CC BY
477
ПРОБЛЕМА СЛОГА И СЛОГОРАЗДЕЛА В РУССКОМ ЯЗЫКЕ
А.Л. Шарандин
Sharandin A.L. The issue of syllable and syllable division in the Russian language. The article discusses the issue from the historical angle and reviews some of the recent publications regarding it.
Теория слога принадлежит к труднейшим проблемам фонетики.
Л.В. Щерба
В русской фонетической традиции первые попытки определения слогораздела принадлежат В.К. Тредиаковскому, который в 1748 году писал: «При разделении складов надлежит почитать за главнейшее основание сие, что ежели которые согласные начинают самый первый склад в слове, то те и в середине начинают же новый склад, то есть не к предыдущей, но к последующей принадлежат гласной. Причина сему основание свое имеет на природе выговора: ибо что выговор соединяет сначала, того не разделяет и в середине» [1].
Естественно, что со времен В.К. Тредиа-ковского проблема слога и слогораздела (слогоделения) привлекала внимание многих ученых, причем не только лингвистов, поскольку слог по своему характеру оказался многоаспектной единицей, выполняющей, соответственно, различные функции. Поэтому полифункциональный характер слога обусловил его рассмотрение в риторике, поэтике, физиологии, акустике, технике связи и, конечно, в языкознании, как теоретическом, так и прикладном. В частности, Цицерон в своем труде по риторике (46 год до н. э.) связывал ритм в прозе с упорядоченным чередованием долгих и кратких слогов, восприятие которых в этом качестве было обусловлено слухом. Однако, несмотря на длительную научную традицию в определении природы слога, критериев и принципов слогоделения, его СВЯЗИ С другими ЯЗЫКОВЫМИ единицами и явлениями, вопрос о сущности слога и слогораздела остается до сих пор спорным, до конца не решенным. Показательно в этом отношении мнение П.С. Кузнецова. Он писал: «Слог является очень важной единицей системы любого языка. Мы не знаем ни одного языка на земле, где бы рече-
вой поток не делился на слоги. Но именно для этой единицы существует парадоксальный факт: в то время как говорящие на этом языке совершенно естественно воспринимают деление на слоги, научаются производить это деление еще в детском возрасте, научное решение проблемы, однозначное определение этой операции при всем большом практическом значении получения этого решения наталкивается на очень большие трудности и пока в полном виде вообще не найдено» [2].
В настоящее время в специальной литературе представлены различные подходы как к определению природы слога, так и слогоразделу, потому что вопрос о слогоделении самым непосредственным образом связан с вопросом о природе слога. Так, например, если определять слог как звуковую массу, произносимую самостоятельным непрерывным выдохом, то границы слогораздела связываются с моментами начала и конца выдоха. Именно на этом положении базируется экспираторная теория слогоделения или концепция выдыхательного толчка. Если же слог рассматривается как сочетание разнозвучных (разносонорных) звуков и тем самым представляет собой минимальную порцию энергии голоса, которая имеет максимальную звучность, то есть свою вершину, то деление слова на слоги связано с определением места спада звучности, сопровождающегося, естественно, падением энергии голоса. Это положение лежит в основе сонорной теории или концепции сонорности (звучности).
В вопросе о природе слога, как и в случае с другими фонетическими единицами, выделяется артикуляторная и акустическая стороны его рассмотрения. С точки зрения артикуляции слог представляет собой работу органов речи, позволяющую создать и воспроизвести целостный звуковой комплекс. Наиболее типичным является слог, представленный звуковым комплексом СГ (согласный + гласный). Как отмечает Л.В. Бондарко,
«артикуляция всего комплекса выполняется как бы в результате единой команды из управляющих участков коры головного мозга: все, что может быть произнесено одновременно (без нарушения фонологически существенных признаков согласного и гласного), одновременно и произносится» [3]. Целостность слога определяет и отношение к отдельным звукам, входящим в состав слога: «артикуляционно отдельные звуки, входящие в слог, не являются самостоятельными» [3]. Наиболее наглядно это проявляется, например, в отношении смычных согласных, которые невозможно произнести вне слога. Таким образом, с точки зрения артикуляции слог оказывается самостоятельной артикуляторной единицей, имеющей минимальный произносительный характер в составе слова на основе общей артикуляторной программы.
С точки зрения акустики принято считать, что слог представляет собой целостный акустический комплекс, в основе которого лежит программа по звучности (сонорности), обычно воспринимаемая как громкость. Здесь также важно подчеркнуть минимальный целостный характер слогового комплекса, хотя контрастность по звучности создает впечатление последовательности звуков, что и позволяет опознавать эти звуки в дальнейшем. Но, в принципе, это опознание является уже итогом анализа слога и той контрастной акустической (звуковой) программы, которая лежит в его основе. Так, например, контрастность по тону в значительной степени влияет на противопроставленность звуков [п] и [а], но в то же время обеспечивает ту целостность, которая позволяет противопоставить ее слогу [ба], где контрастность по тону меньшая в силу звонкости [б]. Акустическая характеристика слога проявляется, прежде всего, в установлении шкалы звучности, на которой звуки располагаются в определенном порядке, начиная от наименее звучных (типа [ш], [п]) до максимально звучных -гласных.
В связи с выделением двух сторон рассмотрения природы слога возникает вопрос о том, какая из этих сторон должна учитываться в его определении как фонетической единицы. Так, Л.В. Щерба определял слог как единицу артикуляторную, связанную с эффектом мускульного (мышечного) напряжения во время речи. Речевой поток характери-
зуется усилениями и ослаблениями мускульного напряжения, в результате чего слог представляет своего рода волну нарастания и спада его. Вершиной слога, по мнению Л.В. Щербы, является в этом случае гласный, а соноры уступают по степени напряженности шумным согласным. Напряжение в слове зависит во многом от места ударения в слове, в связи с чем мы имеем различное слогоделение одного и того же звукового сочетания (например: [пк] шап-ка, ка-пкан).
Акустический подход к слогу как фонетической единице был обоснован в работах Р.И. Аванесова, который выделил разные степени звучности, участвующие в образовании слога. В основе этого образования лежит принцип восходящей звучности, согласно которому слог начинается с наименее звучного и заканчивается наиболее звучным: ша-пка; о-кно и так далее.
Наряду с артикуляторным или акустическим определением слога в научной и учебной литературе был представлен и компромиссный (по словам Л.В. Бондарко, компилятивный) подход, согласно которому слог рассматривался как артикуляторно-акустическая единица. Так, по мнению М.И. Матусевич, «поскольку любой речевой акт имеет как артикуляционный, так и акустический аспект <...>, то слог и должен рассматриваться фонетически с этих двух точек зрения. Поэтому комплексная артикуляционно-акустическая
теория представляется наиболее правильной. Таким образом, - пишет она, - сейчас слог можно определить как минимальную произносительную единицу речи, элементы которой тесно связаны друг с другом как акустически, так и артикуляционно» [4].
Какой из этих подходов представляется наиболее логичным и непротиворечивым? Ответ на этот вопрос, казалось бы, могли дать экспериментальные исследования по фонетике. Так, Л.В. Бондарко, оценивая компилятивные теории слога, в которых устанавливается полный параллелизм между артикуляторными движениями и изменениями звучности, отмечает, что этот параллелизм не подтверждается ни одним экспериментальным исследованием [3, с. 193]. Г.М. Богомазов также отмечает, что ни теория восходящей звучности (то есть акустическая теория слога), ни теория мускульного напряжения Л.В. Щербы (то есть артикуляторная теория
слога) не подтверждены экспериментальными данными [5]. Таким образом, объективность выводов сторонников той или иной теории на основе экспериментальных данных оказывается неполной и субъективной.
Нам представляется более логичным подход, согласно которому слог - это реально существующая в составе слова фонетическая единица, имеющая артикуляторноакустический характер своего производства и восприятия. Такой подход вполне согласуется с подходом к звуку речи как артикуляторно-акустической единице. Именно такая пропорциональность позволяет видеть в звуках компоненты слога, хотя при этом мы не утверждаем, что слог складывается из звуков. Слог содержит звуки, артикуляторноакустические характеристики которых выявляются в составе слога. Слог может быть и не представлен звуками. Так, например, слог «а» представляет, по существу, сам себя, то есть звук [а] одновременно является и слогом, и звуком. Поэтому по отношению к нему уместен термин «слого-звук» (силлабо-фонема). Эти звуки - гласные. Они обладают независимым набором артикуляторно-акустических признаков слога, минимальный произносительный характер которого может быть выявлен, в принципе, в изолированном виде. Подключение же к нему согласных позволяет включить и их в состав этих минимальных произносительных единиц, где они выступают как единое целое, которое, однако, в силу контрастности гласных и согласных воспринимается артикуляторно и акустически как сочетание звуков. По мнению
А.А. Кретова и З.Д. Поповой, представление о слоге как последовательности звуков навеяно письменностью, в которой мы постоянно видим последовательность букв, из которых учимся составлять слоги (читать по слогам). Не удивительно, что дети, изучающие букварь, нередко читают: бэ-а вместо БА, сэ-тэ-о вместо СТО и тому подобное [6].
В связи с таким подходом вопрос о том, что первично - слог или звук, - решается в пользу слога. Правомерность этого вывода может быть подтверждена данными физиологии и детской речи. Так, например, при некоторых случаях афазии, когда наблюдается распад плавности речи, он не идет дальше слога. Дети свободно делят речь не на отдельные фонемы, а на слоги [4, с. 166]. Не
менее показательны при решении этого вопроса и экспериментальные данные. Так, Л.В. Бондарко отмечает трудность определения границ между фонемами, тогда как слоговые вершины и переходы между ними видны в звуковом потоке [3, с. 122].
Р.К. Потапова, анализируя различные концепции слога, пишет, что взгляд на слог как на единство, целостность разнородных элементов восходит к В. Гумбольдту, который считал, что слог состоит не из двух или более звуков, как мы обыкновенно представляем себе на основании системы письма, а составляет собственно один звук, произносимый вполне определенно. Более того,
В. Гумбольдт представлял себе связь между компонентами слога настолько тесной, что отрицал возможность их вычленения и изучения. Принципиально сходный, по мнению Р.К. Потаповой, подход к слогу характерен и для А.А. Потебни. Но, согласившись с выводом В. Гумбольдта относительно того, что звуки в слоге самостоятельного существования не имеют, являясь его частью, А.А. Потебня развил это положение, указав на возможность вычленения звуков из слога и наделив их определенными количественными признаками [2, с. 181-182].
Признание первичности слога по отношению к звуку закономерно влечет за собой признание того, что дифференциальные акустико-артикуляторные признаки звуков оказываются следствием функционирования слога. Так, по мнению Ю.С. Степанова, система слогов объективно определяет фонемные решения, а не наоборот [7]. А.А. Кретов и З.Д. Попова задают вопрос: «Что хранится в языковой памяти человека? Системы гласных и согласных фонем или система слогов, различающихся фонемами? И отвечают: Вероятно, последнее. Во всяком случае «звуки» мы произносим, как слоги, обучаем звукам и фонемам также на материале односложных лексем» [6].
Таким образом, звук - это то, что отличает один слог от другого на основе контрастности. Различительные признаки звуков выявляются в составе слога и приписываются речевой системой в качестве составляющих фонетического содержания звука. Другими словами, системные различительные характеристики звука есть результат анализа его синтагматических отношений в слоге.
Поэтому звук оказывается неразложимым на какие-либо единицы-признаки. Он - конечная минимальная фонетическая единица, вычленяемая в речевом потоке в качестве сегмента в составе слога, который, в свою очередь, оказывается минимальной произносительной единицей в составе слова.
В сущности, здесь мы имеем речевую антиномию, когда оба противопоставляемых утверждения одинаково справедливы. С одной стороны, звук речи не имеет независимых акустических различительных признаков, поскольку является либо частью слога, либо непосредственно слогом. С другой стороны, звук речи имеет определенный набор различительных признаков, так как, являясь частью слога, он оказывается их носителем в составе слога, обладающего тем или иным набором признаков, выявляемых на основе контрастности.
Определение слога как собственно фонетической единицы предполагает выявление его фонологического статуса, подобно тому как решается вопрос о соотношении понятий «звук» - «фонема», а именно: звук - единица речи, фонема - единица языка; любая фонема представлена звуком, но не всякий звук имеет статус фонемы, а только тот, который выполняет смыслоразличительную функцию. Правда, такая постановка вопроса может встретить возражение. Так, по мнению М.И. Матусевич, «слог никогда не может быть носителем смысла, а является лишь результатом физиологической последовательности движений артикуляционных органов, дающих определенный акустический результат. Следовательно, лингвистический критерий, аналогичный тому, который был использован в вопросе о фонеме, здесь неприменим» [4, с. 166]. Насколько это справедливо?
Прежде всего обратим внимание на возможность моделирования слогов и тем самым на языковой их статус. Если определять слог только как минимальную произносительную единицу речи, то в этом случае мы придем к отрицанию языкового статуса слога, то есть слог оказывается речевой единицей, не имеющей языкового коррелята. Думается, с этим согласиться полностью нельзя, поскольку возможно выявление моделей на основе сочетания согласного с окружающими согласными. Так, в русском языке представлены слова, начинающиеся с четы-
рех согласных и заканчивающиеся четырьмя согласными (ср.: всплеск и монстр). На основе таких сочетаний выводится идеальная, наиболее полная фонологическая модель слога, в которой мы имеем сочетаемость «щелевой + щелевой + взрывной + сонорный + гласный + сонорный + щелевой + взрывной + сонорный». Соответственно другие сочетаемости рассматриваются как представляющие неполные модели их реализации. «По существу, - пишет Л.В. Бондарко, -«фонологический слог» - это способ описания комбинаторики фонем, однако последовательное использование этой единицы затруднено тем, что согласные, образующие один слог в односложном слове, в многосложных словах «разбегаются» по разным слогам: яств, но я-ства (или может быть, яства?)» [3, с. 190].
На наш взгляд, как в случае определения фонемного статуса того или иного звука, важны сильные позиции, в частности, представленные именно односложными образованиями, так и при определении фонологического статуса слога также важны сильные слоги, представленные в односложных словах. Мы согласны с выводом, сделанным
А.А. Кретовым и З.Д. Поповой о том, что моделировать слабые слоги, то есть слоги с безударным слогообразующим звуком, не надо. Они в системе силлабем не хранятся [6, с. 104]. В многосложных словах также затруднено определение фонологического качества звука (ср.: «гор», но «го-ра» [га-ра]). В Ленинградской (СПб) фонологической школе, представителем которой, в частности, является М.И. Матусевич, вынуждены прибегать к фонетическим критериям, но при этом не отказывают в фонологическом статусе звуку.
В принципе, слогу вполне можно приписать смыслоразличительную функцию. Так, например, если признак «диезности - неди-езности» рассматривать как присущий слогу, а не фонеме [8], то тогда, например, слова «сок» [сок] и «сёк» [с'ок] различаются слогами, один из которых содержит признак твердости, а другой - мягкости. Такое решение вполне возможно, учитывая первичность слога по отношению к фонеме. Но такое решение, правда, потребует установления слогов, выполняющих смыслоразличительную функцию.
Мы предлагаем следующее рассуждение. Любой слог представлен фонемой (звуком), но не всякая фонема (звук) может представлять собой слог, а только такая, которая является слогообразующей. В качестве слогообразующих (слоговых) фонем в русском языке выступают гласные, которые способны реализовать свой слоговой характер в чистом виде, без сочетания с другими фонемами, выступающими как фон для контраста с гласными. К числу таких силлабофонем следует отнести [а], [о], [э], [у], [ы]. Что же касается [ъ], то она в чистом виде, в изолированном положении, по существу, не встречается, хотя, в принципе, такое положение можно усматривать в противопоставлении другим гласным силлабофонемам.
Следующий тип силлабем (слогов) представлен прикрытым слогом типа СГ (ба-ба, па-па и так далее). Его наличие обусловливает реализацию признака звонкости-незвонкости (глухости), а также функционирование собственно мягких (диезных) слогов, представленных сочетанием с [)] и нашедших отражение в особых графемах: я, ё, ю, е, и. Признак звонкости-глухости также потребовал особого графемного обозначения (ср. «б» и «п» и так далее). Взаимодействие палатального слога (то есть слога с ) с непалатальными привело к функционированию палатализованных слогов, то есть слогов, содержащих диезность (мягкость) в качестве приобретенного признака.
По концу слога открытым слогам противопоставляются закрытые слоги. Различительную силу имеет признак твердости-мягкости конца слога. Что же касается звонкости-глухости, то данный признак в закрытом слоге оказывается нерелевантным, поскольку в абсолютном конце слога происходит оглушение.
Таким образом, признаки звонкости-незвонкости (глухости) и недиезности (твер-дости)-диезности (мягкости), обычно рассматриваемые как различительные признаки согласных фонем, оказываются релевантными благодаря употреблению в силлабемах (слогах), причем наиболее сильной, имеющей наибольшую различительную силу по этим признакам имеет силлабема (слог) типа СУ, где контрастные противопоставления по ним являются системными. Причем, наличие силлабофонемы вокалического типа обеспе-
чивает их реализацию. В частности, наличие [ъ] позволяет различать слоги, представленные так называемыми изолированными консонантами типа [бъ] и [пъ]. Когда мы произносим изолированно только согласный, то по существу произносим слог, поскольку нет меньшего произносительного речевого сегмента, чем слог. Участие [ъ] в противопоставлении слогов [бъ] и [пъ] снимает противоречие, когда, с одной стороны, консонанты признаются неслоговыми, а с другой - изолированное их произнесение без участия гласного делает слоговыми. Благодаря участию [ъ], мы имеем кажущееся изолированным произношение шумных согласных, поскольку [Ъ], в силу своей краткости и абсолютной немаркированности в системе гласных фонем, позволяет сконцентрировать восприятие не на его акустических характеристиках, а на характеристиках согласных, в частности, противопоставляемых по звонкости-глухости.
Отсутствие сочетаемости согласных с гласным в конце слога (слова) может служить одним из оснований того, что данные признаки изначально не принадлежали фонемам (ср.: невозможность реализации звонкости в конце: «суд» [сут], «дуб» [дуп]; ограниченность в мягкости заднеязычных в конце слога (слова), хотя перед гласными мягкими они могут быть: кури, к ури, рука -рук *э, но: рук и невозможность [рук']).
В настоящее время получает распространение точка зрения, согласно которой признак твердости-мягкости (недиезности-диезности) рассматривается как признак слога, а не фонемы [8, 6]. Так, А.А. Кретов и
З.Д. Попова, принимая данный вывод
В.Г. Руделева, отмечают, что из этого с неизбежностью следует наличие в русском литературном языке системной единицы, представленной сочетанием согласного и гласного, то есть силлабемы [6, с. 103].
Противопоставление недиезных и диезных силлабем, имеющих одинаковый фонемный состав, оказывается функционально релевантным, что позволяет им выполнять смыслоразличительную функцию по отношению к словам, например: бы (частица) -б Ъ1 (часть сложных слов - биполярный); мы (местоимение) - м Ъ1 (нота) и т. п. Ср. также: мат - мат' - м йт - м йт; быт - быт' - б 'ыт -б Ъгг
Таким образом, в русском языке, по крайней мере на материале твердости-мягкости, можно обосновать фонологический статус слога. По отношению к слогу как фонологической единицы предлагается закрепить термин «силлабема» (ср. фонема, морфема), оставив термин «слог» закрепленным за фонетикой. Отношения между слогом и силлабемой в аспекте соотношения фонетики и фонологии будут, в принципе, те же, что и между терминами «звук» - «фонема». Другими словами, подобно тому, как не всякий звук представляет собой самостоятельную фонему, а может быть вариантом (аллофоном) фонемы, если отсутствует у него смыслоразличительная функция, так и не всякий слог можно охарактеризовать как самостоятельную силлабему, если также отсутствует у него смыслоразличительная функция. Ср. [д] - [д'] в «дни», то есть [д й Ъ1] и [днЪ1] - это не две самостоятельные силла-бемы, различающиеся признаком твердости-мягкости, а это два произносительных варианта одной силлабемы. Речевая (фонетическая) вариативность по звонкости-глухости представлена, в частности, у соноров (ср.: дворы - двор), но при этом фонологическая релевантность данного признака по отношению к сонорам отсутствует.
Признание за слогом (силлабемой) единицы, выполняющей смыслоразличительную функцию, влечет за собой вопрос о том, какую функцию в этом случае выполняет фонема. Возможно компромиссное решение, оставив фонеме признак звонкости-глухости, имея в виду то, что противопоставление по этому признаку в слоге нашло отражение в особых графемах (буквах). В результате фонема также выполняет смыслоразличительную функцию. Если же быть последовательным и рассматривать признаки звонкости-глухости, твердости-мягкости как признаки, принадлежащие прежде всего слогу, то в этом случае фонема оказывается тем, что различает слоги. Соответственно, ей можно приписать не смыслоразличительную функцию, а опознавательную.
Какое из этих решений предпочтительней, ответить на данный вопрос затруднительно, поскольку последнее решение оказывается значительным разрывом с традицией и, естественно, будет болезненно восприниматься большинством. Хотя для этого случая
уместно, на наш взгляд, привести высказывание М. Монтеня: «Беда в том, что лучшим доказательством истины мы склонны считать численность тех, кто в нее уверовал».
Как отмечалось выше, вопрос о природе слога связан с вопросом о слогоразделе (слогоделении). В настоящее время существуют значительное количество различных теорий слогоделения или определения границ между слогами. Вот некоторые названия этих теорий или концепций, а также фамилии ученых, развивающих данные теории: 1) экспираторная теория (концепция выдыхательного толчка) - Э. Зиверс, Г. Меркель и другие;
2) теория мускульного напряжения (концепция ведущей роли произносительного усилия) - Л.В. Щерба, М. Граммон и другие;
3) теория восходящей звучности (концепция сонорности) - О. Есперсен, Р.И. Аванесов и другие; 4) концепция артикуляторного раствора Ф. де Соссюра; 5) просодическая концепция слога - Н.С. Трубецкой, А. Мартине;
6) концепция фонотактики - Е. Курилович;
7) фонологическая теория слога - В.Г. Руде-лев. И так далее (см.: [2]).
В современной русистике господствуют теории, отражающие артикуляторную и акустическую природу слога.
1. На материале русского языка артикуляторная теория развивалась Л.В. Щербой, хотя детальной разработки он не оставил. Согласно ей, слог представляет собой единицу, образуемую единым импульсом мускульного (мышечного) напряжения. Вершиной слога является гласный. Согласный же может быть сильноконечным, и в этом случае он примыкает к следующему за ним гласному, а также он может быть сильноначальным, примыкая к предшествующему гласному. Граница между слогами находится в месте наименьшего мускульного напряжения. В качестве же основного фактора, определяющего изменение мускульного напряжения согласного, является ударение. Вследствие этого, если мы, например, в слове «шапка» имеем ударение на 1-ом слоге, то звук [п] оказывается сильноначальным и поэтому примыкает к гласному, то есть шап-ка. Если же ударным оказывается 2-ой слог, то тогда, например, в слове «капкан» звук [п] квалифицируется как сильноконечный и поэтому уже примыкает к следующему слогу: ка-пкан. Ср. также: лас-ка, но ла-скат ; поч-та, но
по-чтамт и тому подобное. Соноры (сонаты) же примыкают к предшествующему гласному независимо от места ударения: [пол-ка] и [пол-ки], [вой-ны] и [вой-на], [кор-ка]и
[кар-кас] и так далее.
В качестве критических замечаний исследователи высказывают следующие. а) По мнению М.В. Панова, неясны теоретические основания данного подхода, в частности, о какой напряженности идет речь, поскольку напряженность гласных и напряженность согласных имеют различную природу. Для согласных нужна напряженность локализованная, сосредоточенная в одной точке речевого аппарата. Например, при произношении [т] напрягается кончик языка. Для гласных нужна напряженность, разлитая по всей ротовой полости, но в каждой данной точке меньшая, чем та, которая нужна для локализованной напряженности согласных. И поэтому с точки зрения согласной напряженности слог типа СГС представляет собой не нарастание напряженности, а скорее волну расслабленности, так как гласный имеет меньшую напряженность, чем согласный [9].
Солидарна, по существу, с этим замечанием Л.В. Бондарко. Она пишет: «Мы имеем парадоксальную ситуацию: вялый, ненапряженный гласный влияет на характеристики согласного, определяя его сильноначаль-ность или сильноконечность» [3, с. 200].
б) В качестве второго замечания высказывается мнение о субъективности представленного деления на слоги. Так, М.В. Панов пишет: «Никакими экспериментальными (то есть инструментальными) наблюдениями эта теория не подтверждена. Наблюдения неинструментальные? Но вряд ли возможно заметить путем самонаблюдения, что в слове «ласка» звук [с] является сильноначальным, а в слове «ласкать» - сильноконечным» [9].
2. Акустическая теория слогораздела в русском языке была развита Р.П. Аванесовым. Слог рассматривается как волна сонор-ности (звучности), под которой понимается степень участия тона в образовании звука. В соответствии с этим появляется возможность выразить сонорность (звучность) в баллах. Самые звучные гласные можно определить 4 баллами; соответственно соноры (сонанты) - 3; звонкие шумные согласные - 2; глухие шум-
ные согласные - 1. Граница между слогами проходит в местах наибольшего спада звучности. Например: «шапка» - ша-пка; «ласка» -1 4 1 1 4 3 4 1 1 4
ла-ска; «сукно» - су-кно; и тому подобное.
1 4 1 3 4
Особый интерес представляют случаи выбора слоговой границы в словах типа «палка», где падение звучности наблюдается в двух местах: «палка», то есть возможно:
1 4 3 1 4
пал-ка и па-лка. В этом случае отдается предпочтение варианту [пал-ка], поскольку в нем падение звучности в большей степени (3-1), чем в варианте [па-лка], ср. (4-3).
Когда степень падения звучности в двух вариантах слогораздела слова оказывается одинаковой, то тогда учитывается принцип восходящей звучности, суть которого в том, что любой неначальный слог в русском языке начинается с наименьшего звучного звука. Например: «колба», следовательно, возможно
1 4 3 2 4
[кол-ба] и [ко-лба]. Избирается [кол-ба], так как во втором варианте наблюдается нарушение принципа восходящей звучности (ср.: [-лба], где более звучный сонор оказался перед
3 2 4
менее звучным шумным согласным).
В качестве критических замечаний высказываются следующие мнения. 1) С точки зрения Л.Р. Зиндера, степень звучности того или иного звука не есть величина неизменная. Так, например, звук [с] признается более звучным по сравнению с [т]: [хво-стик], но это никак не учитывается. Соноры [р] и [л] более звучные, чем носовые соноры [м] и [н]: [ка-рман] - в соответствии с принципом восходящей звучности, хотя [р] имеет звучность большую по сравнению с [м] и тем самым, в сущности, нарушается данный принцип (см. также: [3, с. 198; 5, с. 54]).
2) По мнению М.И. Матусевич, не вполне ясна теория восходящей звучности в начальных слогах, в тех случаях, когда имеется группа согласных, первый из которых сонант (сонор), например, «мшистый». Здесь, считает она, Р.И. Аванесов прибегает к другому принципу, а именно к нисходяще-восходящей звучности. В результате получается, что в начальных слогах действуют два принципа: как восходящая звучность, так и нисходящевосходящая звучность, которая приводит либо к созданию слогообразующего сонанта
(сонора), либо к появлению после него неопределенного по качеству гласного [4, с. 176-177].
3) Наряду с принципом восходящей звучности, Р.И. Аванесов предлагает учитывать в литературном русском языке тенденцию к образованию открытых слогов. Однако, как отмечает Л.В. Бондарко, данная тенденция не действует, если после гласного появляется группа согласных, первый из которых - сонант (сонор), а остальные - шумные. В приводимом выше примере слогоделения слова «колба» [кол-ба] тенденция к открытости слога не реализуется, поскольку ее реализация привела бы к нарушению принципа восходящей звучности.
4) По мнению М.В. Панова, одной из трудностей сонорной теории оказываются случаи образования слога глухими согласными. Он пишет: «В словах «ветвь, ветх, букв.» последние сочетания глухих согласных создают слог: ве[тф'], ве[тх], бу[кф]. С точки зрения слога как волны сонорности это необъяснимо. Теория здесь дает осечку» [9, с. 30].
5) Как и в случае с теорией мускульного напряжения, отмечается неподтвержденность сонорной теории экспериментальными данными [3, с. 201; 5, с. 55].
Особый интерес вызывают теории слогоделения, основанные на экспериментальных данных, в связи с тем, что ни теория мускульного напряжения, ни сонорная теория не подтверждаются материалом экспериментальных исследований. «Таким образом, - приходит к выводу Л.В. Бондарко, -обе эти теории являются в определенной мере произвольными, так как основываются, с одной стороны, на интуитивных представлениях их авторов о характере связей между соседними звуками, а с другой - постулируемых, но не проверенных экспериментально свойствах речевого потока» [3, с. 201]. Поэтому ею предлагается решение проблемы слога и слогоделения на основе экспериментальных данных. Их анализ показывает, что характер связи между элементами в звуковой цепочке СГССГ не зависит ни от сонорности согласного, ни от места ударения. Так, например, слово «марку» делится на слоги: [ма-рку], а не [мар-ку], как это следовало бы ожидать согласно теориям восходящей звучности и мускульного напряжения. Отсюда делается вывод: наименьшей произносительной единицей в русском языке является от-
крытый слог, и поэтому с фонетической точки зрения закрытых слогов не существует. «Экспериментальные данные, полученные на большом и надежном материале, по ее мнению, подтверждают реальность и силу тенденции к образованию открытых слогов в русском языке» [3, с. 207].
Такой вывод, естественно, требует объяснения фактов, когда слово оканчивается на согласный типа «кот». Л.В. Бондарко считает, что в этом случае согласный только условно можно считать элементом закрытого слога, поскольку в них может образовываться дополнительный «паразитический» слог: [ко-тъ], благодаря гласному в виде пазвука. Но, как отмечает В.Г. Руделев, если бы в словах типа «год» [гот] предполагать, согласно экспериментальным данным, наличие гласных пазвуков, то тогда бы не происходило бы оглушения, потому что позиция перед гласным сильная по звонкости-глухости. А этого не наблюдается [8, с. 33].
Таким образом, вывод Л.В. Бондарко и принцип деления лишь на открытые слоги находятся в противоречии с фактами реального функционирования слов русского языка.
3) Наряду с фонетическими теориями слогоделения в русском языке, в научной и учебной литературе представлен фонологический подход к слогоразделу русского слова, который являлся естественным, если принять взгляд на слог как фонологическую единицу. Основы данного подхода были разработаны Е. Куриловичем. Слог рассматривается как знаковая фигура, объем и границы которой обусловлены фонологической структурой языка. Правила слогоделения оказываются основанными на принципе наличия-отсутствия тождества фонотактических сочетаний начала (инициали) и конца (финали) слога. В качестве основных используются следующие признаки: а) максимальное число открытых слогов; б) минимальная фонемная информация в конце слога;
в) максимальная фонемная информация в начале слога; г) нерегулярность конца слога. В качестве критического замечания по отношению к теории Е. Куриловича высказывается мнение о том, что «не всегда и не все фонологически определимые слоги имеют фонетически определимые границы, и далеко не всегда эти границы совпадают» [2, с. 192].
Наиболее последовательно фонологический подход к слогу и слогоделению был реализован В.Г. Руделевым [8] на основе выделения эксплозивных и имплозивных позиций. Использование эксплозии и имплозии в качестве базы для слогоделения в свое время было представлено в теории Ф. де Соссюра. При этом слог рассматривался с артикуляторной позиции - как волна степени раскры-тости звука. Каждый звук может произноситься имплозивно («смыкательно») и эксплозивно («размыкательно»). Слогораздел там, где эксплозия сменяется имплозией. Как отмечает М.В. Панов, эта теория помогает понять, почему слова типа «ветвь» двусложны. Произношение [т’] (или [т]) требует смыкания органов речи; речевой тракт полностью перекрыт. Для [ф’] его надо приоткрыть, начать эксплозию, смык заменить щелью. А начало эксплозии - это начало нового слога. В результате слог предстает как волна эксплозии-имплозии [9, с. 31]. В качестве критического замечания по отношению к этой теории высказывается мнение о том, что ее сторонники при анализе эксплозии-имплозии предлагают учитывать лишь ту часть артикуляции, которая функционально значима. Однако, по мнению М.В. Панова, «это пожелание-указание нелегко поддается реализации. Как определить, какая часть артикуляции функциональна? Неясно» [9, с. 32].
В работах В.Г. Руделева по слогоразделу представлена функциональная значимость составляющих слога, то есть их фонологическая (лингвистическая) релевантность. Так, например, фонологическим обоснованием правила - 1: «консонант или сонорный перед гласным является эксплозивным» [8, с. 34] -оказывается то, что положение перед гласным есть сильная позиция для всех согласных фонем, в первую очередь - различие по звонкости и глухости для шумных согласных. Эксплозивным является консонант и перед сонором, поскольку и здесь обеспечивается сильная позиция по звонкости-глухости. Поэтому мы имеем слогоделения типа [ма-тро-са], [а-бла-ка], [ка-зн’], [смо-тр]. Если же консонант или сонор находятся в абсолютном конце слова, то он является имплозивным, поскольку имплозия, по В.Г. Ру-делеву, - это потеря некоторых релевантных качеств, это позиция нейтрализации. В данном случае наблюдается нейтрализация по
признаку звонкости-глухости. Примеры слогоделения: [до-м’ык], [за-вот], [за-бор] и так далее.
Особый интерес, конечно, представляют собой правила, в которых действие фонологического принципа приводит к иным результатам слогоделения по сравнению с рассмотренными выше теориями. Так, согласно сонорной теории, слогораздел в словах типа «волна», «карма» представлен как [во-лна], [ка-рма]. В концепции В.Г. Руделева мы имеем слогоделения типа [вол-на], [кар-ма], согласно правилу - 4: сонорный перед сонорным является имплозивным. Объяснение следующее: «у консонантов положение перед сонорными - сильная позиция, а у сонорных она - неопределенная: сильной ее не назовешь, слабой она быть не может, потому что в ней не бывает смешений сонорных с гласными, ведь гласных перед сонорными (имеются в виду эксплозивные гласные!) не бывает. В таком случае, - делает вывод В.Г. Ру-делев, - выбор более слабой (имплозивной) позиции, но позиции вполне определенной вполне закономерен» [8, с. 40].
Таким образом на основе пяти различительных признаков, в основе которых лежат эксплозивные и имплозивные позиции, обоснованные фонологическим содержанием,
В.Г. Руделевым была представлена классификационная схема четырнадцати русских силлабем [8, с. 46].
В предложенной фонологической теории слогораздела обращают на себя внимание следующие факты.
1. В классификационной схеме отсутствует слог ТТ (СС), представленный в словах типа «ветвь» [в’э-тф’], а именно он, по мнению М.В. Панова, составляет основную трудность для сонорной теории. И для фонологической? Если предположить, что избран односложный вариант слогоделения, то и в этом случае обнаруживается отсутствие сил-лабемы ТАТТ, моделирующей слово «ветвь».
2. Построенная на различительных признаках классификационная схема демонстрирует не просто перечень русских силлабем, а их ранги, мощность и значимость в системе. В связи с этим возникает вопрос: неужели слог Р (то есть представленный сонором в словах типа [л’-да]), является более значимым, чем силлабемы, например, РА (ра-на) или ТА (ка-ша)? Если да, то почему силла-
бема ТР (смо-тр) менее значима, чем ТА? Получается, что позиция перед гласным менее значима, чем перед сонором. Но тогда как это согласуется с утверждением о наибольшей фонологической значимости позиций перед гласным (см. правило - 1).
Попытка соединить сонорную теорию с фонологическим подходом к слогу была представлена М.В. Пановым [9]. Он пишет: «Фонологический подход к слогу возможен и, думается, плодотворен. Пусть дан ряд звуков, каждый из которых имеет определенную степень («балл») сонорности. Если балл сонорности у них снижается под влиянием темпа речи, установки на ее разговорность и так далее, то это не влияет на слогообразующие функции каждого звука. Пример: в слове «орешек» последний слог может быть целиком глухим: [ар’эшък]; но глухой [ъ], имеющий низший балл сонорности, все же выполняет роль слогообразующего звука. То есть позиционные видоизменения звуков (определяемые суперсегментной характеристикой всего высказывания как разговорного) не влияют на их слогообразовательный статус. Позиционные изменения, как известно, никогда не определяют фонемную суть единиц» [9, с. 39]. При этом М.В. Панов исходит из сонорной теории слога, поскольку она, по его мнению, наиболее полно отвечает фактам языка. Препятствием для нее являются слова типа «ветвь» (там же).
Анализ этого слова как двусложного основывается на том, что между двумя конечными согласными проскальзывает воздушная беззвучная струя, подобная той, которая есть при произношении [ореш(ъ)к], произносится: вет[ъ]вь. А если [ъ] в (орешек) может играть роль слогообразующую, то он же и в «ветвь» будет ее играть. Итак, случай со словами типа «ветвь» понятен, по мнению М.В. Панова, с точки зрения сонорности слога, если со-норность рассматривать фонологически. В данном случае следует учитывать фонологически законные эквиваленты сонорности, например - глухие гласные [9, с. 41].
Но здесь возникает вопрос: если сонор-ность целесообразно рассматривать фонологически, то тогда почему данная теория не считается изначально фонологической, а предполагается соединение двух подходов -фонетического, основанного на понимании сонорности в ее традиционном варианте, и
фонологического, когда сонорность позволяет не игнорировать функционально значимые единицы, обусловленные фонологической системой русского языка. Особенно наглядно это проявляется в слогоделении слов «льды, ржи, рты» и тому подобное. Он пишет: «В словах типа «рты» - [ърты] перед сонорным находится краткий гласный [ъ]. У него высший балл сонорности, он - слогообразующий. Но он - вне системы, он не функционален. Он не выбирается, а называется законами позиционных чередований (ср. [р]// [ър] в словах «рот - рты, срывать - рвать и под.). Как стоящий вне функционально-значимых единиц, этот слогообразующий гласный фонологически игнорируется в звуковой цепи, а вместе с ним полностью дисквалифицирован и тот слог, который он образует. Речь здесь идет не о капризах индивидуального восприятия звуковой стороны речи, а о системно-обусловленном, языковом исключении данного гласного из числа функциональнозначимых единиц». Таким образом, фонемные последовательности <ржи>, <рти>,
<л’ди>, <л’ш’у> (ржи, рты, льды, льщу) признаются односложными. Тогда естественно такую же последовательность в слове, например, «моржи» тоже считать односложной, а отсюда - слогораздел «мо-ржи» (то есть [ма-ржы] [9, с. 41-42].
В связи с этим рассуждением М.В. Панова возникает вопрос: почему не предположить, что в слове «ветвь» мы имеем не глухой гласный [ъ], который функционален в слове «орешек» [оре(шък)], а краткий гласный [ъ], который выявляется им в слове «рты» [ърты]. Другими словами, мы имеем внесистемный, фонологически нефункциональный гласный, также навязанный позиционным чередованием (ср. ветвь - ветви), то есть [в’этъф’], что позволяет квалифицировать данное слово как односложное или допустить вариативность в слогоделении, обусловленную речевым фактором, но не фонологическим.
На наш взгляд, фонологическое обоснование слогораздела в русском языке оказывается наиболее объективным критерием, поскольку фонология обусловливает реализацию собственно лингвистического подхода в фонетике. Для этого целесообразно связать сонорность (звучность) с фонологической ее интерпретацией. В этом плане наиболее есте-
ственным является связь сонорности (звучности) с рассмотрением фонологического признака звонкости-глухости (незвонкости). Падение звучности демонстрирует слабая позиция по этому признаку. Наиболее ярко, как известно, она представлена абсолютным концом слова. В силу этого консонант (шумный согласный) всегда присоединяется к слогу, заканчивающему слово. Например: кот -ко-тик; лук - лу-чок; рад, рат’ и так далее. Следовательно, консонант в абсолютном конце слова имеет имплозивный характер.
В принципе, и соноры в этой позиции оказываются имплозивными. Хотя признак звонкости-незвонкости в фонологическом смысле для них не релевантен, тем не менее в фонетическом смысле здесь можно также усматривать падение звучности и рассматривать данный факт как основание для присоединения сонора к гласному слога, заканчивающего слово. Например: за-бор; кор’; вол; кон; кон’; во) и так далее.
Если же консонант оказывается в сильной позиции по звонкости-глухости, то тогда он является эксплозивным. Сильная позиция прежде всего представлена сочетанием шумного согласного с гласным. Например: па-па; ба-ба; вы-бе-жа-ли и так далее. Что же касается сонора, то для него эта позиция также является эксплозивной: ро-бот, ра-ма, ра-на, но-сы, ла-пот’, мат, ма) и так далее.
Рассмотренная эксплозивность и импло-зивность консонантов и соноров, в принципе, совпадает с их позицией в слогоделении в других теориях. Наибольшие разногласия в определении места слоговой границы возникают на стыке консонантов и соноров. Например, слово «шапка», по Щербе, членится как [шап-ка], по Аванесову: [ша-пка]. С фонологической точки зрения позиция шумного согласного перед шумным по признаку звонкости-глухости не релевантна, позиционно обусловлена: глухой консонант перед звонким озвончается, а звонкий перед глухим оглушается. Например: «вокзал» [вагзал], сказка [скаска]. Поэтому фонологический статус данной позиции в аспекте признака звонкости-глухости может быть определен как нейтральный. В связи с этим и решение может носить вариативный характер, обусловленный слогоделением: [ваг-зал], [скас-ка] и [ва-гзал], [ска-ска]. Следует заметить, что вариативность мы наблюдали в артикулятор-
ной концепции Л.В. Щербы, которая была обусловлена местом ударения в слове: [поч-та], [по-чтар’], [лап-ти], [ла-пта]; ср. также:
[ва-гзал] и [скас-ка]. В фонологической теории В.Г. Руделева было принято решение о позиционной эксплозии и имплозии на основании информационной силы слогов. Чаще всего наиболее информационный слог в слове - ударный. Поэтому если ударный слог следует за нейтральным сегментом, последний становится позиционно эксплозивным: [вра-жда], если предшествует - имплозивным: [преж-де] [8, с. 42].
Конечно, можно принять данное решение, но оно не оказывается однопорядковым по сравнению с позициями, не учитывавшими место ударения. На наш взгляд, возможно решение, согласно которому консонант можно считать, независимо от места ударения, имплозивным. Дело в том, что позиция консонанта перед консонантом в конце слова является слабой по признаку звонкости-глухости. Например: «просьба» [проз’ба] -[прос’п]; «одежда» [ад’эжда] - [ад’эшт]; «звезда» [зв’эзда] - [зв’ост]; «дождь»
[дошт’]; «гвоздь» [гвос’т’] и так далее. Озвончение также не сохраняется в конце слова. Ср.: «просьба» [про з’ба] - [прос’п], «женитьба» [жен’ыд’ба] - [ж’эн’ыт’п]. Поэтому можно в какой-то степени утверждать, что оглушение в большей мере соответствует фонологической тенденции утраты признака звонкости перед глухим согласным, а озвончение - в большей степени позиционному изменению. Это позволяет слогоделение в словах типа «сказка» и «вокзал» представить в виде [скас-ка], [ваг-зал], то есть [с] и [г] оказываются имплозивными. Такое решение сохраняет единообразие со слогами, оканчивающимися на консонант в абсолютном конце слова (ср.: «сказ» [скас], «бак» [бак]), где шумный согласный имеет имплозивный характер.
Имплозивными перед шумными согласными следует признать и соноры, обнаруживающими позиционное оглушение перед глухими; перед звонкими согласными озвончения, естественно, не происходит: сонор сохраняет свою звучность. Таким образом, слогоделение слов типа «палка» имеет вид: [пал-ка]. Ср. также: «баржа» [бар-жа], «ханжа» [хан-жа], «умка» [ум-ка] и так далее.
Если же шумный оказывается перед сонором, то слогоделение имеет иной вид:
«кобра» [ко-бра], «патрон» [па-трон], «призма» [при-зма], «рифма» [ри-фма], «гривна» [гри-вна], «ветла» [ве-тла] и так далее. Это означает, что консонант в позиции перед сонором является эксплозивным, поскольку позиция по звонкости-глухости для консонантов сильная (ср.: дрова - трава; для - тля).
Что же касается сочетания двух соноров, то, естественно, фонологической релевантности признака звонкости-глухости данная позиция не имеет. Но подобно тому, когда два гласных звука оказываются в соседстве, то они относятся к разным слогам, так и соноры оформляют имплозию одного и экспло-зию другого. Ср.: «аул» [а-ул], «саксаул» [сак-са-ул], «зодиак» [за-д’ы-ак] и так далее и «волна» [вал-на], «карма» [кар-ма], «домра» [дом-ра], «вилла» [вил-ла] и такдалее.
Итак, фонологический признак звонкости-глухости как релевантный признак звучности позволяет в сочетании консонантов и соноров перед консонантами и сонорами определить слогоделение следующим образом: 1) «ко(ш)ка» [кош-ка]; 2) «ба(лк)а» [бал-ка];
3) «шва(бр)а» [шва-бра]; 4) «ка(рм»ан» [карман].
Особый интерес в слогоделении русских слов представляют случаи со слогообразующим сонором. В качестве примеров обычно приводят слова «казнь» [ка-зн’], «смотр» [смо-тр], «льна» [л’-на], «мрак» [м-рак] и тому подобное. То, что в русском языке сонор может выступать как слоговой звук, - факт в научной и учебной литературе доказанный. Вопрос заключается в слогоразделе слов со слогообразующим сонором. Как легко заметить, слогоделение типа [ка-зн’], [смо-тр] вполне соответствует описанным выше случаям. В этих словах консонант оказывается эксплозивным, поскольку мы имеем сильную позицию по звонкости-глухости. Деление же слов «льна», «мрак» на два слога также полностью соответствует принятому выше слогоделению (ср. [л’-на] и [вол’-на]). Слова же «льды», «рты» имеют односложную структуру [л’ды], [рты], ср.: «скальды» [скал’-ды], «парты» [пар-ты].
Что же касается слов типа «ветвь», «букв», в которых исследователи усматривают два слога: [в’э-тф’], [бу-кф] [9, с. 30], то фонологический подход к признаку звучности как отражающему звонкость-глухость позволяет объяснить подобное членение. Ес-
ли сравнить членение слов «ветви» и «ветвь», то оно представлено как [в’э-тв’ы] и [в’э-тф’]. Отнесение [т] ко второму слогу находится в соответствии с определением позиции по звонкости-глухости для консонанта перед [в] [в’] как сильной (ср.: дворец - творец; дверь - тверь). Звук [в’] в слове «ветви» не является слогообразующим, поскольку в сочетании с гласным он теряет, а точнее, не получает свою функциональную слоговость. В слове же «ветвь» он оказывается слогообразующим и присоединение к нему [т] вполне закономерно.
Итак, предложенное фонологическое обоснование акустического признака звучности позволяет, на наш взгляд, предложить достаточно объективные (лингвистические) критерии слогораздела в русском языке на основе признака звонкости-глухости, являющегося фонологическим содержанием понятия звучности. Как можно заметить, слогоделение с фонологических позиций оказывается в значительной степени соотнесенным и с результатами артикуляторной теории слогораздела. Поэтому, думается, говоря о плодотворности фонологического подхода к слогу и слогоделению, М.В. Панов был прав. Но вряд ли можно было с ним согласиться в оценке этого подхода как дополнительного к сонорной теории слогоделения. Они, скорее всего, нерасторжимы, образуя единство.
1. Тредиаковский В.К. // Сочинения В.К. Тре-диаковского. Т. 3. СПб., 1849. С. 292.
2. Цит. по: Златоустова Л.В. и др. [Златоусто-ва Л.В., Потапова Р.К., Потапов В.В., Тру-нин-Донской В.Н.]. 1997. С. 178.
3. Бондарко Л.В. Фонетика современного русского языка. СПб., 1998. С. 195.
4. Матусевич М.И. Современный русский язык. Фонетика. М., 1976. С. 170-171.
5. Богомазов Г.М. Современный русский литературный язык: Фонетика. М., 2001. С. 55.
6. Кретов А.А., Попова З.Д. // Филологические записки: Вестн. литературоведения и языкознания: Вып. 7. Воронеж, 1996. С. 102.
7. Степанов Ю.С. // Вопр. языкознания. 1974. № 5. С. 96.
8. Руделев В.Г. // Исследования по русской фонологии. Тамбов, 1987. С. 10.
9. Панов М.В. // Проблемы фонетики. II. М., 1995. С. 33.
Поступила в редакцию 02.11.04.
