CC BY
67
ЭТНОКУЛЬТУРЫ В ПРОШЛОМ И НАСТОЯЩЕМ
Московкина А. С.
Проблема интерпретации и художественной реконструкции масленичных обрядов
Первое упоминание о Масленице известно с ХVI в., хотя мясопуст упоминался уже в Несторовской летописи при описании эпидемии язвы в Киеве в 1090 г. Она была древнейшим истинно народным праздником, отразившим двойственность крестьянского мироощущения, вобравшего в себя элементы как христианских, так и языческих верований. Масленица представляла собой сложный, многоплановый регламентированный ритуал с большим количеством магических составляющих, складывавшийся на протяжении не одного столетия. Она впитывала в себя особенности архаических аграрного и скотоводческого празднований проводов зимы и встречи весны, приуроченных ко времени весеннего равноденствия.
Главной особенностью Масленицы было совершение обрядов, имеющих непосредственное отношение, как к зимним, так и к весенним календарным праздникам. Время проведения Масленицы, однако, не соответствовало тому времени года, которому она посвящалась. Вероятно, это объяснялось тем, что первоначально масленичные действия соотносились с началом нового года, приходившегося по лунному календарю на март, и празднование продолжалось более двух недель, захватывая время начала пробуждения природы. Тогда же Масленица и стала восприниматься как праздник проводов зимы и встречи весны. Череда постов, введённая христианской церковью до и после Пасхи, принудила вывести древние языческие ритуальные действия, предназначенные стимулировать природу в день солнцеворота, перед запретным временем постов. Таким образом, период проведения Масленицы сократился до одной недели, и она оказалась передвинутой на первую неделю облегчённого поста, носившую в церковном календаре название «сырной». В сырную неделю
72
мясо употреблять было уже нельзя, а сыр, масло, рыбу и яйца ещё можно. Именно это временное положение позволяло исполнять главное правило Масленицы: накрыть обильные сытные столы с разнообразной молочной снедью (сметаной, сливками, творогом, коровьем маслом, молоком, а также яйцами, рыбой, пирогами, блинами, квасом, пивом и вином). Богатая масленичная еда, её подчёркнутая избыточность, вероятно, исторически имели непосредственное отношение к магии первого дня нового года.
«Сырная неделя» — в Православии — это неделя перед Великим постом, где совершается грехопадение Адама — человека, который должен пройти путь (Великий пост) от грехопадения до Великого Воскресения. «Всякий человек — новый Адам. Падая, он повторяет путь, пройденный Адамом, восставая — приобщается к Христу. "Яко о Адаме вси умирают, тако о Христе вси оживут'' (1-е послание коринфянам от Павла, 15, XXII)... В средневековом сознании всякое ветхозаветное и новозаветное событие мыслилось не только в историческом плане, но и в плане проекции его на индивидуальную человеческую душу» 1. Сырная седмица — Адам, светлое воскресенье — Христос. Великий пост — дорога между ними.
Масленичная неделя в древнеславянском миропонимании — это праздник «новожёнов». Масленичное катание с гор отличалось от обычных тем, что эти катания были обрядовым действием, исполнением ритуалов новожёнов с целованием, поклонами. «Молодого сажали на снег, а молодуху к нему на колени и так везли по укатанной горке» 2. С одной стороны — это проверка на прочность молодой семьи и с другой — поддержание возрождающих сил природы, человека. Аграрно-продуктивная функция обряда «новожёнов» является доминирующей в системе народного празднества. Ещё одной ритуальной обязанностью молодых на масленой неделе было посещение родителей. «Молодые первый год поженились, идут к тёще на блины. Их до тех пор в сугроб толкают, пока они не расплатятся. У них в кармане должно что-то быть, чтобы откупиться» 3.
1Лихачёв Д. С., Панченко А. М. Смех в древней Руси. Л., 1984. С. 180.
2Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1995. Т. 4. С. 42.
3Лихачёв Д. С., Панченко А. М. Смех в древней Руси.
С. 48.
В православной традиции эта тема связана с главной литургической темой сырной седмицы — грехопадением Адама и Евы. «Всякий мужчина — новый Адам, всякая женщина новая Ева. Их соединение — "обновление" грехопадения. Последний день сырной седмицы, воскресенье, посвящался изгнанию Адама из рая. "Седе Адам тогда, плакася прямо сладости рая, руками бия лице и глаголаме: Милостивее по-милуи мя падшего'' (Триодь постная, л. 94). Все песнопения этого дня варьировали эту тему» 4. Сжигание чучела и масленичный обряд в православной традиции приурочен к избранным дням христианской седмицы — пятнице, субботе и воскресенью и мыслится, как история грехопадения Адама и Евы.
Праздник Масленица — соединение христианских и древнеславянских обрядов, их единение, основанное на ассимиляции и скрещивании — своеобразный крест, в центре которого стоят смеховые обряды, весёлые игрища. Народное празднество, проникнутое амбивалентным мироощущением, это ещё и развёрнутое театрализованное действие, выстроенное по особым смеховым «законам» и оформленное особым игровым образом, где все живут по законам карнавальной свободы, где происходит стирание сословных различий. Созданный во время праздника «второй мир», который находился в оппозиции по отношению к официальной культуре, судил и оценивал, смеялся и высмеивал её, наряжаясь в одежду «смехового мира». Но это было временное явление, отмена только на время праздника. В этом заключалась высшая мудрость смеховой культуры. Смехо-вой обряд — амбивалентен, двойственный, по сути. Вот почему на масленой недели проводили и обряд встречи Масленицы (древнеславянской Лады), и обряды сожжения, похорон Масленицы. В первом случае — величают: «Уж ты ль, моя Масленица, касаточка, ласточка, ты ж моя перепёлочка! ...» В другом — порицают: «Масленица — обманщица. Обманула, провела.» С одной стороны — обязательное ритуальное исполнение древнеславянского обряда. «Начинали-починали её ребята. ... Краснее всех из них говоривший ещё заранее выучивал со слов старой бабки "причет к широкой боярыне'': — "Душа ль ты моя Масленица, перепелиная косточки, бумажное твое тельце, сахарные
4Там же. С. 183.
твои уста, ... Приезжай в тесовый дом душой потешиться, умом повеселиться, речью насладиться! ... Приезжала честная Масленица к Семику, широкая боярыня, во двор. Ей-то Семик бьет челом,— бьет челом, кланяется, зовет во тесовый терем, за дубовый стол, к зелену вину! ... Приехала Масленица, приехала!'' — кричали ребята, разбегаясь по домам» 5. С другой стороны — уже во вторник, когда приходили бродячие скоморохи-зачинщики масленичных игрищ, не знавших «ни ладу, ни удержу», начинались смеховые представления, носившие пародийный характер на древнеславянский обряд, в которых « ... возили Масленицу, почему-то из красавицы-богини превратившуюся в наряжённого бабой мужика, увешанного берёзовыми вениками и с балалайкой в руке». Или возили наряжённую куклу-чучело Масленицы на салазках по деревенским улицам с пением масленичных песен, часто нескромного содержания. Где через игровой (смеховой) приём «переряживания» происходило превращение Масленицы из красавицы-богини в пародийный персонаж. Образ чучела — это старый уходящий мир. Смешное страшилище подчёркивает усталость уходящего мира, его ненужность, нелепость, глупость. Смысл смеховых обрядов — пародийным, игровым способом сохранить то ценное (главное, основное), что завещано отцами и то, что официальной культурой поставлено под сомнение.
Смеховые обряды имели свой особый язык карнавальных форм и символов. Язык очень богатый и способный выразить единое, но сложное карнавальное мироощущение народа. По мнению историка культуры М. М. Бахтина возникает своеобразная логика «обратности», «наоборот», «наизнанку», логика непрестанных перемещений верха и низа, характерные виды пародий и травестий, снижений профанаций — вторая жизнь, второй мир народной культуры. Этот мир строится как пародия на обычную жизнь, как «мир наизнанку». Смех во время исполнения обряда обязателен. Он отличен от ритуального, он вскрывает и обнажает правду. Но главная особенность такого смеха — преодоление страха, победа над страхом мистическим («страхом божьим»), над страхом перед силами природы, победа над моральным страхом, сковывающим сознание человека.
5 Коринфский А. А. Народная Русь. Круглый год. Сказание поверий и обычаев и пословиц русского народа. С., 1995. С. 154.
Формы смеховых действ — нелепые жесты, каламбурное слово, фривольные песни, пляски скоморохов, переодетых в нелепую одежду, маску под аккомпанемент смеховых музыкальных инструментов (заслонка, сковорода, кочерга). Оружие смеховых обрядов — смех, обнажающий и вскрывающий правду. Поэтому в сме-ховых образах так много изнанки, так много обратных лиц, много нарушенных пропорций. Это видно, прежде всего, в одежде участников. Знаком шутки служит условная одежда, условный грим (одеяние клоуна, шута, скомороха). Все вещи нелепые — вывернутые наизнанку, мехом наружу, одетые задом наперёд, из рогожи, мочала, соломы, бересты, лыка. Мужчины переодеты женщинами и обратно, костюмы одеваются задом наперёд, верхние части одежды надеваются вместо нижних. Та же логика изнанки проявляется и в жестах, и в телодвижениях: сидение на лошади лицом к хвосту, хождение на руках вниз головой. Та же логика перемещения и в атрибутах: предметы домашнего очага, посуда, утварь употреблялась в качестве музыкальных инструментов.
Слово смехового обряда — это всегда восхваление и прославление с одной стороны, проклятие и божба с другой. Фамильярная речь воспринималась как заведомое нарушение принятых норм речевого этикета (вежливости, чинопочитания). Воспринималась такая речь как свободная, весёлая игра со священным. Язык сме-хового мира всегда громкий, переходящий на крик. Смеховой стих (или раёшный стих), на котором говорят, как бы рваный, скачкообразный, неполный — шуточный каламбур, фокус, дразнилка. Рифмы в раёшном стихе имеют смысловой характер, сопрягая несоединимое, создавая бессмысленные и неупорядоченные сочетания, нелепые сопоставления и ассоциации, служа выявлению кромешного мира (антимира), показывая ложь и бессмысленность окружающего мира. Раёшный стих, шутка произносится и сопровождается особой мимикой, особыми жестами, особым поведением.
Смеховой мир — это театр для самих участников смехового представления, «театр для себя». В нём не было зрителей — были только участники. Действующим лицам предлагается делать нелепости, то, что они делать не могут: «Глухие, потешно слушайте, нагие веселитесь, ремением секитеся, дурость к вам приближается».
73
Дурость, глупость — важный компонент древнерусского смеха. Смешащий публику «валяет дурака», играет в дурака, обращает смех на себя. «Древнерусский дурак это часто человек очень умный, но делающий то, что не положено, нарушающий обычай, приличие, принятое поведение, обнажающий себя и мир от всех церемониальных форм, показывающий свою наготу и наготу мира. Он разоблачитель и разоблачающийся одновременно, нарушитель знаковой системы, человек, ошибочно ею пользующийся. Вот почему в древнерусском смехе такую большую роль играют нагота и обнажение» 6. Функция смеха — обнажать, обнаруживать правду, раздевать реальность от этикета, церемониаль-ности, неравенства, от знаковой системы данного общества. Древнерусский смех — это смех, обнажающий правду, а дурак — говорящий эту «голую» правду.
Одной из самых характерных особенностей средневекового смеха является его направленность на самого смеющегося. Смеющийся чаще всего смеётся над самим собой, над своими злоключениями и неудачами. Смеясь, он изображает себя неудачником, дураком. Древнерусским дураком на Руси был скоморох. «Скоморох — по определению В. Даля,— музыкант, дудочник, сопельщик, гудочник, волынщик, гусляр; промышляющий этим, и пляскою, песнями, шутками, фокусами; потешник, ломака, гаер, шут;. медвежатник; комедиант, актёр и пр. ...» 7
Скоморошество, известное всем восточным славянам, было одним из характерных проявлений смеховой культуры. Скоморохи были непременными участниками народных календарных праздников, связанных с карнавальной культурой. Основой скоморошьего представления был произносимый текст, «скомороши-ны». Они, как известно, были организаторами и инициаторами обрядового веселья, где свою «дурацкую» правду скрывали под личиной (маской) «дурацких песен», «дурацких» кривляний, «дурацких» игр, «дурацких» обрядовых дей-74 ствий. Смеховое действие — «валяние дурака», делание того, что не положено в обычной жизни. Они делали смешным всё, что находилось в противоречии с их пониманием норм жизни. Они «смешно» противодействовали государ-
6 Лихачёв Д. С., Панченко А. М. Смех в древней Руси.
С. 15.
7 Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 4. С. 203.
ственной и церковной правде. Они «весело» не давали забыть истину древнеславянских, аграр-но-магических обрядов, выполнение которых, согласно мировоззрению человека доклассового общества, должны были содействовать возрождению и плодородию всего живого на земле. Все они, так или иначе, связаны с представлениями об умирающих и возрождающихся творческих сил природы, творческих сил человека.
Традиционная смеховая культура, которая всегда была в оппозиции к официальной, постепенно искоренялась, уничтожалась. Народные празднества сельского и городского населения, которые имели фундаментальную основу — традиции, обычаи, обряды, где были зафиксированы коллективные представления, «коллективный опыт в чувстве жизни», навыки народного мироощущения жизни в её устойчивых связях, постепенно утратили свою самобытность. Под влиянием изменяющихся к концу XIX — началу XX в. условий социально-общественной, политической, идеологической, хозяйственно-экономической, правовой и культурной жизни государства, народные гуляния, народные праздники качественно изменили свои формы, содержание, художественно-эстетическую выразительность и выглядят искусственными по сравнению с забавами и «гульбищами» в период традиционных гуляний зимнего и летнего солнцеворота.
Проблема интерпретации и художественной реконструкции фольклорно-этнографиче-ского текста народного празднества как никогда остро звучит в современной действительности. Исходной позицией является положение о том, что праздник это художественно-превращён-ная форма менталитета этноса и рассматривать его необходимо с точки зрения художественного восприятия явления культуры. Вместе с тем любое художественное восприятие должно считаться с глубинными внутренними законами, которые хранит в себе культурный текст. Фоль-клорно-этнографические тексты сохранили сведения о былой нерасчленённости (синкретич-ности) жанровой палитры зрелищно-игрового действа. Научный метод структурно-семантического анализа позволит рассмотреть празднично-обрядовые формы как знаковую систему особого рода. Исследование народного праздника как знаковой системы открывает большие возможности для возрождения этнокультурного сознания.
