в поэтическую ткань его произведений, и явления личной внутренней жизни ощутимы как проявления в душе человека чувства природного космоса. Это заметно практически во всех произведениях - «Бабаеве», «Лесной топи», «Саде», «Печали полей», «Вале», «Крымских рассказах». Будучи православным христианином по рождению, крещению, менталитету (имеем в виду аспект «биографического автора»), он как писатель ощущает внутреннюю необходимость того, что подчеркивал А. Кураев. Русский религиозный философ С.Л. Франк метко определил природу как некий символ откровения божества, и это в полной мере, на наш взгляд, применимо к поэтике Сергеева-Ценского: «... пантеистическое
мироощущение есть лишь сознание теснейшей, непрерывной связи между внешним и внутренним появлением и проявляющимся сознанием имманентности трансцендентного начала. В пантеизме сознание всего как единого предполагает синтез, некую переработку «всего», сведение его к новому высшему, точнее, глубинному началу» [6]. По нашему мнению, слиянность духовного (божественного), природного и человеческого составляющих мироздания констатирует специфику «художественного», поэтического сознания Сергеева-Ценского, вскрывает его синтезирующую функцию. Иначе говоря, в т. ч. и по этой причине мы можем назвать Сергеева-Ценского не просто писателем, а именно художником. Приблизительно также С.Л. Франк оценивал творчество Ф.И. Тютчева. Его некоторые высказывания, на наш взгляд, вполне соотносимы и с поэтикой С.Н. Сергеева-Ценского. У него ни в коей мере не имеет места безлично пантеистический взгляд на человека. Сергеев-Ценский - художник, «взор которого направлен на объективную картину вещей и притом в ее целостной сущности, художник, предметное чувство которого есть для него жизнь и чувство самого бытия в их единстве» [6, с. 323]. В этом смысле писатель Сергеев-Ценский может
l2Q
быть назван пантеистом. Так, в повести «Смерть ребенка» (1926) он именно таким образом воспроизводит, например, трагический безвременный уход из жизни девочки Мушки, умирающей в голодном послереволюционном Крыму от холеры: «Все идет к трагической развязке. Для обострения впечатления автор использует лейтмотив начинающегося дождя, который затем все усиливается и усиливается, убыстряя тем самым повествование» [1, с. 142]. Далее Л.Е. Хворо-ва, решая в своем исследовании, правда, иную задачу, следит за развитием этого природного состояния и синхронного «ухода» девочки: «А между тем с гор поднялись тучи и заслонили солнце.
Тучи были суровые, низкие.
Блеснула первая молния, и гром зарокотал мощно, но пока издали», - начало надвигающейся беды. «Мрачно сделалось в комнате от тучи... Но вдруг молния впрыгнула всем в глаза, так что зажмурились, и следом за нею такой страшный удар грома, что будто вздрогнул и закачался дом.», - беда показала свое лицо, заставила всех всерьез заволноваться. «Начался ливень. Под напором потоков воды, ринувшихся с неба, гулко гудела железная крыша, так что говорить было трудно», - кульминационный этап безысходной болезни. «Ливень уже сменился мелким дождем, а гроза далеко продвинулась над морем», - неслышно, незаметно подкралась смерть, но этого пока не осознали окружающие. «Ливень кончился, и вновь расцвело небо, а тучи скользнули в море, верст на двадцать», - присутствующие поняли, что наступила смерть. И - резюме: «Не. дождь,
а. смерть!.. Это не болезнь к нам пришла, а сама - ее величество Смерть!» [1, с. 143]. В нашем аспекте рассуждений мы можем отметить следующее. Перед нами далеко не нейтральная природная зарисовка. Здесь налицо соотношение тех самых компонентов (Бог -природа - человек), о которых мы упоминали. Бог забирает девочку к себе; Его присутствие в данной ситуации ощутимо невидимо (Он, кстати, и назван автором в этой повести «Невидимым»). Уход и развивающийся дождь синхронны и как бы взаимозависимы. Обращает на себя внимание, как в сюжете, так и в словесном воспроизведении данной откровенно трагической ситуации, намеренно заданное спокойствие описания. Оно, ко-
нечно, обнаруживает и вполне реальную зловещую привычку к смерти в голодном Крыму (социальную сторону видения), но и, в гораздо большей степени, отголоски христианско-пантеистической манеры письма, уже к началу 1920-х гг. многократно отработанной Сергеевым-Ценским.
В то же время развенчание пантеистического миропредставления как некой жизненной платформы демонстрирует, по нашему мнению, повесть «Лесная топь». Если иметь в виду аспект наших размышлений, то в данном случае в качестве идеи этой повести можно принять следующее: природа как некое макроскопическое пространство пострадала от грехопадения микрокосма (человека). Человек не воспользовался этой властью, он подчинился природе, а значит разрушающему началу смерти. В христианском аспекте смерти как таковой нет, есть переход в другое состояние, в сферу «вечной жизни», поэтому в данном случае под смертью, конечно, понимается духовная гибель.
Крестьянка Антонина убивает своего собственного ребенка. Девочка уродлива, над нею, как и над матерью, взяли власть гибельные разрушительные силы природы. Лесная топь, образ ужасающего болота, затягивает ее в свою трясину. Сюжет повести строится таким образом, что образ-символ топи становится неким архетипом, который «обволакивает» все ее художественное пространство. Пейзажные картины мастерски вкраплены в художественную ткань повести, ведя повествование, пронизывая буквально все его с начала до конца. Зловещий природный фон становится определителем людских характеров, их чувств, поступков, мыслей, философских рассуждений. Нет сомнения в том, что Сергеев-Ценский развенчивает такого рода пантеистическую психологию, демонстрируя откровенный путь к духовной гибели практически всех ее героев. Другими словами, в повести нет Воскресения, преображения, нет присутствия Христа. Подчинившись законам природы, а не божьему промыслу, Антонина попадает в зависимость от стихийных природных сил. Эти силы не божественны, и автор показывает своего рода отпадение героини от Бога.
Таким образом, нам представляется, что в данной повести, в нашем контексте рассуждений, писатель предпринимает очевидную
попытку развенчания ставки на пантеизм как на некий жизненный идеал, так сказать, «фундамент» мировосприятия. Отойдя от Бога, Антонина оказалась в состоянии духовной дезориентации; она не жила, а металась от дома к дому, от одного человека к другому, тоже каждому по-своему находящемуся в состоянии духовной отчужденности.
1. Хворова Л.Е. Эпопея С.Н. Сергеева-Ценского «Преображение России» в контексте русской литературы. Тамбов, 2QQQ.
2. С.Н. Сергеева-Ценский - А.Г. Горнфельду. РГАЛИ. Ф. 155. Оп. 1. Ед. хр.470. 1914-1923.
3. Сергеев-Ценский С.Н. Тетрадь с набросками к романам «Валя» и др. РГАЛИ. Ф. 1161. Оп. 1. Ед. хр. 1. Л. 235.
4. Кураев А., диакон. Христианская философия и пантеизм. М., 1997. С. 117-118.
5. Сергеев-Ценский С.Н. Собр. соч.: в 12 т. М., 1967. Т. 1. С. 287.
6. Франк С.Л. Русское мировоззрение. СПб., 1996. С. 324.
Поступила в редакцию г.
UDC 808.1
PROSE OF S.N. SERGEEV-TSENSKY IN THE FIRST HALF OF THE 20th CENTURY: PANTHEISM OR CHRISTIANITY?
Natalia Yuryevna Filonenko, Lipetsk Ecology and Human Institute, Lipetsk, Russia, Candidate of Philology, Associate Professor, Head of Philology Department, e-mail: [email protected]
In article the question of pantheism and Christianity in the prose of S.N. Sergeev-Tsensky is actualized because up to nowadays thenskoism there is no full answer. At the same time it is important to clarify it as it was discussed at different time by some critics-contemporaries of S.N. Sergeev-Tsensky (S Chatskina, 1900s), and it is still disputable among modern specialists of literature after many years since writer’s death (Y. Shprygov, 1960s; L. E. Khvorova, 1990s).
Key words: pantheism; Christianity; worldview; “an author-biographer”; landscape; microcosm; macrocosm; art space; archetype; narration elements.
