CC BY
37
Вестник СПбГУ. Сер. 2. 2012. Вып. 3
И. И. Верняев, А. Г. Новожилов
СИМПОЗИУМ «ПРОБЛЕМЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ ИССЛЕДОВАНИЯ МАЛЫХ ГРУПП В ЭТНОГРАФИИ» (2 ДЕКАБРЯ 2011 г.,
РУССКОЕ ГЕОГРАФИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО, ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ СПбГУ)
2 декабря 2011 г. Комиссия этнографии Русского географического общества совместно с кафедрой этнографии и антропологии исторического факультета Санкт-Петербургского государственного университета провели симпозиум «Проблемы и перспективы исследования малых групп в этнографии». Программа включала два заседания. Первое было посвящено обсуждению структуры и генезиса малых групп, исследуемых в этнографической науке. Рассматривались географические, хозяйственные и социальные факторы их происхождения и существования. Здесь же были представлены результаты конкретных исследований различных малых групп, а также оценка их места в современном мире. В ходе второго заседания были сделаны доклады, в которых давалась теоретическая оценка малых групп, исследуемых в этнографии, и проведена дискуссия об определении понятия «малая этническая/этнографическая группа».
В симпозиуме приняли участие ученые из Санкт-Петербургского и Московского государственных университетов, Карельского научного центра Российской академии наук (КарНЦ РАН), Музея этнографии и антропологии им. Петра Великого, Российского этнографического музея (РЭМ) и Информационного агентства «Росбалт» (ИА «Росбалт»).
В докладе С. Б. Егорова (СПбГУ) «Роль различных географических, социальных и конфессиональных факторов в формировании локальных групп» были рассмотрены этнолокальные группы русского населения, образовавшиеся на территории Ленинградской, Новгородской, Псковской и Вологодской областей. В частности, он отметил, что одним важнейших факторов, оказавшим влияние на сложение этнолокальных групп, является географический. Своеобразные природные условия определяют локальные особенности в хозяйстве и образе жизни населения. Также он отметил принципиальное значение для этих групп внутригрупповых контактов, основанных на знакомстве или наличии информации друг о друге.
В докладе были подробно рассмотрены этнолокальные группы, сконцентрированные вокруг крупных озер и прилегающих рек и проток, а также обосновавшиеся внутри болотных массивов: ильменские и псковские поозеры, «талабчане» и «руськие» Чудского озера, «озеряне» Тихвинки, а также насельники междуречья Суды и Андомы и др. Водные пространства крупных озер служили существенным препятствием для формирования единой общности, кроме того, географическая обособленность этнолокальных групп особенно отчетливо прослеживается на периферии административных образований. Автор доклада также подчеркнул организующую роль старообрядчества и его хозяйственной специфики.
Верняев И. И. (СПбГУ) в докладе «Формирование малых этнографических групп на основе хозяйственной специализации» попытался определить место этнолокальной группы среди других объектов этнографического интереса: этноса, этнокультурного ареала, общины. Этнолокальная группа — не просто маленький этнос, в отличие от этноса (и этнокультурного ареала) она интегрирована реальными межличностными (face-to-face) и микрогрупповыми связями, переплетающимися сетями отношений (брачных, хозяйственных, обменных, информационных, властных и др.), общим хронотопом, т. е. ее отличие от этноса сущностное. Община, как и этнолокальная группа, также является коллективом с высокой плотностью внутренних связей. Но для этнолокальной группы характерно наличие ярко выраженной культурной доминанты, связанной с определенной нишей в том или ином функциональном поле (хозяйственном, конфессиональном, сословном и др.). Община такой культурной доминантой не обладает
© И. И. Верняев, А. Г. Новожилов, 2012
и представляет собой «атом» среди подобных себе в рамках определенного этнокультурного ареала или группы.
Общетеоретические представления об этнолокальной группе продемонстрированы на примере промысловых кустов («кластеров», локальных скоплений семейных и мелко-предпринимательских хозяйств, специализирующихся на одном или нескольких смежных производящих промыслах) Европейской России ХК — начала ХХ в. По мере сложения и «уплотнения» этих промысловых кластеров они приобретали характер этнолокальных сообществ, связанных сложным разделением труда, общим коллективно разделяемым фондом знаний, навыков, технологий, многообразными информационными, материальными и социальными обменами, разветвленной сетью микрогрупп разного типа. Происходило переплетение торгово-промысловых и информационных связей с другими: обрядовыми, праздничными и брачными кругами, конфессиональными сетями (старообрядчество). Постепенно на базе промысловой и социальной общности могли складываться элементы общих культурных практик и локальной идентичности, закрепляемой в названиях и иных знаковых системах. В итоге формировалась этнолокаль-ная группа, доминантой которой выступала промысловая субкультура.
А. В. Туторский (МГУ) в докладе «Малая этнографическая группа и общинные структуры: соотношение и взаимосвязь» предложил отойти от институционального подхода к малой группе в этнографии и сосредоточить внимание на взаимоотношениях между людьми на уровне поселения, группы поселений или района. Автор отметил функцию локальной поземельной общины как координатора коллективных работ и взаимопомощи в кризисных ситуациях. Он поставил ряд вопросов: во-первых, возможно ли говорить о существовании общины в XX в., во-вторых, какой хозяйственный коллектив является основой общины — деревенский околоток, вся деревня или куст деревень, и, наконец, если существуют разные типы общины (околоточная, деревенская, кустовая, община-волость), то какой из этих типов является исходным, а какие производными. По мнению А. В. Туторского, не совсем корректно причислять сельского жителя к единственному или какому-либо главному рабочему коллективу. С точки зрения соци-онормативных практик сельский житель оказывается включенным во множество коллективов, каждый из которых имеет свою сферу ответственности. Общественное устройство иерархич-но: есть трудовые коллективы на уровне соседних домов (обмолот урожая), на уровне деревни (общественное обустройство), на уровне нескольких соседних деревень (организация покоса и выпаса) и даже шире. Аналогичное положение дел с этнографическими особенностями: они есть на уровне одного села, нескольких деревень, нескольких сел; вопрос в том, какой уровень называть малой этнографической группой.
В своем докладе «К вопросу о существовании локальных хозяйственно-экономических групп канинских ненцев (первая четверть ХХ в.)» С. Б. Киселев (СПбГУ) попытался соотнести хозяйственные страты и локальные сообщества ненцев Канина Носа. Автор отметил, что в первой четверти ХХ в. в регионе устойчиво существовали три хозяйственно-экономических типа кочевого оленеводства, которые по основным показателям значительно отличались друг от друга. Среди этих показателей наиболее важными были: роль основных видов хозяйственной деятельности, структура стад, маршруты кочевания, степень ориентации на рынок. Именно от этих показателей зависела экономическая ориентация: оленеводческая, оленеводческо-про-мысловая или промысловая. С. Б. Киселев пришел к выводу, что говорить о существовании на Канином Носу отдельных локальных этнографических групп невозможно. Во-первых, олене-водческо-промысловое население региона в экономическом отношении представляло собой некий континуум без четких границ между отдельными группами. Во-вторых, перечисленные характеристики применительно к отдельным семьям кочевников не были устойчивыми. Например, большинство молодых семей принадлежало к промысловикам, но в дальнейшем, вместе с увеличением стад, их экономические признаки изменялись.
Доклад Т. Ю. Чесноковой (ИА «Росбалт») «Критерии успешности малых этнических групп в современной России», посвященгый малым этническим группам Севера Российской Федерации, носил характер постановки вопроса о самом понятии успешной малой этнической
группы. Для определения успешности таких групп с точки зрения современного глобализирующегося мирового сообщества автор использовала современные психологические методики. Она выделила индивидуальные и групповые критерии успешности. Были определены следующие критерии: успешность отдельных членов малой группы, устойчивость субъективности группы и позитивное отношение большинства населения страны к членам группы. Автор отметила, что успешности группы способствует укрепление групповых норм.
В докладе В. А. Дмитриева (РЭМ) «Об эмическом и этическом подходе к выделению субэтнической группы» был поставлен вопрос об этнологическом определении группы как части этноса, не равноположенной остальной части этноса. Автор доклада определил субэтническую группу как общность людей, составляющую часть этноса, занимающую компактную территорию и обладающую в силу этого культурной и языковой спецификой и элементами общего самосознания. По мнению автора, современные исследователи концентрируются на фиксации, подготовке исчерпывающего описания по многим параметрам и определении пространственно-временных характеристик субэтнической группы, т. е. создании внешней (этическая позиция) модели группы. Главной же трудностью становится вопрос об объективной значимости локальных форм культуры. Между тем необходимо построение модели внутреннего (эмиче-ская позиция) описания культурных категорий, представляющего собой научную конструкцию особой сложности. Ведущий принцип такого выделения субэтнической/этнографической группы — ее наделение (выявление при описании группы) свойствами, находящими выражение в свойствах физического и социального пространств. Свойствами физического пространства в данном контексте выступают варианты локализации группы ( либо особое место в ареале этноса, либо указание границ субареала). Социальное пространство является собирательным понятием для разных факторов выделения групп на разной основе: этногенетической, конфессиональной, диалектной, профессиональной, кастовой и др. Положительный результат такого подхода — возможность прогнозирования своеобразия этнического поведения членов группы.
П. Л. Белков (МАЭ) свой доклад «Малые этнографические группы: топография и топология» посвятил возможности реинтерпретации существующей теории этноса (этничности) посредством модели «малая этнографическая группа». В частности, речь в докладе шла о пересмотре обычного истолкования объекта исследования этнографии. П. Л. Белков предложил считать таковым не группы людей, носителей определенных черт культуры, а группы признаков — системы элементов или институты. Таким образом, теория этноса преобразуется в теорию непрерывности этничности. Наглядным образом переход от топографии к топологии можно осуществить в два этапа. Сначала представить этническую непрерывность эмпирически, как множество пересекающихся кругов на географической карте, а затем определить ее как топологическое пространство, рассматривая те же круги как структуры, заданные на множестве элементов культуры. Докладчик отметил, что топологический подход позволяет структурировать этническую непрерывность, или «пустоту», превращая ее в «пространство» (т. е. нечто такое, что поддается изучению). В свою очередь понятие малой этнографической группы можно определить как множество в математическом (топологическом) смысле, приняв ее за «точку вместе с ее окрестностью», а из свойств (элементов) культуры вычленить такие, которые можно определить в качестве «стержня», вокруг которого формируется данный «кластер» признаков.
Доклад А. Г. Новожилова (СПбГУ) «Малая группа в этнографии, малая этнографическая группа и конвиксия: соотношение понятий» явился продолжением обсуждения малых групп в качестве объекта этнографического исследования. Докладчик предложил различать понятия «малой группы в этнографии» и «малой этнографической группы» не в сущностном, а в методическом плане. Малая группа является непременным объектом полевых исследований, фактически вне зависимости от конкретных задач исследователь работает именно с ним. Таким образом, «малые группы в этнографии» не обладают сущностными характеристиками, а вычленяются из массива населения в ходе подготовки и проведения экспедиционных работ, и могут оказаться при детальном анализе реальностью, а могут — фантомом. Они выделяются исследователем по социальным, религиозным, языковым, профессиональным, административно-
территориальным или любым другим признакам. В свою очередь, «малые этнографической группы» — это теоретические объекты, выделяемые этнографом в ходе как полевой, так и камеральной работы. Они выделяются по признакам, обладающим качеством традиционности, т. е. устойчивости в длительные (более трех поколений) периоды времени каких-либо социокультурных признаков или замкнутости группы в целом. Эти признаки выбираются прежде всего из сферы хозяйства, материальной, социальной или духовной культуры, т. е. явлений входящих в предметную область этнографии. Понятие «конвиксия» (термин Л. Н. Гумилева) лежит как в сфере этнографических исследований, так и за их пределами. Это сообщество объективно существующее, объединенное целым спектром внутренних связей: единой географической средой на уровне ландшафтов, однохарактерностью быта и хозяйства, предпочтительностью брачных связей, единством будничного и праздничного ритмов жизни, общностью материального мира. Эти особенности могут быть как традиционными, так и заимствованными или навязанными. Конвиксия является одновременно и минимальным этническим коллективом и в то же время наиболее крупным коллективом, построенным на личных связях, экономическим и социальным организмом.
В. С. Бузин (СПбГУ) в докладе «Малая группа в этнографии: проблемы выделения и терминологии» поставил вопрос о числе субэтнических групп в составе различных этносов и конкретно — русском этносе. Он выделил несколько типов таких групп: 1) это группы, в названии которых присутствуют топонимы, к которым они территориально привязаны; 2) группы, не имеющие ономастической привязки (например, группа «лишаки», названная так из-за частого употребления частицы «лишь»). Докладчик на основании осуществленной им систематизации привел большое количество примеров групп обоих типов. По его мнению, главной характеристикой субэтнических групп является устойчивость в историческом времени. В. С. Бузин отметил, что необходимо решить проблемы «процессуального» (методического) и терминологического характера выделения внутриэтнических подразделений и предложил создать свод субэтнических групп, хотя и указал на трудоемкость и приблизительность подобного свода. Тем не менее, как полагает докладчик, в каких-то границах возможно говорить об определении числа субэтнических групп в пределах каждого отдельного этноса.
В доклад К. К. Логинова (КарНЦ РАН) «О локальности и субэтничности (на примере исследования этничности коренных народов Карелии)» содержались определения локальности этнографических и субэтнических групп. Была предложена иерархия локальности: ближайшая округа (в составе гнездового или «концевого» поселения), ближняя округа (поля и сенокосные участки вокруг поселения), промыслово-хозяйственная округа (места добычи минерального сырья, деревенские рыбные тони, глухариные тока и т. п.), приходская и волостная округа. Характерно, что более высокий уровень локальности почти для любой этнографической группы проявляется как локальность сугубо административная. Вместе с тем локальность субэтнической группы с легкостью распространяется сразу на две-три волости, причем разных уездов одной губернии («заонежана», «водлозера») или даже разных уездов в составе разных губерний («поморы») Российской империи. Автор выделил на территории Карелии большие, средние и малые (или этнолокальные) группы русских, карел и вепсов. Наиболее подробно К. К. Логинов остановился на характеристике карел-людиков и карел-ливвиков, северных вепсов и поморах. При этом были выделены малые локальные группы. Одна из них сформировалась на основе этнического и конфессионального факторов в результате поселения среди карел-людиков на Гангозере группы из пяти казаков-старообрядцев и одного русского крестьянина-старообрядца (К. К. Логинов определяет ее как микролокальную). Другая — сугубо конфессионально обособленная группа —старообрядцы-даниловцы, для которых этническая принадлежность вступающих в общину людей никакого значения не имела. Тем не менее и такого рода группы принято относить к субэтническим в силу наличия в группе обособленного самосознания, выделяющего группу внутри этноса.
По итогам заслушанных докладов состоялась дискуссия. В качестве основных тем для обсуждения были приняты две: о соотношении понятий этнографической и субэтнической групп;
об определении внешних и внутренних факторов формирования малых групп и их внутренней структуры.
Отправной точкой дискуссии по первой теме дискуссии явилось высказанное Ю. В. Бром-леем положение о четком разделении этнографических и этнических (субэтнических) групп. В. С. Бузин, подчеркнув это различие, отметил, что у субэтнических групп, наряду с этнографическими отличительными чертами, всегда есть самоназвание и самосознание. Выступивший признал тождественными понятия субэтнических и этнолокальных групп.
К. К. Логинов высказал согласие с данной позицией, заявив, что главное различие между этнографическими и субэтническими группами состоит в том, что представители любого типа субэтнической группы обладают общим сознанием своего единства на субэтническом уровне, тогда как самосознание этнографической группы таковым качеством не обладает. Этнографические же группы выделяются из общей массы этноса объективно — по общности одного или нескольких признаков этнографического (не субэтнического) характера, а чаще всего по принадлежности к той или иной административной единице. В то же время К. К. Логинов отметил, что последние четыре года очно и заочно ведет научный спор с В. С. Бузиным по поводу понятий «субэтническое» и «этнолокальное» — автором, полагающим, что достаточно группе иметь этноним и экзоэтноним, чтобы представлять собой субэтническую группу. Сам К. К. Логинов считает, что наличие общего названия для группы извне и самоназвания изнутри группы (даже признаваемых соседними группами) еще не свидетельствует о том, что данную группу следует считать субэтнической, и привел примеры «кенозер» и «лекшмозер».
С. Б. Егоров поддержал К. К. Логинова в отношении выделения этнических групп. По его мнению, у субэтничесских/этнолокальных групп групповое самосознание обладает признаками этничности, основанной на специфике входящих в нее в процессе формирования компонентов: говоре, противопоставлении «мы-они», самоназвании, нередко восходящем к крупному природ-но-географическому объекту. Однако С. Б. Егоров обратил внимание и на различия этнолокаль-ных и субэтнических групп помимо размеров по принципу этнолокальности. Согласно К. К. Логинову, этнолокальные группы являются таксономически минимальными (по Т. В. Бернштам) субэтническими группами, представители которых ясно осознают границы расселения «своих» в отличие от представителей субэтнических групп. По мнению С. Б. Егорова, этнолокальность предполагает сосредоточение на обособленной, относительно небольшой территории, в рамках которой происходило формирование особенностей (в хозяйстве, духовной и материальной культуре), существенно отличавших это население от жителей соседних районов.
Особую позицию в дискуссии занял В. А. Дмитриев. Он отметил, что в имеющихся описательных и классификационных схемах не существует четкого различения концептов «субэтнос» и «этническая/этнографическая группа». Разделение этнических и этнографических групп не отрицает того, что этническая группа является разновидностью этнографической. Ю. В. Бромлей выделял группы путем применения кабинетных технологий, т. е. создания реального или воображаемого определителя — субкультурного признака. Исходя из этого, выделялись столь разноплановые группы, как казаки и поморы, южные и северные русские. Следовательно, не столь важно распределение на субэтнические и этнографические группы, сколько их структурирование.
По второй теме дискуссии — внешних и внутренних факторов формирования этнолокаль-ных групп и их внутренней структуры — докладчики скорее не спорили, а дополняли высказывания друг друга. И. И. Верняев отметил, что внутренняя структура этнолокальной группы основывается на сети взаимодействий и обменов: материальных, ресурсных, информационных. В. А. Дмитриев поддержал И. И. Верняева и высказал мнение, согласно которому критериями выделения группы можно признать плотность различного рода связей между сообществами, входящими в нее: хозяйственных, социальных, политических, брачных, информационных, защитных. Также важным критерием выступает сохранность внутригрупповых связей в диаспор-ном состоянии.
В развитие идеи сетевых связей был предложен еще один фактор консолидации этнолокаль-ной группы: межличностное знакомство внутри группы, расширяемое наличием информации
о незнакомых членах (С. Б. Егоров), оно же «потенциальное знакомство» (А. Г. Новожилов). Кроме того, А. Г. Новожилов обратил внимание на общность календарного и стандартизацию жизненного циклов для членов группы. И. И. Верняев и В. А. Дмитриев поддержали идею изучения хронотопа группы. Наконец, И. И. Верняев и А. Г. Новожилов отметили внешнее давление на группу со стороны социополитических структур, например, навязывание общинных структур и границ.
В ходе дискуссии возникали частные вопросы. В. А. Козьмин (СПбГУ) предложил сформулировать иерархию групп по естественнонаучному классификационному принципу (вид — род — семейство). После доклада С. Б. Киселева состоялось обсуждение соотношения хозяйственной ниши и локальной группы, и В. А. Дмитриев задался вопросом: не является ли стремление придать дискурсу этноса предметность через признание субэтнической группы явлением более реальным, чем этнос?
Полные тексты докладов будут публиковаться под рубрикой «Малые группы в этнографии» в разделе «Этнография и археология» журнала «Вестник Санкт-Петербургского государственного университета. Серия „История"».
Сообщение поступило в редакцию 15 марта 2012 г.
204
