CC BY
46
Il'icha Tolstogo (1923-1996) [Language of Culture: Semantics and Grammar. To the 80th anniversary of the birth of Academician Nikita Ilyich Tolstoy (1923-1996)]. Moscow, 2004, pp. 236-247. (In Russian).
3. Neklyudov S.Yu. Motiv i tekst [Motive and Text]. Tolstava S.M. (ed.) Yazyk kill 'tury: semantika i grammatika. К 80-letivu so dnya rozhdeniva akademika Nikitv Il'icha Tolstogo (1923-1996) [Language of Culture: Semantics and Grammar. To the 80th anniversary of the birth of Academician Nikita Ilyich Tolstoy (1923-1996)]. Moscow, 2004, p. 242. (In Russian).
(Monographs)
4. Lord A.B. Skazitel [The Singer of Tales]. Moscow, 1994. (Translated from English to Russian).
5. Silantiev I.V. Teoriva motiva v otechest\'ennom literaturovedenii i fol'kloristike: ocherk istoriografii [The Theory of a Motif in Russian Literature and Folklore Studies: A Survey of Historiography], Novosibirsk, 1999. (In Russian).
6. Silantiev I.V. Svuzhetologicheskie issledovaniva [Plotological Studies]. Moscow, 2009. (In Russian).
7. Silantiev I.V. Teoriva motiva v otechest\'ennom liter aturovedenii i fol'kloristike: ocherk istoriografii [The Theory of a Motif in Russian Literature and Folklore Studies: A Survey of Historiography], Novosibirsk, 1999, pp. 30-31. (In Russian).
8. Propp VYa. Morfologiya skazki [Morphology of the Folktale]. Moscow, 1969, p. 25. (In Russian).
9. Meletinskiy E.M. О literaturnvkh arkhetipakh [About Literary Archetypes]. Moscow, 1994, p. 50. (In Russian).
Ирина Викторовна Ершова - кандидат филологических наук, доцент; ведущий научный сотрудник Школы актуальных гуманитарных исследований. Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации; профессор кафедры сравнительной истории литератур Института филологии и истории Российского государственного гуманитарного университета.
Область научных интересов: испанская эпическая традиция, теория и типология эпоса, средневековая и ренессансная культура, компаративистика.
E-mail: i.v.ershova@list.ru
Irina Ershova - Candidate of Philology, Associate Professor; Leading Researcher at the School of Advanced Studies in the Humanities, Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration; Professor at the Department of Comparative Studies of Literature, Institute for Philology and History, Russian State University for the Humanities.
Research interests: the medieval Spanish epic tradition, epic theory and typology, medieval and Renaissance culture, comparative studies.
E-mail: i.v.ershovai@list.ru
И.В. Пешков (Москва)
ПРОБЛЕМА ГЕНЕЗИСА АВТОРСТВА
Аннотация. Автор статьи, опираясь на работы О.М. Фрейденберг, М.М. Бахтина и С.Н. Бройтмана, утверждает, что историческая поэтика А.Н. Веселовскош -это в принципе доисторическая поэтика, адекватно построенная на схематизме и повторяемости. Но архетипизм сюжетов постоянно преодолевается авторской литературой, и типичный случай такого преодоления - Уильям Шекспир. Та историческая поэтика, в которой фигурируют Шекспир, Сервантес, Рабле, Стерн и Пушкин - это поэтика неповторимости и преодоления схематизма, но логика ее развития существует, и в первом приближении эту логику описал Бахтин: основной инструмент такого преодоления - всякий раз новое изобретение героя в борьбе с ним автора. Поэтика становится исторической с того момента, как появилась сама история и, в частности, история авторства: лирический герой, характер классический, характер романтический, герой-тип - вот вехи этой новой, авторской истории, определенные М.М. Бахтиным.
Ключевые слова: М.М. Бахтин; историческая поэтика; Шекспир; лирический герой; характер классический; характер романтический; герой-тип.
I. Peshkov (Moscow) The Problem of Author Genesis
Abstract. The author of the article being based of the works of O.M. Freidenberg, M.M. Bakhtin and S.N. Broitman argues that the historical poetics of A.N. Veselovsky is as a matter of fact a prehistoric poetics adequately constructed on principles of schema and repeatability. But the archetypal repeatability of plots lias constantly been overcoming by author literature and the typical case of such overcoming is William Shakespeare. The historical poetics with Shakespeare, Cervantes, Rabelais, Stern and Pushkin is the poetics of the uniqueness and overcoming of schema, but the development of this poetics has its proper logic, being in the first approximation described by Bakhtin: the main instrument of such overcoming is a permanent new invention of the hero by the author in the struggle between them. Poetics has become historical one since the very appearance of history takes place, in particular, the history of authorship: a lyrical hero, a classic character, a romantic character, a hero-type - these are the milestones of this new, author history, determined by M.M. Bakhtin.
Key words: M.M. Bakhtin; historical poetics; Shakespeare; lyrical hero; classic character; romantic character; hero-type.
Абсолютно не случайно история античной литературы начинается с гомеровского вопроса: отделен ли автор античного эпоса как человек-творец? И отделен ли от других сказителей-аэдов? Само существование этого вопроса есть презумпция эпического личного неавторства или констатация доминирования в древнегреческом эпосе «авторства» коллективного.
Однако рассмотрим этот период становления несколько подробнее,
хотя и все-таки с чисто теоретической точки зрения. Возможность такого рассмотрения утверждается в статье С.Н. Бройтмана «Наследие М.М. Бахтина и историческая поэтика»: «субъектная сфера художественного произведения - отношения между "я" и "другим", автором и героем, - может претендовать на то, чтобы быть "личностным ядром" исторической поэтики»1 .
Таким образом, мы можем к предыстории литературы приложить феноменологический аппарат анализа авторства, введенный М.М. Бахтиным, которого С.Н. Бройтман видит в этой области продолжателем А.Н. Весе-ловского. Последний писал:
«Эпос - объект, лирика - субъект; лирика - выражение зарождающегося субъективизма. На эти определения я уже успел возразить; если б я захотел присоединить к ним и свое, я подчеркнул бы субъективизм эпоса, именно коллективный субъективизм; я говорю о началах эпоса. Человек живет в родовой, племенной связи и уясняет себя сам, проецируясь в окружающий его объективный мир, в явления человеческой жизни. <...> Каждый видный факт в такой среде вызовет оценку, в которой сойдется большинство; песня будет коллективно субъективным самоопределением, родовым, племенным, дружинным, народным; в него входит и личность певца, т.е. того, чья песня понравилась, пригодилась. Он анонимен, но только потому, что его песню подхватила масса, а у него нет сознания личного авторства. <...> Личность еще не выделилась из массы, не стала объектом самой себе и не зовет к самонаблюдению. И ее эмоциональность коллективная: хоровые клики, возгласы радости и печали, и эротического возбуждения в обрядовом действе или весеннем хороводе»2.
С.Н. Бройтман делает вывод, что «Веселовский рассматривает хор как безличного автора, постепенно выделявшего из себя автора личного и в этом процессе рождающего художественные формы», хотя «в эксплицитной форме проблема автора и героя в архаическом и современном искусстве основателем исторической поэтики не ставилась»3. Более прямое обращение к «авторско-геройным ипостасям хора» обнаруживается в трудах О.М. Фрейденберг и М.М. Бахтина. Их подходы к проблеме различаются: «Если для Веселовского центральным было соотношение в исходном синкретизме личного п хорового начал, то для Фрейденберг ключевым оказывается отношение субъекта к объекту, а для Бахтина -«я» к «другому». Акцентирование разных аспектов - субъект-обьектного и субьект-субьектного - обусловило различие, а во многом и дополнительность полученных результатов»4. Однако С.Н. Бройтман отлично видит, что этой дифференциации недостаточно, т.к. у Веселовского в принципе также описаны субьект-субьектные отношения. Поэтому следует уточнение:
«Подчеркивая, как и Веселовский, невыделенность архаического человека из социума и природы, Фрейденберг видела внутренний и сущностный коррелят этого в том, что он не отделял субъект от объекта и не дифференцировал связанные с этим активный и пассивный статусы. Такая структура сознания
отразилась, по Фрейдеиберг, в одной из первичных форм словесного творчества -в рассказе-мифе. В нем "сам рассказчик идентичен своему рассказу"5: в субъектном (активном) аспекте он - "автор", или, что то же, - действующий бог; в объектном (пассивном) аспекте - он "герой", или бог претерпевающий, хотя оба этих аспекта в рассказе-мифе еще не существуют раздельно»6.
И именно потому, что субъект и объект не разделяются (а речь в данном случае у Фрейденберг идет о греческом романе), мы бы везде говорили о пассивном состоянии этого «авторства», кроме того, понятие «автор» действительно нужно брать в кавычки, и не только потому, что это цитата. Перед нами то, что в европейской истории когда-нибудь будет автором, и мы знаем об этом, но культура античности еще автора не знает, как не знает и личности, хотя бесспорно личность автора уже понемногу рождалась (Фрейденберг здесь очень точно выбирает глагол несовершенного вида):
«Такая неповторимая вещь, как верность античных авторов жанровым структурам и всей фольклорной традиции, говорит о том, что личность античного автора рождалась в недрах самой этой традиции, еще не противореча ей. Конечно, там, где царит одна стихийность, где господство традиционности безраздельно, искусства еще нет. Искусство требует замысла цели, личного отношения к материалу. Сейчас никто не понимает коллективности в виде хорового начала -народ-де поет совокупно, всем миром. Авторство, разумеется, всегда сольное, чтоб не сказать "индивидуальное". Но суть вся в том, что такая индивидуальность или сольность полностью совпадает с коллективом. Поэтому безразлично, каково имя или лицо того, кто первый сочинил песню. Вся ее фактура традиционна, все отношение к ней коллективистично. Никаких личных отклонений ("оригинальности") в ней нет. И недаром вокруг Гомера шел спор племен: эпос в сущности не имеет племенной "пра-родины", потому что он складывается многими племенами, на многих родинах тысячелетиями. Пока нет объединения племен, нет и эпоса, а есть отдельные песни об отдельных героях»7.
Причем слово «герой» здесь явно не в бахтинском смысле, дополнительном автору, а в фольклорном, как некий коллективный «богатырь», некто нечто совершивший и посмертно прославленный в песне. Хотя Бройтман и предполагает, что дихотомию Бахтина автор / герой можно приложить еще к доличным формам «авторства», сам Бахтин, по крайней мере изначально, явно мыслил ее для развитых форм авторства, но и отсюда не следует, что нужно отказаться от идеи Бройтмана рассматривать Бахтина как прямого продолжателя исторической поэтики Веселовского. Напротив, вспомним, что «Веселовский остановился на пороге литературы Нового времени; ядро его исторической поэтики -теория первобытного синкретизма родов и видов словесности в границах архаического обрядового комплекса. Даже поэтика средневековой литературы с ее "эпическим коллективизмом" намечена лишь редким пунктиром»8.
А Бахтин начинает именно с этого порога в работе «Автор и герой...».
В структуре этой работы после трех теоретико-феноменологических частей следует раздел «Смысловое целое героя», который при всей своей внешней типологической направленности (архитектоническая форма художественного видения «бывает не только пространственной и временной, но и смысловой»9, типологии этих смысловых форм и посвящен раздел) вполне может быть прочитан историко-теоретически.
Так, самоотчет-исповедь, сохраняя свое всеобщее значение, соотносится с древнейшим религиозным предхристианским и христианским сознанием. Бахтин упоминает псалом Давида, исповедь Августина, комментарий к Песни песней Бернарда Клервоского. В результате стадиально авторство находится на уровне ноля: «в самоотчете-исповеди нет героя и нет автора, ибо нет позиции для осуществления их взаимодействия»1".
Далее Бахтин рассматривает (авто)биографию и сразу располагает ее исторически: «внутренне противоречивые, переходные формы от самоотчета-исповедикавтобиографиипоявляютсянаисходеСреднихвеков, которые не знали биографических ценностей, и в раннем Возрождении. <... > Биографическая ценностная установка по отношению к своей жизни побеждает исповедальную у Петрарки, хотя и не без борьбы»11. Вслед за Петраркой упоминается Боккаччо. Говоря о двух типах «биографического ценностного сознания и оформления жизни», Бахтин называет «первый тип авантюрно-героическим (эпоха Возрождения, эпоха "Бури и натиска", ницшеанство), второй - социально-бытовым (сентиментализм, отчасти реализм)»12. «Биография - органический продукт органических эпох»13. «Биография - это не произведение, а эстетизированный, органический и наивный поступок в принципиально открытом, но органически себе довлеющем ближайшем ценностно-авторитетном мире»14.
Итак, мы видим, что уже конец Средних веков (Возрождение), а по-настоящему автора все еще нет. Автор как таковой появляется только вместе с лирическим героем. Это единственный случай в типологии Бахтина с очень широкой исторической валентностью, хотя нельзя сказать, что он совсем не укоренен исторически. Например, в лирике, по Бахтину, «авторитет автора есть авторитет хора. Лирическая одержимость в основе своей - хоровая одержимость»15. И Бройтман не без оснований связал этот хор с тем самым хором, с которого начинает Веселовский и о котором говорит О.М. Фрейденберг. Но поскольку мы знаем о «хоровой поддержке» и из других работ Бахтина, особенно медведевско-волошиновского цикла16, то не имеется оснований непременно специализировать этот хор в первобытном синкретизме, хотя и нет запрета на такую частную специализацию. Однако с таким же успехом можно укоренить эту теоретико-феноменологическую установку и в раннем Возрождении, например в отношении того же Петрарки или Данте. Так или иначе, но в лирике «позиция автора сильна и авторитетна, самостоятельность же героя и его жизненной направленности минимальна, он почти не живет, а только отражается в душе активного автора»17.
Далее Бахтин рассматривает характер как «форму взаимоотношения героя и автора», где целое героя впервые является художественным
заданием. Это означает, что даже в лирике героя как принципиально смыслового целого еще нет. А характер как раз и имеет задание «создать целое героя как определенной личности»18' и это задание снова выполняется уже во вполне определенных рамках истории литературы, «в двух основных направлениях. Первое мы назовем классическим построением характера, второе - романтическим»19. Тут уже связь с литературными направлениями - классицизмом (с категорией судьбы) и романтизмом (с его бесконечным героем) - очевидна.
Так же очевидна связь с реализмом (и добавим от себя, натурализмом) репрезентации героя как типа, что составляет пятую ступень бахтинской классификации смыслового целого героя.
Кроме этих пяти случаев (исповедь, биография, лирика, характер и тип) отношений героя и автора, случаев расположенных в принципе исторически линейно, Бахтин еще приводит случай жития, который как бы принципиально вне истории и развития: «отказ от существенности своей позиции вненаходимости святому и смирение до чистой традиционности <... > характерны для автора жития»2". Это как бы исповедь наоборот. Там, при первичном самоотчете исповеди поступающего человека, автор еще не выделился, а здесь уже смирился до отказа от самой по себе позиции автора.
Теперь вернемся к тому, на чем остановился А.Н. Веселовский. Он «был убежден, что произведения, в которых доминирует индивидуально-творческое начало (или, как он говорил, "личный почин") при выборе определенного последовательного ракурса можно изучать так же, как памятники эпох нерасчлененного и синкретического творчества, раскрывая в них явления "всеобщего схематизма и повторяемости" (что является привилегированным планом исторической поэтики)»21. Однако у самого Веселовского это не получилось. М.Л. Андреев, и небезосновательно, считает, что это удалось Е.М. Мелетинскому. Однако, как настаивал С.Н. Бройтман, другую версию развития исторической поэтики предложил М.М. Бахтин. По нашему мнению, для литературы «личного почина», точнее говоря, собственно авторской художественной литературы, критерии - для определения признаков методологического схематизма и повторяемости - на первый план должны выйти другие, а именно те, что предложил Бахтин в своем «Авторе и герое».
Архетипизм сюжетов, виртуозно построенный Мелетинским22, постоянно преодолевается авторской литературой, и типичный случай такого преодоления - Шекспир23. А основной инструмент - всякий раз новое изобретение героя в борьбе с ним автора. Это не значит, что история поэтики прекратила течение свое, нет, поэтика именно стала исторической с того момента, как появилась сама история и, в частности, история авторства: лирический герой, характер классический, характер романтический, герой-тип - вот вехи этой новой истории или истории как таковой. То, что делал Веселовский, историей не назовешь, это предыстория, доистория, древность - можно назвать как угодно. Историческая поэтика Веселовского -это доисторическая поэтика, адекватно построенная на схематизме и
повторяемости. Историческая поэтика (в которой фигурируют Шекспир, Сервантес, Рабле, Стерн и Пушкин) - это поэтика неповторимости и преодоления схематизма, но своя логика развития этой поэтики существует, и в первом приближении эту логику описал Бахтин.
Мы здесь не можем подробно останавливаться на всех компонентах исторической поэтики бахтинского извода, наша задача показать исходный момент этой поэтики - момент зарождения ключевого компонента (авторства). Уже по вышеописанным бахтинским вехам мы видим, что он типологически пролегает где-то между лирическим героем и характером, а это именно момент творчества Шекспира, великого лирика и одновременно творца великих героев-характеров, т.н. «вечных образов».
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Бройтман С.Н. Наследие М.М. Бахтина и историческая поэтика // Диалог. Карнавал. Хронотоп. 1998. № 4. С. 22.
2 Веселовский А.Н. Синкретизм древнейшей поэзии и начала дифференциации поэтических родов // Веселовский А.Н. Избранное: историческая поэтика. СПб., 2011. С. 241.
3 Бройтман С.Н. Наследие М.М. Бахтина и историческая поэтика // Диалог. Карнавал. Хронотоп. 1998. № 4. С. 23.
4 Бройтман С.Н. Наследие М.М. Бахтина и историческая поэтика // Диалог. Карнавал. Хронотоп. 1998. № 4. С. 23.
5 Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. М., 1998. С. 267.
6 Бройтман С.Н. Наследие М.М. Бахтина и историческая поэтика // Диалог. Карнавал. Хронотоп. 1998. № 4. С. 24.
7 Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. М., 1998. С. 218-219.
8 Андреев M.J1. Не опуская глаз перед Хаосом // Новое литературное обозрение, 2006. № 1 (77). С. 111".
9 Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М„ 1979. С. 121.
10 Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М„ 1979. С. 128.
11 Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М„ 1979. С. 131.
12 Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М„ 1979. С. 135.
13 Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М„ 1979. С. 143.
14 Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М„ 1979. С. 144.
15 Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М„ 1979. С. 148.
16 Бахтин М.М. Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка. М., 2000.
17 Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М„ 1979. С. 150.
18 Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М„ 1979. С. 151.
19 Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М. 1979. С. 152.
20 Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М. 1979. С. 162.
21 Андреев М.Л. Не опуская глаз перед Хаосом // Новое литературное обозрение. 2006. № 1 (77). С. 111".
22 Мелетинский ЕМ. О литературных архетипах. М. 1994.
23 Пешков И.В. Шекспир как теоретик комедии и перипетии классического жанра // Новое литературное обозрение. 2014. № 6 (130). С. 351-359.
References (Articles from Scientific Journals)
1. Broytman S.N. Nasledie M.M. Bakhtina i istoricheskayapoetika [M.M. Bakhtin's Heritage and Historical Poetics]. Dialog. Karnaval. Khronotop, 1998, no. 4, p. 22. (In Russian).
2. Broytman S.N. Nasledie M.M. Bakhtina i istoricheskayapoetika [M.M. Bakhtin's Heritage and Historical Poetics]. Dialog. Karnaval. Khronotop, 1998, no. 4, p. 23. (In Russian).
3. Broytman S.N. Nasledie M.M. Bakhtina i istoricheskayapoetika [M.M. Bakhtin's Heritage and Historical Poetics]. Dialog. Karnaval. Khronotop, 1998, no. 4, p. 23. (In Russian).
4. Broytman S.N. Nasledie M.M. Bakhtina i istoricheskayapoetika [M.M. Bakhtin's Heritage and Historical Poetics]. Dialog. Karnaval. Khronotop, 1998, no. 4, p. 24. (In Russian).
5. Andreev M.L. Ne opuskaya glaz pered Khaosom [Without Lowering His Eyes before Chaos]. Novoe literaturnoe obozrenie, 2006, no. 1 (77), p. 111. (InRussian).
6. Andreev M.L. Ne opuskaya glaz pered Khaosom [Without Lowering His Eyes before Chaos]. Novoe literaturnoe obozrenie, 2006, no. 1 (77), p. 111. (InRussian).
7. Peshkov I.V. Shekspir kak teoretik komedii i peripetii klassicheskogo zhanra [Shakespeare as a Theorist of Comedy and the Vicissitudes of the Classical Genre]. Novoe literaturnoe obozrenie, 2014, no. 6 (130), pp. 351-359. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
8. Veselovskiy A.N. Sinkretizm drevneyshey poezii i nachala differentsiatsii poet-icheskikh rodov [The Syncretism of an Ancient Poetry and the Beginning of Differentiation of Poetic Genera]. Veselovskiy A.N. Izbrannoe: istoricheskava poetika [Selected Works: Historical Poetics]. Saint-Petersburg, 2011, p. 241. (In Russian).
9. Bakhtin M.M. Avtor i geroy v esteticheskoy deyatel'nosti [Author and Hero in Aesthetic Activity]. Bakhtin M.M. Estetika slovesnogo t\'orchest\'a [Aesthetics of Verbal Creativity]. Moscow, 1979, p. 121. (InRussian).
10. Bakhtin M.M. Avtor i geroy v esteticheskoy deyatel'nosti [Author and Hero in Aesthetic Activity]. Bakhtin M.M. Estetika slovesnogo t\'orchest\'a [Aesthetics of Verbal Creativity], Moscow, 1979, p. 128. (InRussian).
11. Bakhtin M.M. Avtor i geroy v esteticheskoy deyatel'nosti [Author and Hero in Aesthetic Activity]. Bakhtin M.M. Estetika slovesnogo t\'orchest\'a [Aesthetics of Verbal Creativity]. Moscow, 1979, p. 131. (InRussian).
12. Bakhtin M.M. Avtor i geroy v esteticheskoy deyatel'nosti [Author and Hero in Aesthetic Activity]. Bakhtin M.M. Estetika slovesnogo t\'orchest\'a [Aesthetics of Ver-
bal Creativity]. Moscow, 1979, p. 135. (InRussian).
13. Bakhtin M.M. Avtor i geroy v esteticheskoy deyatel'nosti [Author and Hero in Aesthetic Activity]. Bakhtin M.M. Estetika slovesnogo t\'orchest\'a [Aesthetics of Verbal Creativity]. Moscow, 1979, p. 143. (InRussian).
14. Bakhtin M.M. Avtor i geroy v esteticheskoy deyatel'nosti [Author and Hero in Aesthetic Activity]. Bakhtin M.M. Estetika slovesnogo t\'orchest\'a [Aesthetics of Verbal Creativity]. Moscow, 1979, p. 144. (InRussian).
15. Bakhtin M.M. Avtor i geroy v esteticheskoy deyatel'nosti [Author and Hero in Aesthetic Activity]. Bakhtin M.M. Estetika slovesnogo t\'orchest\'a [Aesthetics of Verbal Creativity]. Moscow, 1979, p. 148. (InRussian).
16. Bakhtin M.M. Avtor i geroy v esteticheskoy deyatel'nosti [Author and Hero in Aesthetic Activity]. Bakhtin M.M. Estetika slovesnogo t\'orchest\'a [Aesthetics of Verbal Creativity]. Moscow, 1979, p. 150. (InRussian).
17. Bakhtin M.M. Avtor i geroy v esteticheskoy deyatel'nosti [Author and Hero in Aesthetic Activity]. Bakhtin M.M. Estetika slovesnogo t\'orchest\'a [Aesthetics of Verbal Creativity]. Moscow, 1979, p. 151. (InRussian).
18. Bakhtin M.M. Avtor i geroy v esteticheskoy deyatel'nosti [Author and Hero in Aesthetic Activity]. Bakhtin M.M. Estetika slovesnogo t\'orchest\'a [Aesthetics of Verbal Creativity]. Moscow, 1979, p. 152. (InRussian).
19. Bakhtin M.M. Avtor i geroy v esteticheskoy deyatel'nosti [Author and Hero in Aesthetic Activity]. Bakhtin M.M. Estetika slovesnogo t\'orchest\'a [Aesthetics of Verbal Creativity]. Moscow, 1979, p. 162. (InRussian).
(Monographs)
20. Freydenberg O.M. Mif i literatura drevnosti [Myth and Antiquity]. Moscow, 1998, p. 267. (In Russian).
21. Freydenberg O.M. Mif i literatura drevnosti [Myth and Antiquity]. Moscow, 1998, pp. 218-219. (In Russian).
22. Bakhtin M.M. Frevdizm. Formal'nyy metod v literaturovedenii. Marksizm ifi-losofiva vazvka [Freudianism. Formal Method in Literary Criticism. Marxism and the Philosophy of Language]. Moscow, 2000. (In Russian).
23. Meletinskiy E.M. О literaturnykh arkhetipakh [About Literary Archetypes]. Moscow, 1994. (In Russian).
Игорь Валентинович Пешков - кандидат филологических наук, ведущий редактор издательства «Вентана-граф».
Шекспировед, переводчик «Гамлета», издатель наиболее полных комментариев к этой трагедии на русском языке, автор нескольких монографий и многочисленных статей о произведениях Шекспира. Член Шекспировской комиссии при АН РФ.
E-mail: ivpeslikov@gmail.com
Igor Peshkov - Candidate of Philology, acquiring editor (publishing house "Ventana-graf').
Specialist in Shakespeare, author of the greatest commented translation of the "Hamlet" to Russian the author of the books and articles about Shakespeare's plays, a member of Shakespearean Commission in Russian Academy of Sciences (RAS).
E-mail: ivpeslikov@gmail.com
С.С. Бойко (Москва)
КНИГА «ОТЕЦ АРСЕНИЙ» ТИП АВТОРСТВА И РАМА ПРОИЗВЕДЕНИЯ
Аннотация. Книга «Отец Арсений» ходила в самиздате с 1970-х гг., напечатана в 1990-х. Как и в печатной русской прозе конца советского периода и в литературе Зарубежья, здесь описаны «необоснованные репрессии» и ГУЛАГ, тяготы Великой отечественной войны, трудная жизнь деревни. Эксплицитно ставятся внелитературные задачи: свидетельствовать об истине, делиться опытом преодоления бед, нести духовное просветление. Это типологически сближает современную литературу со средневековой. В статье анализируется рамочный текст книги «Отец Арсений», связанный с поэтикой надындивидуального, 'коллективного' авторства. Сообщения принадлежат конкретным людям, а составитель-книж-ник создал раму, композицию и стилевой рисунок, подобно тому как это сделал А. Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ». Специфика авторства отличает подобную книгу от книги нового времени. Для лиц, причастных к созданию текста «Отца Арсения», проблема индивидуального авторства неактуальна. Пишущий, подобно средневековому книжнику, сосредоточен на решении важных задач, так, в «Отце Арсении» среди прочего показаны гонения на веру и подвиг новомучени-ков и исповедников XX в.
Ключевые слова: «Отец Арсений»; предисловие; заголовок; подпись; «лагерная проза»; надындивидуальное авторство; литература Средних веков; ново-мученики и исповедники российские.
S. Boyko (Moscow)
The Book "Father Arseny" The Type of Authorship and Frame of the Work
Abstract. The book "Father Arseny" had been known in self-printed works from the 1970s, and was printed in the 1990s. As in the printed Russian prose of the end of the Soviet period and in the foreighn literature, "unreasonable repression" and the Gulag, the hardships of the Great Patriotic War, and the difficult life of a village are described here. Extra-literary tasks put explicitly: to testify the truth, share the experience of overcoming misfortunes, to make spiritual enlightenment. It brings modern literature closer to Medial Ages. In the article the frame text of the book "Father Arseny" is analyzed, connected with the poetics of the pan-individual, "collective" authorship. Messages belong to real people, and the scribe created a frame, composition and style, just like A. Solzhenitsyn in his "Gulag". This type of the authorship distinguishes a book from the other in modern times. For people, involved in the creation of the text "Father Arseny", the problem of individual authorship is irrelevant. The writer, like a medieval scriber, is focused on the solution of important tasks, for example, the book shows persecution of faith and the feat of the new martyrs and confessors of the 20th century.
Key words: "Father Arseny"; preface; title; "labor camp fiction"; pan-individual authorship; literature of the Middle Ages; new martyrs and confessors of Russia.
