ПРОБЛЕМЫ УСТАНОВЛЕНИЯ МОТИВОВ РЕВНОСТИ, НЕНАВИСТИ ИЛИ ВРАЖДЫ В СТРУКТУРЕ СУБЪЕКТИВНОЙ СТОРОНЫ НАСИЛЬСТВЕННЫХ ПРЕСТУПЛЕНИЙ

Питулько Ксения Викторовна; Сергеева Анжелика Анатольевна

DOI 10.47643/1815-1337_2022_8_122 УДК 342.727

ПРОБЛЕМЫ УСТАНОВЛЕНИЯ МОТИВОВ РЕВНОСТИ, НЕНАВИСТИ ИЛИ ВРАЖДЫ В СТРУКТУРЕ СУБЪЕКТИВНОЙ СТОРОНЫ НАСИЛЬСТВЕННЫХ ПРЕСТУПЛЕНИЙ Problems of establishing the motives of jealousy, hatred or enmity in the structure of the subjective side of violent crimes ПИТУЛЬКО Ксения Викторовна,

кандидат юридических наук, доцент, заведующая кафедрой уголовного права и процесса

Санкт-Петербургского института (филиала) ФГБОУ ВО «Всероссийский государственный университет юстиции (РПА Минюста России)». 199034, Россия, г. Санкт-Петербург, 10-я Линия В.О., 19. E-mail: lokhi@yandex.ru;

СЕРГЕЕВА Анжелика Анатольевна,

кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры уголовного права и процесса

Санкт-Петербургского института (филиала) ФГБОУ ВО «Всероссийский государственный университет юстиции (РПА Минюста России)». 199034, Россия, г. Санкт-Петербург, 10-я Линия В.О., 19. E-mail: anzh-sergeeva@yandex.ru;

Pitulko Kseniya Viktorovna,

PhD, associate professor, head of the department of the criminal law and procedure of the Saint Petersburg Institute (Branch) of All-Russian State University of Justice. 199034 Russian Federation, Saint Petersburg, 10 Line of Vasilievskiy island, h. 19. E-mail: lokhi@yandex.ru;

Sergeeva Anzhelika Anatolievna,

PhD, associate professor, assistant professor of the department of the criminal law and procedure of the Saint Petersburg Institute (Branch) of All-Russian State University of Justice. 199034 Russian Federation, Saint Petersburg, 10 Line of Vasilievskiy island, h. 19. E-mail: anzh-sergeeva@yandex.ru

Краткая аннотация: В статье рассматриваются особенности формирования мотивов ревности, ненависти или вражды, определяется их влияние на содержание интеллектуального и волевого компонентов умысла, характерного для насильственных преступлений. Авторами дается оценка состоявшихся в этой части нормотворческих решений относительно общественной опасности таких деяний и предлагаются дальнейшие пути совершенствования действующего законодательства.

Abstract: The article discusses the features of the formation of motives of jealousy, hatred or enmity, determines their influence on the content of the intellectual and volitional components of intent, characteristic of violent crimes. The authors give an assessment of the rule-making decisions made in this part regarding the public danger of such acts and suggest further ways to improve the current legislation.

Ключевые слова: насильственные преступления, умысел, мотив преступления, ревность, ненависть, вражда.

Keywords: violent crimes, intent, motive for the crime, jealousy, hate, enmity.

Для цитирования: Питулько К.В., Сергеева А.А. Проблемы установления мотивов ревности, ненависти или вражды в структуре субъективной стороны насильственных преступлений // Право и государство: теория и практика. 2022. № 8(212). С. 122-124. http://doi.org/10.47643/1815-1337_2022_8_122.

For citation: Pitulko K. V., Sergeeva A.A. Problems of establishing the motives of jealousy, hatred or enmity in the structure of the subjective side of violent crimes//Law and state: theory and practice. 2022. No. 8(212). pp. 122-124. http://doi.org/10.47643/1815-1337_2022_8_122.

Статья поступила в редакцию: 16.05.2022

Мотивы ревности, ненависти и вражды достаточно транспарентно, хотя и не эквивалентно, представлены в структуре субъективной стороны насильственных преступлений. Криминальная агрессия в целом обоснована мотивационными механизмами детерминации поведения, вследствие чего взаимодействие личности с социальной средой осуществляется на уровне произвольной регуляции [1, с. 19-21]. При этом, по результатам психологических исследований, у лиц, совершивших особо тяжкие насильственные преступления, мотивационная регуляция деятельности является нарушенной [2, с. 87-102]. В основе большинства насильственных преступлений (за исключением, например, преступлений против половой неприкосновенности) лежит межличностный конфликт, мотивированный неприязненными отношениями. Одним из условий их преобразования в агрессивные действия выступает специфическая мотивация, наиболее простые и всеобъемлющие формы которой отражаются в чувствах ревности, ненависти или вражды. Иными словами, наличие или возникновение личных неприязненных отношений может быть основано на любых параметрах, и в ходе ссоры это может перерасти в агрессивное поведение. Но если изначально в межличностной коммуникации присутствуют чувства ревности, ненависти или вражды, вероятность проявления как вербальной, так и физической агрессии повышается; эти чувства интенсифицируют конфликт и подразумевают толерантность носителя этих чувств к его насильственному разрешению.

При данных обстоятельствах исследование особенностей мотивации насильственных преступлений на основе чувств ревности, ненависти и вражды приобретает определенную актуальность. Хотя мотив преступления - это факультативный признак его субъективной стороны, ученые справедливо констатируют, что применительно к преступлениям против жизни и здоровья мотивация и целеполагание характеризуют квалифицированные составы [3, с. 35]. В научной литературе сложилось несколько подходов к определению мотива преступления: через категорию «побуждение» (В.В. Лунеев), через категорию «предлог» (А.Ю. Еркубаева), через категорию «решимость» (А.И. Рарог) [4, с. 48; 5, с. 63; 6, с. 64]. Суммируя суждения ученых, можно заключить, что мотив преступления приобретает уголовно-правовое значение в силу прямого указания закона, являясь тем параметром, характеризующим эмоциональную сферу субъекта, который определяет формирование интеллектуального и волевого компонентов умысла. При этом чувства и эмоциональные состояния, выступающие фундаментом мотивации преступного поведения, создают в сознании субъекта толерантное отношение к насильственному способу разрешения конфликта или же к иному противоправному способу удовлетворения потребностей различного содержания.

Уголовное право и криминология; уголовно-исполнительное право

Категория «личная неприязнь» (или «личные неприязненные отношения»), которой чаще всего пользуются правоприменители в процессе квалификации насильственных преступлений, имеет в высшей степени абстрактный характер. Анализ судебной практики по делам о преступлениях, предусмотренных ч. 1 ст. 105, ст. 111 УК РФ, дает основания полагать, что до 80% случаев проявления криминальной агрессии на базе личной неприязни подразумевают внезапную ссору, возникшую между виновным и потерпевшим после совместного распития алкогольной продукции или же в связи с нахождением одного из них в состоянии алкогольного опьянения. В силу известных особенностей воздействия алкоголя на организм человека такие ссоры могут быть следствием взаимных претензий, словесного конфликта, переросшего в агрессивную фазу. Именно состояние опьянения, вызванное употреблением алкоголя, придает насилию интенсивность и создает толерантное отношение субъекта к любому исходу его применения, в том числе, летальному. При этом впоследствии виновный выражает удивление случившемуся и полностью признает вину в совершении преступления, приносит явку с повинной или же способствует раскрытию преступления иным способом (вызывает сотрудников полиции или бригаду «скорой помощи», заключает досудебное соглашение о сотрудничестве). Например, приговором Ленинского районного суда г. Новосибирска по уголовному делу № 1078/2021 по ч. 1 ст. 105 УК РФ осужден К., совершивший убийство своей сожительницы во время ссоры. Оба нигде не работали, злоупотребляли спиртными напитками, часто конфликтовали. В день убийства между ними произошла ссора, во время которой подсудимый нанес женщине 11 ножевых ранений. Осознав, что она мертва, из квартиры убежал, уехал на дачу к родителям и рассказал обстоятельства происшествия; впоследствии добровольно явился в полицию. В приговоре отмечено, что в содеянном подсудимый раскаялся; допрошенные свидетели дали показания о том, что он плакал, просил прощения. Анализируя произошедший конфликт, можно заключить, что проявление личной неприязни в гиперактивном режиме имело спорадический характер, подсудимый и потерпевшая сожительствовали длительное время, вели одинаковый образ жизни, заранее обдуманного намерения совершить убийство у подсудимого не было.

Иная ситуация имеет место, когда в основе формирования умысла на совершение насильственного преступления находятся чувства ревности, ненависти или вражды. Применительно к их определению можно отметить, что ревность как эмоциональное состояние, сопутствующее близким, дружеским или партнерским отношениям, как мотив преступления получила характеристику «социально нейтрального» [7, с. 11], хотя степень ее деструктивности говорит, скорее, о низменности, особенно если мотив ревности побуждает к совершению убийства или причинения тяжкого вреда здоровью. Относительно ненависти и вражды ученые исходят из низменного характера определяемой этими параметрами мотивации [8, с. 12], поскольку она связана с внутренними побуждениями, направленными на уничижение потерпевшего или желание утвердить собственное над ним превосходство, основанное на «правильной» социальной принадлежности.

Под социальной принадлежностью мы подразумеваем сокращенное наименование лексической конструкции, использованной в п. «е» ч. 1 ст. 63 УК РФ; при этом, как представляется, агрессивные проявления ненависти или вражды связаны не только с экстремистской деятельностью, поскольку эти категории имеют более широкий смысл. Иными словами, проявления ненависти могут и не быть связаны с ее возбуждением по национальному, религиозному, расовому, политическому, идеологическому или социальному признаку.

Например, приговором Калининского районного суда г. Санкт-Петербурга по уголовному делу № 1-179/2017 по ч. 1 ст. 105 УК РФ осужден гражданин, совершивший убийство потерпевшего, мотивом для чего стала ненависть к лицам нетрадиционной сексуальной ориентации. Признаки проявления ненависти по отношению к социальной группе следствием не обоснованы; убийство совершено в квартире у потерпевшего, при этом подсудимый дал показания относительно связи своих действий и вышеуказанного обстоятельства. С потерпевшим он познакомился на специфическом Интернет-ресурсе, заранее имел намерение совершить убийство, к лицам нетрадиционной сексуальной ориентации не относился. Приведенный пример позволяет заключить, что проявление ненависти возможно и вне рамок экстремистской деятельности, если соответствующий агрессивный стереотип заложен в эмоциональную сферу субъекта на бытовом уровне, не требующем какого-либо публичного проявления.

Относительно соотношения ненависти или вражды представляется возможным поддержать позицию А.Ф. Минекаевой, которая разграничивает ненависть как внутреннее побуждение (эмоциональное состояние) и вражду как открытое проявление неприязни, т.е. как признак объективной стороны преступления [9, с. 10]. Действительно, если ненависть может находиться в градациях человеческих неприязненных отношений и только «выплескиваться» в агрессивном поведении, остальное время являясь управляемым чувством, то вражде имманентно присуще воплощение в противоправных действиях. Вражда может продуцировать цепочку посягательств (например, при наличии мотива кровной мести), тогда как чувство ненависти может поддерживаться и некриминальным путем (например, по делам о преступлениях экстремистской направленности достаточно частым является изъятие соответствующей литературы или символики, наличие контента экстремистского содержания на личных страницах виновного в социальных сетях, из чего можно сделать вывод о том, что он испытывает чувство ненависти к неограниченному кругу лиц определенной социальной принадлежности, однако насильственное преступление может быть совершено в отношении одного такого лица). В данном контексте представляется логичным и суждение К.В. Чистякова, дифференцировавшего криминальную ксенофобию на преступления в виде экстремистской деятельности и насильственные преступления с экстремистской мотивацией [10, с. 3]. Удачным выглядит и сам термин «криминальная ксенофобия», особенно в рафинированном виде, исключающем толкование только во взаимосвязи с экстремистской мотивацией.

Ревность и ненависть имеют неидентичную основу: если первое чувство рождается вследствие испытываемой симпатии и приобретает деструктивный характер по причине неуверенности, заниженной самооценки или же недоверия, страха утраты расположения близкого человека, то второе изначально базируется на антипатии, возникшей вследствие бытовых стереотипов, завышенной самооценки или ложной уверенности в собственной исключительности, является однозначно деструктивным. Приемлемость чувства ненависти возможна только в тех случаях, когда оно не охватывает широкий (неограниченный) круг лиц, обладающих характеристиками, негативно воспринимаемыми виновным, а относится к персонально определенным субъектам, совершившим в отношении него поступки, осуждаемые моральными или юридическими нормами (соответственно, нена-

висть к лицу, сообщившему о совершении виновным преступления, объяснима, но неприемлема как условие формирования умысла на убийство такого лица, тогда как аналогичное чувство по отношению к виновнику дорожно-транспортного происшествия, исключающее примирение с родственниками погибшего в аварии, вполне допустимо, если не приводит к совершению насильственного преступления, а составляет только эмоциональный фон).

Тем не менее, ревность и ненависть оказывают идентичное влияние на формирование умысла на совершение насильственного преступления. В обоих случаях субъект действует под влиянием чувства, порождающего толерантность к насилию. Отчасти можно утверждать и то, что в обоих ситуациях он создает интеллектуальную модель будущего преступления, характеризуя это событие как способ восстановления собственных чести и достоинства. Эта модель изначально основана на ложной логической посылке, но, тем не менее, именно она направляет дальнейшие волевые усилия преступника, при этом они являются адресными, т.е. жертва такого преступления персонифицирована, известна виновному. Если чувство ненависти мотивировано социальной принадлежностью потерпевшего и имеет имманентную связь с экстремистской идеологией, то в этой модели отражается ложное представление виновного о собственной исключительности и неполноценности других лиц, не обладающих соответствующими характеристиками. Жертва такого преступления может и не быть персонифицирована, поскольку противоправные действия совершаются в отношении лица, имеющего внешние характеристики, относящиеся к ненавидимой виновным социальной или иной группе.

В заключение можно сделать вывод о том, что если особенности предупреждения преступлений экстремистской направленности в целом сформировались, то относительно проявлений бытового насилия, мотивированного ненавистью или ревностью, такой вывод сделать невозможно. По сути, профилактика в последнем случае осуществляется post factum: индивидуальная посредством изоляции виновного от общества, групповая - путем разработки методик корректировки девиантного поведения. Судебно-психологические исследования мотивации насильственных преступлений [1, 2] представляют интерес для разработки мер индивидуальной и виктимологической профилактики бытовых насильственных преступлений. Среди суждений относительно ее сущности заслуживают внимания предложения о расширении взаимодействия с общественностью (создание в регионах РФ кризисных центров для жертв насильственных преступлений), распространении информации, препятствующей первичной или повторной виктимизации, более активном использовании арсенала профилактических инструментов, имеющихся в арсенале участковых уполномоченных полиции [11, с. 301-305]. Их реализация с учетом особенностей влияния параметров ревности, ненависти, вражды на формирование умысла на совершение насильственного преступления будет способствовать повышению защищенности граждан от насильственных посягательств с соответствующей мотивацией.

Библиогра фия:

1. Дозорцева, Е.Г. Аномальное развитие личности у подростков с противоправным поведением / Е.Г. Дозорцева. - М: ГНЦ ССП им. В.П. Сербского, 2004. - 352 с.

2. Старосельцева, О.В. Криминальная деятельность обвиняемых в особо тяжких преступлениях в контексте нарушения мотивационного и целевого уровней регуляции деятельности / О.В. Старосельцева // Психолог. - 2020. - № 3. - С. 87-102.

3. Гостькова, Д.Ж. Квалифицирующие признаки, относящиеся к субъективной стороне составов преступлений против жизни и здоровья: вопросы теории и практики (по материалам Уральского федерального округа) : дис. ... канд. юрид. наук: 12.00.08 / Д.Ж. Гостькова. - Челябинск, 2018. - 210 с.

4. Лунеев, В.В. Мотивация преступного поведения / В.В. Лунеев. М.: Наука, 1991. - 383 с.

5. Еркубаева, А.Ю. Преступления, совершаемые из хулиганских побуждений, и их предупреждение : дис. ... канд. юрид. наук: 12.00.08 / А.Ю. Еркубаева. М., 2015. - 182 с.

6. Рарог, А.И. Субъективная сторона и квалификация преступлений / А.И. Рарог. - М.: ООО «Профобразование», 2011. - 134 с.

7. Мустафазаде, А.Г. Квалификация убийства по мотиву и цели : дис. ... канд. юрид. наук: 12.00.08 / А.Г. Мустафазаде. - М., 2004. - 186 с.

8. Шнайдер, Л.Г. Преступления по мотиву национальной, расовой, религиозной ненависти или вражды либо кровной мести в уголовном праве Российской Федерации : дис. ... канд. юрид. наук: 12.00.08 / Л.Г. Шнайдер. - М., 2006. - 199 с.

9. Минекаева, А.Ф. Религиозная ненависть или вражда как мотив совершения преступления: уголовно-правовой и криминологический аспекты : дис. ... канд. юрид. наук: 12.00.08 / А.Ф. Минекаева. - Казань, 2005. - 198 с.

10. Чистяков, К.В. Криминальная ксенофобия: объяснение и предупреждение : дис. ... канд. юрид. наук: 12.00.08 / К.В. Чистяков. - М., 2014. - 185 с.

11. Абызов, Р.М., Ботвин, И.В. Предупреждение бытовой насильственной преступности органами внутренних дел: проблемы и пути решения / Р.М. Абызов, И.В. Ботвин // Научный вестник Омской академии МВД России. - 2021. - № 4. - С. 301-305.

References:

1. Dozortseva E.G. Abnormal personality development in adolescents with illegal behavior / E.G. Dozortseva. - M: SSC SSP im. V.P. Serbian, 2004. - 352 p.

2. Staroseltseva O.V. Criminal activity of those accused of especially serious crimes in the context of violation of the motivational and target levels of activity regulation / O.V. Staroseltseva // Psychologist. - 2020. - No. 3. - P. 87-102.

3. Gostkova, D.Zh. Qualifying signs related to the subjective side of the elements of crimes against life and health: issues of theory and practice (based on the materials of the Ural Federal District): dis. ... cand. legal Sciences: 12.00.08 / D.Zh. Gostkova. - Chelyabinsk, 2018. - 210 p.

4. Luneev, V.V. Motivation of criminal behavior / V.V. Luneev. M.: Nauka, 1991. - 383 p.

5. Erkubaeva A.Yu. Crimes committed out of hooligan motives and their prevention: dis. ... cand. legal Sciences: 12.00.08 / A.Yu. Yerkubaev. M., 2015. - 182 p.

6. Rarog, A.I. Subjective side and qualification of crimes / A.I. Rarog. - M .: LLC "Profobrazovanie", 2011. - 134 p.

7. Mustafazade, A.G. Qualification of murder by motive and purpose: dis. ... cand. legal Sciences: 12.00.08 / A.G. Mustafazade. - M., 2004. - 186 p.

8. Schneider, L.G. Crimes motivated by national, racial, religious hatred or enmity or blood feud in the criminal law of the Russian Federation: dis. ... cand. legal Sciences: 12.00.08 / L.G. Schneider. - M., 2006. - 199 p.

9. Minekaeva A.F. Religious hatred or enmity as a motive for committing a crime: criminal law and criminological aspects: dis. ... cand. legal Sciences: 12.00.08 / A.F. Minekaeva. - Kazan, 2005. - 198 p.

10. Chistyakov, K.V. Criminal xenophobia: explanation and warning: dis. ... cand. legal Sciences: 12.00.08 / K.V. Chistyakov. - M., 2014. - 185 p.

11. Abyzov, R.M., Botvin, I.V. Prevention of everyday violent crime by internal affairs bodies: problems and solutions / R.M. Abyzov, I.V. Botvin // Scientific Bulletin of the Omsk Academy of the Ministry of Internal Affairs of Russia. - 2021. - No. 4. - S. 301-305. 1. Dozortseva E.G. Abnormal personality development in adolescents with illegal behavior / E.G. Dozortseva. - M: SSC SSP im. V.P. Serbian, 2004. - 352 p.

2. Staroseltseva O.V. Criminal activity of those accused of especially serious crimes in the context of violation of the motivational and target levels of activity regulation / O.V. Staroseltseva // Psychologist. - 2020. - No. 3. - Pр. 87-102.