CC BY
116
9. Spiridonova E. Mordoviya gotovitsya k provedeniyu VI S"ezda mordovskogo (mokshanskogo i erzyanskogo) naroda [Mordovia is preparing for the VI Congress of Mordovian (Moksha and Erzya-ray) people]. Izvestiya Mordovii [Proceedings of Mordovia], 2014, May 21. Available at: http://izvmor.ru/ news/view/20565 (Accessed 18 June 2014).
10. Fauzer V.V. Demograficheskoe razvitie finno-ugorskikh narodov: obshchie cherty, spetsificheskie osobennosti [Demographic development of the Finno-Ugric peoples: general features, specific features]. Sot-sial'naya i demograficheskaya politika [Social and Demographic Policy], 2006, no. 3, pp. 40-51.
11. Finny khotyat detei, no ne nakhodyatpartnerov[The Finns want children, but can not find partners]. Available at: http://finugor.ru/finny-khotyat-detei-no-ne-nakhodyat-partnerov (Accessed 21 November 2014).
12. Estoniya: Kuda katitsya demograficheskaya situatsiya? [Estonia: Where is rolling demographics?]. Available at: http://www.baltija.eu/news/read/29375 (Accessed 20 February2015).
МЯСНИКОВА АЛЛА БОРИСОВНА - специалист по учебно-методической работе, Чувашский государственный университет, Россия, Чебоксары (lekomalla@yandex.ru).
MYASNIKOVA ALLA - Specialist in Educational and Methodological Work, Chuvash State University, Cheboksary, Russia.
УДК 94(470)"1826/1860":351.746.1 ББК Т3(2)522-36
В.В. РОМАНОВ
ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ ОСКОРБЛЕНИЮ ИМПЕРАТОРА И ЭКСТРЕМИСТСКОЙ ПРОПАГАНДЕ И АГИТАЦИИ -ФУНКЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПОЛИЦИИ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
В 1826-1860 ГОДЫ: нормативная база и ее реализация
Ключевые слова: политическая полиция, Третье отделение, Корпус жандармов, жандармские штаб-офицеры в губерниях, антиправительственная пропаганда и агитация.
Рассмотрена проблема противодействия экстремистской пропаганде и агитации как функции политической полиции Российской империи в 1826-1860 гг. Она исследуется в аспектах: нормативной базы, механизма реализации, изменения значения среди функций политической полиции. Особо акцентируется внимание на процессе формирования данной функции анализируемого государственного института в указанный период.
V. ROMANOV PREVENTING OFFENSE AGAINST THE EMPEROR AND EXTREMIST PROPAGANDA AND AGITATION AS THE FUNCTION OF THE POLITICAL POLICE OF RUSSIAN EMPIRE IN 1825-1860: normative base and its implementation Key words: political police, the Third Section of His Majesty's Private Imperial Chancery, gendarme corps, gendarme staff officers in provinces, antigovernmental propaganda and agitation.
The article is devoted to the issue of preventing extremist propaganda and agitation as the function of the Russian Empire political police in 1825-1860. it explores such aspects of the problem as: normative base, implementation mechanism, the changing role of the functions fulfilled by the political police. Special attention is focused at the process of establishing the given function of the regarded state institution in the given period.
Функция противодействия органов политической полиции экстремистской пропаганде и агитации на протяжении советского периода никогда не выступала объектом самостоятельного исследования. Как демонстрируют последние события, значение данной проблемы в современном обществе неуклонно возрастает. Последние два десятилетия ознаменовались определенным вниманием исследователей к ней, но в контексте других проблем. Данная статья представляет собой попытку исследования данной функции политической полиции в аспекте нормативной базы и правоприменительной практики на одном из этапов ее развития, в сложный период 1826-1860 гг. - кануна великих реформ.
Данные составы преступлений были достаточно распространенными на протяжении всего периода российского абсолютизма в силу простоты и выражались в доступном с объективной стороны - произнесении слов и реже - в распространении информации в письменном виде. В первой редакции (1832 г.) Свода Законов в томе Х1У в книге I разделе III содержалась глава II «О наказаниях за поношение Государя Императора и Членов императорского дома злыми и вре-дительными словами», состоящая из 3 статей (220-223). Кроме того, в разделе IV содержалась глава I «О наказаниях за понощение присутственных мест и должностных лиц» 3 статьи (229-231), глава III «О наказаниях за сочинение и распубликование подложных указов, за распространение вредных слухов, за пасквили и подметные письма» 7 статей (235-241) и глава IV «О запрещенных сходбищах и незаконных и тайных обществах» 3 статьи (247-249). При этом законодатель разделяет их на две группы, относя первые к государственным преступлениям, а вторые - к преступлениям против правительства.
Поэтому политическая полиция с самого начала анализируемого периода была вынуждена участвовать в противодействии лицам, совершавшим данные деяния. Например, Третьим отделением в 1826 г. был представлен императору всеподданнейший доклад «О крестьянине В. Гаврилове, преданном уголовному суду за произнесение дерзких слов» [1. Л. к^об.].
В составе Третьего отделения данные преступления входили в сферу деятельности 2-й экспедиции, в которое стекалась информация о совершении их и материалы формальных следствий из подразделений различных органов с территории всего государства. Например, в фондах Третьего отделения сохранилась выписка из протоколов по делу отставного поручика И. Мацкевича, обвинявшегося в оскорблении наследника, и записка со сведениями о нем и доносчиках (декабрь 1826 г.) [2].
Противодействие политической полиции выражалось, как в деятельности ее самой (в частности, Третьего отделения и местных подразделений Корпуса жандармов) по привлечению лиц, совершивших указанные деяния, к ответственности, так и в содействии по привлечению последних подразделениями иных государственных органов, которые проводили оперативно-розыскные мероприятия и предварительное следствие по выявленным фактам.
Причем в начале исследуемого периода оперативно-розыскные мероприятия по деяниям, содержащим признаки указанного преступления, и привлечение к уголовной ответственности лиц, совершивших их, могли происходить в обход политической полиции. Ярким доказательством этому являются материалы «Дела по рапорту и.д. казанского губернатора об оскорблении особы государя чистопольским мещанином Сорокиным», собранные в 1829 г. В производстве его на разных этапах участвовали чины: министерства внутренних дел (министр, генерал-губернатор, губернатор, городничий), министерства юстиции (уездный судья), управление путей сообщения (смотритель судоходства), министерство императорского двора и уделов (казанская удельная контора). Однако лаишевский уездный судья не усмотрел в деянии Сорокина состава преступления, и производство дела было закрыто [8. Л. 1].
В анализируемом варианте механизм расследования данного факта был следующим. 2 мая 1828 г. Лаишевский городничий направил и.д. казанского губернатора рапорт. В нем констатировалось, что во время нахождения его в почтовой экспедиции при отправлении из уездного казначейства денег в помещение полиции смотритель судоходства Дагудин привел трех судорабочих. Позднее туда явился судовладелец и солгал, что они задержаны за мелкую кражу, а Да-гудин не возражает их отпустить. Между тем они были свидетелями произнесения хулительных слов об императоре мещанином Сорокиным [8. Л. 1].
Когда городничий выяснил у Дагудина, какие слова произнес Сорокин, то просил смотрителя судоходства прислать судорабочих для дачи показаний, но они уже уплыли на судне.
После этого городничий донес об этом факте в казанское губернское правление «на законное распоряжение, и оно поручило произвести о том строжайшее, аккуратнейшее и беспристрастное следствие Лаишевскому уездному судье Палицину» [8. Л. 1 об.].
И.д. казанского гражданского губернатора принял информацию «К сведению» и только 24 мая направил секретный рапорт о указанном факте генерал-губернатору Нижегородскому, Казанскому, Симбирскому, Саратовскому и Пензенскому [8. Л. 1].
А днем ранее, 23 мая, Министерство внутренних дел по секретной части направило тому же адресату рапорт о данном факте, на основании отношения начальника Главного управления путей сообщения, куда по инстанции обратился титулярный советник Дагудин.
Начальник Главного управления путей сообщения, конечно, обратился в указанное министерство по традиции, что дает основание для констатации о незнании руководителем органа центрального управления компетенции Третьего отделения, несмотря на то, что после его образования прошло почти целых два года!
Умышленное (так как невозможно представить незнание и этими лицами компетенции руководящего органа политической полиции) вторжение в компетенцию Третьего отделения конкурента - Министерства внутренних дел, свидетельствует о продолжающейся в реальности борьбы между ними за данную сферу, и генерал-губернатор был на стороне последнего.
В донесении Дугина излагалась совершенно другая версия произошедшего. В нем указывалось, что Лаишевский городничий никаких мер по факту оскорбления императора своевременно не принял. Дело происходило в питейном доме, где произошла драка. Дадугин не очевидец, но к нему обратился и рассказал об этом один из свидетелей - А. Никитин, после чего судоходный смотритель нашел Сорокина и доставил со свидетелями в полицию. Полицейские первоначально у Сорокина изъяли паспорт, а потом всех отпустили [8. Л. 3-4].
Министр внутренних дел выслал копию рапорта титулярного советника и просил сообщить о принятых мерах.
8 июня 1828 г. генерал-губернатор, очевидно, забыв первоначальное донесение из Казани, снова потребовал от и.д. казанского гражданского губернатора сообщить первой почтой о данном деле [8. Л. 5].
Из ответа и.д. казанского гражданского губернатора генерал-губернатору следует, что Сорокин при допросе лаишевским уездным судьей не признался в содеянном и ссылался на тех же свидетелей, а поэтому первый потребовал от казанской удельной конторы прислать их к нему для допроса [8. Л. 6, 14об.]. Однако 29 июля он дополнительно сообщил ему, что А. Никитина допросить не могут, так как он в Рыбинске на работе до конца месяца [8. Л. 7, 7об.]. В донесении от 13 августа тому же адресату и.д. губернатора было сообщено, что свидетель допрошен и подтвердил, что Сорокин ругал императора нецензурной бранью [8. Л. 12].
Как вытекает из изложенного, деяние Сорокина подпадало под компетенцию политической полиции, однако Министерство внутренних дел и генерал-губернаторы по традиции продолжали функционировать в данной сфере, не допуская в нее анализируемый институт.
К концу анализируемого периода в результате больших усилий политической полиции ситуация изменилась. Политическая полиция не только реализовала свое право на активное участие в данном процессе, но и стала иг-
рать роль его координатора. Указанные изменения нашли отражение и в нормативной базе, регламентирующей ее деятельность.
Департамент исполнительной полиции МВД 16 ноября 1850 г. направил, в частности, и.д. казанского военного губернатора секретное предписание.
В нем указывалось, что император повелел для предотвращения весьма важных неудобств, с какими сопряжено формальное судебное производство по делам о произнесении дерзких и оскорбительных слов против высочайших особ императорской фамилии, «поставить начальникам губерний в обязанность, чтобы на будущее время о подобных преступлениях доводимо было предварительно до сведения Третьего отделения СЕИВК; вследствие чего генерал-адъютант граф Орлов будет сообщать по принадлежности, дать ли делу ход судебный или окончить оное административным порядком по докладу Его Величеству». В заключении предписания министр требовал его точного исполнения и уведомления о его получении данного [12. Л. 1].
3 января 1851 г. в дополнение к цитированному предписанию Департамент исполнительной полиции МВД разослал руководителям губерний второй циркуляр. В нем министром указывалось, что по получению донесения о таких фактах им немедленно необходимо для дознания, в какой степени справедливы сии донесения, произвести исследование, насколько возможно негласное.
Далее, акцентируя их внимание на том, что «следственные по этому предмету дела, вместе с отзывом местного начальства о поведении обвиняемого представлены были непосредственно к Вам» для передачи в Третье отделение [12, Л. 6, 6об.].
Видимо, реализация цитированных предписаний показала необходимость некоторых корректировок в отношении военнослужащих. Поэтому 9 декабря 1852 г. аудиторский департамент военного министерства доводил до сведения военных губернаторов, в частности казанского, специфику рассмотрения данных дел. Повторяя содержание предписания от 16 ноября 1852 г., генерал-аудитор акцентировал внимание на новеллу о том, что после предварительного расследования в делах, где фигурировали военнослужащие, сообщали еще о результатах и военному министру. Очевидно, как для сведения, повышения его авторитета! Дела о духоборцах и раскольниках, в которых они отрекаются от исполнения обязанностей подданных, не признают власти церкви и святого таинства, оскорбляя при этом императорскую фамилию, а равно дела, где оскорбление проходит в совокупности с другими составами преступлений, подвергающих подсудимых суровым наказаниям, предписывалось рассматривать по установленному уголовным законом обычному судебному порядку, не доводя предварительно до сведения военного министра [12. Л. 3, 6, 6об.].
Перечисленные новеллы в уголовно-процессуальном законодательстве начали внедряться в практику, изменяя место политической полиции в системе институтов, противостоящих анализируемому составу преступлений. В 1856 г. министерство юстиции получило рапорт уездного чистопольского стряпчего по делу о произнесении крестьянином Сафоновым слов оскорбительных для Его Императорского Величества. Материалы предварительного следствия по данному факту были переданы для решения в уездный суд. В свою очередь, министерство данную информацию немедленно направило в Третье отделение. 29 октября 1856 г. первая экспедиция последнего направила отношение казанскому военному губернатору. В нем излагалась фабула вышеизложенного дела и указывалось, что на основании Высочайшего повеления от ноября 1850 г. после предварительного судебного рассмотрения подобные дела необходимо для окончательного решения препровождать в Третье отделение. Поэтому военному губернатору предлагалось приостановить процесс в уездном суде, а материалы
дела переправить в указанное отделение для решения вопроса о судебном или административном порядке его разрешения [11. Л. 1, 1об.].
Выполняя данное требование, 9 ноября 1856 г. казанский военный губернатор направил предписание в чистопольский уездный суд, а 17 ноября 1856 г. он получил ответ, что дело еще не рассмотрено и материалы высылаются по его требованию [11. Л. 2, 3]. В тот же день губернатор направил в Третье отделение материалы предварительного следствия, из которых вытекало - обвиняемый сознался, однако прямые улики отсутствуют [11. Л. 5, 5об.]. 20 декабря 1856 г. губернатор по требованию указанного отделения направил сведения о личности обвиняемого: характер тяжелый и буйный - по результатам повального обыска чистопольского уездного суда. Заметим, что он должен был это сделать одновременно с отправлением материалов дела, и отсутствие данной информации, бесспорно, затянуло принятие решения в столице.
29 декабря 1856 г. Третье отделение направило решение по делу казанскому губернатору. В нем указывалось, что по материалам доклада шефа жандармов Долгорукова император соизволил прекратить дальнейшее его производство, а арестанта освободить. Заметим, что это было типичное решение по данному составу преступления.
Отношение было получено в Казани 10 января, а 11 января 1857 г. казанский военный губернатор направил предписание об этом в чистопольский уездный суд [11. Л. 6-8]. Следовательно, с момента первоначального отправления документов до освобождения арестанта произошло не более двух месяцев, что свидетельствует о оперативном функционировании Третьего отделения при подготовке всеподданнейшего доклада по делу.
Однако исполнение данных предписаний происходило крайне медленно и сложно. В частности, через десять лет после первого предписания департамент исполнительной полиции МВД 31 июля 1860 г. направил начальникам губерний новое. В нем подтверждалось действие циркуляра МВД от 16 ноября 1850 г. и подчеркивалось, что в текущем году генерал-адъютанту Долгорукову было представлено из Сената 2 дела по данному составу преступления. В заключение министр требовал от них в очередной раз немедленного и точного исполнения предписания [11. Л. 4].
Проведенное нами исследование указывает, что деятельности политической полиции в сфере противодействия данному составу преступления мешали противоречия между различными государственными органами, ранее функционировавшими в данной сфере.
Одновременно подразделения политической полиции противодействовали распространению информации (всевозможных теорий, идей, противоречащих общепризнанным; дискредитирующих сведений, тенденциозных оценок), которая, с точки зрения как правящей элиты, так и руководства института, в той или иной степени могла повлечь социально опасные последствия.
Состав идей, циркулирующих в общественном мнении, регулярно отслеживался служащими местных подразделений, и информация отправлялась в столицу. Начальник 2-го отделения 5-го округа подполковник, а потом начальник одноименного округа Маслова по мере необходимости с 1827 г. по 1834 г. сообщал о толках и слухах, циркулирующих в Симбирской губернии [4].
Следует заметить, что правительство, слабо развивая и организуя препоны для создания печатных средств массовой информации, а также имея жесткую цензуру, предопределяло существование подобного механизма оперативной передачи актуальной информации для различных групп общества. В рапорте нижегородского губернатора генерал-майора Голенищева-Кутузова, отправленном 12 июля 1831 г. (в период начала ярмарки) А.Х. Бенкендорфу, справедливо освещалось состояние дел в данной сфере. Он указывал, что
вчера в частном письме из Санкт-Петербурга содержалась новость о сдаче пруссам польских повстанцев, куда русская армия их вытеснила. Далее автор констатировал «Дурные вести распространяются скоро и производят вредное впечатление, а хорошие никто нам не сообщает. Начальники губерний должны давать направление умам, а если они сами ничего не знают - чем же могут руководствоваться и опровергать разные нелепые слухи, распространяющиеся по большей части из Петербурга!» [3. Л. Зоб.].
Анализ ситуации позволяет сделать вывод, что генерал выразил абсолютную истину о существовавшем положении дел. Бесспорно, что жители столиц имели большие возможности получения разного рода информации (в том числе и не соответствующей действительности) по актуальным вопросам и провинция получала информацию от них официальным и частным порядком, в устной и письменной форме, а в самих губерниях в этот период только начали создаваться первые официальные средства массовой информации - газеты «Губернские ведомости».
В частности, и.д. начальника 6-го округа корпуса жандармов полковник Бу-лыгин направил в Третье отделение записку от 29 августа 1834 г. «О распушенных по Симбирской губернии нелепых слухах». В ней он указывал автора информации и лицо, распустившее панический слух. «Известие о первом пожаре в Москве получил также г. Тургенев; наконец он получил второе уведомление от г. Булгакова о бывшем в Москве в Рогожинской части пожаре, и, распечатав его в почтовой конторе, прочитал вслух...», что подкупленные неизвестные почти ежедневно жгут дома и производят беспорядки, а полиция не может открыть виновных [4. Л. 52, 52об., 53]. Далее констатировалось, что принимаются меры к пресечению его распространения и оценивалось его влияние на публику. «Майор Стогов всеми мерами старался прекратить сии нелепые толки; впрочем он заметил, что они не произвели особенного влияния на умы» [4. Л. 53об.]. В заключительной части характеризуются личность распространителя слухов, круг его знакомств и высокая степень влияния на общественное мнение в губернии. Он констатировал: «Действительный Статский Советник Александр Иванович Тургенев есть родной брат бежавшего Тургенева, участвовавшего в заговоре 14 декабря. А как имение, принадлежавшее брату, досталось ему, то он, продав его, и выехал за границу, как говорят, виделся с преступником и отдал ему вырученные деньги; потом, путешествуя по Европе, возвратился в Симбирск, и, как кажется, намерен, продав свое имение, навсегда оставить Россию [4. Л. 54]. Он хорошо образован и отлично красноречив; резко и свободно объявляет свое мнение даже против мер правительства. В Симбирске на него смотрят как на гения, и все сказанное Тургеневым не подлежит в общественном мнении никакому сомнению. Имеет довольно короткое знакомство с губернатором, но всегдашнее общество его составляют: председатель палаты гражданского суда Та-таринов, помещик Аржевитанов и помещица Елизавета Языкова, родная сестра сосланного на каторжную работу по заговору 14 декабря Василия Ивановича» [4. Л. 54об.].
Ознакомившийся с запиской служащий Третьего отделения предлагал А.Х. Бенкендорфу провести профилактическую беседу с автором письма: «Не изволите ли признать полезным заметить г. Булгакову, что ему бы не следовало писать таких писем и распространять тревогу». Однако в отношении самого распространителя слуха он ограничился общими замечаниями: «Тургенева, Ваше Сиятельство, знаете. Сделанное о нем донесение довольно схоже. Он человек неблагонадежный. По протекции князя Голицына получил и вне службы довольно.и всегда готов злословить о праве» [6. Л. 52, 52об.]. Такая снисходительность объяснялась двумя причинами: во-первых, его не в чем было обвинить, во-вторых, сложно было противостоять жандармскому штаб-
офицеру в губернии представителям аристократических фамилий, имеющим материальные ценности, образование, связи и влияние на общество. Примечание к письму также не вызывало оптимизма. В нем констатировалось «... имею честь присовокупить, что между московским купечеством, находящимся на Нижегородской ярмарке, распространились также толки о злоумышленных поджогах» [6. Л. 55]. Это означало, что такого мнения придерживается и его выражает не один Булгаков и что слухи быстро расходились по всей территории страны.
Распространение информации, могущей повлечь социально опасные последствия, иногда приобретало характер пропаганды теорий и идей, опасных для существующего общественного и государственного строя, и даже агитации. В таких случаях местные подразделения предпринимали усилия для задержания лиц, совершивших указанное деяние, и (или) изъятия письменных источников указанной информации.
В частности, и.д. начальника 5-го округа подполковник А.П. Маслов в октябре 1831 г. из Симбирска направил отношение с просьбой о содействии и.д. казанского гражданского губернатора. В нем констатировалось, что достоверно известно - иконописцы из Владимирской губернии, разъезжая по имениям, распускают нелепые слухи о вольности между помещичьими крестьянами, последствия чего могут быть весьма вредными. Исходя из этого, предлагалось ему указать городской и земской полиции иметь неослабленное наблюдение за ними и в случае изобличения в этом поступать по закону. Пропагандисты-иконописцы использовали не только устную, но и письменную форму. К отношению прилагается 1 экземпляр «записки злоумышленного содержания» относительно возмущения помещичьих крестьян во Владимирской губернии [10. Л. 1-5].
На основании этого и.д. казанского гражданского губернатора направил секретное предписание подразделениям городской и уездной полиции (впервые на печатном бланке 12 адресатам) арестовать указанных лиц и представить ему, донеся подробно о их действиях. В первом донесении и.д. губернатора Чистопольский городской судья от 18 октября 1831 г. констатировал, что данных лиц не было [10. Л. 6]. Во втором его рапорте от 30 октября отмечалось прибытие иконописцев, но с правильно оформленными паспортами, и констатировалось, что никаких слухов они не распускают. Однако он арестовал их паспорта, в уезд их не пустил и ожидал ответа от и.д. губернатора -можно ли разрешить им торговать в городе? [10. Л. 6, 7]. В ответе и.д. казанского гражданского губернатора 9 ноября 1831 г. предписывалось установить за ними строжайшее наблюдение, но до начала агитации их не задерживать, но сообщить о них уездному исправнику [10. Л. 9об.].
Особое подозрение вызывали путешественники, которые перемещались по стране с целью сбора сведений и потенциально могли осуществлять пропаганду и агитацию. В частности, 1-я экспедиция Третьего отделения 19 января 1860 г. направила предписание штаб-офицеру в Саратовской губернии, подполковнику Руничу. Министр внутренних дел передал генерал-адъютанту Долгорукову экземпляр «данного, по Высочайшему повелению» начальникам губернии циркулярного предписания о путешественниках, отправляющихся по России, для собрания разных сведений. Оно препровождалось служащим Корпуса жандармов для наблюдения по этому предмету [10. Л. 6].
В прилагаемом циркуляре от 4 января 1860 г. указывалось, что «путешественники» могут распространять слухи о изменении существующего порядка владения помещичьими имениями, и поэтому необходимо принять решительные меры против них. Далее указывалось, что направлять путешественников могут только ученые общества, зарегистрированные правительством, снабдив их соответствующим видом и поставив в известность Министерство внутренних
дел, которое заблаговременно известит о них руководство губернии, а сами они обязаны заявить о себе в местную полицию. С лицами, путешествующими без соответствующих документов, необходимо поступать в порядке, установленном законом. Правительство справедливо опасалось бесед «путешественников пропагандистов-агитаторов» с крестьянами, которыми они могут возбудить вредные, ложные толки, а как показали события 1861 г. - иногда и массовые беспорядки [7. Л. 2].
В связи с распространением грамотности среди населения и возможностями размножения текстов рукописным и другими способами с помощью множительной техники противники существующего строя приступили к распространению своих теорий, идей в указанной форме, нередко с использованием почты.
В частности, Особая канцелярия МВД направила казанскому военному губернатору совершенно секретный циркуляр от 23 июля 1853 г. В нем сообщалось, что в Лондоне издана листовка «Юрьев день» «приглашающая к освобождению крестьян и наполненная угрозами в мятежном духе», которую в массовом количестве собираются направить в Россию. Далее описывался уникальный механизм противодействия, разработанный по повелению монарха. Губернатор «без малейшего оглашения и отнюдь не письменно условились с губернским и по возможности уездными предводителями дворянства.», что при получении кем-либо листовок из любого места «письма эти немедленно были доставлены Г. шефу жандармов гр. Орлову.» с уведомлением министра. При этом министр в очередной раз напоминает, что необходимо проводить все «дознания и распоряжения по этому случаю сколь возможно секретнее и осторожнее.» [13. Л. 1, 1об.].
Последнее еще раз подтверждает, что министерство всеми силами старалось сохранить за собой хотя бы часть компетенции политической полиции и для этого у него постоянно находились некоторые основания.
К сожалению, указанные меры не достигли желаемой цели в полном объеме, так как идеи Герцена и других проповедников теорий, идущих вразрез с общепринятыми, в некоторой степени достигли российской аудитории и находили поддержку некоторых ее слоев. В частности, в перлюстрационной выписке из письма Александра Языкова из Симбирска в Москву Наталье Алексеевне Языковой от 10 декабря 1858 г. указывалось: «В университете (Казанском. - В.Р.) сильная неурядица. Приписывают многое влияние Герцена на западников. Не знаю, сумеют ли открыть следы и сношения, а то, что они есть, это знают все. Со своеволием и буйством трудно ладить, хотя и начальство виновато, что держит плохих профессоров; заставить слушать вздор уже нельзя. Любопытно знать: чем все это кончится, но, вероятно, поворотят назад и станут теснить» [5. Л. 1].
Существенной задачей в противодействии местных подразделений пропаганде и агитации было выявление авторов письменных или печатных материалов революционно-оппозиционного характера.
В 1831 г. начальник 5-го округа Корпуса полковник Маслов в результате оперативно-розыскных действий достаточно быстро обнаружил и изобличил штаб-капитана генерального штаба Ситникова. Он обвинялся в написании материалов антиправительственного содержания, разбрасываемых и рассылаемых по почте. В частности в том, что в мае 1831 г. в Казани подбросил в лавку купца письмо - пасквиль против Высочайшей Особы с проектом о государственном управлении [9. Л. 7].
В связи с мероприятиями, проводившимися по этому делу, по указанию и.д. губернатора казанский полицмейстер Берзин приказал частным приставам городской полиции иметь строжайшее наблюдение в обществах за прибывшими в город лицами и особенно иностранцами, и все, что услышат подозрительного, доносить немедленно [5. Л. 1]. Как отмечал губернатор в рапорте от 15 октября
1831 г. шефу жандармов, несмотря на обнаружение виновного, «полиция города тогда и ныне неутомимо имеет наблюдение», в результате которого подозрение в аналогичном преступлении пало на отставного майора Германа [5. Л. 7].
10 октября вечером пристав 1-й части Машкин рапортом донес полицмейстеру, что подпоручица Немятова заявила ему, что накануне в ее доме отставной майор Герман «читал бумаги, содержание коих она не могла понять, но заметила неприличные выражения, к правительству относящиеся». Поэтому он отправился к месту ее жительства и через постороннего человека узнал, что постояльца нет и когда он возвратится, неизвестно. «Приняв все предосторожности в наблюдении за ним возврата в квартиру», с целью использовать фактор внезапности и открыть те бумаги, он отложил дальнейшие действия до утра [5. Л. 1-3]. 11 октября полицмейстер и Машкин нашли майора Германа только вставшим и, объявив причину их прибытия, потребовали предъявить им бумаги. Последний сразу это выполнил, так как они лежали свернутыми на столе, и заявил, «что в них ничего такого не заключается, за что бы он мог по совести отвечать». Прибывшие чины полиции произвели у него обыск, в ходе которого изъяли все бумаги, в частности переписку, тетрадь, которые полицмейстер запечатал своей печатью [5. Л. 1об.].
11 октября 1831 г. казанский полицмейстер П.С. Берзин донес о произошедшем рапортом и.д. гражданского губернатора, заключая, что за отставным майором со стороны полиции имеется строжайшее наблюдение и «в квартире его никаких не осмотренных нами бумаг не осталось» [5. Л. 1об.]. Приложил к своему рапорту рапорт пристава 1-й части Машина, протокол обыска у Германа.
Получив рапорт и вступив по этому поводу в контакт со штаб-офицером корпуса жандармов в губернии и.д. казанского гражданского губернатора 15 октября 1831 г. донес рапортом А.Х. Бенкендорфу о данном факте и совокупности проведенных оперативно-следственных действий. По получении рапорта и документов от казанского полицмейстера он «. пригласил губернского прокурора Солнцева и жандармского корпуса штаб-офицера Булыгина к общему обзору сих бумаг, в числе коих и открыты следующие рукописи»: 1) сочинения фон Визина, 2) собственные сочинения и переводы майора Германа, а) ответ на сочинение полковника фон Визина (о необходимости непременного законоположения) -о необходимости государственных конституционных законов, и с французским заглавием того же содержания от мая 1825 г., б) мысли, для себя им писанные по кончине Александра 1, в) статьи о поэзии и музыке, г) статья о.. , д) отрывок о воспитании, е) о судьбе в будущем северных. областей, ж) статья об английском парламенте, депутатах и переводы, в том числе из истории английского парламента, 3) дорожная записная книжка с 1808 г., т.е. когда ему было 17 лет. После прочтения всех материалов все нашли, что «некоторые статьи оказались непозволительными по духу представленных в них систем, объясненных, коим мятежные в наше время многие народы; замечены также в оных некоторые оскорбительные выражения предержащей власти», и в самой дорожной книге замечены сомнительные шифры и фигуры. По этому поводу у Германа отобрали предварительные объяснения. Фактически была создана следственная комиссия, которая детально и крайне тенденциозно изучила все записи отставного майора, потребовала от него объяснений по выявленным фактам, т.е. произвела дознание.
Материалы его и все изъятые бумаги в специальном конверте, запечатанном печатью и.д. губернатора, были высланы при рапорте последнего А.Х. Бенкендорфу.
За отставным майором Германом по предписанию и.д. губернатора был установлен строжайшей надзор под личную ответственность полицмейстера, кото-
рый обязал его честным словом и подпискою никуда не выезжать до указаний Вашего Высочества, основание к таким действиям послужили ст. 172, 173 Наказа комиссии о согласовании Нового уложения [9. Л. 7-8об.].
В тот же день параллельно и.д. казанского гражданского губернатора выслал рапорт аналогичного содержания министру внутренних дел и краткие выписки мест из изъятых бумаг, вызвавших у комиссии вопросы, с указанием, что подлинники отправлены шефу жандармов. Заметим, что изъятые у Сит-никова бумаги были отправлены в запечатанном конверте и.д. начальника 5-го округа корпуса жандармов Масловым А.Х. Бенкендорфу и впоследствии полиция использовал этот опыт.
Очевидно, представители политической полиции в Поволжском регионе, исходя из материалов данного дознания, заподозрили существование тайной организации. 17 октября 1831 г. и.д. начальника 5-го округа Маслов направил секретный запрос и.д. казанского гражданского губернатора о том, что жандармский подполковник Булыгин известил его о деле Германа. В связи с тем, что «. по оному делу записан отставной штаб-ротмистр Родионов», полковник Маслов просил уведомить его, помещиком какой губернии он является и где его постоянное место жительства? [9. Л. 9-10об.]. И.д. гражданского губернатора 22 октября 1831 г. направил секретное предписание казанскому полицмейстеру (кстати, он впервые ссылается на запрос жандармского штаб-офицера) о приглашении к 9 утра на следующий день штаб-ротмистра к нему «для некоторых объяснений», а если выехал, то выяснить, когда и куда, а также помещиком какой губернии он является [13. Л. 12]. В ответе от 23 октября 1831 г. полицмейстер сообщал, что Родионов проживает в Казани в доме секретаря городской думы Соболева, а 15 октября уехал в Нижегородскую губернию в вотчину, где живет постоянно, и имеет еще имение в Спасском уезде Казанской губернии. Через три дня данная информация была отправлена и.д. гражданского губернатора полковнику Маслову [9. Л. 13-14об.].
Однако анализируемый институт в указанный период был полностью подконтролен верховной власти в вопросе квалификации деяний подданных и, следовательно, привлечения их к ответственности. В отличие от созданной комиссии в Казани император не нашел особой социальной опасности в представленных ему материалах по данному делу. 17 января 1832 г. А.Х. Бенкендорф направил отношение и.д. казанского гражданского губернатора: «Я имел честь докладывать Государю Императору о содержании бумаг, отобранных по Вашему распоряжению у отставного майора Германа и доставленных ко мне в октябре прошлого года, и Его Императорское Величество соизволил принять представление мое к своему сведению. Вследствие чего имею честь означенные бумаги препроводить. к Вам, покорнейше прося Вас о возвращении оных господину Герману и затем освободить его от дальнейшего по предмету сего надзора» [9. Л. 16].
24 января 1832 г. и.д. казанского гражданского губернатора направил часть указаний А.Х. Бенкендорфа для исполнения казанскому полицмейстеру [9. Л. 17, 17об.]. Следовательно, отставной майор Герман находился в статусе подозреваемого три с половиной месяца, из которых подавляющая часть ушла на изучение материалов и подготовку всеподданнейшего доклада в Третьем отделении.
Таким образом, противодействие оскорблению императора и членов его семьи, а также экстремистской пропаганде и агитации являлось важной функцией в деятельности политической полиции в указанный период, значение которой неуклонно возрастало со временем. С 1858 г. в ежегодных нравственно-политических отчетах Третьего отделения, направляемых императору, появился особый раздел, посвященный революционной пропаганде и агитации
[14. С. 466 и др.]. В проведении оперативно-розыскных и следственных мероприятий по указанным отчетам состава преступлений в 1826-1860 гг. кроме подразделений политической полиции определенную роль играли руководители губерний и чины исполнительной полиции. Однако на протяжении указанного периода роль политической полиции в противодействии оскорблению императора и членов его семьи, а также экстремистской пропаганде и агитации против российской государственности постепенно возрастала и к концу периода стала доминирующей по сравнению с ролью других институтов.
Литература и источники
1. Государственный архив Российской Федерации (далее - ГА РФ). Ф. 109. Оп. 221(86).
Д. 1в.
2. ГА РФ. Ф. 109. С/А. Оп. 3. Д. 2497.
3. ГА РФ. Ф. 109. 1 экспедиция. Оп. 6 (1831 г.). Д. 441.
4. ГА РФ. Ф. 109. С/А. Д. 1318.
5. ГА РФ. Ф. 109. С/А. Оп. 1. Д. 105.
6. ГА РФ. Ф. 109. С/А. Оп. 3. Д. 1318.
7. Государственный архив Саратовской области. Ф. 53. Оп. 9. Д. 6.
8. Национальный архив Республики Татарстан (далее - НА рТ). Ф. 1. Оп. 1. Д. 118.
9. НА РТ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 239.
10. НА РТ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 246.
11. НА РТ. Ф. 1. Оп. 2. Д. 1257.
12. НА РТ. Ф. 1. Оп. 2. Д. 737.
13. НА РТ. Ф. 1. Оп. 2. Д. 913.
14. Россия под надзором: отчеты III отделения 1827-1869: сб. док. / сост. М. Сидорова, Е. Щербакова. М.: Рос. фонд культуры; Российский Архив, 2006.
References
1. Gosudarstvennyi arkhiv Rossiiskoi Federatsii. Fond 109. Opis' 221(86). Dokument 1v [State Archives of the Russian Federation. Archives 109. Anagraph 221(86). Document 1v].
2. Gosudarstvennyi arkhiv Rossiiskoi Federatsii. Fond 109. S/A. Opis' 3. Dokument 2497 [State Archives of the Russian Federation. Archives 109. S/A. Anagraph 3. Document 2497].
3. Gosudarstvennyi arkhiv Rossiiskoi Federatsii. Fond 109. 1 ekspeditsiya. Opis' 6 (1831 g.). Dokument 441 [State Archives of the Russian Federation. Archives 109. 1 expedition. Anagraph 6 (1831). Document 441].
4. Gosudarstvennyi arkhiv Rossiiskoi Federatsii. Fond 109. S/A. Dokument 1318 [State Archives of the Russian Federation. Archives 109. S/A. Document 1318].
5. Gosudarstvennyi arkhiv Rossiiskoi Federatsii. Fond 109. S/A. Opis' 1. Dokument 105 [State Archives of the Russian Federation. Archives 109. S/A. Anagraph 1. Document 105].
6. Gosudarstvennyi arkhiv Rossiiskoi Federatsii. Fond 109. S/A. Opis' 3. Dokument 1318 [State Archives of the Russian Federation. Archives 109. S/A. Anagraph 3. Document 1318].
7. Gosudarstvennyi arkhiv Saratovskoi oblasti. Fond 53. Opis' 9. Dokument 6 [State Archive of Saratov region. Archives 53. Anagraph 9. Document 6].
8. Natsional'nyi arkhiv Respubliki Tatarstan. Fond 1. Opis' 1. Dokument 118 [The National Archives of the Tatar Republic. Archives 1. Anagraph 1. Document 118].
9. Natsional'nyi arkhiv Respubliki Tatarstan. Fond 1. Opis' 1. Dokument 239 [The National Archives of the Tatar Republic. Archives 1. Anagraph 1. Document 239].
10. Natsional'nyi arkhiv Respubliki Tatarstan. Fond 1. Opis' 1. Dokument 246 [The National Archives of the Tatar Republic. Archives 1. Anagraph 1. Document 246].
11. Natsional'nyi arkhiv Respubliki Tatarstan. Fond 1. Opis' 2. Dokument 1257 [The National Archives of the Tatar Republic. Archives 1. Anagraph 2. Document 1257].
12. Natsional'nyi arkhiv Respubliki Tatarstan. Fond 1. Opis' 2. Dokument 737 [The National Archives of the Tatar Republic. Archives 1. Anagraph 2. Document 737].
13. Natsional'nyi arkhiv Respubliki Tatarstan. Fond 1. Opis' 2. Dokument 913 [The National Archives of the Tatar Republic. Archives 1. Anagraph 2. Document 913].
14. Rossiya pod nadzorom: otchety III otdeleniya 1827-1869: sb. dok. [Russia within the sight: reports compartment III 1827-1869: Collection of documents]. Moscow, 2006.
РОМАНОВ ВАЛЕРИИ ВАСИЛЬЕВИЧ - доктор исторических наук, кандидат юридических наук, профессор кафедры теории и истории государства и права, Ульяновский государственный университет, Россия, Ульяновск (wwr@bk.ru).
ROMANOV VALERY - Doctor of Historical Sciences, Candidate of Legal Sciences, Professor, Department of State and Law Theory and History, Ulyanovsk State University, Ulyanovsk, Russia.
