CC BY
55
УДК 821.112.2.01 ББК 83.3(4)
Поршнева Алиса Сергеевна
кандидат филологических наук, доцент
кафедра иностранных языков Уральский федеральный университет им. первого Президента России Б.Н. Ельцина Екатеринбург
Porshneva Alisa Sergeyevna Candidate of Philology,
Assistant Professor Chair of Foreign Languages The Ural Federal University named after B.N. Yeltsin
Yekaterinburg
Пространство наци и пространство эмиграции в романе Клауса Манна «Бегство на север»1 Nazi Space and Exile Space in Klaus Mann’s Novel “Flight North”
Статья посвящена закономерностям функционирования художественного пространства в романе Клауса Манна «Бегство на север». Рассматриваются две представленных в романе модели пространства - пространство наци и пространство эмиграции, которые выстраиваются из перспективы соответствующих групп персонажей. Доказывается, что в структурном отношении обе модели восходят к пространству классического мифа, причем пространство эмиграции аксиологически инвертировано по отношению к пространству наци.
The article deals with space organization in Klaus Mann’s novel “Flight North”. Two space models: Nazi space and exile space which can be constructed from the viewpoint of corresponding groups of characters are analyzed. It is proved that both models are based on the space model existing in classic forms of myth. Value inversion of exile space via Nazi space is considered.
Ключевые слова: пространство наци, пространство эмиграции, миф, хаос/космос.
Key words: Nazi space, exile space, myth, chaos/cosmos.
Клаус Манн принадлежит к числу деятелей культуры, покинувших Германию после прихода к власти национал-социалистов в 1933 году; эмиграция из Третьего Рейха нашла свое отражение в его романе «Бегство на север». Данное произведение всегда оставалось на периферии внимания исследователей, поскольку К. Манн известен в первую очередь как автор романа «Мефистофель» (изучением которого, занимались, например, Н.Н. Кудашова [3], Ф.
1 Работа поддержана грантом Президента РФ для государственной поддержки молодых российских ученых № МК-1009.2012.6.
Альбрехт [10], Л. Фитцсиммонс [12]). Малая проза К. Манна достаточно подробно изучена Н.Н. Сутягиной [см.: 7, 8, 9]. При этом роман «Бегство на север», практически не замечавшийся критиками, может быть рассмотрен не только в контексте творчества Манна в целом, но и в контексте немецкого эмигрантского романа. «Бегство на север» тематически примыкает к произведениям об эмигрантах, созданным Э.М. Ремарком и Л. Фейхтвангером, и демонстрирует существенное сходство с ними в аспекте организации пространства и построения сюжета.
В. Фрювальд и Ф. Шидер, размышляя об актуальных проблемах исследования эмиграции, задаются вопросом, изучались ли уже «структурообразующая роль эмиграции», «литературная топология эмиграции или как минимум эмиграция как структурная предпосылка литературы» [13], и не дают на этот вопрос положительного ответа. Настоящая статья, посвященная вопросам взаимодействия сюжета и пространства в эмигрантском романе, вносит определенный вклад в ликвидацию данной лакуны в изучении немецкой эмигрантской литературы.
«Бегство на север» К. Манна тематически примыкает к изученным нами ранее эмигрантским романам Э.М. Ремарка и Л. Фейхтвангера, т.к. ядро его сюжета - биография девушки, вынужденной эмигрировать из Третьего Рейха. Г ероиня по имени Иоганна, покинув Г ерманию, через Швецию перебирается во Францию, чтобы вместе со своими товарищами оказывать сопротивление национал-социалистическому режиму путем издания политической газеты, распространения листовок и другой идеологической работы. Пространство, по которому передвигается героиня, в очень большой степени детерминировано ситуацией эмиграции; при этом в романе представлены два видения этого пространства, которые следует обозначить как пространство наци и пространство эмиграции.
Понятия «пространство наци» и «пространство эмиграции» были выработаны нами на материале эмигрантских романов Э.М. Ремарка и Л. Фейхтвангера [см.: 6, 5]. Базой для формирования того и другого является география Евро-
пы; пространство наци представляет собой систему пространственных представлений героев, официально принадлежащих к тоталитарному режиму Третьего Рейха или поддерживающих его. Пространство эмиграции, в свою очередь, выстраивается с точки зрения героев-эмигрантов и в ценностном отношении противоположно пространству наци.
По сравнению с пространством эмиграции пространство наци в романе «Бегство на север» развернуто менее подробно. В произведении не выведен ни один герой-наци, но среди персонажей присутствует носитель их точки зрения
- Йенс, младший брат Карин (шведской подруги Иоганны, у которой она останавливается). Он симпатизирует Германии, и немцы в его глазах - «великий народ», который «нашел самого себя, найдя своего фюрера» [14, с. 149]. Он декларирует свое отношение к нацистскому режиму и Германии в целом следующим образом: «Да, я в очень большой степени за Германию. <...> Все, что происходит в Германии, должно иметь определенный смысл. Ведь в Германии же ничего не происходит без смысла и разума» [14, с. 18]. Представление о Третьем Рейхе как зоне разума и порядка, за пределами которой располагаются «дикие» территории (где не находит поддержки немецкая политика и разворачивают свою политическую деятельность эмигранты), характерно для наци; соответственно, Йенс может быть квалифицирован как герой, с точки зрения которого выстраивается пространство наци.
По отдельным замечаниям Йенса можно заключить, что в его глазах пространство за пределами Германии «ухудшается», - например, в аспекте дорожного строительства: «В окрестностях города дороги еще вполне приличные; но дальше, в сельской местности, фу. В Германии, .да, там везде хорошие дороги!» [14, с. 20]. Бытовые привычки немецкого населения тоже кажутся Йенсу наилучшими из всех возможных: он находит «немецких дам всегда хорошо одетыми» [14, с. 147].
В соответствии с такими ориентирами, Йенс видит наиболее желательный вариант развития событий в максимальном расширении территории, на которой установлены порядки Третьего Рейха. Происходящее в Германии в его глазах -Вестник ЧГПУ102012 282
«исторические события, народное движение. <...> Мы все должны этому поучиться!» [14, с. 149]. Йенс произносит застольный тост: «За Германию! <...> Я иностранец, но я всегда ее любил. И сейчас - именно сейчас я люблю ее больше, чем когда-либо! <...> Я желаю здравствовать и большому политическому движению, которое и нашей стране принесет тот же порядок, ту же сознательность и оздоровление, которым сейчас радуется Германия. Фашистское движение в нашей стране - пусть оно живет и побеждает!» [14, с. 150]. Это желание Йенса согласуется с экспансионистскими стремлениями самого Третьего Рейха.
Географическое положение своей страны Йенс описывает в следующих выражениях: «И я не знаю, была ли в Германии опасность большевизма так близка, как здесь. Мы здесь живем всего в паре часов езды от Петербурга - от Ленинграда, как они его теперь называют. Мы имеем врага у своих границ» [14, с. 23-24].
Пространственные представления Йенса в целом соответствуют концентрически выстроенному пространству классического мифа. Как отмечает Е.М. Мелетинский, «в космогонических мифах развитых мифологических систем упорядочивающая деятельность богов более ясно и полно осознается как преобразование хаоса, т.е. состояния неупорядоченности, в организованный космос. <...> Мифические существа, персонифицирующие хаос, побежденные, скованные, низверженные, часто продолжают существовать на окраинах космоса» [4, с. 205, 212]. «Все лучшее, благое, необходимое для человека всегда пребывает в центре мира, .а все злое, враждебное и опасное - на его окраине» [1, с. 119]. Космическая модель, таким образом, разделена на зоны хаоса (подземный мир и периферия - враждебная и профанная земля) и космичные, упорядоченные зоны («средняя земля», т.е. сакральная, и небесный мир). Центральная зона мира Йенса - Германия, о которой он отзывается «восторженно» [14, с. 20] и которую считает наиболее цивилизованной страной, отличающейся «хорошими дорогами», «порядком», «сознательностью», «разумом» и «осмысленностью» всех происходящих там событий. В терминологии Г. Бидерманна это располагающаяся вокруг оси мира «сфера жизни» [2, с. 193], которая «по-
нимается как “царство середины” (“срединное царство”), как центр земли» [2, с. 193]; за его границами начинается земля «профанная» и далее враждебная, куда вытесняется, согласно Е.М. Мелетинскому, остаточный хаос.
При этом пространство за пределами «сакральной земли» неоднородно, оно подвергается дифференциации в зависимости от степени удаленности от Третьего Рейха - причем удаленности не столько территориальной, сколько символической. Швеция, родная страна Йенса, относится к первому «кольцу» вокруг Германии и не является в его глазах настолько же «разумной» и правильно устроенной территорией, какой является Третий Рейх. В мифологическом пространстве ей соответствует начинающаяся за границами сакральной земли земля профанная, населенная варварами и не испытавшая цивилизующего влияния разума. Второе после профанной земли «кольцо» - враждебная земля, населенная чудовищами и заполненная хаосом, - представлено в картине мира Йенса в первую очередь Россией, которая связана для него с «опасностью большевизма» и описывается словами «враг у наших границ» [14, с. 23-24]. В рамках такой картины мира наиболее желательными пространственными трансформациями оказываются те, которые направлены на расширение центральной «разумной» зоны за счет прилегающих территорий; одной из возможных форм такого расширения Йенс считает установление в Швеции режима, аналогичного немецкому. Шведское гражданство не препятствует герою быть носителем той точки зрения, из которой выстраивается пространство наци -система представлений о пространстве, в основе которой лежит аксиология национал-социалистического режима.
При этом нельзя утверждать, что в романе К. Манна пространство наци и пространство эмиграции представлены одинаково. Случай Йенса - скорее набросок, чем развернутая картина пространства наци. В произведении определенно доминирует эмигрантский взгляд и такая система представлений о пространстве, которая формирует пространство эмиграции.
Пространство эмиграции в романе К. Манна, как и пространство наци, в структурном отношении повторяет пространство классического мифа. В центре Вестник ЧГПУ102012 284
мира располагается Третий Рейх, центральное положение которого описывается в том числе лексикой с пространственным значением, используемой героями для описания своих перемещений и задания пространственных координат:
- Ich hatte doch auch mit dem Zug hinausfahren konnen ‘Но я могла бы выехать и на поезде’ [14, с. 8] (Иоганна): hinausfahren - досл. ‘выехать наружу’;
- ...ob alles geklappt hat und ob Du wirklich rausgekommen bist ‘.действительно ли все получилось и ты выехала’ [14, с. 64] (письмо Бруно Иоганне): rausgekommen - досл. ‘вышла наружу’;
- ... man hat mir gesagt, es sei am leichtesten, an der nordlichen Grenze heraus-zukommen ‘мне сказали, что легче всего выехать через северную границу’ [14, с. 67] (Иоганна): herauskommen - досл. ‘выйти наружу’.
Подобного рода лексика определяет статус Третьего Рейха как центральной пространственной единицы в мире героев, вокруг и «снаружи» которой располагаются все остальные страны. Для Рагнара, шведа, не любящего Г ерма-нию, она тем не менее в каком-то смысле тоже является центральной частью пространства, поскольку располагается «посередине Европы» [14, с. 148].
Третий Рейх в пространстве эмиграции представляет собой темный, «потерянный мир» [14, с. 93]. По определению Иоганны, Германия - страна, принявшая «решение о тотальной бесчеловечности» [14, с. 139]. Третий Рейх и все риски, связанные с проживанием там, для Иоганны ассоциативно связаны с адом: «.эти ночи в чужих квартирах, когда вслушиваешься в звуки, что-то зашуршало - это они, они обнаружили мое укрытие, это арест. И страх перед концентрационным лагерем, который означает ад» [14, с. 67]. В письме ее матери «встречались боязливые намеки на обстоятельства, от которых страдала пишущая, на террор, неопределенность и царящую повсюду ложь; на запустение жизни - внешне роскошно отделанное, перекрываемое шумом пропаганды, но все же безжалостное прогрессирующее» [14, с. 92]. Происходящее в Германии Иоганна квалифицирует как «варварство» [14, с. 99], а деятелей режима называет «убийцами» [14, с. 100]. В глазах Рагнара Германия также не является цивилизованной страной: «.они вообще не разделяют цивилизации, поэтому
они настолько неуверенные, что вечно размахивают саблями. Он до смешного бездарен для жизни, этот народ с его высокомерной сосредоточенностью на сверхпроблемах, что он никогда, никогда не попадал в круг цивилизации. И это причина, единственная причина того, почему он угрожает нашей цивилизации, к которой у него нет доступа. И вот теперь он снова поднялся и хочет все порушить, и весь мир должен дрожать, и изводить себя заботами, и быть вежливым с этими злобными дураками. <...> .только прусский дух, эта отвратительнейшая форма азиатчины, будет стремиться к тому, чтобы из чего-то благоразумного получилась катастрофа, типично немецкая, во всей ее низости немецкая катастрофа; они развяжут войну. <.> Я желаю Германии поражения огромного масштаба. Ее следует превратить руины, чтобы она не могла больше и пальцем пошевелить. Иначе покоя не будет. В прошлый раз все разрешилось слишком хорошо. Она ничему не научилась, получив такой подарок, как свое поражение. <.> Она должна находиться под контролем и надзором цивилизованных государств, должна быть полностью зависима от их воли, должна быть почти их колонией - иначе она, со своей стороны, уничтожит цивилизованные государства» [14, с. 266-268]. В мифологической проекции статус Германии уравнивается со статусом враждебной земли, не имеющей никаких признаков цивилизации и представляющей собой постоянную угрозу для охваченных культурой государств, располагающихся в сакральной земле (с целью ликвидации этой угрозы в окраинные земли отправляются культурные герои [см.: 4, 197-198]).
В другой сцене Рагнар определяет происходящее в Германии как Affenschande ‘позор’ [14, с. 148]; внутренняя форма этого слова - ‘обезьяний позор’. Слово, выбранное Рагнаром, акцентирует «обезьянье» начало в нацистах - не просто варварское, а еще более примитивное, животное. У Л. Фейхтвангера аналогичная параллель развернута более основательно и один из героев специально уточняет, что наци - это не «варвары» и «персы», а именно «по-луживотные» [11, с. 372], что в мифологической перспективе соответствует окраинным землям и вытесненному туда остаточному хаосу в лице в том числе Вестник ЧГПУ102012 286
хтонических существ, «полуживотных». У К. Манна такая дифференциация отсутствует, однако имеют место косвенные свидетельства присутствия в наци животного начала.
Еще одной характеристикой Третьего Рейха в романе К. Манна (аналогичный мотив обнаруживается и у Л. Фейхтвангера) является то, что поддержка существующего там тоталитарного режима исходит от людей умственно ограниченных. Так, о фройляйн Зузе - немке из Ганновера, работающей в семье Карин, - неоднократно говорится, что она «слишком большая идиотка» [14, с. 56], имеет «глупые голубые глаза» [14, с. 176] и «совершенно глупое лицо» [14, с. 176]. Умственно полноценные люди, напротив, неизбежно занимают обратную позицию и так или иначе «выталкиваются» из страны: Иоганна, родившаяся в Германии, тем не менее, не может считать себя единым целом с «потерянной» [14, с. 93] и отданной во власть «варваров» страной. По словам Рагнара, «в Иоганне нет ничего немецкого. Она не типична» [14, с. 147].
Таким образом, Третий Рейх в пространстве эмиграции представляет собой «темный» мир, не имеющий в себе ничего от цивилизации и не испытывающий никакого влияния разума, населенный «варварами». За его пределами располагаются другие европейские страны, причем это пространство неоднородно и подвергается дифференциации.
В ближайшее «кольцо» вокруг темного мира входит Швеция. На фоне привычной Иоганне Германии она выглядит однозначно более периферийной в европейском масштабе страной - так, Стокгольм в определенной степени напоминает ей царскую Россию [14, с. 20], «окраинную» страну; в первый же день она ужинает с Йенсом и Карин в ресторане «в царистском стиле» [14, с. 20]. В деревне, расположенной недалеко от усадьбы, располагается баня «по русскому обычаю» [14, с. 113]. На севере страны герои получают возможность осмотреть старый замок: «Стиль этого мрачного здания, в котором проживали и неистовствовали северные деспоты, казалось, имеет восточный уклон. “Все это великолепие больше напоминает мне китайские книги сказок, чем немецкие”, сказала Иоганна. - “Конечно, на наш север как-то проник кусочек Дальнего Востока”»
[14, с. 227]. Во внешности шведов, как замечает Иоганна, сочетаются светлые волосы (признак «арийской» внешности) и восточные черты [14, с. 25], что также иллюстрирует промежуточное положение Швеции между центральной (Германия) и восточными, то есть «окраинными» странами.
Создание образа Швеции осуществляется в романе «Бегство на север» в том числе путем описания царящих там политических симпатий и антипатий. От Карин Иоганна узнает о настроениях в стране следующее: «.известную роль играет праворадикальная националистическая партия, и к ней испытывает симпатии Йенс» [14, с. 23].
В отличие от Йенса, Рагнар - старший брат Карин - испытывает к Г ерма-нии только неприязненные чувства, для него происходящее в Рейхе «отвратительно» [14, с. 56]. Подобно Иоганне, он тоже квалифицирует наци как «варваров и убийц» [14, с. 150], и заявляет: «Я не хочу их здесь видеть, я ненавижу все это, их грубость и их выражения, я ненавидел это и в Италии, и в Германии» [14, с. 151]. Кроме того, Рагнар симпатизирует Франции и увлечен французской культурой: в сферу его литературных предпочтений попадают Рембо, сюрреалисты, Андре Жид [см.: 14, с. 129]. Если Йенс находит «немецких дам всегда хорошо одетыми» [14, с. 147], то у Рагнара «всегда складывалось впечатление, что немецкие женщины ходят ужасно одетыми» [14, с. 147]. Позиции братьев оказываются диаметрально противоположными как в частных, так и в принципиальных вопросах. Рагнар в споре с Йенсом утверждает следующее: «Как раз лучшие из немцев - я, конечно, не знаю, можно ли их называть “подлинными” немцами, - должно быть, в ужасе от того, что сейчас происходит в их стране. Это же просто какой-то позор - то, что там сейчас происходит, в середине Европы!» [14, с. 148]. Йенс высказывает противоположное мнение - что «это просто дерзость, наглость - пытаться отмахнуться словом “позор” от исторических событий, от народного движения. <.> То, что происходит в Германии, - мировая история. Великий народ нашел самого себя, найдя своего фюрера» [14, с. 149].
Сравнение моделей мира двух братьев выявляет их прямо противоположные установки. В глазах Йенса нацистская Германия является самой цивилизованной и разумно устроенной страной Европы, до которой все остальные страны «не дотягивают»; вследствие этого он считает желательным распространение немецких порядков на свою менее цивилизованную страну. Рагнар, в свою очередь, является носителем тех же пространственных представлений, которые формируют пространство эмиграции: для него Германия - средоточие варварства, страна, где отсутствует культура; его собственная страна, часть первого «пояса» вокруг Рейха, недостаточно удалена от него, чтобы пользоваться симпатиями героя; и только Францию - страну второго «пояса» - Рагнар признает в полной мере культурной и цивилизованной.
Йенс с его симпатиями к нацизму, с одной стороны, и Карин и Рагнар, осознающие «варварскую» природу режима, с другой, - персонажи, взаимно «уравновешивающие» друг друга. Контрастно противопоставленные друг другу герои, испытывающие симпатию и антипатию по отношению к национал-социалистическому режиму, создают некий баланс между тем и другим в собственной семье. С учетом того, что у Иоганны контакты со шведами ограничены семьей Карин, можно в известной мере распространить описанный баланс на страну в целом: Швеция - это место, где в более или менее равной мере представлены сторонники и противники тоталитарного режима; она не оказывает никакого сопротивления тому, что творится в соседнем с ней Третьем Рейхе, но и не допускает проявлений «варварства» на собственной территории. Шведы, по словам Рагнара, «не позволят им [нацистам] подняться здесь» [14, с. 265]; но при этом нацистская газета, по словам Иоганны, «публикует о вашей стране гордую и полную всяческих надежд статью. <.> Кажется, на развитие фашизма здесь у вас возлагаются большие надежды» [14, с. 264]. За счет такого постоянного «уравновешивания» противоположных политических позиций создается образ Швеции как нейтральной страны.
Письмо Бруно с сообщением о предстоящей ему смертельно опасной поездке в Германию заставляет Иоганну задуматься о разном отношении к нациз-
му в Швеции (первый «пояс») и Франции (второй «пояс»): «.он [Рагнар] не знает, что идет война, и за что она ведется - он никогда не поймет. Из-за своих добрых чувств он чувствует отвращение к тому же противнику, с которым боремся мы. Это уже что-то, это уже много, и этого недостаточно. Ведь его ненависть легкомысленна, неконтролируема, он не знает причин своей ненависти. Это просто личная антипатия, она свидетельствует о его характере, и его нужно за это только еще больше любить. Но сможет ли он когда-нибудь принадлежать к нам?» [14, с. 186]. «Легкомысленная, неконтролируемая» неприязнь к тоталитарному режиму наци из гуманистических побуждений, присущая ряду героев-шведов, противопоставлена здесь политически активной позиции противников режима, проживающих во Франции.
Кроме того, одна из важнейших доминант в образе Швеции в романе К. Манна - тишина и безлюдие. Даже применительно к столице страны и к ее южной, более густонаселенной части в тексте доминируют следующие характеристики:
- «.каким тихим был город, несмотря на интенсивное уличное движение» [14, с. 10];
- «Улица была безлюдна.» [14, с. 10];
- «это вымершее, опустошенное, как в сказке, место» [14, с. 12] - о городской квартире, принадлежащей семье Карин;
- «.обширный, бедный людьми пейзаж ее [Карин] родины» [14, с. 14];
- разговор Иоганны и Карин: «“Я еще никогда не ездила по местности, в которой так мало людей”. <.> “Да, здесь нет недостатка в пространстве, здесь бесконечно много места.”» [14, с. 38];
- «“Здесь просто оглушающая тишина”. <.> .она [Иоганна] чувствовала, как в ней растет потрясение от этой величественной беззвучности» [14, с. 48];
- «Когда здесь все замерзло, совсем вымерло, и больше вообще не становится светло.» [14, с. 41] - Карин о зимнем времени;
- «пейзаж оставался .мирным, освещенным солнцем и опус-Вестник ЧГПУ102012 290
тошенным» [14, с. 103];
- «У вас действительно нет ничего, кроме озер и лесов» [14, с. 208] (Иоганна - Рагнару).
По мере продвижения героев в северном направлении обозначенные черты - пустота и безлюдность пространства - усиливаются: «Дорога снова вела через лес, которому не было конца. Если он и открывал свою глубину, то только затем, чтобы развернуть вид на темную воду, на заводь, на трясину - или это был только уголок большого озера, которое оставалось во всей своей протяженности скрытым? Домов не было, им не встречалось ни одного человека. “Мы теперь едем совсем прочь от всего?” - мечтательно спросила Иоганна. “Совсем прочь”, - ответил Рагнар» [14, с. 208]. Рагнар видит смысл предпринимаемого героями путешествия в том, чтобы «уехать совсем. <.> Далеко отсюда, Иоганна, прочь. Туда, где нет больше ничего, а только мы.» [14, с. 224]. В северной части страны, через которую они едут, «лес не прекращался, ему была присуща устрашающая бесконечность пустыни и моря. Казалось, что он так же мало, как и пустыня и моря, терпит человеческую жизнь» [14, с. 226]. Городок на севере - в отличие от Стокгольма, где при «безлюдных» [14, с. 10] улицах все-таки попадаются достаточно многолюдные места, в первую очередь кафе, - «был пустынным, и здесь, казалось, есть лишь очень мало людей» [14, с. 227]. Впоследствии пустота пространства усугубляется еще и исчезновением «бесконечного леса. Теперь они ехали через голую, как степи, землю, на которой почти не было возвышений и деревьев» [14, с. 226]. Продвигаясь на север, герои попадают в особую - абсолютно пустую, «голую», ничем и никем не заполненную - часть страны, в которой «не было уже практически больше ничего» [14, с. 248]. По словам Иоганны, «примерно так же, как здесь, должно быть, все выглядит на Луне» [14, с. 249].
Швеция, таким образом, изображена в романе К. Манна как страна пустая и «никакая» в плане ее политического облика, не оказывающая сопротивления нацизму, но и не подчиняющаяся ему, цивилизованная на фоне Германии и недостаточно цивилизованная на фоне Франции. Франция же в пространстве
эмиграции является уже следующим, вторым «поясом» вокруг Третьего Рейха; даже при наличии общей границы с Германией она символически удалена от темного мира существенно сильнее, чем Швеция.
Иоганна неоднократно констатирует, что именно Париж является «ее», предназначенным ей местом: «Мои друзья в Париже» [14, с. 19]; «Если они меня позовут, завтра же я уеду.» [14, с. 40]; «.известия, которые доходили из ее мира.» [14, с. 130] (о письмах Бруно и Георга); «Ее мир - мир, перед которым у нее были обязательства и которому принадлежала ее жизнь, - внезапно мощно встал перед ней. <.> Да, я хочу вернуться обратно через Стокгольм и Копенгаген. Я должна выполнить поручения» [14, с. 65-66]. В своем внутреннем монологе Иоганна квалифицирует свой грядущий переезд в Париж как «вернуться обратно» (zumckfahren), что еще раз подтверждает статус Парижа как «ее» мира, места, в наибольшей степени подходящего для эмигрантов. Швеция же, напротив, определяется героиней как «другой мир» [14, с. 186], а Рагнар -несмотря на ее чувства к нему - как «чужой Рагнар» [14, с. 186].
Для находящихся «за кадром» героев-эмигрантов романа Париж тоже является пространством, где они чувствуют себя наиболее комфортно, на «своем месте». В частности, Бруно в письме Иоганне описывает свою жизнь в Париже в исключительно позитивных тонах: «Так все вместе мы перебиваемся. Георг, конечно, разворачивает удивительную активность. У него тысяча проектов, и мы уже приближаемся к тому, чтобы многие из них воплотить в жизнь. Наша газета здесь пользуется большим вниманием, в том числе в Германии, что радует нас больше всего. Г. и я пишем почти весь текст сами. Вилли и Оскар тоже показывают себя с самой лучшей стороны. Мы не допускаем разрыва прямой связи с Германией, это самое главное. Известия, которые оттуда поступают, становятся день ото дня все хуже, но это, с другой стороны, дает надежду, что вскоре что-нибудь произойдет - и в этот раз это будет нечто правильное» [14, с. 65]. Осознание Парижа как наиболее подходящего для эмигрантов европейского города встречается практически во всех эмигрантских романах - по крайней мере в тех из них, где действие происходит до начала Второй мировой войны; Вестник ЧГПУ102012 292
при этом в его образе могут выделяться различные доминанты. У Э.М. Ремарка особый статус Парижа обусловлен фактором безопасности - тем, что полиция там «довольно небрежная» [15, с. 245], а эмигранты имеют реальный шанс получить разрешение на проживание и работу. У Л. Фейхтвангера проживание героя - Зеппа Траутвайна - в Париже становится необходимым условием его творческого роста. В романе К. Манна этот город представляет собой в первую очередь пространство, в котором герои имеют возможность «разворачивать удивительную активность» на политическом поприще. Однако, даже с учетом выбора различных акцентов, во всех случаях Франция - это «цивилизованное» пространство, и реальная географическая близость с Германией не препятствует моделированию образа Франции как страны, символически удаленной от Третьего Рейха гораздо сильнее, чем та же Швеция.
Цивилизованный характер пространства второго «пояса» проявляется и в том, что оно порождает культурного героя. Если в романе Л. Фейхтвангера «Изгнание» культурный герой (Хайдебрегг) появляется в пространстве наци, а в эмигрантском «измерении» пространства культурные герои отсутствуют, то в романе «Бегство на север» ситуация выглядит диаметрально противоположным образом. Это связано в том числе с относительной неразвернутостью пространства наци в данном произведении. В роли культурного героя для пространства эмиграции выступает Бруно - друг Иоганны и товарищ ее брата Г еорга. Подобно культурным героям различных мифологий, он «отправляется в иной мир» [4, с. 197] - во враждебную землю, представленную в рамках пространства эмиграции национал-социалистическим государством. Мотивация этой смертельно опасной поездки выглядит в изложении Иоганны следующим образом: «Чтобы все стало правильным. Чтобы больше не нужно было стыдиться за людей. Чтобы эта земля наконец-то, наконец-то получила разумное лицо. Чтобы жизнь стала чем-то стоящим - стоящим для всех» [14, с. 39]. Формулировка цели Бруно как «разумного лица земли» позволяет причислить его к культурным героям, поскольку они занимались именно распространением господствующих в са-
кральной земле разума и порядка на прилегающие к ней территории [см.: 4, с. 197-198].
Страны второго «пояса» в целом и Франция в частности представляют собой на фоне Швеции принципиально иное пространство - это проявляется в том числе и на уровне внешнего оформления пространственной образности. Одним из часто повторяющихся мотивов в романе К. Манна является мотив белых ночей, светлое небо которых настойчиво уподобляется «непрестанно дребезжащему легкому серебристому звуку» [14, с. 91], - это вызывает у Иоганны «томление по небу, которое преподносит темноту, как мягкий подарок» [14, с. 269]. Покинуть Швецию и переместиться во Францию для Иоганны означает переместиться в принципиально иное пространство, из «чужого», хотя и не враждебного, мира попасть в «свой», из пустого, нейтрального, «никакого» пространства - в аксиологически положительное.
Все эти наблюдения над структурой и аксиологическими характеристиками пространства наци и пространства эмиграции можно обобщить в виде таблицы:
Пространство классического мифа Пространство наци Пространство эмиграции
Абсолютный центр мира - «земной эквивалент точки небесного вращения» [2, с. 60], дом/город, наиболее сакральная точка пространства. Сакральный центр мира сочувствующего наци персонажа - предположительно Берлин, в тексте романа не представлен. Покинутый героиней родной немецкий город (Берлин), в котором укореняются «самый бесстыдный обман» [14, с. 149] и варварство.
Сакральная земля, непосредственно прилегающая к центру мира. В этой зоне царят порядок и закон, которые обеспе- Третий Рейх - пространство, которое устроено наиболее правильным образом и которое населяет «ве- Третий Рейх - населенная «варварами» враждебная земля, в которой имеют место «обезьяний позор» [14,
чивают гармоничное существование человека в пространстве, его интеграцию в мир. ликий народ» [14, с. 149], сакральная земля. с. 148] и «безжалостное прогрессирующее» «запустение жизни» [14, с. 92].
Пе3рвый «пояс» вокруг сакральной земли - про-фанная земля, в покорении и сакрализации которой, ликвидации хаоса заключается деятельность культурного героя. Швеция - страна, по сравнению с Германией недостаточно цивилизованная. Страна, для которой желательно формирование аналогичного немецкому политического режима; нейтральная, «пустая» страна, в которой нет очагов сопротивления нацизму, но которая не демонстрирует немецкого порядка. Швеция - безопасная, но не оказывающая сопротивления нацизму страна; «пустая» страна; не враждебная и не дружественная, «никакая».
Второй «пояс» - враждебная земля, расположенная на периферии мирового пространства, не охваченная культурой и заполненная остаточным хаосом. Враждебная по отношению к Рейху земля, где живут и ведут борьбу против него эмигранты, - Франция в целом и Париж в частности, а также Россия с исходящей от нее «опасностью большевизма». Франция - дружественное эмигранту пространство, где он не только находится в безопасности, но и ведет политическую борьбу против национал-социализма; ак-сиологически положительное пространство, порождающее культурных героев, пы-
тающихся распространить разум на территории темного мира.
1 г
В романе «Бегство на север» наблюдается
обратная закономерность: негативные
оценочные смыслы закреплены за центром, а позитивные - за периферией пространства эмиграции. Удаление от центра (Берлина) сопровождается поэтапным ослаблением враждебности и неразумия пространства.
Такая концентрически выстроенная структура пространства эмиграции не позволяет героине напрямую пересечь немецко-французскую границу и переместиться из центральной зоны пространства в одну из стран второго «пояса». Даже при том, что она сетует на «колоссальную трату времени и денег» [14, с. 67], связанные с остановкой в Швеции, Иоганна тем не менее осознает, что «легче всего выехать через северную границу. И у них же есть поручения для меня в Стокгольме и Копенгагене. Я буду более работоспособной, если сначала
По мере удаления от абсолютного центра мира понижается степень сакральности и возрастает степень профанности пространства. Порядок постепенно и последовательно переходит в хаос, безопасное пространство становится враждебным.
отдохну здесь пару дней» [14, с. 67]. Специфическая организация пространства, которое выстроено «кольцами» вокруг центра (Третьего Рейха), «обязывает» Иоганну удаляться от него постепенно, перемещаясь сначала в страну, принадлежащую к первому «поясу», и только потом - во Францию, страну второго «пояса».
Таким образом, пространство наци и пространство эмиграции структурно организованы по образцу пространства в классическом мифе. В ценностном отношении пространство наци повторяет мифологическое, в то время как аксиологические характеристики пространства эмиграции «перевернуты» по отношению к нему. Пространство эмиграции центробежно ориентировано, оно предписывает героине движение в строго определенном направлении, «выталкивая» их от «темного» центра - средоточия хаоса и неразумия - к «светлой», упорядоченной, разумной периферии, где возможно организованное сопротивление национал-социализму. Взаимодействие героини романа с пространством представляет собой неоднозначный процесс, включающий в себя сюжетнопространственный комплекс перехода границы; однако данная проблема требует отдельного исследования.
Библиографический список
1. Альбедиль М.Ф. В магическом круге мифов. Миф. История. Жизнь [Текст] / М.Ф. Альбедиль. - СПб. : Паритет, 2002. - 336 с.
2. Бидерманн Г. Энциклопедия символов [Текст] / Г. Бидерманн. - М. : Республика, 1996. - 312 с.
3. Кудашова Н.Н. Портретизация толпы в тексте прозаического произведения (на материале пролога к роману Клауса Манна «Мефистофель») [Текст] /
Н.Н. Кудашова // Лингвистические и экстралингвистические проблемы коммуникации. - Саранск, 2006. - Вып. 5. - С. 40-44.
4. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа [Текст] / Е.М. Мелетинский. - М. : Восточная литература, 2000. - 408 с.
5. Поршнева А.С. Пространство наци и пространство эмиграции в романе Лиона Фейхтвангера «Изгнание» [Текст] / А.С. Поршнева // Известия Уральского университета. - 2012. - № 3. - В печати.
6. Поршнева А.С. Пространство эмиграции в романном творчестве Э.М. Ремарка [Текст] / А.С. Поршнева. - Saarbrucken : LAP LAMBERT Academic Publishing, 2010. - 231 с.
7. Сутягина Н.Н. Время как основа сюжета. Новелла Клауса Манна «Зарешеченное окно» [Текст] / Н.Н. Сутягина // Вестн. Тамбов. ун-та. - Сер.: Гума-нит. науки. - 2008. - Вып. 8. - С. 187-189.
8. Сутягина Н.Н. Драматургическое начало в творчестве Клауса Манна [Текст] / Н.Н. Сутягина // XII Державинские чтения. Институт русской филологии. - Тамбов, 2008. - С. 131-133.
9. Сутягина Н.Н. Романтическая традиция в малой прозе Клауса Манна: на материале «Легенд о Каспаре Хаузере» [Текст] / Н.Н. Сутягина // Вестн. Тамбов. ун-та. - Сер.: Гуманит. науки. - 2008. - Вып. 1. - C. 182-186.
10. Albrecht F. Klaus Manns „Mephisto. Roman einer Karriere“ [Text] / F. Albrecht // Weimarer Beitr. - B. ; Weimar, 1988. - Jg. 34. - № 6. - S. 978-1001.
11. Feuchtwanger L. Exil [Text] / L. Feuchtwanger. - Berlin : Aufbau-Verlag Berlin und Weimar, 1976. - 794 S.
12. Fitzsimmons L. “Scathe me with less fire”: disciplining the African German “Black Venus” in “Mephisto” [Text] / L. Fitzsimmons // Germanic rev. - Wash., 2001. - Vol. 76. - № 1. - Pp. 15-40.
13. Fruhwald W. Gegenwartige Probleme der Exilforschung [Text] / Wolfgang Fruhwald, Wolfgang Schieder // Leben im Exil: Probleme der Integration deut-scher Fluchtlinge im Ausland 1933-1945. - Hamburg, 1981. - S. 9-27.
14. Mann K. Flucht in den Norden [Text] / Klaus Mann. - Reinbek bei Hamburg : Rowohlt Taschenbuch Verlag, 2003. - 288 S.
15. Remarque E.M. Liebe deinen Nachsten [Text] / Erich Maria Remarque. - Wien ; Munchen ; Basel : Verlag Kurt Desch, 1956. - 320 S.
Bibliography
1. Albedil, M.F. In the Magic Circle of Myths. Myth. History. Life [Text] / M.F. Albedil. - SPb.: Paritet, 2002. - 336 p.
2. Albrecht, F. Klaus Mann’s „Mephisto. Roman einer Karriere“ [Text] / F. Albrecht // Weimarer Beitr. - B. ; Weimar, 1988. - Jg. 34. - № 6. - P. 978-1001.
3. Biedermann, H. Dictionary of Symbolism [Text] / H. Biedermann. - M. : Respublika, 1996. - 312 p.
4. Feuchtwanger, L. Exile [Text] / L. Feuchtwanger. - Berlin : Aufbau-Verlag Berlin und Weimar, 1976. - 794 p.
5. Fitzsimmons, L. “Scathe Me with Less Fire”: Disciplining the African German “Black Venus” in “Mephisto” [Text] / L. Fitzsimmons // Germanic Rev. -Wash., 2001. - Vol. 76. - № 1. - P. 15-40.
6. Fruhwald, W. Modern Problems of Exile Study [Text] / Wolfgang Fruhwald, Wolfgang Schieder // Life in Exile: Problems of Integration of German Emigrants Abroad 1933-1945. - Hamburg, 1981. - P. 9-27.
7. Kudashova, N.N. The Portrait of the Crowd in Prose (By the Material of the Preface of Klaus Mann’s “Mephisto”) [Text] / N.N Kudashova // Linguistic and Extra-Linguistic Communication Problems. - Saransk, 2006. - Vol. 5. - P. 4044.
8. Mann, K. Flight North [Text] / Klaus Mann. - Reinbek bei Hamburg: Rowohlt
Taschenbuch Verlag, 2003. - 288 p.
9. Meletinsky, Ye.M. The Poetics of Myth [Text] / Ye.M. Meletinsky. - M. : Vostochnaya Literatura, 2000. - 408 p.
10. Porshneva, A.S. Nazi Space and Exile Space in L. Feuchtwanger’s Novel “Exile” [Text] / A.S. Porshneva // Annals of the Ural State University. - 2012. - No.
3. - In Print.
11. Porshneva, A.S. Exile Space in the E.M. Remarque’s Novels [Text] / A.S. Porshneva. - Saarbrucken : LAP LAMBERT Academic Publishing, 2010. - 231 p.
12. Remarque, E.M. Liebe deinen Nachsten [Text] / Erich Maria Remarque. - Wien ; Munchen ; Basel : Verlag Kurt Desch, 1956. - 320 p.
13. Sutyagina, N.N. Time As a Plot Basis. Klaus Mann’s Story “Barred Window” [Text] / N.N. Sutyagina // Annals of Tambov University. - Series: Human Sciences. - 2008. - Vol. 8. - P. 187-189.
14. Sutyagina, N.N. Dramaturgic Elements in Klaus Mann’s Works [Text] / N.N. Sutyagina // XII Derzhavinskie Chteniya. Russian Phylology Institute. - Tambov, 2008. - P. 131-133.
15. Sutyagina, N.N. The Romantic Tradition in Klaus Mann’s Stories: By the Material of “The Enigma of Kaspar Hauser” [Text] / N.N. Sutyagina // Annals of Tambov University. - Series: Human Sciences. - 2008. - Vol. 1. - P. 182-186.
